Протоиерей Петр Белавский

Один из самых известных священнослужителей Санкт-Петербургской епархии в XX веке родился 18 декабря 1892 г. в семье потомственного священника Иоанна Петровича Белавского в с. Александровское (Александровка) Староскворецкой волости Царскосельского уезда Петербургской губернии, где отец служил настоятелем церкви св. кн. Александра Невского. В семье Белавских было пятеро детей — две дочери и три сына. Петр стал вторым ребенком, вместе с младшим братом Дмитрием его отдали в Духовное училище при Александро-Невской Лавре. Из жизни в училище о. Петр любил вспоминать два случая. Первый — приезд отца Иоанна Кронштадтского. Детей построили для встречи батюшки, который с любовью и теплотой благословляя их, положил свою руку на голову мальчика, оставив в его душе неизгладимый след. Другой случай был связан со священномучеником митрополитом Петроградским Вениамином (Казанским). Однажды очень тосковавший по родному дому Петр сидел один на своей кровати и грустил. В это время тогдашний ректор семинарии архим. Вениамин вошел в спальню, подошел к печально поникшему отроку, приласкал и дал ему просфору.

После окончания Антониевского Духовного училища в 1909 г. юноша поступил в Петербургскую Духовную семинарию, затем в 1911 г. перешел учиться в юнкерское училище, но через два года вернулся в семинарию. После окончания третьего класса П. И. Бе-лавский 27 августа 1913 г. был назначен на должность псаломщика в церковь с. Мелковичи Лужского уезда, а 20 мая 1914г. протопресвитером военного и морского духовенства был назначен псаломщиком церкви св. кн. Александра Невского при военном госпитале в Красном Селе, где служил до февраля 1917 г. В годы Первой мировой войны он также проводил с ранеными беседы, за что был награжден орденом св. Станислава.

С 1918 г. Петр Иванович служил псаломщиком в церкви св. кн. Александра Невского с. Александровское, помогая в храме отцу, и одновременно с октября 1917 по 1920 гг. работал в Казенной палате, а в 1922 г. — бухгалтером на Таицком (Орловском) водопроводе. 28 октября 1920 г. он венчался в Александровской церкви на дочери протоиерея Василия Бондарева Ксении, родившейся в 1900 г. в г. Ревеле и окончившей гимназию с золотой медалью.

Перед свадьбой жених и невеста поехали к митрополиту Петроградскому Вениамину, который ласково принял их и благословил образом Спасителя «на долгую и мирную жизнь». 22 ноября 1920 г. митрополит рукоположил в Покровской церкви на Боровой ул. Петра Ивановича во диакона, а 1 января 1921 г. там же Владыка совершил священническую хиротонию. После литургии митр. Вениамин обратился к новому иерею: «А теперь, отец Петр, поедем вместе молиться на Карповку». Был канун кончины о. Иоанна Кронштадтского, и митрополит совершал в Иоанновском монастыре парастас.

Первые два года священства о. Петр сослужил своему отцу в Александровском храме. Уже после ареста и расстрела Владыки Вениамина возглавлявший борьбу с обновленцами в Петроградской епархии епископ Петергофский Николай (Ярушевич) 8 сентября 1922 г. назначил о. П. Белавского настоятелем новопостроенной церкви свт. Алексия, митрополита Московского, в пос. Тайцы Красносельского уезда (освященной в 1921 г.). Дальнейший духовный и жизненный путь пастыря, по его собственному признанию, во многом определил священномученик епископ Шлиссельбургский Григорий (Лебедев). Живя на даче в Тайцах, Владыка нередко служил и проповедовал в Алексиевской церкви, ведя по вечерам с отцом Петром долгие задушевные беседы. Батюшка пользовался любовью прихожан и в 1922 г. был награжден набедренником, в 1923 г. — скуфьей, в 1925 г. — камилавкой, а в 1927 г. — наперсным крестом. В 1923 г. у священника родилась дочь Ксения и через пять лет — вторая дочь Александра. В эти годы наряду со службой в храме ему пришлось некоторое время состоять в тыловом ополчении.

С началом иосифлянского движения о. Петр сразу же перешел на сторону митр. Иосифа, к которому летом 1928 г. лично ездил в Николо-Моденский монастырь. Позднее, на допросе 8 декабря 1929 г., священник так говорил об этом: «Иосифлянство я считаю как стоящее на страже истинного Православия. Иосифлянство не может считать радости сов. власти радостью Церкви. Иосифлянство не может допускать, чтобы в Церкви поминали сов. власть, т.е. такую власть, которая гонит Церковь. Об этом мне говорили и увещевали перейти в Иосифлянство свящ. Иван Никитин, Измаил Рождественский, Федор Андреев и епископ Григорий Лебедев, и я перешел. К митрополиту Иосифу я по поручению епископа Дмитрия ездил один раз, отвозил от него и от двадцатки пакеты и привез от Иосифа ответ».

Летом 1928 г. в Тайнах на даче Голышевой поселился фактический руководитель иосифлянского движения епископ Димитрий (Любимов). Поскольку Владыка был назначен митр. Иосифом управляющим епархией, в Тайцы стали приезжать многие истинно-православные священнослужители. С некоторыми из них, в частности, с еп. Сергием (Дружининым), прот. Василием Верюжским, о. Петр особенно сблизился. Совершались здесь и хиротонии, а в будние дни еп. Димитрий служил вдвоем с о. Петром. Летом на даче Владыки в Тайцах проживал с семьей и «идеолог» иосифлян прот. Феодор Андреев. Его дочери вспоминали, что они посещали Алексеевскую церковь, а в саду близ дачи происходили совещания их отца, еп. Димитрия и профессора М.А. Новоселова.

В эти годы о. Петр, как духовник, часто посещал в Гатчине будущую новомученицу схимонахиню Марию Гатчинскую (Лелянову), обладавшую даром утешения скорбящих. Мать Мария подарила священнику на молитвенную память небольшой серебряный трехстворчатый складень с изображением Спасителя, Божией Матери и св. Георгия Победоносца, который был с батюшкой всю его жизнь, в том числе в тюрьмах и ссылках, и чудом сохранился даже при обысках.

С тех пор как еп. Димитрий поселился в Тайцах, о. Петр стал его деятельным помощником. К Владыке приезжало за благословением много священнослужителей с разных концов страны, и каждого из них исповедовали в крепости его исповедания «истинного Православия». По поручению епископа о. Петр также принимал исповеди, в том числе монахов с Кубани, из Вятки и Серпухова. По свидетельству самого священника, в Тайцы приезжали: настоятель Перекомского монастыря Новгородской епархии архим. Сергий (Андреев), прот. Александр Левковский из Твери, еп. Иоасаф (Попов) с Украины, свящ. Алексий Шишкин с Кавказа, железнодорожный врач из г. Невеля для тайного принятия монашеского пострига, мирянка из Киева, игумен из Воронежа для рукоположения во архимандрита, прот. Николай Дулов из Москвы, желавший пострижения в монашество, но не получивший на это благословения Владыки, и многие другие.

