М. Джекобсон, М.Б.Смирнов

💸 Как сделать бизнес проще, а карман толще?

Тот, кто работает в сфере услуг, знает — без ведения записи клиентов никуда. Мало того, что нужно видеть свое раписание, но и напоминать клиентам о визитах тоже. Проблема в том, что средняя цена по рынку за такой сервис — 800 руб/мес или почти 15 000 руб за год. И это минимальный функционал. Нашли самый бюджетный и оптимальный вариант: сервис VisitTime.
⚡️ Для новых пользователей первый месяц бесплатно. А далее 290 руб/мес, это в 3 раза дешевле аналогов. За эту цену доступен весь функционал: напоминание о визитах, чаевые, предоплаты, общение с клиентами, переносы записей и так далее.
✅ Уйма гибких настроек, которые помогут вам зарабатывать больше и забыть про чувство «что-то мне нужно было сделать».
Сомневаетесь? нажмите на текст, запустите чат-бота и убедитесь во всем сами!

Система мест заключения в РСФСР и СССР. 1917–1930

В истории системы мест заключения 1917–1930 гг. естественно выделяются два периода: до окончания гражданской войны осенью 1922 г. и до начала массовой коллективизации в 1930 г. Каждый из них характеризуется как особенностями экономической и политической ситуации в стране, так и приоритетами в карательной политике государства.

Организационная структура и материальная база мест лишения свободы непосредственно после Октябрьской революции во многом определялись системой, сложившейся в царской России. В Российской Империи к 1917 г. большинство тюрем находилось в ведении Главного тюремного управления (ГТУ) Министерства юстиции, территориальными органами которого были губернские тюремные отделения. Однако для контроля над местными тюрьмами ГТУ нуждалось в помощи губернских учреждений Министерства внутренних дел¹. Такая зависимость ГТУ от структур, подчиненных другому министерству, не имела существенного влияния на устойчивость тюремной системы в период относительной стабильности, но оказалась роковой для преемников ГТУ во время революции и гражданской войны.
После Февральской революции 1917 г. тюрьмы опустели: Временное правительство одним из своих первых актов объявило широкую амнистию, но нередки были случаи, когда толпа освобождала и тех, кто не подпал под амнистию². Несмотря на то, что очень скоро в тюрьмы стали поступать новые арестанты³, число заключенных продолжало уменьшаться и в сентябре 1917 г. составило 34 083 человека⁴.
В первые же месяцы после Февральской революции были упразднены те ведомства Министерства внутренних дел, которые участвовали в управлении тюрьмами⁵. Тем самым был уничтожен основной помощник и, одновременно, потенциальный соперник центрального тюремного учреждения Министерства юстиции. Последнее было переименовано в Главное управление местами заключения (ГУМЗ)⁶, а его местные органы стали именоваться тюремными инспекциями⁷. Хотя ГУМЗ и получил монопольную власть над местами заключения (которой ГТУ никогда не имело), на деле он быстро терял контроль над провинциальными тюрьмами.
После Октябрьской революции Министерство юстиции было переименовано в Наркомат юстиции, в ведении которого оставался ГУМЗ. Однако первые пять месяцев НКЮ фактически игнорировал ГУМЗ, вероятно, не веря в его лояльность⁸. Это в совокупности с прогрессировавшей в стране анархией привело к дальнейшему ослаблению контроля центрального аппарата над местными тюрьмами. Следует учесть также, что с конца 1917 г. в результате активизации националистических движений и начавшегося развала России, а позднее — Брестского договора и гражданской войны большевистское правительство РСФСР утратило контроль над обширными территориями бывшей Российской Империи.
В апреле 1918 г. одновременно с переездом правительства из Петрограда в Москву НКЮ распустил ГУМЗ и образовал вместо него Центральный карательный отдел (ЦКО)⁹. В июле 1918 г. ЦКО опубликовал «Временную инструкцию НКЮ», предписывавшую создать сложную систему мест заключения. Эта система должна была реализовать два основных принципа новой тюремной политики:

