Студопедия

Главная страница Случайная страница

Разделы сайта

АвтомобилиАстрономияБиологияГеографияДом и садДругие языкиДругоеИнформатикаИсторияКультураЛитератураЛогикаМатематикаМедицинаМеталлургияМеханикаОбразованиеОхрана трудаПедагогикаПолитикаПравоПсихологияРелигияРиторикаСоциологияСпортСтроительствоТехнологияТуризмФизикаФилософияФинансыХимияЧерчениеЭкологияЭкономикаЭлектроника






  • А ТЫ отмылся от своих грехов?!






    «Как раз на пути к этому…» — вздохнул я.

    Хоть и ощущая непомерное напряжение во всём теле, я старался держаться спокойно. Дышать ровно. Плечи расправить. Всё нормально, убеждал я себя. Подумаешь, умирать еду.

    Конечно, это только сейчас, пока я ещё находился в автобусе, окружённый людьми, живыми голосами, — только сейчас и только всё это позволяло мне ещё сохранять спокойствие. Но там… там, я был уверен, всё будет иначе.

    Я ещё раз убедился, что в кармане рубашки лежит листочек бумаги. Пока Исаков ходил за пирожками в кафе, нашёл у него бумагу с ручкой. И, стараясь внятно и коротко передать свою мысль, написал следующее:

     

    Моё почтение, Дьявол!

    Меня зовут Роман Советский. Сразу к делу. Я очень прошу тебя помочь семье Громовых — Нике и её матери — из села Южное Залиново. Пускай они, наконец, получат хорошее новое жильё. И средства к нормальному существованию. Сделай, пожалуйста, так, чтобы у них всё стало действительно хорошо. Чтобы мать поправилась. И чтобы Ника больше не чувствовала себя ни в чём виноватой. Её детство было не из идеальных.

    В качестве платы я полностью предоставляю в твои владения свою душу — чрезвычайно грешную и прогнившую.

    Делай с ней всё, что пожелаешь.

    Мне она больше не нужна.

     

    Подписывать кровью в комнате Исакова не стал. Решил сделать это около пещеры. Чтобы потом в неё же письменную просьбу и выбросить. Если дьявол где и обитал, то, пожалуй, только там…

    Перечитав ещё раз это письмо, я убрал его в карман. Через несколько минут появился Исаков. Он вошёл в комнату и положил мне на кровать полиэтиленовый пакетик с несколькими пирожками.

    — С картошкой, — сказал он. — Вкуснятина.

    — Слушай?

    — Чего?

    — У тебя всё получится.

    — Чего?..

    Я встал и подошёл к Исакову, который с набитым ртом замер по центру комнаты.

    — Ты особо не переживай, что иногда у тебя что-то не получается. Ты делаешь благое дело. Для всей планеты. И однажды у тебя обязательно всё получится.

    Исаков несколько мгновений с раскрытым ртом глядел на меня недоумёнными глазами. Потом разжевал пищу, проглотил и произнёс:

    — А я знал! Знал, Роман, что ты в душе тот ещё добряк! — он широко улыбнулся. Но через несколько секунд задумчиво произнёс: — Почему мне кажется, что ты что-то задумал?.. Что-то не очень хорошее. Это правда?

    — Есть такое.

    — И, наверное, мне тебя всё равно уже не остановить?

    — Даже не пытайся.

    Исаков помолчал несколько мгновений.

    — Тогда можно я тебя обниму? По-братски?

    Я удивлённо взглянул на высоченного Исакова.

    — Ну… ладно…

    Исаков обвил мою спину руками и крепко обнял.

    — Спасибо тебе, Роман. За всё

    — И тебе…

    Я взял толстовку и направился к двери.

    — А сумка? — спросил Исаков.

    — Пускай у тебя побудет…

    — Ты ещё вернёшься?

    Я открыл дверь и на мгновение замер. И перед тем, как выйти, коротко произнёс:

    — Свети, Исаков. Свети…

     

    *

     

    Автобус всё ехал по трассе, заливаемой дождём. Я смотрел в окно. Сотни машин ползли по направлению к городу.