10 мая 1929 г. скончался прот. Феодор Андреев, и о. Петр участвовал в его отпевании и похоронах в Александро-Невской Лавре. После смерти о. Феодора о. П. Белавский, по свидетельству прот. Василия Верюжского, вошел в число пяти главных советников возведенного в сан архиепископа Димитрия (Любимова). Сам Владыка на допросе 6 декабря 1929 г. показал, что обязанности его секретаря после кончины о.Ф. Андреева исполняли четыре человека, в том числе о. Петр. Кроме того, с сентября 1929 г. свящ. П. Белавский был и «хранителем архива» иосифлян.

Первый удар со стороны советских властей на семью Белавских обрушился весной 1929 г. 13 мая был приговорен к высшей мере наказания и 21 мая расстрелян отец матушки Ксении, прот. Василий Бондарев — бывший жандармский подполковник, служивший настоятелем церкви прп. Серафима Саровского в пос. Горелово близ Красного Села. Сломленная горем вдова о. Василия Елизавета Александровна переселилась к дочери в дом о. Петра. В сентябре 1929 г. на верхнем, втором, этаже этого дома (ул. Юного пролетария, д. 46), с расчетом остаться там на зиму, поселился и архиеп. Димитрий со своим келейником диаконом Павлом Морозовым и монахиней Анастасией (Куликовой). Все они вместе с о. Петром были арестованы поздним вечером 29 ноября 1929 г. В ходе многочасового обыска у священника конфисковали богослужебные сосуды и кресты. К пяти утра арестованных вывели на улицу. Матушке о. Петра позволили его проводить, она дошла до перекрестка, где был храм, простилась с мужем, получила последнее благословение Владыки и медленно пошла к дому. И тут архиеп. Димитрий сказал: «Прости меня, отец Петр. Из-за меня ты тоже идешь на страдания».

В тот же день арестованных привезли в Дом предварительного заключения (ДПЗ) на Шпалерной улице. Начались допросы по делу церковной группы «Защиты истинного православия». Отца Петра допрашивали четыре раза — с 8 декабря 1929 по 20 февраля 1930 гг. Священник говорил лишь то, что и так было известно ОГПУ, и, видимо, пытаясь перехитрить следователя, всячески старался преуменьшить свое участие в иосифлянском движении: «Я сознавал и в настоящее время сознаю, что духовенство и та верующая масса, отошедшая от митрополита Сергия за его Декларацию, за его указ о молениях за власть, является непримиримым противником не только митрополита Сергия, но и сов. власти... Повторяю, что таких мыслей у меня не было. Находясь в этой группе, я несколько раз задумывал уйти из этой группы, и удерживала меня только близость владыки Дмитрия».

При этом о. Петр не раскрыл главную тайну — ничего не сказал о хранившемся у него архиве иосифлян и фактически совершил подвиг, сумев с помощью жены уничтожить документы. Свертки с перепиской архиеп. Димитрия, агитационными материалами истинно-православных, различными посланиями, воззваниями и т.п. священник хранил за поленницей дров в коридоре своей квартиры, и агенты ОГПУ при обыске их не обнаружили. Во время свидания с женой, которое проходило в большом помещении, разделенном на две части узким проходом, огороженным металлической сеткой, о. Петр в общем шуме крикнул матушке: «Сожги бумаги, они в дровах». Вернувшись домой, Ксения Васильевна тут же это и сделала, чем спасла от репрессий многие десятки упоминавшихся в документах людей. Батюшка очень рисковал, его слова жене услышала надзирательница, но агенты ОГПУ отреагировали слишком поздно. Они устроили обыск в таицком доме только через два дня, все перерыли, однако бумаги уже были уничтожены. 20 февраля следователь допросил в связи с произошедшим о. Петра, а 5 марта — Ксению Васильевну, но та лишь подтвердила, что сожгла документы. К счастью, матушку не подвергли аресту и суду.

Об этом случае писал в своих воспоминаниях А. Ростов, находившийся в марте 1930 г. в одной камере с о. П. Белавским: «В нашу камеру через три недели после моего ареста перевели из двойника молодого, но поседевшего за 5 месяцев заключения отца Петра, настоятеля одной из пригородных церквей... Это был скромный и смиренный, но мягкий человек, оставивший дома престарелую мать, молодую матушку и двух дочек 4 и 2 лет. Он был очень удручен двумя горестями: на первом свидании жена ему сообщила, что через неделю после его ареста умерла потрясенная судьбой сына мать. На том же свидании через две решетки он сказал жене, чтоб спрятала лучше закопанные в дровянике вещи (это была переписка и запасная утварь на случай, если бы довелось потом служить где-нибудь потаенно). Он не знал, что внизу, в узком пространстве между двумя решетками, сидела, скорчившись, надзирательница, которая донесла об этом разговоре, и он потом выдержал допрос с угрозами жене, как сообщнице. Первые дни я с Мих[аилом] Андр[еевским] духовно подбодряли нашего павшего духом батюшку, у которого исповедались».

С конца февраля священник находился в камере № 9 3-го корпуса ДПЗ, а 10 апреля его перевели в камеру № 21. Постановлением Коллегии ОГПУ от 3 августа 1930 г. о. Петр был приговорен к 5 годам лагерей (в обвинительном заключении указывалось, что он входил в «центр организации»). После вынесения приговора батюшку и других осужденных иосифлян поместили в пересыльную тюрьму у Финляндского вокзала, а затем отправили отбывать срок в Соловецкий лагерь. 24 сентября 1930 г. свящ.П. Белавский и еще 16 осужденных по одному делу с ним прибыли на Соловки, а через два дня туда привезли еще одну партию ленинградских иосифлян, в том числе монахиню Анастасию (Куликову).

Первое время о. Петр находился на Большом Соловецком острове, к осени его перевели на остров Анзер. Там батюшке пришлось работать ассенизатором, а летом и осенью вылавливать прибитые к берегу бревна. Однажды тяжелое бревно сильно ударило по ноге, и о. Петра долго потом мучили незаживающие раны. В лагере священнику предлагали доносить на собратьев, отречься от сана, угрожали тем, что арестуют матушку, отберут детей. Отец Петр неизменно держался стойко, отвергая всякие компромиссы, никакие угрозы не могли толкнуть его на бесчестие.

В числе заключенных на Анзере с о. Петром в одном бараке жили два епископа — Уфимский Андрей (Ухтомский) и Котельнический Иларион (Вельский). Отец Петр сумел припрятать епитрахиль, а у еп. Илариона сохранилась архиерейская мантия, все богослужения на Соловках к тому времени были тайными. Так, в Крещенский Сочельник 1931 г. батюшка по благословению еп. Илариона тайно совершил чин Великого освящения воды. До весны 1931 г. о. Петр жил в одном бараке с прот. Василием Верюжским, с которым вечерами любил бродить по берегу моря.

