Епископ Серпуховский Максим (жижиленко) и движение истинно-православных в Подмосковье 1 страница

Первый тайный иосифлянский епископ — Владыка Максим (в миру Михаил Александрович Жижиленко) родился 2 марта 1885 г. Родители его жили в то время в губернском городе Калише (ныне Польша), где отец в течение 25 лет служил прокурором Калишского окружного суда и пользовался большим уважением среди населения. Семья была большая (9 человек детей), патриархальная, дружная, все выросли и учились в Калише. Мать воспитывала детей в религиозном духе, внушая им любовь к Богу, Церкви и людям. Сестра Лидия (она была на семь лет старше) готовила Михаила для поступления в гимназию. В девятилетнем возрасте он поступил в первый класс Калишской гимназии, где проучился семь лет, проявив большие способности. После смерти родителей (в 1905 и 1906 гг.) мальчик переселился к брату в Петербург и там окончил восьмой класс.

После окончания гимназии Михаил в 1907 г. поступил в Московский университет на медицинский факультет. Родных это удивило, так как отец и три брата были юристами. В начале 1910 г., будучи студентом, Михаил Александрович женился на курсистке, но прожил с женой только полгода. Уехав к своим родителям в г. Ейск, она умерла там вследствие невозможности перенести первую беременность. Супруги ни под каким видом не захотели искусственно прервать эту беременность, хотя оба знали, что беременной грозит смерть. Покойную жену Владыка называл «праведницей». В то время он также сильно болел (подвергся операции аппендицита) и был так плох, что ему боялись сообщить о смерти жены. Велико было горе и отчаяние Михаила Александровича по поводу этой потери.

По рассказу сестры, как раз в это время М.А. Жижиленко приснился сон, который повлиял на всю его дальнейшую жизнь. Он увидел во сне покойную мать, которая сказала, чтобы сын помолился святому Пантелеймону Целителю (она очень почитала этого святого при жизни). На другой же день Михаил пошел в часовню вмч. Пантелеймона в Москве, купил там образочек святого и с тех пор не расставался с ним. Молитвы св. Пантелеймону Целителю помогли ему. Он стал религиозным, необыкновенно добрым, отзывчивым к чужому горю.

После окончания в 1911 г. университета Михаил Александрович некоторое время работал врачом-психиатром в Сокольниках, а в 1912-1914 гг. — врачом Министерства путей сообщения в г. Благовещенске. Следует упомянуть, что он имел большие музыкальные способности, прекрасно играл на рояле и сам создавал композиции. Во время Первой мировой войны в 1914 г. доктор М.А. Жижиленко поступил врачом в Кубанский пластунский батальон и был на Юго-Западном фронте в Галиции. Здесь едва не умер от тифа, заразившись от тифозных больных — пленных австрийцев.

Военным врачом 76-го Кубанского полка М.А. Жижиленко оставался до января 1918 г. Затем он короткое время работал профессором психиатрии одного из провинциальных университетов, а в 1918 г.-апреле 1919 г. — помощником главного врача в Батруйском госпитале Москвы. В мае 1919 г. Михаил Александрович был мобилизован в Красную армию и назначен главным врачом полевого госпиталя РККА в г. Козлове Тамбовской губернии, в августе того же года этот госпиталь со всем персоналом неделю находился в плену у захвативших Козлов во время рейдов по советским тылам казаков белогвардейского генерала Мамонтова. В 1920-1921 гг. М.А. Жижиленко служил главным врачом Нижегородского военного лазарета, затем после демобилизации и возвращения в Москву — врачом в Наркомате путей сообщения. 1 января 1922 г. Михаил Александрович был принят на должность главного врача Таганской тюремной больницы и занимал ее около семи лет до конца 1928 г.