    Вскоре мы остановились. Пробка из-за какой-то аварии. Я пригляделся. На противоположной стороне дороги в овраге лежала перевёрнутая синяя легковушка. Неподалёку, на обочине, стояла здоровенная фура с помятым бампером. Она-то, наверное, и протаранила легковушку, выскочившую, по всей видимости, на встречную.

    Я ещё раз посмотрел в овраг. Изнутри перевёрнутой железной бедолаги по растрескавшемуся лобовому стеклу была обильно размазана кровь. Точно брошенный с небоскрёба и разбившийся об асфальт резиновый шарик с тёмно-алой краской. Без сомнений — смерть…

    Наконец наш автобус миновал место аварии. В окно вернулся привычный блеклый пейзаж. Через минут десять доехали до Верхнегорского моста. Дождь не переставал. Я вылез из автобуса, натянул капюшон толстовки и двинулся к большим каменным валунам, что располагались неподалёку. Не доходя до них, наклонился к земле и стал выкапывать конверт. Хорошо, что закопал глубоко. Иначе бы точно промок.

    Когда потемневший от земли конверт оказался в моей руке, я подошёл к той самой дыре в камнях. Капли дождя летели в эту пропасть, смешиваясь там с мощным потоком воды. Её уровень заметно увеличился по сравнению с прошлым разом. Сейчас течение стало ещё агрессивнее. Настоящий ад.

    Я тяжело вздохнул и припал на колени. Сняв толстовку, бросил её куда-то в сторону. Сперва нужно разобраться с письмом дьяволу, решил я. И, оставшись в одной рубашке, раскровил палец маленьким острым камнем. Сделав красное пятно в конце моей просьбы, поднял бумажку над пропастью и разжал пальцы. Мгновение — и она скрылась в черноте.

    Затем, нагнувшись вперёд, чтобы дождь не намочил выкопанный конверт, вынул из него несколько сложенных пополам листочков бумаги. Письмо моей матери. Матери, которую я искал столько времени. И вот всё, что нашёл — лишь несколько исписанных белых листочков. Теперь у меня было только это.

    Что ж…

    Пора.

     

    [24]

     

    Мой дорогой Роман.

    Сынок…

    Если ты читаешь это письмо, значит, я писала его не напрасно. Я не знаю, спустя сколько времени оно попадёт тебе в руки и попадёт ли вообще, но посчитала нужным написать несколько строк. Несколько строк вместо целой жизни рядом с тобой… это ничтожно мало, знаю. Знаю и страдаю из-за этого…

    Наверное, было бы справедливей, если бы ты, не читая, сразу же разорвал это письмо. Я бы поняла это. Пусть моим ничтожным словам будет поделом. Однако если ты всё же примешь решение прочесть его, я хотела бы рассказать о том, что ты, возможно, всегда хотел знать, но не мог. О том, как же так вышло, что ты оказался брошенным на произвол судьбы…

    Это уже ничего не изменит, знаю. Но зато хоть какая-то крохотная частичка моей души сможет выдохнуть свободно. Пожалуйста, позволь мне только поведать всю правду. И потом можешь стереть меня из своей головы. Меня, проклятую женщину, оставившую тебя…

    Начну с того, что с самого своего детства я мечтала стать актрисой и сниматься в кино. В 1990-м году, когда мне было девятнадцать, мне выпала возможность поехать в Москву и попробоваться на немногочисленные роли. Так, летом того же года, к своему огромному изумлению, я была принята на главную роль в фильм одного очень талантливого режиссёра. Картина носила название «Игры с дождём». Не знаю, может быть, ты когда-нибудь слышал о ней или даже смотрел… Так вот, Роман. Главную роль в нём сыграла я.

    Но всему этому предшествовало немало событий…

    Когда меня приняли на главную роль, сразу же нашёлся актёр и на главную мужскую роль. Мало того, что мы с ним должны были играть влюблённых друг в друга, так между нами действительно завязался роман. И всё последующее время мы проводили вместе. Это было время любви и свободы.