В период пребывания на Соловках батюшку поддерживали близкие ему люди. Так, например, схимонахиня Мария (Лелянова) писала о. Петру 22 февраля 1931 г.: «Возлюбленный, дорогой мой Отец! Как ты порадовал меня своей всесторонней весточкой... Вчера видела твою дорогую матушку: она выглядит хорошо, а главное, спокойна. Конечно, ее много утешают детки, да такие интересные, как ваши. Асенька — большое утешение для родителей, а Шурочка по малолетству интересна и забавна. Как хорошо, что для тебя время бежит... Дух дышит везде, и не было ни одного дня, чтобы не вспоминали тебя; но все же хочется воочию видеть, поговорить и послушать. Да будет все святое и сильное с тобой, мой дорогой и любимый Отец. Не забывай всех и меня молитвенно вспоминай». А летом 1931 г. на свидание с о. Петром приезжала на Соловки его жена. Она также подверглась гонениям, матушку выслали за 101-й километр, и она была вынуждена жить в Луге.

В сентябре 1931 г. батюшка с группой заключенных был переведен на строительство Беломоро-Балтийского канала на командировку «Новая Биржа» в районе с. Надвоицы и Май-Губы. А. Ростов вспоминал, что, работая лекарским помощником на принятии прибывшего с Соловков этапа, он встретил своего духовника по ДПЗ о. Петра, с которым прибыли архиеп. Серафим (Самойлович) и еп. Иларион (Вельский), вскоре разлученные с о.П. Белавским.

Работая киркой, батюшка повредил ногу, и эта рана постепенно превратилась в незаживающую язву. Поэтому о. Петр был переведен на легкие работы. Сначала он выполнял отдельные канцелярские поручения, а потом священнику доверили хранение и выдачу чертежей и материалов по строительству канала. Однажды о. Петр встретил среди заключенных диакона храма Воскресения Христова Михаила Яковлева, который погибал от непосильной работы. Батюшка упросил руководившего работами по строительству инженера Терлецкого, и о. Михаила взяли счетоводом в контору. К концу срока заключенным разрешалось жить в частных домах с. Надвоицы. Дважды за время пребывания о. Петра на Беломорском канале к нему приезжала матушка с детьми.

19 августа 1933 г. о. Петр был освобожден досрочно «по зачетам». Ему было предложено поехать вольнонаемным на строительство канала Москва-Волга, от чего священник отказался, стремясь вернуться в родные места. Однако жить в Тайцах в собственном доме ему запретили — после заключения разрешалось проживать только за пределами стокилометровой зоны вокруг важнейших городов страны. После ареста о. Петра в его церкви свт. Алексия служил иосифлянский иеромонах Никострат (Лаврешев) — настоятель Александро-Невского храма в Александровском. В апреле 1931 г. он сам был арестован, и в дальнейшем в Алексеевской церкви служили иеромонах Аркадий, прот. Александр Васильев и о. Петр. С 1936 г. служб в храме не было из-за отсутствия священников, но сам он считался иосифлянским до 1938 г. Закрыта церковь была на основе решения Президиума Леноблисполкома от 11 мая 1939 г.

Получив запрет на проживание в Тайцах, о.П. Белавский с полученным через брата Федора рекомендательным письмом поехал устраиваться в Новгород. Он снял маленькую квартирку на Гужевой ул., д. 5, близ древнего крепостного вала, где с 1935 г. обосновалась вся его семья. С 4 сентября 1933 по лето 1936 гг. о. Петр работал бухгалтером в Управлении водного транспорта, затем с 8 августа 1936 г. — счетоводом и завхозом на Малярийной станции (с весны 1938 г., также по совместительству, бухгалтером в Колмовской психиатрической больнице). С заведующим станцией врачом А.В. Троицким — сыном священника — у о. П. Белавского сложились самые добрые отношения.

Относительная близость к Ленинграду, удобное с ним сообщение и в то же время достаточная удаленность (более положенных 100 километров) сделали Новгород местом поселения многих лишенцев с семьями. Там жили, в частности, высланные из Ленинграда сестры знаменитой поэтессы Зинаиды Гиппиус — художница Татьяна Николаевна и скульптор Надежда Николаевна Гиппиус. С семьей о. Петра их связали теплые дружеские отношения. Жили в Новгороде тогда под постоянной угрозой репрессий, нередко встречаясь тайно. Батюшка устроил в своей квартире домовую церковь, где в праздничные дни совершал литургию, на что имел благословение митрополита Иосифа.

Однажды о. Петр шел с работы по тихой, почти безлюдной улице. Как наваждение явилась смущающая душу мысль: «А священник ли я?!» И вдруг тут же на пустынной улице возникла небольшая девочка в красном платьице. Раздалось звонкое: «Здравствуйте, батюшка!» Детское приветствие поразило о. Петра и отозвалось в его душе пасхальной радостью. Обернулся — девочка куда-то исчезла. Отец Петр воспринял это как Божий ответ и утешение свыше.

Так как иосифлянских церквей в Новгороде в то время уже не было, о. Петр не посещал действующие храмы, но иногда нелегально ездил на богослужения в Ленинград. Батюшка поддерживал связь со многими проживавшими в Новгороде и окрестностях ссыльными иосифлянскими священнослужителями. Так, известно, что он совершал тайные богослужения вместе с архим. Клавдием (Савинским). Квартиру о. Петра, по его свидетельству, посещали: скончавшийся в 1936 г. в Новгороде архидиакон Александро-Невской Лавры Варлаам (Макаровский), прот. Константин Быстреевский, проживавший вместе с архим. Клавдием свящ. Сергий Боголюбов из храма «Спас на Крови», свящ. Алексий Вознесенский, приезжавший из Мурманска прот. Алексий Кибардин, а также, возможно, протодиакон Иоанн Предтеченский и прот. Феодор Романюк.

Волна «большого террора» 1937-1938 гг. не могла не обрушиться на иосифлян. 28 июля 1938 г. новгородские органы НКВД выписали постановление на арест о. П. Белавского по обвинению в проведении контрреволюционной агитации, устройстве на квартире «нелегальных сборищ» осужденных служителей культа и «организации их для работы в подпольной церковной группе». Вечером 29 июля в квартире батюшки был проведен обыск, а его арестовали и заключили в городскую тюрьму. Органы следствия любыми способами пытались приписать себе разоблачение «контрреволюционной группировки», поэтому дело о. Петра было объединено с делами арестованных 11-12 июля протоиерея Константина Алексеевича Быстреевского и протодиакона Иоанна Александровича Предтеченского.

Отец Константин родился 20 мая 1889 г. в г. Петергофе Петербургской губернии в семье протоиерея, окончил Санкт-Петербургскую Духовную семинарию в 1911 г. и с тех пор служил в Свято-Троицкой церкви Петергофа: с 7 сентября 1911 г. псаломщиком, с 30 октября 1911 г. в сане диакона, с 8 февраля 1914 г. — священника, а с 10 декабря 1925 г. — протоиерея. Присоединившись в ноябре 1928 г. к иосифлянскому движению, он до своего ареста 10 июля 1929 г. был одновременно настоятелем сразу пяти петергофских храмов: Троицкого, Знаменского, Серафимовского, Лазаревского и Умиления Божией Матери. 3 сентября 1929г. о. Константин был осужден на 3 года ссылки и выслан в Сибирь. После окончания этого срока постановлением Особого Совещания при Коллегии ОГПУ от 2 июля 1932 г. ему было запрещено проживание в 12 городах с прикреплением к определенному месту жительства на 3 года. В результате, протоиерей в 1929-1935 гг. жил в г. Тара Омской области, работая маляром. После освобождения он в августе 1935 г. приехал в Новгород и устроился работать кассиром и делопроизводителем конторы в пригородном совхозе «Мстинские луга». При этом протоиерей собирался служить настоятелем в церкви одного из ближайших к совхозу сел, о чем уже была достигнута договоренность с местным населением.