В 1921 г. проживавшая тогда в Белграде его сестра М.А. Жижиленко получила единственное и последнее письмо от брата. В этом письме, которое начиналось крестиком, он писал, что мы все виновны в постигших нас за грехи несчастьях, что надо молиться Господу и просить прощения и помощи. В дальнейшем приходили лишь письма от общих знакомых, которые в иносказательной форме сообщали о судьбе Михаила Александровича. Врача тюремной больницы, которого благодарные заключенные прозвали ангелом-хранителем, знали все узники ужасной Таганской тюрьмы, переполненной сверх всякой меры преимущественно уголовными, но также в значительной части и политическими. На своем трудном посту он был не только врачом, но и великим сердцеведом, утешителем и отцом. Перед ним не раз исповедовались самые закоренелые рецидивисты-преступники, находя не только утешение, но часто и возвращение к честной жизни. Многие в Москве знали, что главный врач тюремной больницы спал на голых досках, питался тюремной пищей и все свое жалование раздавал заключенным.

Будучи глубоко религиозным человеком, Владыка в начале 1920-х гг. познакомился со Святейшим Патриархом Тихоном, которого глубоко чтил. Патриарх любил М.А. Жижиленко и часто пользовался его советами. Их отношения со временем приняли характер близкой дружбы. По словам Владыки Максима, Первосвятитель доверял ему самые потаенные мысли и чувства. Так, например, в одной из бесед Святейший Патриарх Тихон высказал Михаилу Александровичу свои мучительные сомнения в целесообразности дальнейших уступок советской власти. Делая эти уступки, он все более и более с ужасом убеждался, что предел «политическим» требованиям власти лежит за пределами верности Христу и Церкви. Незадолго до своей кончины Патриарх высказал мысль о том, что, по-видимому, единственной возможностью для Русской Православной Церкви сохранить свою верность Христу будет в ближайшем будущем уход в катакомбы. Поэтому Патриарх Тихон благословил М.А. Жижиленко принять тайное монашество, а затем, в случае, если в ближайшем будущем высшая церковная иерархия изменит Христу и уступит советской власти духовную свободу Церкви, — стать епископом. Михаил Александрович выполнил волю покойного Первосвятителя и через три года после его смерти принял тайное монашество с именем Максим.

Это событие произвело сильнейшее впечатление на старшего брата Владыки, известного русского ученого, профессора уголовного права Петроградского университета, Александра Александровича Жижиленко, который в июне-июле 1922 г. выступал защитником на процессе священномученика митрополита Петроградского и Гдовского Вениамина. По словам Владыки Максима, его брат не был религиозным человеком и заявил в начале своей речи, что выступает, будучи атеистом, исключительно как представитель права и защитник правды. Однако, узнав о тайном постриге младшего брата, Александр Александрович пришел к нему на квартиру и взял у него благословение. По словам вдовы профессора А.А. Жижиленко, скончавшегося вскоре после пострига брата, умирающий повторял в бреду: «Они говорят, что Бога нет, но ведь Он есть».

Сама Любовь Ивановна Жижиленко была глубоко верующим человеком. Она родилась в 1867 г. в Витебске в дворянской семье, окончила Высшие женские курсы, была педагогом по специальности и в 1906-1917 гг. — активным членом кадетской партии (с 1908 г. даже являлась председателем отделения этой партии в Коломенском районе Петербурга). В начале 1920-х гг. Любовь Ивановна училась в Петроградском Богословском институте до его закрытия (в 1923 г.) и с этого времени состояла в знаменитом религиозно-философском кружке «Воскресенье». В марте 1929 г. она была арестована по делу «Воскресенья» и 22 июля того же года приговорена условно к заключению в концлагерь. На допросе Любовь Ивановна в числе родственников упоминала Владыку Максима. В дальнейшем Л. И. Жижиленко входила в тайную общину монахини Анастасии (Платоновой), была арестована 22 декабря 1933 г. по делу «евлогиевцев» и осуждена 25 февраля 1934 г.

