Студопедия

Главная страница Случайная страница

Разделы сайта

АвтомобилиАстрономияБиологияГеографияДом и садДругие языкиДругоеИнформатикаИсторияКультураЛитератураЛогикаМатематикаМедицинаМеталлургияМеханикаОбразованиеОхрана трудаПедагогикаПолитикаПравоПсихологияРелигияРиторикаСоциологияСпортСтроительствоТехнологияТуризмФизикаФилософияФинансыХимияЧерчениеЭкологияЭкономикаЭлектроника






III. На север!






 

Лай, услышанный Огняновым, раздался неподалеку, где-то вправо, но больше не повторился. Вместо него послышались чьи-то шаги. Да, сюда шли люди, и сейчас они, очевидно, спускались в лощину, — с обрыва сыпался песок, докатываясь до устья пещеры, в которой укрывался беглец. Вскоре ноги человека, обутого в царвули, промелькнули перед ним и исчезли; затем показались еще ноги и тоже прошли мимо; третий человек прошел так же бесшумно, как и первые два. Показался четвертый. Но этот не ушел.

Он остановился и нагнулся.

Огнянов увидел в профиль лохматую длинную голову, напоминавшую череп гориллы. Тот, кому принадлежала эта голова, принялся завязывать бечевки своих онучей, волочившиеся по земле.

Огнянов застыл с наведенным револьвером в руке.

Голова повернулась лицом к пещере, но лишь на миг. Человек выпрямился, и в тишине раздалось громкое шипение. Это был условный знак другим, призывающий их вернуться.

Человек снова наклонился и заглянул в пещеру. Огнянов решил выстрелить.

—Эй, кто ты? — рявкнул громовый голос.

—Иван! — воскликнул Огнянов.

И в самом деле это был Иван Боримечка.

—Учитель! — закричали его вернувшиеся спутники, тоже наклонившись.

Не дожидаясь приглашения, Боримечка первым протиснулся в пещеру и со слезами на глазах принялся пожимать руки Огнянову. Влезли и другие трое — это были жители Клисуры.

—Что это за собака тут лаяла? — первым долгом спросил Огнянов.

—Это не собака, это Боримечка лаял, — ответили клисурцы.

Огнянов усмехнулся, вспомнив привычку этого великана. И он стал осыпать товарищей вопросами.

—Плохи наши дела, будь оно неладно! — со вздохом рявкнул Боримечка.

—Мужайся, Иван; бог не оставит Болгарию.

—Но Клисура погибла, — мрачно отозвался один из клисурцев.

—Один пепел от нее остался… а все еще горит, — добавил другой.

—Ох! — простонал третий.

—Братья, что проку терзаться? Мы хотели лучшего… не удалось… Мужайтесь и терпите!.. Жертвы наши не пропадут даром… Вы что-нибудь ели?

—С тех пор как ушли, крошки хлеба не видели, — уныло ответили клисурцы.

Незачем было и говорить об этом, — Огнянов сам видел, как измождены их лица, как ввалились щеки. Он разломил на куски остаток хлеба и раздал их гостям.

Те жадно вонзились в хлеб зубами. Боримечка от своей доли отказался.

—Береги хлеб для себя, а то ты совсем отощал, как святой постник… А у меня обед есть.

И Боримечка вынул из сумки ободранного зайца, покрытого запекшейся кровью. Отрезав кусок мяса, Боримечка посолил его и принялся рвать острыми зубами.

—Ты что? Ведь мясо-то сырое!

—Сырое не сырое, — голод не тетка. А огонь разводить беглым бунтовщикам тоже не полагается, — объяснил Иван, разжевывая жесткое мясо. — Эти вот благочестивые христиане гнушаются скоромного, так они бурьян жевали — ни дать ни взять черепахи, — добавил Иван, слизывая с губ заячью кровь.

—Как же ты убил зайца? — полюбопытствовал Бойчо. — Стрелял?

—Я убил зайца потому, что не встретил кабана; а попадись мне кабан, я бы и его задушил своими руками.

И в самом деле, напав на след зайца, Боримечка, не решаясь стрелять, ухитрился поймать его в кустарнике.

—Чего ради ты забрался в эту медвежью берлогу? — спросил он, осматриваясь.

—За мной гнались черкесы, — ответил Огнянов, — я до сих пор не понимаю, как они меня не нашли: у них были гончие.

—Так вот почему ты спросил, кто это лаял!.. Понятно. А гончие, надо думать, завидели другую дичь, может, зайца какого, ну и взяли его след. В этих делах Иван кое-что смыслит.

—Так, значит, это и были те мерзавцы, которых мы видели вон там, на той стороне? — сказал один клисурец.

—Убей их господь! — проговорил другой. — Из-за этих карателей головы нигде не высунешь… Балканы кишат черкесами и турками… Дай тебе бог здоровья, Огнянов, за хлеб, а то я уж на ногах не стоял.

Только теперь Огнянов успокоился. Он видел, что спасся лишь каким-то чудом, как не раз уже спасался по милости судьбы.

—Куда же вы теперь?

—В Румынию. А ты?

