Точка зрения Ф.П. Филина.

Точка зрения самого Ф.П. Филина представлена в его работе «Истоки и судьбы русского литературного языка». Определяя понятие «языковая ситуация», Ф.П. Филин говорит об исторической изменчивости этого термина. С появлением письменности, которая не могла не вступить во взаимодействие с народным языком, на Руси возникает особая ситуация сосуществования и взаимопроникновения старославянского и русского языков, при которой ни сам старославянский, ни русский не могли в полном объеме сохранить свое прежнее «чистое», обособленное состояние. В результате этого порождались амальгамные формы существования языка. Так, исходная форма старославянского языка, по словам Ф.П. Филина, была представлена в языке богослужебной и примыкающей к ней литературе, созданной или переведенной в Болгарии и других славянских странах. В то же время имелись оригинальные русские произведения, в которых преобладала старославянская стихия, но, которые были написаны русскими авторами на территории Руси и не могли не нести в себе значительной доли восточнославянской языковой основы [Филин, 1981, с. 259]. На этом можно

было бы остановиться, признав единственным литературным языком Древней Руси церковнославянский язык как язык, обладающий обработанной письменной формой к моменту перенесения на русскую почву. Но это означало бы исключение из круга источников русского литературного языка текстов, далеких по своей тематике и лексике от религиозной литературы, например, деловой письменности и летописей, чего Ф.П. Филин не допускает, склоняясь к идее литературного двуязычия.

Сторонники гипотезы литературного монолингвизма на Руси (В.В. Виноградов, Е.Г. Ковалевская, Н.И. Толстой, А.С. Львов) не считают язык деловой письменности и других памятников, в основе которых лежит древнерусский народный язык, литературным в силу того, что он «не имел богатых традиций, был негибок, односторонен, литературно не обработан, имел чисто практическое назначение» [там же, с. 226]. Ф.П. Филин не считает возможным согласиться с тезисом о бедности традиций и художественных средств народного языка, так как одно только «Слово о полку Игореве» можно поставить «в ряду художественных произведений мирового значения» [там же, с. 227]. Неоспоримым, на его взгляд, является тематическое богатство, художественное разнообразие и символика большинства статей «Повести временных лет», сочинения Владимира Мономаха, «Моления» Даниила Заточника, не говоря о «блестящем писателе XVII в. Аввакуме» [там же]. Все это говорит о высокой степени обработанности письменного языка с восточнославянской основой.

Что касается практического назначения деловой литературы и погодных записей летописей, то, с точки зрения Ф.П. Филина, сама «богослужебная литература преследовала не менее практические цели: быть пособием в проведении религиозных обрядов, блюсти «чистоту» вероисповедания» [там же].

В подобном разделении функций и сфер употребления церковнославянского и древнерусского языков можно усмотреть мысль о

будущей стилистической дифференциации, имеющей место в

современном литературном языке.

Для раннего периода формирования русского литературного языка, о котором идет речь, такое разделение функций свидетельствует о ситуации литературного двуязычия, при которой, как показывает Ф.П. Филин, все нужды общества обслуживают два языка с разной основой. Один из них, исконно русский, существует в двух формах: письменной и устно-разговорной, а другой язык, заимствованный церковнославянский, в основе древнеболгарский, в своей книжной письменной форме представляет собой еще один литературный язык, выполняющий «свои особые функции» [там же, с. 238].

Таким образом, признавая наличие в древнерусскую эпоху «близкородственных, но самостоятельных языков», ученый утверждает, что мы «не можем говорить о существовании в Древней Руси одного литературного языка, представленного разными «типами» [там же, с. 239], и предлагает собственную схему литературного двуязычия в Древней Руси. Ф.П. Филин считает, что в Древней Руси существовал церковнославянский литературный язык двумя типами: а) собственно церковнославянский язык -язык богослужебной и примыкающей к ней литературы, переводимой или созданной в Болгарии и других славянских странах, которая читалась и переписывалась на Руси; в этом языке имелись восточнославянские напластования, особенно в фонетике и морфологии; б) славянско-русский язык - язык оригинальных произведений, написанных русскими, в которых преобладала церковнославянская стихия, но в той или иной степени присутствовал восточнославянский субстрат. Другим литературным языком был древнерусский литературный язык также с двумя типами: а) язык деловой письменности и частной переписки с отдельными церковнославянскими вкраплениями; б) язык «повествовательной литературы» (произведений разных жанров), восточнославянский в своей основе, но с широким использованием церковнославянских средств [там же, с. 259]. При этом Ф.П.