М.А. Жижиленко пользовался известностью в Москве как «таганский старец», и с его именем было связано много легенд. «Передавали, между прочим, что сам Патриарх Тихон якобы указал на него как на будущего Патриарха Православной Церкви в освобожденной России. Слух этот имеет основание лишь в том, что он пользовался горячей любовью первого Местоблюстителя Патриаршего престола, который лично хорошо его знал и, по всей вероятности, высказывал где-нибудь свое мнение о епископе Максиме, как достойнейшем кандидате на Патриарший престол».

Некоторые легенды и версии даже перешли в современные научные издания. Так, в капитальном труде «Акты Святейшего Патриарха Тихона» указано, что М.А. Жижиленко в начале 1920-х гг. тайно принял священство, затем был сослан на три года на север, но по благословению Патриарха Тихона при его жизни принял тайное монашество, уже в 1924 г. был хиротонисан во епископа Овручского и даже в 1924-1925 гг. временно управлял Житомирской епархией. Все эти утверждения опровергаются архивными документами. Из архивно-следственного дела Владыки Максима видно, что в первый раз он был арестован в 1929 г., в 1922-1928 гг. проживал в Москве и никакого отношения к Житомирской епархии никогда не имел.

После смерти Патриарха Тихона Михаил Александрович неоднократно ездил к знаменитому старцу иеросхимонаху Зосимовой Пустыни Алексию (в миру Федору Александровичу Соловьеву), скончавшемуся 2 октября 1928 г., который занял непримиримую позицию в отношении политики митрополита Сергия (Страгородского). Духовным же отцом М.А. Жижиленко был известный деятель русского религиозного возрождения начала XX века, популярный церковный проповедник и писатель протоиерей Валентин Свенцицкий, с 1926 г. служивший настоятелем церкви «Никола Большой Крест» на Ильинке.

Именно о. Валентин первоначально возглавил иосифлянские приходы Москвы и 12 января 1928 г. отправил Заместителю Патриаршего Местоблюстителя митрополиту Сергию резкое письмо о разрыве общения с ним: «Сознавая всю ответственность перед Господом за свою душу и за спасение душ вверенной мне паствы, с благословения Димитрия (Любимова), епископа Гдовского, я порываю каноническое и молитвенное общение с Вами и с организовавшимся при Вас совещанием епископов, незаконно присвоившим себе наименование " Патриаршего Синода", а также со всеми, находящимися с Вами в каноническом общении... И " Живая Церковь", захватившая власть Патриарха, и григорианство, захватившее власть Местоблюстителя, и Вы, злоупотребивший его доверием, — вы все делаете одно общее, антицерковное обновленческое дело, причем Вы являетесь создателем самой опасной его формы, так как, отказываясь от церковной свободы, в то же время сохраняете фикцию каноничности и Православия. Это более чем нарушение отдельных канонов! Я не создаю нового раскола и не нарушаю единства Церкви, а ухожу и увожу свою паству из тонкой обновленческой ловушки...»

Одновременно со своим духовным отцом отделился от митрополита Сергия и М.А. Жижиленко. 19 мая 1928 г. он выехал в Ленинград к епископу Димитрию (Любимову) вместе со служившим в церкви «Никола Большой Крест» иеродиаконом Никодимом (Меркуловым). На следующий день Владыка Димитрий рукоположил в кафедральном соборе Воскресения Христова о. Никодима во иеромонаха, а М.А. Жижиленко во диакона. 21 мая в том же храме епископ рукоположил о. Михаила во священника, после чего его поздравил один из руководителей и «идеологов» иосифлянского жения профессор М.А. Новоселов, с которым М. Жижиленко таким образом впервые познакомился.