    Однако вскоре выяснилось, что съёмки фильма отменяются. Из-за отсутствия финансирования. И было совершенно неизвестно, когда они возобновятся. Оставаться в Москве для меня стало затруднительно. И совсем скоро я приняла решение уехать обратно. Но уже… беременной. Об этом я узнала, только когда вернулась.

    Шли месяцы. В самом конце февраля 1991 года мне неожиданно позвонили из Москвы. Сообщили, что съёмки возобновляются. Что мне нужно отправляться в столицу на длительную и масштабную подготовку к фильму. Также некоторые его сцены нужно было снимать уже в самое ближайшее время, в зимний сезон, пока не расстаял снег. Я ответила, что мне нужно время для решения. Они дали мне всего две недели.

    Наступил март. Поскольку я уже была на последнем месяце беременности, появился на свет ты, сынок… Я назвала тебя Романом. И даже таким крошечным ты был очень похож на своего отца.

    В Москве всё ждали от меня окончательного ответа. Буду ли я играть главную роль в «Играх с дождём». Нужно было решаться. Да или нет. Быть моей карьере актрисы — или не быть.

    Много сил я потратила в те дни, пытаясь разобраться, что же мне нужно… Ох, сколько бессонных ночей! Ехать вместе с тобой, только что рождённым, было невозможно. Ведь съёмки намечались в далёкой деревне и на неопределённый для меня срок. И рядом не было никого, кому бы я могла тебя оставить. Я сирота, сынок. Всю свою жизнь была одна. И одна же осталась перед этим сложнейшим выбором…

    Настал крайний срок. На следующий день мне нужно было либо отправляться в Москву, либо, пожалуй, навсегда остаться здесь. Далеко-далеко от своей мечты. Если не поехать, беспокойно размышляла я, это поставит крест на моей мечте. Такой шанс выпадает юным актрисам один на миллион. А ребёнок… ребёнок в этом деле только обременяет, сковывает возможности…

    Что было дальше, ты знаешь сам…

    Я не сообщала твоему отцу, что весь свой отъезд жила беременной. Хотя и думала написать ему письмо или даже позвонить. Мне казалось, что съёмки фильма уже никогда не возобновятся. И что с ним мне уже никогда не увидеться.

    Не сделала я этого и когда вернулась в Москву. Мне и подумать о содеянном было жутко, не то что кому-то рассказывать. Пусть даже и твоему родному отцу. Я решила, что если уж раньше ничего не сказала, то и теперь буду молчать.

    Вот так я и стала вливаться в рабочий процесс. Старалась не думать обо всём этом. Отгоняла от себя все плохие мысли надеждой, что настанет день, и я непременно верну тебя. Только пусть закончатся съёмки — и обязательно верну.

    Но прошёл год, а я так и не осмелилась. Хоть ты и был тогда ещё малюткой, мне почему-то казалось, что, явись я к тебе снова, ты меня возненавидишь. Не примешь как свою мать. А это стало бы вдвойне больнее. Больнее той ужасной боли, что всё это время сидела внутри меня.

    Наш фильм стал успешным. Его высоко оценили критики. Даже за рубежом. Мне и твоему отцу стали предлагать роли другие режиссёры. Поступали предложения из Европы. Тогда между нами отношения и ослабились. Он купался в славе и наслаждался этим. А я не знала, куда себя деть от того, что совершила…

    Вскоре я абсолютно ясно поняла, что больше не смогу играть в кино. Не смогу ничему радоваться. Я, наконец, в полной мере осознала, какую ужасную совершила ошибку. Из-за всего этого я стала закрытой, неразговорчивой. А через какое-то время и вовсе решила уехать из Москвы. Меня долго отговаривали, но моё решение было окончательным.