—Вот уже три дня, как иду в Бяла-Черкву, и видите, как далеко я ушел…

—Хитрые сукины сыны эти бяло-черковцы! — проговорил один из клисурцев. — Сидят себе спокойно и в ус не дуют!

Он сказал это со злобой. И не столько гневаясь на Бяла-Черкву за то, что она не восстала, сколько в досаде на то, что она не пострадала, как другие. Такова уж человеческая природа!.. Легче переносить мученья, когда знаешь, что и другие, хотя бы твои друзья и близкие, терпят то же, что и ты. Это жестокое чувство, сильно развитое в нашей душе, — один из стимулов того героизма, который побуждает воина ринуться в бой, не содрогаясь перед лицом смерти, косящей направо и налево. Оставь этого героя одного, лицом к лицу с опасностью, и он, быть может, бросится бежать в паническом ужасе. Недаром говорит пословица: «На миру страдать, что на свадьбе гулять».

—Что вы знаете о Бяла-Черкве? — спросил Огнянов.

—Мы уже тебе говорили… Они хитрые бестии! Одни мы взялись освобождать болгарское царство!

—А все-таки непонятно как-то: ведь Бяла-Черква была совсем готова! — задумчиво промолвил Огнянов.

—Что об этом толковать?.. Уцелела — и ладно; тем лучше. Что проку, если бы она тоже сгорела? — сказал один клисурец.

—Эх, сколько сел погорело! И какие села! — отозвался другой. — Видал, как ночью полыхает небо?

—Видал, — мрачно ответил Огнянов.

—Все вдребезги разбито… Да разве это было восстание? Срам один! И мы, старые ослы, еще надеялись… А те, что обманули народ, пусть дадут ответ перед богом. Раз не все было готово, надо было сидеть тихо-смирно.

Молча слушал Огнянов эти упреки, эту клевету. Они огорчали его, но не сердили. Быть может, они были недостаточно обоснованы, но, во всяком случае, вполне понятны в устах этих обездоленных людей… Да он и сам в душе не раз осуждал народ, подобно тому как теперь народ осуждал своих вожаков. Таковы печальные, но неизбежные последствия неудачи.

—Эй, вы, чего раскисли? Чего нюни распустили, словно бог знает что случилось? — старался подбодрить товарищей Боримечка. — Видно, так было угодно богу и пресвятой богородице… По-вашему, если погибла Клисура, так, значит, и вся Болгария погибла?

—Иван, а как твоя жена? Куда ты ее отправил? — спросил Бойчо.

—Стайка? Будь оно неладно! Она уцелела. Я ее отвел в Алтыново, а оттуда… Да, я и забыл тебе сказать, какая штука вышла с учительницей!

Огнянов вздрогнул. Он и сам догадывался, что сталось с Радой, но боялся услышать страшную правду из чужих уст. Он видел, как той ночью обрушилось жилище Рады, как горели развалины дома, под которыми она погибла, если только не покончила с собой раньше… Поздно собрался он спасать ее. Мысль об этом тяжким бременем ложилась на его душу. Другое чувство, в котором он и сам не хотел отдать себе отчет, тоже смущало и мучительно тревожило его.

—На волосок от смерти была твоя красавица, — сказал Боримечка.

—Как, неужели она жива? — вскрикнул Огнянов.

—Жива, жива, учитель!.. А не будь Боримечки…

—Где она теперь? — нетерпеливо спросил потрясенный Бойчо, пытаясь поскорей прочесть ответ на большом, добродушном рябом лице Ивана.

—Не беспокойся, я ее передал в надежные руки, — поспешил успокоить его Боримечка.

Всем сердцем почувствовал Бойчо благодатное облегчение. Лицо его просияло, и он растроганно сказал великану:

—Спасибо тебе, Иван! Ты меня избавил от невыносимей муки.

 

—Ну вот, — перебил его Иван, — хорошо, что моя Стайка вовремя дала мне знать… потому что Аничка, хозяйка-то Радина, как бросилась бежать, встретила мою Стайку и говорит: «Вот что, Стайка, передай Ивану (мне, значит), что Рада не хочет бежать, сколько я ее ни умоляла, так уж вы не оставьте учительницу, насильно уведите ее с собой…» Как услышал я это, будь оно неладно, так и подумал: «Неужели же я ее оставлю?..» Помчался туда во всю прыть, а она двери на запор… Стучу, кричу — не отворяет. Я дверь сломал и врываюсь в комнату… Гляжу, она стоит у стола со свечкой в руке, а на столе мешок какой-то…

—Мешок с порохом? — воскликнул Огнянов, ужаснувшись мысли о том, какую смерть готовила себе Рада.