Позднее на допросе в январе 1931 г. епископ Максим говорил об этом так: «После смерти моей жены в 1910 г. меня все время влекло уйти от мирской жизни в монашество, но прежнее состояние монастырской жизни меня не устраивало. Меня влекло на Афон, в Грецию, но туда мне попасть не удавалось. После пережитого мною на фронте войны, где я стремился попасть в полк, чтобы этим самым, возможно, покончить свою жизнь, но мне этого также не удалось, у меня еще больше стало желание удалиться в другой духовный мир. Работая врачом в Таганской тюрьме, я в 1927 г. был сильно болен и врачами почти что был приговорен к смерти. В марте месяце 1928 г. я решил собороваться и дал обет, что если я поправлюсь, то приму сан священника. После соборования я стал быстро поправляться и, оправившись от болезни, решил посвятиться... Поехал я посвящаться к Димитрию Гдовскому потому, что я его считал действительно православным епископом. Убеждение о том, что Димитрий Гдовский является действительно православным епископом, я получил после наших бесед с моим духовником, священником Валентином Свенцицким, который был в общении с Димитрием Гдовским и который меня убеждал в том, что митр. Сергий, являясь руководителем Православной Церкви, в своих действиях как бы заигрывает с властью, старается Церковь приспособить к земной жизни, но не небесной».

Вернувшись в Москву, о. Михаил продолжил работать врачом в больнице Таганской тюрьмы, но, по его словам, «в душе носил сан священника». Решив принять монашеский постриг, он в сентябре вновь приехал в Ленинград и высказал свое желание Владыке Димитрию, который через несколько дней тайно постриг его в мантию с именем Максим в честь преподобного Максима Исповедника. Меньше чем через месяц, в начале октября, епископ Гдовский прислал отцу Максиму письмо с предложением приехать для архиерейской хиротонии в «северную столицу». Иеромонах сразу же выехал и 12 октября 1928 г. был тайно хиротонисан во епископа в небольшой церкви св. Александра Ошевенского на северной окраине города (Пискаревке) епископами Димитрием (Любимовым) и Сергием (Дружининым).

Ко времени хиротонии Владыки Максима его духовный отец прот. Валентин Свенцицкий был уже арестован (19 мая 1928 г.) и сослан на три года в сибирский город Канск. После этого настоятельство в храме «Никола Большой Крест» принимали бывшие прихожане о. Валентина, которых рукополагал еп. Димитрий (Любимов). Служили эти священники недолго, их быстро арестовывали и ссылали. Первым из них был арестован о. Алексий Никитин, затем о. Никодим (Меркулов), о. Максим, о. Измаил Сверчков, о. Георгий Смирнов и о. Иосиф.

Первоначально свою хиротонию епископ Максим держал в тайне и лишь написал об этом в ссылку своему духовнику. В письме от 20 октября 1928 г. иеромонаху Никодиму (Меркулову) о. Валентин так описывал сложившуюся ситуацию: «Дорогой о. Никодим! Рад от всей души, что Вы остались по-прежнему в послушании, и благодарю Господа, что Он помог Вам освободиться от вражеского нападения.

Я получил письмо от е[пископа] Максима и сегодня же отвечаю ему. Его епископство — воля Божия. Не будем судить никого. Но будем блюсти благо Церкви. Имейте в виду следующее: о. Максим возведен в сан епископа, но он не епископ Московский, и без согласия московских православных церквей и не может быть назначен Московским, так как отсутствует Местоблюститель, единственно правомочный сделать это. Таким образом, сан его чтите, но ни в коем случае никаких распоряжений не исполняйте. Сегодня я пишу обо всем и епископ[у] Димитрию. Если мне не удастся достучаться до сердца еп[ископа] Максима, и он когда-либо будет домогаться кафедры Московской — я буду всемерно стоять за неприятие его нашим храмом для Москвы и надеюсь, что Воздвиженский и Грузинский храмы будут с нами единомысленны.

Имейте в виду еще, что я всем духовным чадам своим, ушедшим к е[пископу] Максиму, предложил вернуться к Вам, и Вас прошу, если у Вас кто-либо с Вашего благословения ушел к о. Максиму, сказать им, что считаете это по некоторым обстоятельствам неполезным и предлагаете им вернуться к Вам. Дорогой о. Никодим, прочтите, пожалуйста, это письмо всем членам причта, если для них епископство М[аксима] не секрет, и скажите, что по отдельным вопросам, о которых они писали, отвечу каждому в отдельности. Если епископство секрет для них — тогда не читайте».