Филин замечает большую структурную близость между отдельными произведениями, структурную близость между древнерусским и церковнославянским литературным языком, которые очень часто переплетаются и взаимодействуют друг с другом. Но в функциональном отношении оба языка были неодинаковы, так как один из них был предназначен в основном для передачи всего, что прямо выражало христианское мировоззрение, а другой - для всякого рода светских нужд (деловых, исторических, художественных и пр.), хотя тоже не всегда свободных от религии.

Следует напомнить, что в целом Ф.П. Филин поддерживает идею исконно русского происхождения современного литературного языка, не отрицая наличия в нем церковнославянского субстрата. Судя по предложенной им схеме литературного двуязычия, практически параллельно развивались два письменных языка. Наиболее близким из них русскому населению был древнерусский, тесно связанный с народной речью, и который не мог быть полностью заменен «иностранным». Заимствованный язык, бесспорно, сыграл значительную роль в совершенствовании грамматического строя и в обогащении лексики русского языка, но именно письменный древнерусский был тем языком, на основе которого преимущественно и сформировался современный русский литературный язык. «Чистый» же церковнославянский язык в результате «прерыва литературной традиции», о которой мы упоминали в I главе, теряет свою самостоятельную функциональную нишу и его употребление сходит на нет.

§ 4. Точка зрения Н.И. Толстого.

Особое место среди рассматриваемых нами теорий занимает точка зрения Н.И. Толстого. Основывая свои выводы на сопоставлении истории русского литературного языка с историей других славянских литературных языков, Н.И. Толстой отмечает надэтническое функционирование некоего

общего для южных и восточных славян литературного языка₅ начиная с IX века, называя его общеславянским, древнеславянским, а далее старославянским и церковнославянским [Толстой; 1988, с. 4, 34 и др.]. Это объясняется тем, что, на его взгляд, своеобразным эталоном, который определял формальную, в значительной степени лексическую и стилистическую сторону древнеславянского литературного языка в течение почти всей его истории, оказался именно старославянский (церковнославянский) язык, возникший в качестве литературного [там же, с. 35-36].

Границы истории общеславянского (древнеславянского) литературного языка Н.И. Толстой определяет с IX века (начиная с эпохи Кирилла и Мефодия) до XVII века, указывая при этом на непрерывную традицию развития литературного языка. Соглашаясь с традиционным мнением о том, что в древний период литературный язык не был поливалентен, то есть не обслуживал все области общественной жизни, а был ограничен в своей функциональной сфере, Н.И. Толстой связывает исчезновение этого языка с исчезновением всего комплекса религиозных, моральных и эстетических представлений, характерных для греко-славянского мира периода X - XVIII вв., с переходом литературы (в широком смысле) от «синкретизма» к художественности и с отходом славянской письменности от основной функции - богослужения.

В своей работе Н.И.Толстой следующим образом определяет древнеславянский литературный язык.

Древнеславянский литературный язык, основанный и начавший свое распространение вместе со славянской письменностью, как в южном, так и в восточном направлениях, обретал специфические черты в зависимости от этнической структуры той славянской территории, на которой функционировал [там же, с. 128]. В результате этого возникли частные редакции древнеславянского литературного языка, так возник древнеславянский язык болгарского, русского и сербского извода [там же, с.

41]. При этом древнеславянский литературный язык выполнял роль стабилизатора, являясь центром большой общеславянской литературно-языковой системы. Таким образом, Н.И. Толстой говорит о системе существования славянских литературных языков - «сфер», располагающихся вокруг основного ядра, между которыми с исторической изменчивостью действуют центростремительные и центробежные силы.