Отметим, что царское правительство субсидировало тюремную систему, не пытаясь сделать ее самоокупаемой, и не рассчитывало на исправление всех заключенных¹¹.
Практически вся «Временная инструкция» не соответствовала положению дел в стране. ЦКО не мог ни обеспечить заключенных работой (в 1918 г. было занято трудом 2% заключенных¹²), ни заставить местную администрацию следовать своим указаниям. ЦКО почти не имел связи с провинцией. Работники местных тюрем, не получая материальной поддержки от ЦКО, подрабатывали как могли. «Окарауливания» практически не было. Нарком юстиции П.И.Стучка писал позднее, что не бежали только те, кому было лень¹³. Одну из действующих петроградских тюрем бездомные использовали как ночлежный дом, заходя туда вечером и покидая утром. Караул не замечал или не хотел замечать этих посещений¹⁴.
Вскоре после Октября 1917 г. параллельно с деятельностью НКЮ начала складываться система мест заключения при ВЧК, предназначенная для содержания активных политических противников новой власти. Отдельного руководящего органа эта система не имела. До 1921 г. руководство ею осуществляла непосредственно Коллегия ВЧК (высший орган всей организации), позднее — Спецотдел, который имел и другие функции¹⁵. На местах были созданы комендатуры при ГубЧК¹⁶.
Роль мест заключения системы ВЧК существенно возросла с началом гражданской войны в мае 1918 г. Сажать своих врагов в неохраняемые тюрьмы системы НКЮ большевистское правительство не могло. Решено было использовать военизированные организации: ВЧК и Центральную коллегию по делам пленных и беженцев (Центропленбеж) Наркомата по военным делам РСФСР, образованную 27 апреля 1918 г.¹⁷ Последняя имела в своем распоряжении широкую сеть концентрационных лагерей, в которых содержались военнопленные первой мировой войны (в начале 1918 г. — 2 200 000 человек)¹⁸. После заключения Брестского мирного договора начался широкий обмен военнопленных. К лету 1918 г. некоторые концлагеря Центропленбежа освободились, и их начали использовать для содержания военнопленных гражданской войны¹⁹.
В первые месяцы побеги из концлагерей Центропленбежа были почти столь же частыми, как из мест заключения ЦКО НКЮ. В течение лета Наркомат по военным делам прилагал усилия, чтобы улучшить службу охраны²⁰. Помощь Центропленбежу в этом вопросе оказывали находившиеся под контролем НКВД местные Советы²¹. В результате осенью 1918 г. чрезвычайные комиссии, до тех пор содержавшие арестованных в собственных тюрьмах, стали направлять их и в концлагеря системы Центропленбежа²². В это же время начали организовывать и трудовые концентрационные лагеря, непосредственно подведомственные губернским ЧК²³.
Для координации усилий Центропленбежа, ВЧК и НКВД постановлением ВЦИК от 15 апреля 1919 г. было создано новое учреждение в составе НКВД²⁴. Перебрав несколько вариантов, 17 мая 1919 г. ВЦИК остановился на названии Отдел принудительных работ (ОПР)²⁵. Через неделю, 24 мая, декретом СНК в НКВД был передан Центропленбеж²⁶. ВЧК было поручено организовать лагеря принудительных работ (название мест заключения ОПР) в каждой губернии (при необходимости — и в уездах) и затем передать их ОПР²⁷.
Официально существовало пять типов лагерей принудительных работ: лагеря особого назначения, концентрационные лагеря общего типа, производственные лагеря, лагеря для военнопленных и лагеря-распределители²⁸. Однако в документах НКВД термины «лагерь принудительных работ» и «концентрационный лагерь» использовали часто как синонимы; встречается и название «концентрационные трудовые лагеря»²⁹, так что скорее всего это разделение на типы во многом было формальным. Кроме того, при необходимости (например, при подавлении Тамбовского восстания) организовывались временные полевые лагеря³⁰.
Так была создана еще одна система мест заключения, основанная на ресурсах трех организаций: НКВД, ВЧК и Центропленбежа. Отметим, что до момента ликвидации в 1922 г. ее трижды переименовывали (см. таблицу 1), но дольше всего она просуществовала под названием Главное управление принудительных работ (ГУПР) (повышение статуса до уровня главного управления произошло в мае 1920 г.³¹). Для удобства изложения будем использовать эту аббревиатуру для всего периода 1919–1922 гг.
ГУПР руководил этой системой, кооперируясь с ВЧК (имевшей и свои места заключения) и Центропленбежем. Тесное взаимодействие облегчалось тем, что в 1919–1922 гг. и наркомом внутренних дел и председателем ВЧК был Ф.Э.Дзержинский, который руководил НКВД и ВЧК как единой организацией³². Ведущие чекисты одновременно являлись руководителями и ГУПРа (см. таблицу 1), и Центропленбежа (И.С.Уншлихт³³, А.В.Эйдук³⁴). Расходы на содержание арестованных в местах заключения ВЧК проходили по смете НКВД³⁵. Именно тесным сотрудничеством между НКВД и ВЧК, по-видимому, объясняется тот факт, что, в нарушение постановления ВЦИК от 17 мая 1919 г.³⁶, лагеря Архангельской области, организованные вскоре после установления в Архангельске власти большевиков, не были переданы в ГУПР, а остались в ведении ВЧК в дополнение к другим местам заключения этого ведомства³⁷.
Таким образом, к концу 1919 г. места заключения оказались рассредоточены по трем ведомствам: ГУПР НКВД, ВЧК и ЦКО НКЮ.
В 1920 г. в лагерях ГУПРа содержалось 25 336 заключенных (без военнопленных гражданской войны)³⁸, в учреждениях ЦКО — 47 863³⁹; на 1 января 1921 г. — соответственно, 51 158 (включая 24 400 военнопленных)⁴⁰ и 55 422⁴¹; на конец 1921 г. — 40 913 (на 1 декабря, включая военнопленных)⁴² и 73 194 (на ноябрь)⁴³. При этом в статистику по учреждениям НКЮ включены как срочные (т.е. осужденные), так и подследственные, доля которых составляла 40–50%. В местах заключения системы ВЧК в конце 1921 г. — начале 1922 г. содержалось около 50 000 человек⁴⁴.
По замыслу большевистского правительства, места заключения ЦКО НКЮ (дома заключения, исправительные дома, реформатории, земледельческие колонии) предназначались для содержания уголовных преступников, а лагеря ГУПРа НКВД — для изоляции реальных и потенциальных врагов советской власти⁴⁵. Фактически же вопрос, кто политический, а кто уголовник, решался на местах чрезвычайными комиссиями и революционными трибуналами, среди членов которых преобладали малообразованные люди. В стране отсутствовал уголовный кодекс. В результате в «политические» можно было попасть и за такие мелкие проступки, как, например, проезд без билета на трамвае⁴⁶.
Однако анализ документов ГУПРа показывает: то, что распределение заключенных между НКВД и НКЮ не соответствовало изначально предполагаемому, определялось не только отсутствием квалифицированных исполнителей на местах. Например, согласно отчету ГУПРа за вторую половину 1921 г., по составу преступлений заключенные подведомственных ему лагерей делились следующим образом: уголовные — 28, 5%, «противообщественные преступления (пьянство, проституция, праздношатательство и пр.)» — 18, 3%, «контр-революционные» — 16, 9%, должностные — 8, 7%, военное дезертирство — 8, 5%, нелегальный переход границы — 2, 1%, шпионаж — 1, 9%, прочие — 9, 7%, следственные (за ЧК) — 5, 4%⁴⁷. Но никаких исходящих из ГУПРа документов с требованием или просьбой перевести «непрофильных» заключенных в места заключения НКЮ не найдено. Наоборот, уже в 1920 г. НКВД предложил сконцентрировать все тюремные учреждения страны в НКВД⁴⁸. НКЮ тогда удалось отстоять независимость своего тюремного ведомства, однако межведомственная борьба за руководство местами заключения продолжалась.