О. Валентин ошибался, Владыка Максим не собирался принимать титул епископа Московского (который может носить только Первосвятитель Русской Православной Церкви). Его дальнейшая церковная деятельность оказалась связана с расположенным в Московской области г. Серпухов. Этот город в то время играл немаловажную роль в истории Церкви, именно здесь особенно остро проходила борьба разных церковных позиций духовенства и жизненных установок верующих. Среди мирян города еще в 1926 г. возникло острое недовольство действиями Заместителя Патриаршего Местоблюстителя в связи с переводом в г. Рыльск епископа Алексия (Готовцева). Делегации верующих дважды просили митр. Сергия (Страгородского) оставить еп. Алексия в Серпухове, но получили резкий отказ.

17/30 декабря 1927 г. часть серпуховского духовенства отправила на имя митр. Сергия резкое заявление, в составлении которого, по свидетельству протопресвитера Михаила Польского, прямое участие принимал епископ Максим, тогда еще мирянин: «Во имя Отца и Сына и Святого Духа. Аминь.

Не находя для себя более возможным оставаться на том скользком и двусмысленном пути, на который Вы своими декларацией и распоряжениями поставили всю Православную Церковь, и повинуясь голосу совести и долгу пред Богом и верующими, мы, нижеподписавшиеся, порываем каноническое и молитвенное общение с Вами и так называемым " Патриаршим Синодом" и отказываемся признавать Вас Заместителем Местоблюстителя Патриаршего Престола на следующих основаниях:

1. Декларация Ваша от 16 июля, указ от 20 октября и все, что известно о Вашем управлении Церковью, с очевидностью говорит о том, что Вы поставили Церковь в зависимость от гражданской власти и лишили ее внутренней свободы и самостоятельности, нарушая тем и церковные каноны и идя вопреки декретам гражданской власти.

2. Таким образом, Вы являетесь не чем иным, как продолжателем так называемого " обновленческого" движения, только в более утонченном и весьма опасном виде, ибо, заявляя о незыблемости Православия и сохранении каноничности, Вы затуманиваете умы верующих и сознательно закрываете от их глаз ту пропасть, к которой неудержимо влекут Церковь все Ваши распоряжения.

3. Результат Вашей политики у нас налицо. Верующие г. Серпухова, взволнованные Вашими распоряжениями, охвачены сильнейшей тревогой и недоумением за судьбы св. Православной Церкви. Мы, их пастыри, поставленные Вами на двусмысленный путь, не только не можем внести успокоение в их сердца и умы, но вызываем с их стороны подозрение в измене делу Православия и переходе в лагерь " обновленчества".

Все это повелительно заставляет нас дерзновенно возвысить свой голос и прекратить теперь уже преступное с нашей стороны замалчивание Ваших ошибок и неправильных действий и, с благословения Димитрия, епископа Гдовского, отмежеваться от Вас и окружающих Вас лиц. Уходя от Вас, мы не отходим от законного Патриаршего Местоблюстителя Митрополита Петра и отдаем себя на суд будущего собора. Да не поставит нам тогда в вину этот желанный собор, единый наш правомочный судья, нашего дерзновения. Пусть он судит нас не как презрителей священных канонов святоотеческих, а только лишь как боязливых за их нарушение».

По инициативе настоятеля главного храма Серпухова — собора Пресв. Троицы — протоиерея Александра Кремышенского 2 января 1928 г. было созвано общегородское собрание духовенства, на котором он призвал порвать все отношения с митр. Сергием. Сразу же после собрания о. Александр поехал в Москву к профессору М.А. Новоселову, а затем в Ленинград к еп. Димитрию, который назначил его Серпуховским благочинным. Большая часть духовенства и мирян поддержала о. Александра, в первые месяцы года иосифлянскими в городе были 12 храмов.