Принимая терминологию В.В. Виноградова о двух «типах» литературного языка: книжно-славянском и народно-литературном, Н.И. Толстой пишет о том, что памятники книжно-славянского типа вышеперечисленных изводов входили в «сферу» древнеславянского литературного языка, собственно они «образовывали» этот древнеславянский литературный язык [там же, с. 39]. Памятники же народно-литературного типа оказываются вне сферы литературного языка. В отдельных местах своей работы Н.И. Толстой выражается более конкретно, исключая из круга источников русского литературного языка «Домострой» и частную переписку (сочинения Курбского и Грозного) [там же, с. 38].

Описанное выше соотношение древнеславянского литературного языка и его «локальных» вариантов ученый представляет в приведенной нами схеме.

ВОПРОС О ПРОИСХОЖДЕНИИ РУССКОГО ЛИТЕРАТУРНОГО ЯЗЫКА В ТЕОРИИ В.В. ИНОГРАДОВА

Особого внимания заслуживает гипотеза В.В. Виноградова, предложенная им в работе «Основные проблемы изучения образования и развития древнерусского литературного языка» в 1958 году, где автором гипотезы предложена концепция двух типов одного литературного языка.

Прежде всего В.В. Виноградов обращается к определению понятия литературного языка и круга его источников. Он выступает против расширенного понимания термина «литературный язык» [Виноградов, 1978, с. 80], видя непреодолимое расстояние между литературным языком в собственном смысле и языком разных видов и родов письменности вообще. Так, исследователь считает недопустимым отождествление понятий «литературный язык» и «письменный ЯЗЫк», а тем более «литературный» и «письменно-деловой» [там же, с. 113, 117 - 123], тем самым не включая деловые памятники в сферу литературного языка. Говоря о том, что элементы деловой речи все же входят в сферу литературного языка (только с ХУI века), причину этого видит в употреблении средств деловой письменности не с практической целью, как ранее, а с целью «выразительности», создания «художественности», для удовлетворения эстетических потребностей [там же, с. 123]. Из приведенных рассуждений становится очевидно, что у автора категория «литературный язык» отожествляется с категорией «язык художественной литературы».

Далее В.В. Виноградов пишет, что «по отношению к древнейшей эпохе формирования и развития литературного языка на Руси (приблизительно с Х века) следует говорить о двух типах древнерусского письменно­-литературного языка: книжно-славянском и народно-литературном (литературно обработанном народно-бытовом типе)> > [там же, с. 134]. По его мнению, это две функционально разграниченные и жанрово разнородные системы одного литературного языка, между которыми осуществляется «взаимодействие не только в сторону сближения двух типов, но и глубокого

противопоставления» [Виноградов, 1982, с. 1 О], например, в ходе

второго южнославянского влияния.

Но при дальнейшем рассмотрении приведенные высказывания ученого обнаруживают некоторые противоречия. Несмотря на признание единства литературного языка, очевидна связь этой концепции с концепцией литературного двуязычия. Так как, говоря о двух типах одного языка, В.В. Виноградов в то же время считал их двумя разными языками с генетической

точки зрения.

Так, В.В. Виноградов признает генетической основой книжно­славянского типа старославянский язык [там же, с. 87], а название народно­литературного типа само говорит о его русских корнях.

V{цee единства древнерусского литературного языка противоречит и предложенная В.В. Виноградовым раздельная периодизация двух его типов [там же, с. 150 - 151]. Каждая схема относится к одному из типов, но с некоторым учетом их взаимодействия.

В развитии книжно-славянского типа языка до середины XVH - 80-90-х гг. XVHI в. выделяются три периода:

1) Х - XIV вв. с подразделениями:

а) Х - до второй половины ХН в. И tj ХН - XIV вв;

2) с конца XIV по вторую половину XVH в. с подразделениями:

а) с конца XIV по XVI в. - период второго южнославянского влияния; и 6) с конца XV - по середину XVH в.;

3) С середины XVH в., со времени распространения системы трех

стилей, когда на базе прежнего книжно-славянского типа языка формируется высокий стиль, до 90-х гг. XVHI в. с подразделениями: а) ХVП в - до начала XVHI в.; 6) первые десятилетия XVHI в. до Ломоносовского «Рассуждения о пользе книг церковных», «Риторики» и «Российской грамматики» и в) с 50

- 60 -х гг. XVHI в. - до 80 - 90-х гг.