Основные требования правительства к местам заключения оставались прежними: самоокупаемость и полное исправление заключенных. При этом постановлением правительства было определено, что условия работы заключенных (включая оплату труда) не должны отличаться от согласованных с профсоюзами условий для вольнонаемных рабочих⁴⁹. Утопичность такой комбинации требований на фоне общей ситуации в стране (в частности, возникшей с началом нэпа безработицы) вызывала необходимость делать акцент на чем-то одном. ЦКО НКЮ подчеркивал, что главная задача — перевоспитание (лучше сделать тюрьмы ненужными, чем бесплатными). Такая установка отразилась даже в названии отдела: в октябре 1921 г. Центральный карательный отдел НКЮ был переименован в Центральный исправительно-трудовой отдел (ЦИТО). Поскольку НКЮ располагал более квалифицированными кадрами в деле перевоспитания преступников, он предлагал все места заключения в стране передать своему тюремному ведомству⁵⁰. ГУПР НКВД доказывал, что он сможет быстро обеспечить самоокупаемость мест заключения и совсем отказаться от субсидий⁵¹ (впрочем, из докладной записки ГУПРа, поданной в коллегию НКВД в декабре 1921 г. в связи с предполагаемым снятием лагерей ГУПРа с госснабжения, следует, что в большой части аргументы ГУПРа были откровенно демагогическими⁵²). Что касается кадров, то в документах ГУПРа постоянно подчеркивается высокий процент коммунистов и выходцев из пролетарской среды среди собственных сотрудников и, наоборот, значительная доля старых судейских и тюремных кадров в системе НКЮ (см., например, ⁵³). ВЧК поддерживала требование НКВД передать все места заключения в ГУПР⁵⁴.
Труд заключенных становился все более значимым для содержания мест заключения, что объяснялось не только межведомственной борьбой, но и хроническим неисполнением бюджетного финансирования, из-за чего материальное положение большинства мест заключения было очень тяжелым. Зачастую речь шла о физическом выживании. Во многих учреждениях ЦИТО в 1922 г. заключенные голодали: 27% получали питание, содержавшее менее 1000 калорий на человека в день (3, 1% — менее 600 калорий!), 45, 4% — от 1000 до 1500 калорий, 19, 5% — от 1500 до 2000 калорий, и только 8, 1% — более 2000 калорий⁵⁵. Ненамного лучшим было положение вольнонаемного персонала, так что некоторые исправдома охранял единственный оставшийся надзиратель, — «остальные перешли на лучше оплачиваемую работу»⁵⁶. То же творилось и в лагерях ГУПРа (см., напр., ⁵⁷). Прямым результатом сложившейся ситуации стало то, что в 1920 г. работами было занято уже не 2%, а около 50%, в 1921 г. — около 55%⁵⁸. В 1922 г., когда решением правительства все места заключения, кроме пятнадцати, были переведены на местные средства и самоокупаемость, в ГУПРе на работах использовалось 70–75% заключенных⁵⁹, в ЦИТО — 35–45%⁶⁰.
Различия в степени использования труда заключенных были обусловлены рядом факторов. Места заключения НКЮ постоянно испытывали большие трудности в организации рабочих мест из-за острой нехватки инвентаря, инструментов, отсутствия оборотных средств и каналов сбыта. Для отправки же заключенных на внешние работы в сторонние организации (а в услових безработицы найти нуждающихся в рабочей силе само по себе было проблемой) требовалась надежная охрана и, следовательно, дополнительные штаты. Ситуацию хорошо иллюстрирует статистика побегов: за три летних месяца 1922 г. бежали 6882 человека, т. е. примерно каждый десятый в подведомственных ЦИТО местах заключения, причем большинство — с внешних работ⁶¹. ГУПР же частично решил эту проблему, получив в аренду (при массовой безработице!) ряд довольно крупных действующих производств (в основном кирпичных заводов)⁶². Кроме того, в 1921 г., в отсутствие твердых правил, чрезвычайные комиссии посылали в «свои» места заключения больше молодых и здоровых заключенных (лучших работников)⁶³. В 1922 г. с введением Уголовного кодекса, в котором не предусматривалось заключение в лагеря, численность заключенных ГУПРа начала уменьшаться и главк стал испытывать трудности с рабочей силой (см., например, обращение ГУПРа в ЦИТО с просьбой о переводе части трудоспособных заключенных для загрузки предприятий ГУПРа⁶⁴). В том же году во исполнение постановления ВЦИК от 12 декабря 1921 г. лагеря ГУПРа были разгружены от нетрудоспособных заключенных, которым пребывание в лагере заменялось высылкой или ссылкой⁶⁵.
Правительство не имело четкого мнения, точку зрения какого наркомата принять во всей этой междоусобице. 9 февраля 1922 г., одновременно с ликвидацией ВЧК и организацией в системе НКВД Главного политического управления (ГПУ), ВЦИК постановил передать к 1 июля 1922 г. все места заключения НКВД в ЦИТО НКЮ⁶⁶. При этом речь шла о местах заключения как ГУПРа, так и ГПУ, унаследовавшего от ВЧК ряд тюрем и по крайней мере одно управление лагерей (Северные лагеря принудительных работ ГПУ с центром в Архангельске)⁶⁷. Предполагалось, что в распоряжении ГПУ останется только одна тюрьма в Москве и одна в Петрограде⁶⁸. Однако после протестов НКВД исполнение этого постановления было приостановлено, а затем принято компромиссное решение. 25 июля 1922 г. СНК распорядился передать все места заключения НКЮ в ведение НКВД⁶⁹. Совместным постановлением НКЮ и НКВД от 12 октября 1922 г. ЦИТО НКЮ и его местные органы были реорганизованы в Главное управление местами заключения (ГУМЗ) НКВД и местные управления местами заключения при губернских органах НКВД. ГУПР НКВД и его местные органы были упразднены⁷⁰. Таким образом, места заключения ЦИТО НКЮ и ГУПРа НКВД концентрировались под началом аппарата бывшего ЦИТО во главе с Е.Г.Ширвиндтом (руководство ГУПРа в новом ведомстве оказалось на вторых ролях), но этот аппарат был переподчинен НКВД. Однако ГПУ при этом сохранило свою систему мест заключения, что имело далеко идущие последствия.
Материалы центральных архивов не позволяют описать организацию мест заключения в независимых республиках (на Украине, в Закавказской Федерации и др.) и в автономных республиках в составе РСФСР. Отметим лишь, что на Украине и в автономных республиках РСФСР (в 1921 г. — Татарской, Башкирской, Дагестанской, Горской, Киргизской; в 1922 г. дополнительно — Крымской, Туркестанской, Якутской) общие места заключения входили в структуру наркоматов юстиции, лагеря принудработ — в систему республиканских НКВД⁷¹. Статистическая отчетность из этих республик в Москву не поступала (см., например, ⁷²). На территории автономных республик могли располагаться и лагеря, подчиненные ГУПРу НКВД РСФСР (возможно — двойного подчинения)⁷³. При этом переброска заключенных в лагеря РСФСР была возможна не только из автономных, но и из независимых в то время республик (см., например, переписку о планировании переброски заключенных из республик Закавказья⁷⁴).