Однако активные действия авторитетного и опытного иерарха, назначенного митр. Сергием в Серпухов, — еп. Мануила (Лемешевского) — несколько изменили ситуацию. Новый архиерей приехал в город 5 мая 1928 г. и сразу же включился в борьбу. Его биограф, митр. Иоанн (Снычев), впоследствии писал (с явной тенденциозностью) об этом периоде: «Здешние иосифляне, главным образом руководители раскола и некоторые миряне, принадлежали к тому типу людей, на которых не действовал ни авторитет, ни подвижническая жизнь и ничто другое. Это были до мозгов пропитанные озлобленностью последователи нового раскола. Ко всему этому, они отличались еще непримиримостью, ненавистью и злобой к приверженцам митрополита Сергия. Бывший епископ Серпуховский Сергий (Гришин) испытал на себе весь фанатизм раскольников, изливавших на него потоки ругательств, эта же участь ожидала и епископа Мануила. Не успел он еще как следует ознакомиться с новой паствой, а иосифляне пустили уже в ход свое оружие против него. Они писали ему анонимные угрожающие письма, а когда он возвращался из храма в архиерейский дом, то осыпали его градом ругательств, насмешек и т.п. дерзостей и даже держали камни за пазухой. Кое-кто из них открыто заявлял верующим: " Дождется ваш архиерей, что мы его когда-нибудь с горы сбросим! " Ввиду таких угроз Владыка первое время приезжал или приходил в храм в сопровождении нескольких человек из православной паствы. Интересно, бывали такие случаи, когда епископ Мануил в своем скромном экипаже, спускаясь с горы к Никольскому храму, встречался с иосифлянским еп. Максимом, поднимавшимся в своем экипаже в свою церковь, находившуюся как раз напротив архиерейского дома на Красной горе. Оба епископа слегка кланялись друг другу и продолжали свой путь. Сопровождавшие же люди еп. Максима исподлобья смотрели на православного епископа и явно выражали свое к нему презрение».

В итоге деятельности еп. Мануила к лету 1928 г. в городе сергианскими стали 10 храмов из 18. Если ранее иерархи — сторонники митр. Сергия — просто боялись служить в храмах Серпухова, то с лета 1928 г. они, в том числе и сам митр. Сергий, зачастили в город, стараясь привлечь на свою сторону прихожан. Никогда прежде Серпухов не видел такого количества архиерейских служб.

И все же иосифляне сумели привлечь на свою сторону и часть приходов Серпуховского района. В июне иеродиакон Варсонофий (Бессонов) из Высоцкого монастыря поехал в Полтаву, куда был переведен еп. Сергий (Гришин), и призывал местное духовенство не подчиняться ему, так как он «красный». Отец Варсонофий посетил также Киев, Курск, Воронеж, Козлов, Рязань, Муром, Арзамас, везде собирая сведения о «непоминающих». Ездил он и в Давидовскую пустынь Серпуховского района, которая во главе с настоятелем, архимандритом Иларием, присоединилась к иосифлянам.

Характерной является ситуация, возникшая в с. Дракино под Серпуховом. Первоначально сельский храм был у «непоминающих», но в июне-июле 1928 г. еп. Мануил (Лемешевский) отправил несколько посланий к его настоятелю с призывом признать Временный Священный Синод при митр. Сергии. В результате 9 августа приходское собрание большинством голосов постановило выполнить это требование. Сторонники же о. Александра Кремышенского — работницы фабрики «Красный текстильщик» Анисья и Татьяна Дурынины, подмастерья Н.Я.Голтышкин, И.Ф.Калинин — не подчинились; как зафиксировано в следственном деле, они заявляли, что «советская власть есть незаконная и что нужно присоединиться к Кремышенскому, а Мануил есть антихрист — его поставила служить советская власть» (протокол допроса свидетеля Г.И. Морозова).