Арестованный 12 июля, о. Константин 9 августа под угрозами следователя (о чем сам протоиерей заявил 13 апреля 1939 г.) подал заявление в Новгородское отделение НКВД с признанием в «контрреволюционной деятельности». К. Быстреевский написал, что является одним из руководителей антисоветской тихоновско-иосифлянской группировки в Новгородском районе и несколько раз встречался на этой почве с П. Белавским, «который все церковные праздники проводит в Ленинграде, где бывает в церквах и гостях у иосифлян». В заявлении протоиерея содержалась и другая информация об о. Петре: «Белавский говорил, что Бог отомстит за кровь невинно убитых попов и верующих и проводником гнева Бога должны быть иосифляне-попы. У меня, — говорил Белавский, — расстрелян тесть-священник (в 1929 г. в июне месяце), и это я хорошо помню, и буду помнить до конца своей жизни. Говорил, что все мероприятия, направленные против религии и ее наставников, не уничтожают религию, а, наоборот, поднимают наш авторитет».

К. Быстреевский также написал, что под руководством П. Белавского вел антисоветскую агитацию протодиакон И. Предтеченский, у дочери которого арестован муж — бывший полковник царской армии. На допросах 7 и 28 сентября о. Константин подтвердил свое заявление, указав, согласно протоколу, что 24 февраля 1938 г. на квартире батюшки дал П. Белавскому «согласие на вступление в контрреволюционную группу бывших священников», обещав завербовать в группу новых членов, даже наметил двух работников своего совхоза — В.А. Васильева и В.И. Иванова, но не успел это сделать. Отца Константина лишь не удалось заставить признаться в проведении «повстанческой работы».

Другой обвиняемый по этому делу, о. Иоанн Александрович Предтеченский, родился 12 января 1878 г. в с. Люболяды Новгородского уезда и губернии в семье священника, окончил Новгородскую Духовную семинарию, сначала служил диаконом в церкви родного села, с 1911г.— в Петропавловском соборе г.Петергофа, а в 1928-1930 гг. — в сане протодиакона в главном иосифлянском храме Воскресения Христова в северной столице. Весной 1931 г. он был арестован, 18 июня приговорен к 10 годам лагерей и затем отбывал срок в Соловецком лагере (в основном в г. Кемь). После освобождения 5 декабря 1936 г. о. Иоанн поселился в Новгороде у своей дочери Милицы Ивановны Екимовой и устроился работать сторожем острозаразного отделения терапевтической больницы. Протодиакон был впервые допрошен еще 7 июля, за четыре дня до своего ареста. 15 июля последовал второй допрос, но и на нем о. Иоанн категорически отказался от признания в проведении антисоветской деятельности.

Так же вел себя на первом официально оформленном допросе 11 августа 1938 г. и о. П. Белавский. Он показал, что с 1929 г. с иосифлянами не связан; И. Предтеченского и К. Быстреевского знает с 1928 г. по совместной службе в храмах Ленинграда, но «преступной связи с ними не имел» и вообще «после освобождения преступной деятельностью не занимался». При этом о. Петр, судя по его заявлению Верховному прокурору от 9 февраля 1939 г., с 9 по 17 августа ежедневно подвергался допросам, и «следствие велось односторонне и пристрастно с применением физических и моральных воздействий».

Для о. П. Белавского девять месяцев новгородской тюрьмы оказались страшнее пяти лет Соловков и Беломорканала. Камеры набиты до предела; бесконечные ночные допросы, на которые возили в здание НКВД на Торговой стороне. Следователи использовали методы, изматывавшие физически и унижавшие человеческое достоинство, например непрерывные, продолжительные приседания. Батюшке также предложили снять сан и стать осведомителем НКВД, на что он ответил категорическим отказом.

Однажды, вспоминал о. Петр, во время допроса в кабинет вошел второй следователь и цинично спросил первого: «Ну, ты сколько обработал?» «Да вот с этим дураком никак не справлюсь, — ответил следователь, допрашивавший о. Петра. Батюшке старались приписать организацию диверсионной группы для взрыва Новгородского кремля и Софийского собора. Но, несмотря на всевозможные издевательства и избиения дубинками с резиновыми наконечниками, о. П. Белавский эти обвинения отверг.

Уже на первых допросах отцы Петр и Иоанн в такой степени подвергались пыткам, что 21 августа их пришлось поместить в тюремную больницу. 25 августа Новгородский горотдел НКВД решил приостановить ведение дела до их выздоровления, и это спасло батюшек. Еще 27 сентября, отвечая на запрос следователя, тюремный врач писал, что П. Белавский, ввиду состояния здоровья, на допрос следовать не может. Однако о. Иоанна в этот день выдали из больницы следователю, и он на допросе «сознался», что является «участником контрреволюционной группы» и, когда в конце 1936 г. вернулся в Новгород, установил связь с П. Белавским, возглавлявшим эту группу. Протодиакон также показал, что в мае 1938 г. вел «контрреволюционные разговоры» с работавшим в терапевтической больнице ссыльным иосифлянским протоиереем Феодором Романюком, которого знал с 1927 г., но «не успел завербовать» в свою организацию.

28 сентября на расправу следователю из больницы был выдан о. Петр. Согласно протоколу допроса, он сначала по-прежнему отрицал «преступную деятельность», но затем признался в ней. Помимо пыток на батюшку, видимо, повлияла состоявшаяся в тот же день в кабинете директора тюрьмы очная ставка с о. К. Быстреевским, который заявил, что он был завербован П. Белавским в контрреволюционную группу и по его заданию вел антисоветскую пропаганду. Сначала о. Петр отказался подписать заранее составленный следователем признательный протокол ставки, так как и на ней отрицал свою вину, но затем, уже в здании городского отдела НКВД, все же подписал.

В итоге, о. П. Белавский «показал» на допросе, что, поселившись в Новгороде, «стал подбирать единомышленников и объединять их в контрреволюционную группу», в частности, в начале 1938 г. в своей квартире «завербовал» К. Быстреевского и И. Предтеченского: «Одобрив мои намерения, Быстреевский заявил, что он не только примет участие, но и готов выполнить любое задание, вплоть до самопожертвования». В июне 1938 г. священник в присутствии других «участников группы» якобы «восхвалял агрессию Германии и Италии в Испанию», говорил об их скорой войне с СССР и свержении советской власти, «одобрял предательскую деятельность Зиновьева, Тухачевского и др.», выражал ненависть за антирелигиозные преследования духовенства. Грубая фальсификация показаний о. Петра следователем видна хотя бы из того, что допрашиваемому приписана фраза об основных направлениях контрреволюционной деятельности из четырех пунктов, которая почти дословно повторяется в показаниях К. Быстреевского, И. Предтеченского и в обвинительном заключении.