К началу 1923 г. в РСФСР все места заключения находились в ведении НКВД. Основная часть срочных и немалая — подследственных заключенных (всего на конец 1922 г. — 80 559⁷⁵, на сентябрь 1923 г. — 79 947⁷⁶) содержалась в учреждениях ГУМЗа НКВД. Некоторое число тюрем и лагерей подчинялось ГПУ НКВД РСФСР⁷⁷. Часть подследственных находилась в арестных помещениях Главного управления рабоче-крестьянской милиции НКВД⁷⁸.
На губернском (областном) уровне в системе ГУМЗа руководство осуществляли инспекции мест заключения при губернских (областных) административных отделах исполкомов. Этим инспекциям помимо собственно мест заключения подчинялись бюро принудительных работ без содержания под стражей. Автономные республики имели собственные управления местами заключения, подчиненные местным наркоматам внутренних дел и неподведомственные НКВД РСФСР⁷⁹. Аналогичная структура была создана во всех союзных республиках. Места заключения для содержания осужденных подразделялись на изоляторы специального назначения, исправительно-трудовые дома, трудовые колонии (сельскохозяйственные, ремесленные и фабричные), трудовые дома для несовершеннолетних правонарушителей, трудовые дома для правонарушителей из рабоче-крестьянской молодежи, колонии для психически неуравновешенных, туберкулезных и других больных заключенных⁸⁰. Лагеря принудительных работ и концентрационные лагеря в течение 1923 г. были ликвидированы в соответствии с требованиями принятых в 1922 г. Уголовного и Процессуального кодексов. В апреле 1923 г. в ГУМЗ из милиции были переданы арестные дома⁸¹. В апреле 1927 г. для экономии средств структура ГУМЗа была упрощена: упразднялись губернские (областные) и районные (окружные) инспекции, руководство местами заключения передавалось непосредственно ГУМЗу НКВД с одновременным увеличением прав начальников мест заключения. Для общего управления и политического контроля на местном уровне на базе инспекций мест заключения были организованы отделы мест заключения в составе административных управлений (отделов) губисполкомов (облисполкомов)⁸². Эта система просуществовала без заметных изменений до 15 декабря 1930 г., когда ГУМЗ НКВД было ликвидировано⁸³.
Параллельно существовавшая система мест заключения ГПУ НКВД РСФСР первоначально имела лишь несколько тюрем, называвшихся политизоляторами, и, по-видимому, одно лагерное управление (Управление Северных лагерей ГПУ⁸⁴). Вероятно, сохранению системы мест заключения ГПУ способствовало то, что в период реорганизации конца 1922 г. Дзержинский все еще был и наркомом внутренних дел, и главой ГПУ. 6 июля 1923 г., через полгода после образования СССР, ГПУ союзных республик были изъяты из ведения республиканских НКВД и слиты в Объединенное государственное политическое управление (ОГПУ), подчиненное непосредственно СНК СССР⁸⁵. В ведение ОГПУ были переданы места заключения ГПУ РСФСР. Вскоре на основании постановления СНК от 13 октября 1923 г. (протокол 15) Северные лагеря ГПУ были ликвидированы и на их базе организовано Управление Соловецкого лагеря принудительных работ особого назначения (УСЛОН или СЛОН) ОГПУ⁸⁶. Тем самым органы подавления противников новой власти окончательно оформили автономность своих мест заключения и фактически вывели их из-под контроля инстанций, хотя бы относительно независимых от ОГПУ. Попытки главы ГУМЗа Ширвиндта добиться перевода мест заключения системы ОГПУ под свое руководство не увенчались успехом⁸⁷.
Установить точную организационную структуру мест заключения ОГПУ в течение всего времени их существования не удалось из-за отсутствия доступа к необходимым архивным материалам. Соловецкий лагерь до организации в 1930 г. УЛАГа ОГПУ подчинялся третьему отделению при Спецотделе ОГПУ⁸⁸. В ведении Тюремного отдела ОГПУ (подчиненного, в свою очередь, Административному отделу ОГПУ) первоначально находилась, по-видимому, только часть политизоляторов. 14 мая 1925 г. «в целях проведения объединения всех политизоляторов под единым руководством ОГПУ» Верхнеуральский, Суздальский, Тобольский, Челябинский и Ярославский политизоляторы были подчинены Тюремному отделу ОГПУ. При этом начальник Тюремного отдела, оставаясь в общем подчинении Административного отдела, «в части секретно-оперативной» был подчинен Секретному отделу ОГПУ⁸⁹.
Отсутствие доступа к архивным документам затрудняет и выяснение численности заключенных в системе ОГПУ. Согласно опубликованным оценкам, первоначально (в 1923 г.) она была невелика и не превышала 7000 человек, что составляло около 10% от числа заключенных в ГУМЗе РСФСР⁹⁰. В Соловецком лагере в четвертом квартале 1923 г. среднеквартальная численность заключенных — 2557 человек, в первом квартале 1924 г. — 3531⁹¹. Согласно инструктивным материалам, действовавшим до конца 20-х гг., в места заключения ОГПУ направлялись «политические преступники» и особо опасные уголовники⁹². При этом в политизоляторы следовало направлять «исключительно тех заключенных, на коих на этот предмет имеются специальные постановления Особого Совещания Коллегии ОГПУ и Судов (Верхсуда СССР и Верхсуда РСФСР)»⁹³.
Изначально масштабы деятельности УСЛОНа ограничивались Соловецкими островами; на территории Карелии (в Кеми) находился только пересыльно-распределительный пункт. Однако в очень короткие сроки его отделения появляются на материке — сначала в прибрежных районах Карелии, в 1926 г. в Северном Приуралье (Вишерское отделение), а еще через два-три года на Кольском полуострове⁹⁴. Территориальная экспансия сопровождалась быстрым ростом численности заключенных в системе ОГПУ. На 1 октября 1927 г. только в УСЛОНе содержались 12 896 человек⁹⁵.
Росло число заключенных и в местах лишения свободы, подведомственных республиканским ГУМЗам. В системе ГУМЗа НКВД РСФСР (т.е. без учета мест заключения автономных республик в составе РСФСР) в октябре 1924 г. содержались 77 784 человека, октябре 1925 г. — 92 947, июле 1926 г. — 122 665, июле 1927 г. — 111 202 (в данных за 1927 г. не учтены заключенные на территории Дальневосточного края)⁹⁶. В РСФСР (за вычетом жителей автономных республик) проживало примерно 60% общего населения СССР⁹⁷. Полагая, что число заключенных, содержавшихся в ГУМЗах других республик, было примерно пропорционально численности их населения, общее число заключенных в СССР на середину 1927 г. составляло, по-видимому, около 200 000. Таким образом, через десять лет после революции число заключенных было примерно таким же, как в 1912 г., при сократившейся по сравнению с царской Россией территории.
Рост численности заключенных противоречил предсказаниям марксизма, но главными были не идеологические, а финансовые трудности. Предприятия ГУМЗа в условиях нэпа были неконкурентоспособны: не имели твердого рынка сбыта, качество изделий оставалось низким, издержки производства — непозволительно большими (частично из-за высокого процента брака; см., напр., ⁹⁸). Сделать места заключения самоокупаемыми не удавалось, и на каждого нового заключенного требовались дополнительные расходы. Средства же нужны были для планируемой индустриализации.