14 августа 1928 г. были арестованы наиболее активные иосифлянские священнослужители Серпухова: протоиерей Александр Кремышенский, иеромонахи Серапион (Кутин), Моисей (Доброхотов) и иеродиакон Варсонофий (Бессонов), 8 октября они были приговорены Коллегией ОГПУ к заключению в лагерь или ссылке.

Оставшиеся без руководителя серпуховские иосифляне обратились к еп. Димитрию (Любимову) с просьбой назначить им архиерея, и Владыка раскрыл им тайну хиротонии еп. Максима (Жижиленко), указав обратиться к нему. Формально с 1914 г. епископом Серпуховским был Владыка Арсений (Жадановский), но с 1923 г. он постоянно находился в ссылках и викариатством не управлял. Весной 1928 г. от еп. Арсения перестали приходить всякие вести, и распространился устойчивый слух, что он умер или расстрелян. В дальнейшем Владыка Арсений (занявший оппозиционную по отношению к митр. Сергию позицию) дал о себе знать, и существование двух архиереев на одной кафедре вызвало определенное нестроение среди паствы. Но после ареста епископа Максима оба архиерея примирились, испросив друг у друга прощения.

Позднее на допросе Владыка Максим рассказал об обстоятельствах, при которых он занял Серпуховскую кафедру: «В начале октября 1928 г. я получил по почте от Димитрия Гдовского письмо, в котором он просил меня приехать к нему для посвящения в епископы, и на другой день я поехал к нему в Ленинград. Когда я явился к нему, он мне сказал, что " я предполагал Вас посвятить в епископы, но в силу некоторых сомнений этот вопрос пока отложим", и просил прийти на другой день, когда окончательно вопрос разрешится. Я ему говорил, что чувствую себя неопытным и недостойным этого звания, но он мне сказал, что, по его убеждению, я могу быть в этом сане. 12-го октября состоялось посвящение меня в епископы. Он сказал мне, чтобы я не говорил никому в Москве о том, что я посвящен в епископы. После этого я опять был в Москве, и 8-го января 1929 г. ко мне явилась делегация из Серпухова в лице протоиер. Александра Владычинского и старосты, или помощника старосты, кажется, Костина... и диакона Иринарха, которые мне сказали, что " мы обращались к Димитрию Гдовскому просить епископа для управления епархией, и он указал нам на Вас". Я решил поехать, так как заключил, что это делается в интересах Православной Церкви. Будучи уже епископом в Серпухове, я в феврале 1929 г. ездил к Димитрию Гдовскому доложить, что я вступил в исполнение своих обязанностей. С ним у меня помимо этого был разговор исключительно по церковным делам и о деталях архиерейской службы».

После появления в Серпухове нового Владыки за короткий срок к иосифлянам присоединилась часть приходов Звенигорода, Волоколамска, Коломны, Клина, Загорска, Сходни, других городов и сел Московской области. Епископ Максим временно окормлял также паству и в соседней Ярославской епархии: в Рыбинске, Ростове, Переславле-Залесском, Угличе и т.д. Вместо арестованного протоиерея Александра Кремышенского еп. Максим назначил новым благочинным иеромонаха Парфения.

Поселился Владыка Максим в Серпухове у бывшей духовной дочери известного московского протоиерея Романа Медведя Мела-ньи Тимофеевны Капинкиной. После того, как служивший в храме свт. Алексия на Тверской ул.о. Роман стал убежденным сторонником митрополита Сергия, М.Т. Капинкина ушла от него и выбрала себе в качестве нового духовника епископа Максима. Судьбе угодно было «сделать ее сердце ареной духовной брани» между Владыкой и отцом Романом. Живя в Серпухове, Меланья Тимофеевна писала горячие письма своему бывшему духовному отцу. Он отвечал ей столь же страстно и внимательно. Предметом переписки служили церковное разделение, вопрос об отношении к власти, проблема молитвы за коммунистов и т.п. Отличавшаяся светлым умом и большим литературным талантом, М.Т. Капинкина удачно воспроизводила пламенную аргументацию своего нового духовника.