у словно говоря: от Ломоносова до Радищева и Карамзина.

Периодизация народно- литературного типа, хотя и

сближается с вышеизложенной, но только в своих начальных истоках и в конечном этапе (в связи с развитием системы трех стилей). Она оказывается более расчлененной и сложной.

Здесь В.В. Виноградов выделяет четыре основных периода дО ХУН -

начала ХУН! в.:

I) с Х - до конца ХН в. период формирования данного типа языка;

Н) период развития в связи с деловой речью в ХН! - XIV вв.;

HI) период взаимодействия народно-литературного типа с

разговорным языком великорусской народности ХУ - ХУ! вв.;

IV) период стилистического перераспределения между книжно­славянским и народно-литературным типами и в то же время сложения трех стилей русского литературного языка ХУН ­XVIH вв.

Важнейший момент взаимодействия между двумя типами В.В.

Виноградов видит именно в последнем этапе, явившемся предпосылкой и особо значимой стадией образования литературного языка нового типа.

Признание первичности болгарской письменности, формирование книжно-славянского типа на основе старославянского языка [Виноградов, 1978, с. 87] фактически говорит об имевшемся на самом раннем этапе формирования литературного языка на Руси противопоставлении старославянской книжной и русской разговорной традиции.

Тем не менее, признание В.В. Виноградовым книжно-славянского типа разновидностью русского литературного языка означало признание русской «основы» этого языка. Таким образом, по словам А.И. Горшкова, сделан «принципиально важный шаг в направлении признания единства древнерусского литературного языка» [Горшков, 1983, с.93].

В результате обнаруживающихся недостатков точка зрения В.В.

Виноградова до сих пор остается открытой для критики и различных толкований.

Ранее было отмечено обособленное положение в

теории ученого «письменно-деловой речи», которой, тем не менее, уделяется огромное внимание. Прежде всего исследователь отмечает постоянное взаимодействие и сближение деловой письменности с народно-литературным типом [Виноградов, 1978, с. 126]. А истоки особого положения «делового

языка» в том, что «одним краем он касается литературного языка, а другим уходит в гущу народно-разговорной диалектной речи» [там же, с. 135].

По словам В.В. Виноградова, со второй половины XVH века два типа древнерусского литературного языка и деловая письменность «растворяются в новой системе трех стилей русского литературного языка» [там же, с. 151], когда происходит стилистическое перераспределение сфер употребления между книжно-славянским и народно-литературным типами [там же, с. 106,

136 - 138, 140 - 143].

ПРОБЛЕМА ДВУЯЗЫЧИЯ В РАМКАХ ВОПРОСА О ПРОИСХОЖДЕНИИ РУССКОГО ЛИТЕРАТУРНОГО ЯЗЫКА

§ 1. Диглоссия - двуязычие как понимание разной языковой ситуации Древней Руси в теории Б.А. Успенского.

Из общепризнанного факта сосуществования в Древней Руси церковнославянского и русского языка естественным образом проистекает проблема двуязычия, активно обсуждаемая в современной лингвистике. При этом употребляются такие термины, как «литературное двуязычие», «языковое двуязычие» и «диглоссия».

Одной из последних работ, посвященных указанной проблеме, является монография Б.А. Успенского «Краткий очерк истории русского литературного языка (XI - XIX вв.)> > 1994- го года, в которой сделана попытка разграничения диглоссии и двуязычия.

Ученый прибегает к термину «диглоссия» при описании языковой ситуации Киевской Руси, где ключевая проблема состояла в отношении между церковнославянским и русским языком. Данную ситуацию он характеризует как ситуацию «церковнославянско - русской диглоссии», принципиально отличая ее от двуязычия (< < сосуществования двух равноправных и эквивалентных по своей функции языков», когда функции одного языка дублируются функциями другого [Успенский, 1994,. с.б]). Диглоссия же представляет собой «такой способ существования двух языковых систем в рамках одного языкового коллектива, когда, функции этих двух систем находятся в дополнительном распределении, соответствуя функциям одного языка в обычной (недиглоссийной) ситуации» [там же, с. 5]. При диглоссии два разных языка не только функционируют, но и воспринимаются членами языкового коллектива как один язык, тогда как для внешнего наблюдателя свойственно видеть два разных языка [там же, с.б].