Руководство ГУМЗа понимало, что без масштабного привлечения части заключенных к массовым неквалифицированным работам обеспечить самоокупаемость не удастся. Однако организовать такие работы в условиях нэпа оказалось очень сложно. Фактически единственным практическим шагом в этом направлении было решение ВСНХ РСФСР от 19 декабря 1926 г. «Об использовании на лесозаготовках труда заключенных»⁹⁹, согласно которому «в целях усиления снабжения дрово- и лесозаготовок рабочей силой и удешевления работ» предлагалось всем государственным организациям использовать «максимальное количество заключенных». Кстати сказать, и в этом документе признается наличие «некоторых препятствий, которые могут возникнуть при практическом осуществлении предлагаемой меры». До 1929 г. использование заключенных ГУМЗа на лесозаготовках не носило массового характера¹⁰⁰. Возможно, одна из причин тому — расположение большинства мест лишения свободы ГУМЗа в достаточно густонаселенных районах, где не было дефицита рабочей силы. Такие же инициативы ГУМЗа, как, например, предложение использовать заключенных на тяжелых земляных работах при строительстве железной дороги в Туркестане, о чем шли переговоры в 1927 г.¹⁰¹, не были одобрены.
Анализ правительственных актов показывает, что до 1930 г. заключенных не рассматривали как дешевую рабочую силу, в лучшем случае рассчитывая на то, что их труд покроет государственные затраты на содержание мест лишения свободы. Действительно, в принятом в 1928 г. первом пятилетнем плане вообще не упоминалась производимая заключенными продукция. Осенью 1927 г. была объявлена приуроченная к десятилетию Октябрьской революции широкая амнистия, которая должна была, по замыслу, резко уменьшить число заключенных. С середины ноября 1927 г. до конца февраля 1928 г. по амнистии из мест заключения только в РСФСР было освобождено около 51 000 человек¹⁰², то есть чуть меньше половины списочного состава заключенных на июль 1927 г. В марте 1928 г. правительственная инструкция фактически потребовала от народных судов осуждать мелких преступников к принудительным работам без содержания под стражей. Одновременно ГУМЗу предписывалось усилить режим в местах заключения¹⁰³. В результате доля осужденных к принудительным работам в общем числе осужденных народными судами (т.е. без учета «осужденных» органами ОГПУ) возросла с 15, 3% в первой половине 1928 г. до 57, 7% во второй половине 1929 г. и оставалась выше 50% в первой половине 1930 г.¹⁰⁴ Давление на судей было такое, что в 1930 г. 20% всех убийц, 31% насильников, 46, 2% грабителей и 69, 7% воров были осуждены к принудительным работам без содержания под стражей¹⁰⁵.
Долговременного эффекта эти меры не принесли. Уже к концу срока действия амнистии (на 1 ноября 1928 г.), когда число досрочно освобожденных достигло 58 654 человек¹⁰⁶, в ГУМЗе НКВД РСФСР содержалось 111 962 заключенных, то есть даже немного больше, чем летом 1927 г. К январю 1929 г. численность заключеннных выросла до 118 179 человек, а к январю 1930 г. — до 179 000¹⁰⁷. Еще быстрее увеличивалось население мест заключения системы ОГПУ. Только в УСЛОНе среднегодовая численность в 1928/29 финансовом году составила 21 900 человек, а к 1 июня 1930 г. число заключенных достигло 63 000¹⁰⁸.
Убедившись, что быстрого снижения затрат на содержание мест лишения свободы такими методами добиться не удается, летом 1929 г. правительство вновь делает упор на повышение отдачи от труда заключенных. К этому времени ОГПУ был накоплен немалый опыт организации труда заключенных в отдаленных районах в разных отраслях, в том числе на лесозаготовках (см. «Соловецкий ИТЛ ОГПУ»). Лес в тот период был одной из главных экспортных статей СССР, и занятые на лесоповале заключенные (особенно в районах, где возможности привлечения вольнонаемных рабочих были крайне ограничены) из обузы для бюджета превращались в добытчиков валюты, остро необходимой для выполнения пятилетнего плана¹⁰⁹. Весной 1929 г. ОГПУ делает важный шаг на пути интегрирования труда заключенных в пятилетний план, начав поготовку Ухтинской экспедиции ОГПУ для разведки месторождений нефти в Коми АССР¹¹⁰.
В июле 1929 г. правительство издало распоряжение, предписывавшее ОГПУ расширить использование заключенных на лесоповальных работах в отдаленных районах¹¹¹. Одновременно (11 июля) СНК СССР принимает постановление, определившее развитие системы мест заключения в СССР на многие десятилетия. «В целях колонизации» отдаленных районов «и эксплуатации их природных богатств» приказано создать сеть исправительно-трудовых лагерей (ИТЛ) ОГПУ¹¹². Согласно этому же постановлению, все лица, осужденные к лишению свободы на сроки от трех лет и выше, должны направляться в эти лагеря. В местах заключения, подчиненных НКВД, оказывались только малосрочники (осужденные на сроки до трех лет). Тем самым ОГПУ получило заметное преимущество в использовании труда заключенных, так как большесрочники работали, как правило, интенсивнее — в надежде, что администрация сократит им срок за хорошую работу, и у них было время получить новые профессиональные навыки.
ГУМЗы также включились в выполнение пятилетнего плана. В конце октября 1929 г. Всесоюзная конференция работников республиканских ГУМЗов предложила посылать заключенных в районы, куда не хотели ехать вольнонаемные рабочие, и на работы, которых последние избегали. Резолюция подчеркнула особую важность лесоповальных работ. Ширвиндт заявил, что труд на таких объектах пятилетки будет способствовать перевоспитанию заключенных в большей степени, чем раньше, так как заключенные станут не соперниками вольнонаемных рабочих, а частью всего трудового коллектива страны¹¹³. Однако судьба республиканских ГУМЗов фактически была предрешена.
Еще в 1928 г. руководство НКЮ, пытаясь использовать недовольство правительства ГУМЗом, выступило с предложением передать места заключения из НКВД в НКЮ¹¹⁴. Правительство разрешило такую реорганизацию в Туркменистане, что, вероятно, было пробным камнем. Но учреждения НКЮ в Туркменистане не смогли контролировать места заключения без помощи местных органов НКВД, и через несколько недель они были возвращены в ведение НКВД Туркменистана¹¹⁵. Однако кампания НКЮ против НКВД продолжалась. В частности, руководство НКЮ обвинило руководство ГУМЗа НКВД РСФСР в «правом уклоне» (поддержке Бухарина)¹¹⁶. В итоге, когда 15 декабря 1930 г. совместным декретом СНК СССР и ЦИК республиканские НКВД были ликвидированы, подведомственные ГУМЗам места заключения передали республиканским НКЮ¹¹⁷. В Закавказской Федеративной Республике, где федеральный наркомат юстиции отсутствовал, управления мест заключения отдельных республик входили в состав других ведомств: в Грузинской ССР Главное управление исправительно-трудовыми учреждениями состояло при ГПУ, в Азербайджанской ССР — при Верховном суде (местные органы — при народных судах), в Армянской ССР был образован Исправительно-трудовой отдел СНК¹¹⁸.