Отец Роман, зная, с кем он имеет дело, пользовался своей огромной эрудицией для отражения ударов высокого противника. После ареста и ссылки Меланьи Тимофеевны за то, что она приютила у себя «таганского старца», часть ее переписки с отцом Романом Медведем сохранилась. Арестована М.Т. Капинкина была 24 ноября 1930 г. одновременно с бывшей серпуховской кухаркой епископа Максима Евфимией Ивановной Поздняковой, 18 февраля 1931 г. Коллегия ОГПУ приговорила их к ссылке.

Вместе с Владыкой Максимом в Серпухов из Москвы переехал его келейник Василий Федосеевич Трусов. Он родился в 1907 г. в д. Демкино Рязанской губернии в семье рабочего, окончил 4 класса училища и с 1923 г. прислуживал в московских храмах Грузинской иконы Божией Матери и «Никола Большой Крест», где и познакомился с Владыкой. В начале 1929 г. В.Ф. Трусов принял от епископа Максима монашеский постриг с именем Косьма. Уже после ареста Владыки, в марте 1930 г., он ездил в Казань к иосифлянскому епископу Нектарию (Трезвинскому) и был там рукоположен во иеромонаха. Отец Косьма служил в храме Высоцкого мужского монастыря г. Серпухова, был арестован 15 ноября 1930 г. по делу организации «Истинное Православие» и 18 февраля 1931 г. приговорен к 10 годам лагерей.

На допросе о. Косьма вспоминал о поездке 9 мая 1929 г. вместе с еп. Максимом в Каширу, где они останавливались у священника Александра иве. Вихорни Михневского района, где Владыка служил в местной церкви. Следует отметить, что после ареста 7 марта 1929 г. епископа Алексия (Буя) Владыка Максим около двух с половиной месяцев окормлял воронежских иосифлян, в храмах которых в это время поминали еп. Алексия за обычным богослужением, а еп. Максима и архиеп. Димитрия (Любимова) —на сугубой ектенье. Имел епископ Серпуховский контакты и с украинскими иосифлянами — благочинным протоиереем Максимом Журавлевым из Криворожского округа и благочинным протоиереем Антонием Котовичем из Александрийского округа.

В Москве немногочисленные иосифлянские приходы (три основных и еще четыре временно примыкавших к движению) также почувствовали твердую опору в лице нового архиерея. Влияние «таганского старца» все возрастало, и особенно оно усилилось, когда ленинградскими иосифлянами была введена в литургийный чин «Молитва о святой Церкви», получившая среди верующих название «Молитвы относительно большевиков». Молва приписывала авторство этой молитвы епископу Максиму. Участь его была решена. Власти знали Владыку Максима как врача, т.е. советского служащего. Появление его во главе епархии Истинно-Православной Церкви казалось ОГПУ непростительной дерзостью. Свое новое великое служение Владыка нес недолго. Он был арестован 24 мая 1929 г. в Серпухове у себя на квартире.

Об обстоятельствах ареста Владыки сохранилось свидетельство проживавшего с ним в одной комнате протоиерея Сретенской церкви Серпухова Никиты Илларионовича Игнатьева: «Возвращаясь откуда-то вечером, Владыка Максим и отец Никита заметили в окнах своего жилища свет. Насторожились: " Что-то неладно: в доме — свет горит, и в нашей комнате светло..." Отец Никита пошел с черного ходу: хозяйка, увидав его, замахала ему, чтобы он уходил. Оказалось, в комнате их был обыск: один милиционер рылся в вещах, другой дремал за столом. Отец Никита пытался увести Владыку Максима, но тот решительно отказался: " Мне придется пойти — там облачение, там митра! " Он не пожелал оставить в руках милиции свое архиерейское облачение, пошел в комнату и был там арестован...»