Одним из важнейших признаков диглоссийной языковой ситуации является соотношение двух функционирующих языков как книжной (связанной с письменностью) инекнижной (связанной с обыденной жизнью,

разговорной речью) языковой системы. В связи с этим

применительно к языковой ситуации Киевской Руси Б.А. Успенский вводит критерий разграничения этих систем по способу усвоения: некнижная усваивается естественным образом, а книжная - искусственным, в процессе формального обучения [там же]. При таком раскладе единственной литературной формой языка выступает язык, представляющий собой книжную систему (в данном случае церковнославянский).

Диглоссию также характеризует ряд негативных признаков, одновременно отличающих ее от двуязычия: а) недопустимость применения книжного языка как средства разговорного общения; б) отсутствие кодификации разговорного языка; в) отсутствие параллельных текстов с одним и тем же содержанием (не возможность перевода с одного языка на другой) [там же, с. 7 - 8]. Таким образом, Б.А. Успенский подчеркивает, что при несоблюдении хотя бы одного из этих условий мы вправе считать, что перед нами ситуация двуязычия, а не диглоссии.

Исходя из данного выше определения диглоссии, можно сказать, что особенность языковой ситуации Киевской Руси как диглоссийной состояла в том, что церковнославянский язык не был разговорным, а русский не был литературным, что также является логическим следствием тезиса Б.А. Успенского о том, что «памятники юридической, деловой, бытовой письменности - находятся вне сферы литературного языка и вне литературы, они не обработаны с точки зрения соответствия языковой норме» [там же, с. 31 - 32]. Таким образом)памятники собственно русской письменности изначально исключаются из круга источников литературного

языка.

Признавая, как и все лингвисты, динамический характер языковой ситуации вообще, ученый далее развивает мысль об эволюции языковой ситуации на Руси от церковнославянско - русской диглоссии к двуязычию. Если возникновение диглоссии было связано с сознательным (искусственным) внедрением церковнославянского языка в качестве

литературного в период христианизации Руси, то переход I

двуязычию связан с процесс ом второго южнославянского влияния. В основ(этого процесса - реставрационные тенденции (активизацш церковнославянских словообразовательных средств, образование массь неославянизмов, которые должны были заменить русизмы), в результат(которых возникают парные противопоставления, что определяе~ возможность перевода с языка на язык, невозможного при диглоссии. ТаКИ1 образом, русский и церковнославянский языки образуют эквивалентнун оппозицию [там же, с. 54 - 59].

Но мы видим, что наличие подобных эквивалентных систем - с двум, письменными (литературными) языками - соответствует ситуаЦИI литературного двуязычия, поскольку русский язык теперь существует в дв)') формах - письменной и разговорной, а церковнославянский, так и не стю разговорным, по прежнему представляет собой еще один письменныi (литературный) язык.

Таким образом, можно сделать вывод о том, что, говоря о переходе o~ ДИГЛОССИИ к двуязычию, Б.А. Успенский имеет в виду именно литературно(двуязычие. А данное им определение ДИГЛОССИИ объективно фактичесю совпадает с определением языкового двуязычия, рассмотренного нами в. главе (§3), при котором решающим в соотношении двух языковых систе1\. является их противопоставленность как книжной и некнижной систем.

Особую ценность, на наш взгляд, представляет мысль автора гипотезь о «нестабильности» двуязычной языковой ситуации в силу изБЫТОЧНОСТI дублирующих функций. Это ведет к распаду двуязычия и становленик литературного языка нового типа - ориентированного на разговорно(употребление.

§ 2. Концепции литературного двуязычия.

Во 11 главе (§ 3) нами была изложена концепция Ф.П. Филина с еп схемой литературного двуязычия: церковнославянский литературный язык (двумя типами и древнерусский с аналогичными подразделениями. О налИЧИI

в древнерусском государстве двух литературных языков пишут и

следующие исследователи: л.п. Якубинский, д.с. Лихачев, л.п. Жуковская и другие.