    С того времени я жила недалеко от тебя, сынок. В одном городе. Валерий, мой друг с детства, старался меня поддерживать. Однажды даже предложил выйти за него замуж. Но я отказалась. Не видела в этом смысла. Ни в чём его не видела…

    Через несколько лет я узнала, что больна. У меня начались сильные боли в груди, продолжавшиеся все последующие годы. И только сейчас я понимаю их истинную причину… Роман, я пишу тебе это письмо в ту минуту, когда могу с полной уверенностью заявить, что мои дни сочтены. Это моё наказание, сынок. И я с ним полностью согласна. Ведь до сих пор мне снится, как я оставляю тебя, спящего с сосочкой, на крыльце детского дома… До сих пор вскакиваю в слезах… Не было дня, чтобы я не жалела о содеянном.

    Я — сама сирота. И знаю, что это такое. Выросла в этом же детдоме, сынок. Наверное, поэтому так и не научилась ценить самое важное — родных людей. Ведь у меня их никогда не было. Ты — мой первый родной человек за всю мою жизнь. И я тебя бросила… Никогда себя не прощу.

    Я знала, что тётя Клара приходит мыть полы ранним утром. Знала, что она сразу же выбежит, увидев в окно происходящее. Именно поэтому в тот день я надела шляпу и пальто. Совершенно не мои вещи. Вещи взрослой женщины. Только бы тётя Клара меня не узнала. Не узнала, что это именно я творю такой ужас.

    Сама всю жизнь прожила без родителей — и сама же бросаю своего ребёнка… На это у меня нет слов. Только слёзы. Но их в письмо не вложишь…

    Сынок…

    Прости меня. Прости, умоляю. И не держи зла. Я ведь этого совсем не стою, поверь. Я не достойна даже одной твоей маленькой мысли обо мне. Пожалуйста, сынок, живи своей жизнью.

    Я знаю, ты очень умный и хороший человек. И знаю, что ты очень любишь читать. Однажды я всё же набралась храбрости навестить тебя… Узнав, что ты в библиотеке, я спустилась туда. Ты сидел у окна и внимательно читал книгу. И ты был таким красивым!

    Боже… Расплакавшись, я сразу же убежала оттуда. Ты меня не заметил, и слава Богу! Слава Богу… Ведь я бы не посмела заглянуть в твои глаза. Я не достойна жизни. И не имею права более омрачать твою собственную.

    Прости за то, что лишила тебя простой человеческой жизни… Виновата в этом только я. Искренне надеюсь, что ты сможешь уберечь себя от обиды на меня. Обида — это мой удел. Обида на саму себя. И за неё я уже поплатилась сполна…

    Я прикладываю к этому письму свою фотографию. Здесь я в тот самый период съёмок «Игр с дождём». Взгляни на меня, ещё молодую, взгляни в мои глаза — и ты увидишь в них всё. Уже тогда в них отражалась вся трагедия моей жизни.

    Сынок.

    Я знаю, что время уже не вернуть. И ничего не изменить. Но знай одно. Я всегда любила тебя. Не думай обо мне всегда плохо. Я этого совсем не стою, поверь. Просто будь счастлив сам. Пожалуйста, Роман. Будь им.

    Умоляю.

    С вечной любовью,

    Светаева Софья Сергеевна

    — твоя мама

     

     

    [25]

     

    — А теперь?.. Теперь всё вспомнил? — с трудом доносился голос Евы сквозь шум ливня.

    Я, замерзший и не в силах шелохнуться, стоял снаружи ямы. На земле, затопляемой холодной водой. Дождь лил с ужасающей силой. Значительно потемнело. Море уже проглотило берег и постепенно подбиралось к яме. Приходящая вода почти добралась до самой возвышенности и теперь была нам по щиколотку.

    Остров погибал.

    Близился мой конец света.

    — На фотографии была ты… — произнёс я, и в следующее мгновение молния яркой вспышкой разрезала небо на две половины. — В красном сарафане… Это твоя фотография…

    Ева печально улыбнулась со слезами на лице. Её лицо покрывали многочисленные струйки воды. Сарафан полностью промок и потерял всякий цвет. Он облегал её тело, и живот, огромный живот, в котором ютилась жизнь, теперь выступал как никогда раньше.