1. Свод Законов Российской Империи. СПб., 1911. Т. 1. С.225–256; Т. 2. С.3425–3436, 3439–3443.

2. Гернет М.Н. История царской тюрьмы. В 5 т. Т. 4. С.45; Климышкин П. К амнистии // Каторга и ссылка. 1921. 1. С.8–20; Сандомирский Г. На последней ступени // Там же. С.41–44; Детков М.Г. Содержание пенитенциарной политики Российского государства и ее реализация в системе исполнения уголовного наказания в виде лишения свободы в период 1917–1930 годов. М., 1992. С. 8.

3. Революционеры, получившие власть в местных Советах, уже в марте 1917 г. начали арестовывать как тех, кто притеснял их при царском режиме (полицейских, офицеров, чиновников), так и расхулиганившихся солдат и рабочих (Шульгин В.В. Дни. М.: Современник, 1989. С. 198–203; Chamberlin W.H. The Russian Revolution, 1917–1921. Lnd.; N.Y., 1935. V. 1. P.44). После провалившегося антиправительственного путча в июле 1917 г. в тюрьму были посажены его лидеры — большевики (Троцкий Л.Д. История русской революции. Берлин, 1933. Т. 2. С.360; Утевский Б.С. Советская исправительно-трудовая политика. М.: Советское законодательство, 1934. С.70–74).