Л.П. Якубинский, отвечая на вопрос о происхождении русского

литературного языка, опирался на анализ тех же основных памятников древнерусской литературы, что с.п. Обнорский (< < Слово о полку Игореве», «Русская правда», сочинения Владимира Мономаха, а также «Повесть временных лет»), включая в сферу литературного языка оригинальные произведения с преобладающей народно-разговорной письменной стихией и деловую письменность [Якубинский, 1953, с. 294].

Исходя из факта сосуществования в письменных памятниках старославянских и собственно русских языковых явлений л.п. Якубинский предполагает, что это может быть объяснено последовательной сменой двух литературных языков (как языков государственных) в процессе исторического развития Киевской Руси [там же, с. 273]. Таким образом, ученый «не представляет» себе литературный язык Древней Руси как «нечто

единое» и далее последовательно развивает мысль о ситуации литературного двуязычия [там же, с. 275]. Он полагал, что в самый ранний период (после появления письменности) государственным языком и языком, обслуживающим религиозную сферу, был церковнославянский. В этом случае речь идет о Х - XI веках [там же, с. 277]. Этот язык утрачивает свои господствующие позиции ко второй половине XII века, когда происходит усиление влияния собственно древнерусского письменного языка, который находит признание в качестве государственного языка Киевской Руси [там же, с. 299 - 230].

Рассуждая о характере древнерусского литературного языка, л.п.

Якубинский ведет его историю с ХI века, а корни видит не в «обрусевшем церковнославянском», но в живом разговорном языке древнерусских писателей [там же, с. 299].

д.с. Лихачев исходит из идеи существования

общеславянского литературного языка, по его словам, «церковнославянский язык был общим языком для многих славянских стран» [Лихачев, 1967, с. 305]. Именно поэтому он не считает возможным говорить о нем «как о русском литературном языке или типе русского литературного языка. Можно говорить о русской рецензии церковнославянского языка» [там же]. Следовательно, церковнославянский язык следует считать самостоятельным

литературным языком.

По его мнению, литературное двуязычие начинается с переносом церковной литературы и письменности, что сыграло огромную роль в становлении и развитии собственного русского литературного языка. Главным в этом двуязычии было ТО, что оба близкородственных языка оставались самими собой, но в то же время активно воздействовали друг на друга. Д.С. Лихачев выделяет: а) церковнославянский язык русской рецензии (или литературно-церковный) и б) русский литературный язык (по преимуществу деловой и историко-прозаический), между которыми, однако, не было абсолютно строгого, по мнению ученого, разграничения в сферах употребления.

л.п. Жуковская высказала новую точку зрения на соотношение церковнославянского (древнеславянского) и древнерусского литературного языка в начальные периоды их функционирования.

Изучая язык традиционных переводимых памятников

древнерусской письменности (в частности, язык «Мстиславова Евангелия»), она обнаружила множество случаев языкового варьирования в тождественных по содержанию текстах. В повторяющихся синонимичных лексических заменах исследовательница видит проявление воли писцов, их «стремление выразить смысл (т.е. передать тот же текст) более понятным или более свойственным этому писцу языковыми средствами» [Жуковская, 1976, с. 131]. При этом допускает, что замены «могли быть вызваны невежеством писцов, их недостаточной обученностью» [там же, с. 223].

«Одни факты могли отражать явления книжного характера, а

другие разговорную практику писца» [там же, с. 206]. При соотнесении данных характеристик древнерусского литературного языка с аргументацией, представленной Б.А. Успенским, можно заключить, что л.п. Жуковская близка к мысли о языковом двуязычии. Но сама исследовательница рассматривает соседство общеславянских и собственно русских форм в рамках одного - русского литературного языка.

В представленных нами гипотезах по проблеме двуязычия,

безусловно, можно почерпнуть много важного материала о языковой ситуации в Древней Руси Х-ХIII веков (и позднее). Но в силу расплывчатости терминологии (до сих пор не установившихся понятий языкового, литературного двуязычия и диглоссии) решить окончательно вопрос о характере древнейшего литературного языка этого периода пока не представляется возможным.