    Я пристально глядел в её мокрое лицо. И из глаз моих тоже потекли слёзы.

    Так это ты моя мама? — вымолвил я.

    Ева ничего не ответила, продолжая с грустью глядеть на меня.

    — Я спрашиваю: ты моя мама?

    — Это твой третий вопрос… — ответила она.

    Затем подошла ближе и, поцеловав меня в щёку, произнесла:

    — И ты сам знаешь на него ответ.

    Сделав шаг назад, она подняла на меня свои глаза и прошептала:

    — Мне пора…

    — Нет! — резко схватил я её за руку. — Нет, только не уходи! Останься!

    — Отпусти, Роман… Мне больно…

    — Нет! Теперь я никогда тебя не отпущу!

    — Я должна уйти… Ты должен отпустить меня. Пришло время петь твоим слезам. Допой вместе с ними эту песню до конца.

    — Я не отпущу! Нет! Я хочу быть всегда с тобой! Только с тобой я чувствую себя в безопасности.

    Ева, плача, старалась выбраться из моей хватки.

    — Твоё время пришло, Роман… Пойми это!.. Дождь пришёл за тобой. — От бессилия она принялась ударять мне по лицу.

    В это время я заметил, что вода уже начала стекать в яму. Ещё немного — и остров полностью исчезнет…

    От этого я ещё сильнее схватил Еву за руку. Она — последнее, что у меня было… И отпусти я её — остался бы один на один со своей смертью.

    Ева, отчаянно пытаясь вырваться, вдруг ударила мне пальцем в левый глаз. Я закричал от боли. В это время она укусила мою руку, державшую её, и освободилась. Поскольку бежать было уже некуда, она обогнула яму и замерла на другой стороне.

    Я тут же кинулся за ней. Но вдруг обо что-то споткнулся и упал. Взглянув себе под ноги, я поледенел.

    Человеческое тело.

    Мёртвая девушка в белом платье.

    Виктория

    Она смиренно лежала у ямы, точно как в тот день после морга. Вода постепенно окутывала её.

    — Нет… — выдохнул я, судорожно отползая от неё. — Нет… нет… нет…

    Я с трудом поднялся на ноги и бросился вдоль ямы за Евой. Она испуганно убегала. Из-за сильной боли в левом глазу и прихрамывания после падения у меня не получалось её догнать. Не получалось ухватиться за последнюю ниточку в этом хаосе… Погоня напоминала нескончаемый круговорот. Труп Виктории по-прежнему лежал на этом пути, и через него постоянно приходилось опасливо перешагивать.

    Вскоре я остановился. Согнувшись, глотал воздух. Меня и Еву разделяло около двух метров глубокой ямы. Я поднял голову и посмотрел на неё. На мою маму…

    Была не была.

    И без разбега прыгнул. Нога в самый последний момент соскользнула. Прыжок не получился. Я вклинился грудью в край ямы и, сощурившись от яркой боли, повис на локтях.

    Ева осторожно приблизилась ко мне. Я с трудом различал её лицо сквозь дождевые струи. Присев на колени, она произнесла:

    Время отдавать долги

    — Нет! Нет… Дай мне руку! Дай мне руку, Мама… Пожалуйста… Мама… помоги же мне! Я сейчас упаду!

    Она несколько секунд глядела на меня. Затем протянула руку. Я ухватился за неё, и мне удалось выбраться.

    Громко откашливаясь и держась за грудь, по которой словно проехал поезд, я снова посмотрел на неё.

    — Останься… — еле дыша, выговорил я. — Прошу, не оставляй… Только не оставляй… Мне одному плохо, пойми.

    Ева, плача и дрожа, неуверенно шагнула ко мне. Я не шевелился, продолжая откашливаться. Я почувствовал у себя на голове её ладонь. Она подошла ещё ближе. И аккуратно приподняв мою голову, посмотрела мне глаза.