—А как же, конечно, с порохом, — на куски бы ее разорвало, до облаков подбросило!.. Вот ведь глупая девчонка какая! А я сразу не догадался, что там порох, — продолжал Боримечка. — Вхожу и прямо к ней. От бога ли то было, только ветер подул в открытую дверь, и свечка потухла. «Что ты тут делаешь, учительница? Все бежать пустились, а ты чего тут канителишься?» Да как схватил ее в охапку и айда на Балканы, а наша Стайка следом бежит. Стайка ее успокаивает, Раду-то, а она только плачет да охает. Эх, учитель, сколько слез она по тебе пролила! Я, конечно, думал, что ты убит, а ей вру (без хитрости ведь не обойдешься), говорю: «Учитель жив и здоров, учительница, не беспокойся, учительница…» Но мы маленько замешкались. На Вырлиштнице уже турки — туда не пойдешь… Эх, трудненько пришлось!.. Что прикажешь делать?.. Тогда мы — в лес и посреди ночи привалили в наше село. Я отвел учительницу и Стайку к нашему Вылко, шурину моему, а сам опять подался на Стара-планину! Так, значит, ты жив-здоров, а? Будь оно неладно!

Огнянов молча стиснул руку Боримечки.

—Оставил я их в Алтынове, — продолжал Иван, — но теперь они, должно быть, уже в Бяла-Черкве. Вылко хотел их доставить туда, переодетых турчанками. В Алтынове опасно, там много турок. А в Бяла-Черкве, говорят, все тихо-мирно. Ты, учитель, как придешь туда, отыщи и мою Стайку, молодуху-то мою, и передай ей от меня поклон. Скажи, что видел меня тут живым и здоровым. Скажи, что я тут все жареных зайцев ем, да свежую брынзу, так что пусть не беспокоится.

—Я, Иван, теперь вряд ли пойду в Бяла-Черкву.

Боримечка удивленно взглянул на него.

—Да ты же собирался туда?

—Раздумал…

—А куда ж ты?

—Еще не знаю, посмотрю…

—Пойдем с нами в Румынию.

—Нет, идите без меня. И вам разделиться надо. Не следует так идти — по нескольку человек вместе.

Вечерняя мгла окутала лощину и проникла в пещеру. Жалобно журчала речка. Уже темнело. Скитальцы едва различали друг друга. Иван Боримечка и клисурцы поднялись, чтобы продолжать свой путь.

—Давай, учитель, облобызаемся троекратно! Господь знает, кто из нас останется в живых, — сказал Боримечка.

Они попрощались, и путники ушли. Огнянов остался один.

Он припал лицом к земле и разрыдался, как женщина.

Все, что накипело у него в душе, изливалось теперь потоками горючих слез. Впервые в жизни этот железный человек плакал навзрыд. Мужество его было надломлено. Страдания, горькие разочарования, угрызения совести, скорбь о напрасных жертвах и вместе с этим безнадежно погибшая любовь, озлобление, безутешная тоска, сознание своего одиночества и бесцельности жизни, рой воспоминаний — и светлых и мрачных, но в одинаковой мере мучительных — все было в этих слезах. Только что он подбадривал несчастных, эти жертвы пожара, раздутого им, Огняновым и его друзьями, но сам он был раздавлен и разбит. В их присутствии он, не жалуясь, переносил постигшую его жестокую кару. При клисурцах он старался сохранить самообладание, хотя сердце его истекало кровью и корчилось, как недобитая змея. И еще одно… Рада, которую он не мог забыть… Которая плакала там… Он сам на себя негодовал оттого, что сердце его, скорбя о родине, сжималось и болело и от другого горя. Но он не может приказать сердцу не болеть, когда все уже кончено и нет ни прощения, ни примирения, когда нет для него больше Бяла-Черквы, колыбели его любви; теперь она для него черна, как могила. Тогда, в Клисуре, он сказал Раде, что навсегда порывает с ней, изменницей. Он уничтожил ее своим взглядом, растоптал своим презрением. Во время клисурского пожара он рисковал жизнью, чтобы спасти ее; но не любовь побудила его к этому, конечно, не любовь, а что-то другое. Быть может, рыцарские чувства. И делал он это бессознательно, не отдавая себе отчета в своих действиях. Неужели же теперь он пойдет в Бяла-Черкву лишь для того, чтобы посмотреть, хотя бы и издали, на оплеванный им кумир? Нет, гордость его не допускала этого. Он уйдет в Румынию, как-нибудь доберется — ведь туда уходит столько людей. В Бяла-Черкве ему пришлось бы прятаться, как зверю; там его могут выдать враги, да и делать ему там нечего. В Румынию, в Румынию — в гостеприимную страну свободы! Там он снова сможет работать на благо Болгарии, покуда не исцелятся ее раны… Там можно дышать свободно… На север, на север!

И Огнянов тронулся в путь на север.

Небо было затянуто тучами. Мрак окутал горную глушь.

Всю ночь шел Огнянов по горам и долам, чтобы как можно дальше отклониться от прежнего своего пути. Новое решение окрылило его, влило в него свежие силы, да и хлебом он подкрепился.

Рано утром он поднялся на гребень одного горного хребта. Отсюда открывался вид на юг — на чудесную зеленеющую долину. И Огнянов узнал Стремскую долину. У его ног, под горой, раскинулась Бяла-Черква!.. Он не ушел от своей судьбы…

 






© 2023 :: MyLektsii.ru :: Мои Лекции
Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав.
Копирование текстов разрешено только с указанием индексируемой ссылки на источник.