В конце того же страшного дня 28 сентября, пользуясь тем, что обвиняемые были временно сломлены, следователь заставил их подписать объявление об окончании следствия и отсутствии претензий. Но уже вскоре о. Петр решил продолжить борьбу. В его упоминавшемся заявлении Верховному прокурору, в частности, говорилось: «...я был вызван следователем из больницы на допрос, где, пользуясь моей слабостью, следователь предложил мне подписать ложный материал, его рукой написанный и им же средактированный в вопросах и ответах. Прочитав его, я отказался, но после применения суровых мер воздействия (были нанесены побои с оскорблениями) я вынужден был подписать ложь и неправду, кроме того, угрожал высылкой моей семьи. Я подписал тогда протокол и сразу сигнализировал об этом обл. прокурору и в НКВД, не имея до сих пор ответа».

Посчитав, что дело закончено, органы следствия 1 октября составили обвинительное заключение и приняли постановление о выделении еще одного дела в отношении прот. Ф. Романюка, В.А. Васильева и В.И. Иванова в отдельное производство. В заключении не нашли отражения предъявлявшиеся на допросах о. Петру обвинения в повстанческой и диверсионной деятельности, но указывалось, что он еще в 1934 г. создал в Новгороде контрреволюционную группу из трех человек, члены которой якобы: «. Проводили обработку населения в контрреволюционном направлении и вербовку лиц, враждебно настроенных к сов. власти. 2. Проводили контрреволюционную пропаганду, направленную против мероприятий ВКП(б) и сов. власти. 3. Распространяли контрреволюционные провокационные слухи о предстоящей войне фашистских стран против СССР и якобы неизбежной гибели сов. власти. 4. Высказывали клеветнические измышления о положении трудящихся в СССР и всячески восхваляли жизнь населения в фашистских странах». Кроме того, П. Белавский обвинялся в том, что он «являлся участником контрреволюционной организации церковников города Ленинграда, в которую завербован в 1928 г. руководителем этой организации бывшим жандармским офицером Бондаревым».

29 октября 1938 г. было принято постановление направить дело в Судебную Коллегию по уголовным делам, а 4 ноября его утвердил заместитель начальника Управления НКВД по Ленинградской области (куда в то время входил Новгород). Казалось, вынесение приговора неизбежно. Однако этому помешали два обстоятельства: упорная борьба о. Петра и отстранение Ежова с поста главы НКВД, в связи с чем начался пересмотр некоторых следственных дел. 19 декабря 1938 г. о. П. Белавский написал заявление о своей невиновности и фальсификации итогов следствия в Наркомат внутренних дел, 4 января 1939 г. — областному прокурору, 9 февраля — Верховному прокурору СССР, а 20 марта — в Президиум Верховного Совета СССР. Наконец, была назначена проверка дела.

11 апреля 1939 г. о. Петра вновь допросили, и он заявил о своей полной невиновности: «Никаких показаний о проводимой мною контрреволюционной деятельности в сентябре 1938 г. я не давал. Протокол допроса я действительно в сентябре прошлого года подписал, но он был написан в моем отсутствии следователем Андреевым, привезен в тюрьму для подписи, прочитав протокол, подписать его я отказался. В этот же день вскоре после того, как я в тюрьме отказался подписать протокол, меня вызвали на допрос в здание городского отдела НКВД, где следователь Андреев предложил мне снова подписать этот же протокол, что я и сделал, но подписал его под насилием со стороны последнего». Еще на одном допросе — 16 апреля — батюшка снова категорически отверг свою контрреволюционную деятельность и агитацию.

Другие «подельники» о. Петра также заявили о своей невиновности. Отец К. Быстреевский на допросах 13-14 апреля не подтвердил своих прошлых показаний, так как они были сделаны «под моральным давлением и физическими угрозами следователя», и заявил, что с П. Белавским встретился в Новгороде в январе 1938г. случайно в Госбанке, а с И. Предтеченским также случайно на улице в апреле 1938 г. Отец Иоанн, в свою очередь, 14 апреля 1939 г. показал, что написанный следователем протокол от 27 сентября его заставили подписать, запугав «физическим насилием и высылкой семьи». В итоге дело полностью развалилось, и начальник местного отдела НКВД 7 мая принял постановление о его прекращении и освобождении подследственных из-под стражи. В ночь с 8 на 9 мая все они были выпущены из тюрьмы.

Переждав ночь на вокзале, о. П. Белавский рано утром вышел на площадь и, как он вспоминал, случайно встретил о. К. Быстреевского, с которым состоялся следующий разговор: «Прости, брат. Прости, отец Петр. Оговорил я тебя понапрасну. Били. Испугался, лукавый попутал». — «Бог простит, отец. Куда путь-то держишь?» — «Уехать отсюда хочу...» Далее батюшка отмечал: «Обнялись мы с ним и поцеловались на прощание. Он человек хороший, испугался только. Он потом в нашей епархии служил. И сейчас еще живет, ему под девяносто уже — мой ровесник. Ослеп только, ушел на покой».

Ко времени освобождения о. Петра его жена, опасаясь высылки, с детьми уехала из Новгорода и устроилась жить в с. Покров-Молога в 2километрах от пос. Пестово Новгородского округа. Сюда приехал и батюшка, летом 1939 г. поступив на работу бухгалтером в районную больницу Пестово, где у него сложились дружеские отношения с сыном священника главным врачом П.А. Филадельфиным. После начала войны о. Петр по состоянию здоровья был освобожден от призыва в трудармию и до конца 1944 г. работал бухгалтером-ревизором семенной станции в Пестово. В блокадном Ленинграде и оккупированных немцами Тайцах погибли все проживавшие там родные о. Петра и матушки, но их тянуло в родные места, и летом 1945 г. семья переехала в Гатчину, так как семейный дом в Тайцах был занят чужими людьми, потерявшими кров. С лета по 30 октября 1945 г. о. П. Белавский работал бухгалтером автошколы в Гатчине, ему выделили небольшую квартиру, куда священник взял жить и тяжелобольную сестру схимонахини Марии (Леляновой), скончавшуюся через полгода.

Батюшка страстно желал вернуться к церковному служению. 10 августа 1945 г. он написал прошение управлявшему Ленинградской епархией архиепископу Псковскому и Порховскому Григорию (Чукову): «По не зависящим от меня обстоятельствам с 1930 г. я не служу в церкви, но желания и стремления у меня возвратиться на служение Церкви [есть], и поэтому прошу назначить меня священником в окрестностях Ленинграда».

В это же время о. Петр стал посещать действовавший в период оккупации Павловский собор Гатчины и познакомился с его настоятелем прот. Феодором Забелиным. Предстояли большие работы по восстановлению храма. Престарелому о. Феодору было не под силу справиться одному, и он пригласил о. П. Белавского на место второго священника собора. Управлявший тогда Ленинградской епархией Владыка Григорий (Чуков), сидевший в 1929 г. в соседней с о. Петром камере, охотно назначил его 25 сентября 1945 г. вторым священником Павловского собора, сначала временно, до утверждения уполномоченным Совета по делам Русской Православной Церкви. После получения этого утверждения, с 1 ноября 1945 г. о. Петр начал служить в храме.