4. Утевский Б.С. Указ. соч. С.84. Для сравнения: до революции число заключенных достигло максимума в 1912 г. (184 000 человек); к 1916 г. в результате массового набора в армию молодых мужчин (половозрастной группы статистически чаще других совершавших преступления) оно упало до 142 000 человек (Гернет М.Н. Указ. соч. Т. 4. С.23). Отметим также, что согласно М.Г.Деткову (Указ. соч. С. 11), число заключенных на 1 сентября 1917 г. — 36 468 человек.

5. Browder R.P., Kerensky A.F. The Russian Provisional Government: Documents. Stanford, 1961. V. 1. P.217–219; Ленский Н.А. Милиция. Пг., 1917. С.8–26.

7. Телеграмма народного комиссара юстиции // Административный вестник. 1928. 10. С.1.

8. Стучка П.И., Апетер И. Переход от принудительного труда по приговору суда к добровольному труду // Советское государство и революция права. 1931. 7. С.124. Такую бюрократическую ошибку можно объяснить нехваткой людей и неопытностью работников НКЮ. Все ведомства НКЮ в это время подчинялись Коллегии НКЮ, состоявшей из пяти человек (СУ. 1917. 12. С.171), которые из-за перегруженности не могли серьезно заниматься специфическими тюремными делами. Коллегия НКЮ 06.01.18 образовала Тюремную коллегию в составе представителей трех наркоматов, народных судей Петрограда, комиссара петроградских тюрем и комиссара (т.е. начальника) ГУМЗа. Коллегия не являлась постоянно действующим органом. Руководство всеми текущими делами было возложено на Бюро тюремной коллегии из трех человек, которые одновременно должны были подготовить и реформу тюремного дела (СУ. 1918. 15. С.223). Для троих работы было слишком много.

14. Стэнфордский университет. Гуверовский институт. Коллекция Б.И.Николаевского. Ящик 417. Папка 7.

15. Агабеков Г.С. Записки чекиста. Берлин: Стрела, 1925. С. 14–15.

16. Стэнфордский университет. Гуверовский институт. Коллекция Б.И.Николаевского. Ящик 417. Папка 7.

17. СУ РСФСР. 1918. 34. С.451; ГАРФ. Ф. 3333. Оп. 1. Д. 4. Л.64, 72, 80.

18. ГАРФ. Ф. 3333. Оп. 1. Д. 3. Л.35; Оп. 2. Д. 11. Л.63; Оп. 23. Д. 1. Л.13.

22. СУ РСФСР. 1918. 65. С.710; Стэнфордский университет. Гуверовский институт. Коллекция Б.И.Николаевского. Ящик 417. Папка 7; Ленин В.И. Полн. собр. соч. Т. 50. С.143–144.

23. См., напр., постановление президиума Моссовета от 27.12.18 «О концентрационном трудовом лагере» (Вечерние известия Мос. Совета раб. и крест. депутатов. 1918. 30 дек.). Согласно этому постановлению, лагерь (в Москве) организуется ВЧК и МЧК, но его подчиненность в документе прямо не определена. Указано лишь (п.9), что «контроль за правильностью содержания принадлежит народным судьям, Московскому Совету профсоюзов, Центральному административному отделу Моссовета и МЧК».

24. Декреты Советской власти. Т. 5. М., 1971. 38. С. 69.