    — Прости меня, Роман…

    И крепко обняла меня.

    Я заплакал.

    — Мама…

    Сжимая руки за её спиной, я плакал и целовал её лицо.

    Затем она чуть отступила, и взглянув мне в глаза, прошептала:

    — Прости меня, сынок…

    И в следующее мгновение что-то произошло.

    Я почувствовал, что падаю. Приземлившись на дно ямы, моё тело вмиг парализовало. Я даже не успел вскрикнуть от боли.

    — Что ты делаешь?! — хотел сказать я, но голос срывался. — Зачем?.. Не уходи! Только не уходи, прошу! Не делай этого снова! Останься!..

    Слёзы лились из моих глаз. Я не мог пошевелить ни одной частью тела. И вскоре ощутил, как по лицу течёт что-то кроме воды. Что-то тёплое и густое. Кровь…

    С землёй вокруг вдруг тоже стало что-то происходить. Из неё стали вываливаться какие-то чёрные существа. Черви? Нет, не черви… Руки. Многочисленные человеческие чёрные руки вылезали из почвы и обвивали меня, словно черви, и до боли ледяной хваткой сжимали моё тело. Я стал извиваться, пытаясь сбросить их с себя. И, с превеликим трудом повернув голову на несколько сантиметров, вдруг осознал, что лежу в яме не один.

    Виктория

    Её застывший бескровный труп лежал рядом со мной. Лицом к лицу. Замершие глаза были направлены прямо на меня.

    — Мама… — задрожали мои губы. — Мама… Вернись… Я умоляю… Не оставляй меня одного, не оставляй… Умоляю, вернись!..

    Но наверху никого не было.

    И я окончательно понял, что это конец.

    Вода всё пребывала, обильно наполняя яму. А я даже не мог пошевелить рукой. Лишь из последних сил пытался кричать. Но грохот падающей воды и раскаты грома глушили все мои звуки на корню.

    Нет…

    Так не может всё закончиться.

    Нет!!!

    — Мама!.. — прохрипел я, рыдая. — МАМА!

    Обвивающие ледяные руки уже разрывали меня. Они будто залезли внутрь моего тела и сдавливали органы до желейной массы. От боли я начинал терять сознание…

    И вдруг перед глазами, где-то наверху, что замелькало. Бабочка. Моя бабочка… Она летала передо мной и, пожалуй, была единственной, что я ещё различал. Всё остальное смешалось в один Громыхающий Титанический Конец. И вот лишь эта крошечная бабочка, живая, трепыхающаяся крылышками, порхает надо мной. Словно последний оплот поддержки…

    Прощай, бабочка.

    Мы с тобой слишком черны для этого мира. Мы слишком другие. Наверное, сюда мы попали по какой-то ошибке. Но это не важно. Важно, что мы всегда можем с этим что-то сделать. А именно — уйти.

    Прощай.

    Прольём последние слёзы. Все. До конца. И будет после нас водная бездна. Эйрена. Мир, поглощённый стихией… И не останется ни малейшего осколка, лоскутка памяти, напоминавшего о нас с тобой. Мы с тобой конечны, как размеры этого островка. И однажды всё заканчивается. Всё. Вот и наша с тобой очередь подоспела.

    Прощай, бабочка.

    Мы с тобой слишком невозможныдля этого мира. А может, это он сам невозможен для нас. Но сейчас нет смысла более об этом рассуждать.

    Воды всё больше. Остров погибает. Мой личный Эдем… Он тонет. И забирает с собой всё, что было. Всё.

    Пришло время отдать долги.

    Я готов…

    Готов.

    Земля, прими мои слёзы. Впитай их в себя без остатка. Я дарю их тебе. Все. Все свои слёзы. Ведь я прощаю…

    Я прощаю тебя…






    © 2023 :: MyLektsii.ru :: Мои Лекции
    Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав.
    Копирование текстов разрешено только с указанием индексируемой ссылки на источник.