На решение о. П. Белавского перейти в Московскую Патриархию повлияла встреча с духовно близким ему прот. Василием Верюжским, со временем ставшим профессором возрожденной в северной столице Духовной Академии. Следует отметить, что, несмотря на предложение секретаря митрополии и благочинного прот. П. Тарасова потребовать от о. Петра покаяния за пребывание в «иосифлянском расколе», архиеп. Григорий высказался против этого, и батюшка был принят без всякого покаяния. Согласно его воспоминаниям, присутствовавший при беседе о. Петра с архиепископом благочинный сказал: «Как иосифлянин, Вы должны покаяться. Прежде чем возобновить Ваше церковное служение, нужно отказаться от этого прошлого и принести покаяние». «В чем же принести покаяние? Против Церкви я ничего не совершал», — спокойно и твердо ответил священник. Владыка задумался, потом улыбнулся и благословил батюшку: «Хорошо, пусть будет так, как есть».

С самого начала службы в Гатчине о. Петр взял на себя практически все заботы по восстановлению сильно пострадавшего от обстрелов в годы войны собора. 7 апреля 1946 г. батюшка был возведен в сан протоиерея. Через год — 17 апреля — резолюцией митр. Григория (Чукова) ему было поручено совмещать «гатчинские обязанности» с временным совершением треб и богослужений в Покровской церкви Мариенбурга, настоятель которой, также бывший иосифлянин, прот. Николай Телятников, оказался смещен за непризнание указаний уполномоченного и епархиальной власти. 23 октября 1947 г. о. Петру также поручили временно окормлять приход Воскресенской церкви в с. Суйда.

Активная многообразная деятельность батюшки была высоко оценена как прихожанами, так и священнослужителями. Прот. Феодор Забелин в характеристике о. Петра от 9 марта 1949 г. писал: «Пастырь добрый, энергичный, к церковной службе рачительный, совершал службы уставные, несет и клиросное послушание, любит читать и петь на клиросе, вычитывает все каноны и положенные по уставу стихиры... Много трудов и забот несет о. прот. Белавский по ремонту и восстановлению Гатчинского Павловского собора... Среди забот об удовлетворении религиозных потребностей богомольцев Гатчинского собора, живущих на периферии прихода, у о. Петра много треб в деревнях и поселках, окружающих Гатчину, в которых нет своих священников и церквей, на ст. железной дороги в Пудости, Тайцах, в сел. Никольском, в Дудергофе, Войсковицах. В своей многогранной пастырской деятельности о. Петр находит еще время для выпечки просфор и служебных, и для прихожан». В характеристике благочинного прот. А. Мошинского о. Петр также оценивался высоко: «Отличается аккуратным исполнением своих пастырских обязанностей, трезвого образа жизни, много труда положил на восстановление собора».

13 апреля 1949 г. резолюцией митр. Григория батюшке было преподано Архипастырское благословение с выдачей уставной грамоты; 1-го ноября того же года, после смерти о. Ф. Забелина, о. Петра назначили настоятелем Гатчинского собора. Резолюцией Патриарха Алексия от 20 октября 1949 г. за труды по восстановлению собора протоиерей был награжден палицей, а 14 ноября 1950 г. — награжден крестом с украшениями. В характеристике викарного епископа Лужского на о. Петра от 4 июня 1951 г. говорилось: «Он положил много труда, сил и энергии на дело восстановления Гатчинского собора и в настоящее время продолжает неустанно заботиться о проведении необходимых ремонтов и украшении собора, за что неоднократно получал награды и поощрения от Высшей Духовной власти».

Для возрождения собора нужны были огромные средства, материалы, люди, и все же дела пошли успешно и довольно быстро. Не раз выручали ленинградские храмы, давая ссуды с постепенной выплатой. Неоднократно о. Петр ездил по закрытым и полуразрушенным храмам, чтобы перевезти еще сохранившиеся в них иконы и церковную утварь в восстанавливаемые церкви. Много раз батюшка сослужил митр. Григорию при освящении престолов или в храмовые праздники в пригородах северной столицы. В 1950 г. был в основном завершен ремонт верхнего храма Павловского собора. Во время этих работ богослужения проводились в нижнем храме, где о. Петр устроил еще один придел, освященный в честь иконы Божией Матери «Утоли Моя Печали», особо чтимой в соборе (во время оккупации Гатчины этот образ был найден целым и невредимым на чердаке обгоревшего дома). Именно батюшка восстановил торжественное празднование перенесения в Гатчину Мальтийских святынь.

К столетнему юбилею собора он был украшен нарядными напольными киотами, где помещались чтимые иконы, восстановлены иконостасы боковых приделов. Торжественное богослужение 29 июня/12 июля 1952 г. в день свв. Апостолов Петра и Павла (престольный праздник и юбилей собора) возглавил митр. Григорий в сослужении епископа Таллинского Романа и приглашенного духовенства. Ко дню столетия собора Патриарх 23 июня 1952 г. наградил протоиерея Петра митрой. В этом же году в «Журнале Московской Патриархии» была опубликована посвященная юбилею статья батюшки³⁶. В 1953 г. с него указом Верховного Совета СССР была снята судимость по делу 1930 г.

Используя опыт и способности о. Петра, митр. Григорий 30 декабря 1952 г. поручил ему взять заботы по восстановлению храма в пос. Елизаветино, а в 1953 г. протоиерей участвовал в переустройстве престола Петропавловской церкви на ст. Сиверская. Несмотря на занятость и постоянную усталость, о. Петр не брал отпуск, если уезжал, то ненадолго в Пюхтицкий или Псково-Печерский монастырь. В Печорах под кровом тогдашнего наместника монастыря архим. Пимена (будущего Патриарха) батюшка дважды проводил свой день Ангела.

Однако силы протоиерея, подорванные пребыванием в лагере и тюрьме, были небеспредельны. 2 ноября 1953 г. он почувствовал себя настолько плохо, что написал митрополиту заявление: «Ввиду ухудшения моего здоровья и необходимости иметь возможность соответствующего лечения, прошу уволить меня за штат». Батюшка просил Владыку в дальнейшем назначить его служить в «какой-нибудь маленькой церкви».

Затем здоровье о. Петра улучшилось, и он оставался настоятелем Гатчинского собора еще около двух лет, однако 19 мая 1955 г. резолюцией митр. Григория был переведен настоятелем Александро-Невской церкви Красного Села. Возможно, причина перевода заключалась и в недоброжелательном отношении к протоиерею со стороны советских властей. Ленинградскому уполномоченному явно не нравилось, что среди паствы о. Петра имелось много бывших иосифлян, и к нему из разных мест съезжались богомольцы, знавшие батюшку еще с 1920-х гг. Указ митрополита стал неожиданным ударом для прихожан собора, и 2 июня они подали Владыке прошение об оставлении пастыря, которое подписали 582 человека: «Мы глубоко уважаем и почитаем нашего пастыря и настоящего молитвенника, наставляющего нас на путь истины... Мы не представляем себе нашего храма без отца Петра, и среди прихожан поднимается большое волнение. Это горе для нас и нашего пастыря, которого мы, все подписавшиеся, просим оставить с нами. Много лет прослужил отец Петр в Гатчинском соборе, и никогда не было никаких недоразумений, его служба была безукоризненной». За первым последовали и другие подобные прошения.

Уже 3 июня митр. Григорий изменил свое решение и назначил о. П. Белавского настоятелем Покровской церкви в пос. Рошаля (Мариенбурге) — ныне районе Гатчины. В этом случае батюшка оставался проживать в своей прежней квартире на ул. Чкалова, 54-7, и его ближайшие духовные дети из Гатчины могли окормляться в расположенном относительно недалеко от собора храме. Поэтому о. Петр 3 июля написал митрополиту благодарственное письмо за изменение места нового служения. В другом письме Владыке от 29 июня 1955 г. протоиерей, защищаясь от несправедливых упреков благочинного в недостаточном качестве ремонта Павловского собора, подробно описал, какая огромная работа была проделана: до 1945 г. собор стоял полуразрушенным с зияющими пробоинами, в том числе, в центре купола, фанерным иконостасом, стертой живописью и уничтоженной лепкой. Весь интерьер был восстановлен по проектным чертежам архитектора Р.И. Кузьмина, несмотря на огромные трудности с материалами и рабочей силой. Отец Петр привез из закрытой Таицкой церкви в собор пушкинскую икону св. Пантелеймона и образ св. кн. Анны Кашинской с частицей мощей. Для святынь храма изготовили шесть больших киотов, в 1954 г. в здание провели паровое отопление, а всего на ремонт в 1944-1955 гг. было затрачено свыше 500 тыс. рублей.

Свою последнюю службу как настоятель собора о. Петр служил в день Всех Святых в приписанной к храму маленькой церкви на Гатчинском кладбище, во избежание тягостных прощальных церемоний. 3 июля 1955 г. батюшка служил первую литургию в Покровской церкви. Возглавляя Гатчинский собор, о. Петр не раз приезжал в Мариенбург послужить и помочь в возрождении этой церкви. Туда при его содействии был перевезен иконостас из храма Духовной Академии. С переходом о. Петра многие из гатчинской паствы последовали за своим батюшкой, потянулись прихожане из Таиц, Пудости, Красного Села и Кронштадта. Посещаемость церкви выросла во много раз, среди ее новых прихожан заметную часть составляли бывшие иосифляне.

Это нравилось далеко не всем. Недоброжелательно относившийся к о. Петру тогдашний благочинный Пригородного округа и настоятель Гатчинского собора прот. Василий Раевский (бывший обновленец) 2 декабря 1955 г. написал новому Ленинградскому митрополиту Елевферию жалобу на батюшку: «Протоиерей Петр Белавский — в прошлом очень энергичный приверженец иосифлянского раскола. Одно из селений Гатчинского прихода, Тайцы — родина протоиерея Белавского, было ядром иосифлянства. В последнее время в связи со снятием с настоятеля собора протоиерея Белавского началась чисто иосифлянская агитация среди верующих собора... В основном вся агитация сводится к следующему: а) Гатчинский собор с уходом протоиерея Белавского сделался " красным"... с пренебрежением некоторые прихожане, перешедшие в Мариенбургскую церковь, называют священников собора " советскими"; б) благодать с уходом Белавского перешла в Мариенбургскую церковь; в) крестить, исповедоваться, причащаться, отпевать покойников следует у протоиерея Белавского; г) о. протоиерей Белавский и в прошлом, и в настоящем — " страдалец за веру и Церковь"».

Викарный епископ Роман передал это донесение в Епархиальный совет «для тщательного обсуждения», но, к счастью, для батюшки все закончилось благополучно. Прот. В. Раевского на посту настоятеля Гатчинского собора вскоре сменил ранее служивший вместе с о. Петром и духовно близкий ему прот. Иоанн Кондрашев. 30 сентября 1956 г. батюшка участвовал в освящении собора после окончательного завершения его ремонта.

В Мариенбурге, как и в Гатчине, о. Петр прежде всего занялся благоустройством храма. Полностью вернуть ему исторический облик и восстановить прежний дубовый иконостас было крайне сложно, но тщательный ремонт сделал храм благолепным и заботливо ухоженным. Удалось провести паровое отопление, обнести оградой территорию вокруг церкви с небольшим, стихийно возникшим во время войны кладбищем. На церковном участке был построен двухквартирный дом (по адресу: Круговая ул., 7), куда о. Петр с матушкой переехали из гатчинской квартиры.

К батюшке часто приезжали его собратья, священники, с которыми о. Петра связывали дружеские отношения. Особенно много духовенства съезжалось в день Ангела батюшки 6 сентября, отчего архим. Кирилл (Начис) назвал этот день «вторым престольным праздником». В начале 1960-х гг. в храме иногда простым священническим чином служил будущий Патриарх митрополит Пимен (Извеков). Он был тогда другом семьи, укрывался иногда в доме о. Петра от своих забот, и однажды дал этому дому укрепившееся потом название Мариенбургский скит.

Позднее посещал о. Петра и новый Ленинградский митрополит Никодим (Ротов). После первого знакомства он попытался привлечь умудренного опытом священника к возглавляемой им внешней церковной деятельности. Но вскоре, поняв полную нереальность таких планов, он отступил. Владыка Никодим приезжал в Мариенбург редко и только по официальным праздникам.

Возможно, впервые такая поездка состоялась после необычного письма 1964 г. митрополиту от прихожанки о. Петра Людмилы с просьбой посетить храмовый праздник Покрова Божией Матери: «Он святой, святой во всех своих проявлениях, и душа его как душа ребенка. Он монах, не будучи монахом, и служба у него монастырская, и живет он только интересами храма... Он большой молитвенник, и любим всеми».

22 апреля 1967 г. с благословения митр. Никодима о. Петр был назначен членом Епархиального совета, что его очень тяготило, особенно официальные приемы и церемонии. Когда 27 мая 1974 г. батюшка был освобожден от этих обязанностей «с выражением искренней благодарности и сердечной признательности за усердие в работе и доброе сотрудничество», он воспринял это с радостью. Молитвенник и труженик, о. Петр говорил мало и сдержанно. Его лаконичные фразы, часто стихи из Священного Писания, содержали потаенный смысл, который раскрывался во времени. В 1970-е гг., когда о святости Царской Семьи не смели говорить, о. Петр сказал: «У Бога они прославлены». Сохранилась поминальная записка, где рукой батюшки поименно названы убиенные в Екатеринбурге и Алапаевске.

За двадцать с лишним лет служения в Мариенбурге о. Петр получил много наград. Так, в 1957 г. он был удостоен Патриаршего благословения, в 1958 г. — права служения с открытыми Царскими Вратами до Херувимской песни, 26 декабря 1962 г. — права ношения 2-го наперсного креста с украшениями, 2 мая 1967 г. — Патриаршей грамоты, 31 декабря 1967 г. (к 75-летию) был награжден третьим Патриаршим крестом, а затем и орденом св. кн. Владимира 2-й степени.

При всем внешнем благополучии, батюшка, однако, остро переживал скорби и нестроения Церкви: диктат советской власти, обмирщение духовенства, замешанный на политике экуменизм и многое другое. По своим убеждениям о. Петр остался таким же, каким был в давние 1920-е гг. По-прежнему батюшка тепло относился к иосифлянам. Он неоднократно посещал могилу одного из руководителей движения прот. Феодора Андреева в Александро-Невской Лавре.

Дочери о. Феодора позднее вспоминали: «Летом 1967-68 годов мы снимали для мамы комнату возле Покровской церкви в Мариенбурге под Гатчиной. Здесь мама особенно сблизилась с о. Петром Белавским и его матушкой, которых не видела с 1929 года. Наталия Николаевна посещала все богослужения в Покровской церкви. Она писала другу: " По утрам, когда идет служба, вижу в алтаре высокого седого старца 75 лет, который совершает проскомидию. Совершеннейшая простота. Необыкновенная легкость движений при земных поклонах. Это тот о. Петр, кто в духовной семинарии учился у И.П. Щербова. А рукополагал его митрополит Вениамин. Он крестным ходом хоронил о. Феодора, когда Вы были уже в узах. В Тайцах у него жил владыка Димитрий, и оттуда он приезжал проститься с о. Феодором перед его кончиной. Из Таиц о. Петр и владыка Димитрий вместе и уехали далеко... Помните такого черноволосого протодиакона... о. Михаила Яковлева? Вот он здесь и его жена тоже. Они на пенсии и оба почти слепые. О. Петр служил у них молебен. Разговорам не было конца. В очень большие праздники о. Михаил сослужит о. Петру, а я плачу".

Последняя фраза подтверждается архивными документами. Так, в 1964 г. «двадцатка» Мариенбургской церкви просила митр. Никодима благословить участвовать о. Михаила Яковлева в богослужении в день прославления свт. Петра, митрополита Московского, 6 сентября (в именины о. Петра). В 1975 г. батюшка добился разрешения похоронить 13 марта у стен Мариенбургского храма своего духовного сына прот. Михаила Смирнова, подвергавшегося арестам в 1929 и 1944 гг. и принявшего перед смертью монашеский постриг с именем Михаил.

В то время увольнение за штат означало снятие с государственной регистрации и фактически полную невозможность священнического служения. Понимая противоестественность такой ситуации, о. Петр 1 апреля 1968 г. подал митр. Никодиму прошение, в котором просил: 1) ходатайствовать перед Патриархом и Синодом о восстановлении ликвидированной в 1961 г. практики обязательной приписки к определенным храмам всего заштатного духовенства; 2) разрешить всему приписному заштатному духовенству самостоятельное совершение богослужений по договоренности с настоятелем храма; 3) допустить это духовенство исполнять обязанности помогающих за богослужениями в храмах, к которым оно приписано. Однако осуществление предложений батюшки было невозможно из-за сопротивления государственных органов власти.

Через несколько лет эта проблема непосредственно затронула о. Петра. В 1976 г. митр. Никодим написал в характеристике батюшки: «Митрофорный протоиерей Петр Иоаннович Белавский — один из старейших и наиболее уважаемых пастырей епархии, безупречного поведения, любит уставную службу и служит с усердием, пользуется любовью своих прихожан». Но при этом Владыка все же 3 мая издал указ об освобождении о. Петра от настоятельства и увольнении его за штат. Не помогло и коллективное обращение прихожан к Патриарху Пимену.

Новым настоятелем в Мариенбург был назначен служивший в годы Великой Отечественной войны в составе Псковской Духовной Миссии и подвергавшийся репрессиям архим. Кирилл (Начис). Последнюю настоятельскую службу в Покровской церкви о. Петр отслужил 9 мая 1976 г. Он очень тяжело переживал этот неожиданный указ. Особенно угнетало сознание, что заштатные священники с хрущевских времен были фактически лишены права служить, а жизнь без богослужений казалась о. Петру тяжелым испытанием на склоне лет.

Батюшке помогли его преданные духовные дети. Первоначально с прошением о разрешении служить о. Петру и находясь за штатом они обращались к митр. Никодиму, но безуспешно. На одно из таких ходатайств Владыка, вероятно имея в виду запрет уполномоченного, ответил: «Не всегда митрополит может поступить так, как хочет». После этого прихожане обратились к Патриарху Пимену. И Первосвятитель «продлил жизнь Мариенбургского скита», по его распоряжению о. Петр был назначен почетным настоятелем, и за ним, в виде исключения, было сохранено право отдельного служения.

5 июня 1976 г. митр. Никодим, в соответствии с распоряжением Патриарха, написал резолюцию о том, что прот.п. Белавскому благословляется совершать богослужения в Покровской церкви по договоренности с настоятелем архим. Кириллом. Через два дня о. Петр отправил митрополиту благодарственное письмо: «При моем переходе на положение заштатного священника только одно меня печалило — это обычное отсутствие возможности самому служить Божественную литургию. А это всегда было для меня самым дорогим в жизни. Дарованная Вами возможность иногда послужить в храме будет мне великой радостью и поддержкой».

Помимо разрешения служить о. Петру также была предоставлена персональная пенсия. Первое ходатайство о ней к председателю Пенсионного комитета при Синоде митр. Алексию (Ридигеру) написал 4 июня горячо любивший батюшку епископ Тихвинский Мелитон: «Очень просил бы Вас, дорогой Владыко, назначить протоиерею Белавскому П.И. несколько повышенную пенсию, ибо он был исключительным тружеником, авторитетнейшим пастырем у своих прихожан. Можно сказать, что он был харизматически настроенный старец, к которому прибегали все требующие наставления и духовного руководства». В ответе от 9 июня митрополит писал, что персональные пенсии могут назначать лишь Патриарх или Синод, и отмечал: «Полагаю, что протоиерей Петр Белавский действительно один из видных протоиереев Митрополии, и, если Высокопреосвященнейший Митрополит Никодим представит его к персональной пенсии, — Святейший Патриарх удовлетворит это ходатайство». 10 июля Владыка Никодим написал такое ходатайство, и 26 июля Первосвятитель указал назначить о. Петру персональную пенсию 100 рублей в месяц с 3 мая 1976 г.

После ухода за штат служение старца продолжалось еще пять лет. В октябре 1979 г. скончалась Ксения Васильевна, отпевал ее сам о. Петр, похоронили матушку за алтарем Покровской церкви. После этого батюшка начал быстро слабеть. 9 мая 1981 г. он отслужил свою последнюю в земной жизни литургию. И все же, слабея, почти утратив зрение, о. Петр неизменно, каждую субботу с помощью близких бывал в храме и приобщался Святых Христовых Тайн. 31 декабря 1982 г. старцу исполнилось 90 лет. В этот день настоятель архим. Кирилл отслужил в церкви литургию и по окончании ее произнес приветственное слово батюшке, который пришел в храм в рясе, доставшейся ему от священномученика епископа Григория (Лебедева). 5 октября 1982 г. Патриарх, по представлению нового Ленинградского митрополита Антония (Мельникова), наградил о. Петра к юбилейной дате орденом св. прп. Сергия Радонежского 2-й степени.

Вечером в среду, 30 марта, батюшка неожиданно для близких тихо и безболезненно отошел в мир иной. Несмотря на противодействие ленинградского уполномоченного, о. Петра похоронили у Покровской церкви рядом с матушкой. Отпевал старца митрополит Антоний в сослужении многих прибывших на погребение священников. Девятый день кончины батюшки пришелся на праздник Благовещения, а сороковой — на Пасху.