30. Там же. Оп. 2. Д. 1. Л.71–75. Согласно данным Тамбовского отдела губернского управления НКВД, при подавлении восстания в 1921 г. через его временные полевые лагеря прошло около 45 000 заключенных (Там же. Д. 19б. Л. 10–11об.).

31. Там же. Оп. 8. Д. 5. Л.45. Отметим, что статус органа, руководящего местами заключения в системе НКЮ, не изменялся (отдел) и в 1920–1922 гг. оказался на две ступени ниже ГУПРа.

32. Кизилов И.И. НКВД РСФСР (1917–1930). М., 1969. С.52–55.

35. Бюллетень Народного комиссариата внутренних дел. 1921. 2. С.6.

40. Там же. Ф. 4042. Оп. 2. Д. 1. Л.71–75; Власть Советов. 1922. 1–2. С.41. Значительно меньшее число (35 703 человек) дается в кн.: Статистический ежегодник, 1918–1920. Т. 8. Вып. 2. С.58. Не исключено, что последняя величина соответствует числу заключенных в лагерях, непосредственно подчиненных ГУПРу, а в первые две статистические сводки включены и лагеря, административно подчиненные ВЧК (или ГубЧК), но финансировавшиеся через ГУПР НКВД.

44. ГАРФ. Ф. 4042. Оп. 4. Д. 1053. Л.17–19. Подсчитано по числу пайков, выданных ВЧК на декабрь 1921 г. (25 000) и январь 1922 г. (21 600). В источнике указано, что пайков в обоих случаях хватило менее чем на половину заключенных. Отметим, что, согласно тем же документам, ГУПРу в декабре 1921 г. выделено 23 000 пайков, в январе 1922 г. — 19 500, и их так же хватило менее чем на половину заключенных.

50. П.Н. О революционной законности и организации борьбы с преступностью // Еженедельник советской юстиции. 1922. 4. С.9–10.

51. Б.П. Об организации тюрем на началах самоокупаемости // Там же. 14/15. С.8–9; М.К-Ф. Новая экономическая политика и лагери принудительных работ // Власть Советов. 1922. 3. С.18; ГАРФ. Ф. 4042. Оп. 2. Д. 1. Л.60–61, 71–75, 179, 180.

67. ГАРФ. Ф. 4042. Оп. 2. Д. 9б. Л.148, 430. Документы, позволяющие проследить начальные этапы развития тюремно-лагерной системы ВЧК-ГПУ НКВД РСФСР, не найдены. Неясно, в частности, как распределялись заключенные между ВЧК и ГУПРом, как повлияло на численность заключенных в системе ВЧК окончание гражданской войны, принятие Уголовного кодекса, какие изменения произошли при преобразовании ВЧК в ГПУ НКВД. Что касается лагерей ВЧК в Архангельской губернии, то, по-видимому, они были реорганизованы в Северные лагеря ГПУ и ГУПРа.

82. Там. же. Оп. 1. Д. 36. Л.19–20; Блауберг Д. Органы управления // От тюрем к воспитательным учреждениям / Под ред. А.Я.Вышинского. М., 1934. С.409–414.

83. ГАРФ. Ф. 393. Оп. 84. Д. 115. Л.505; СУ СССР. 1930. 60. С.640.

86. ГАРФ. Ф. 5446. Оп. 1. Д. 2. Л. 31, 43. Сохранение лагерей противоречило действовавшему Уголовному кодексу. В тексте статьи уже отмечалось, что в системе НКВД они были ликвидированы в течение первой половины 1923 г. Возможно, незаконность этой структуры побудила назвать лагеря ОГПУ лагерями особого назначения.

89. Пр. 125/60 ОГПУ от 14.05.25. Возможно, эта реорганизация системы управления политизоляторами связана с переводом в них летом 1925 г. политических заключенных из УСЛОНа.

90. Dallin D., Nicolaevsky B. Forced Labor in the Soviet Russia. New Haven, CT: Yale University Press, 1947. P.173.

94. ЦА ФСБ. Ф. Статистики. Д. 13. Л. 1; ГАРФ. Ф. 393. Оп. 1. Д. 2919. Л.2, 39, 42, 65; Ф. 9414. Оп. 1. Д. 2818. Л.65, 155.

97. Шелестов Д. Время Алексея Рыкова. М., 1990. С.329.

100. Ширвиндт Е.Г., Утевский Б.С. Советское исправительно-трудовое право. Изд. 2. М., 1931. С.91.

103. О карательной политике и состоянии мест заключения: Постановление ВЦИК и СНК РСФСР по докладам НКЮ и НКВД от 26.03.28 // Еженедельник советской юстиции. 1928. 14. Руководство ГУМЗа не видело необходимости в значительном усилении режима, что вызвало недовольство правительства (Прения по докладу Трасковича // Там же. 1929. 9/10. С.228).

104. Речь т. Янсона на 3-м совещании судебно-прокурорских работников // Советская юстиция. 1930. 24/25. С.1–2.

105. Исправительно-трудовая политика реконструктивного периода // Там же. 1931. 25. С.25.

107. Там же. Ф. 9414. Оп. 1. Д. 2877. Л.177, 178. Кроме того, в январе 1930 г. около 300 000 человек в РСФСР отбывали наказание в виде принудительных работ без содержания под стражей (Исправительно-трудовая политика реконструктивного периода // Советская юстиция. 1931. 25. С.25).

110. Канева А.Н. УхтПечлаг, 1929–1938 гг. // Звенья: Исторический альманах. Вып. 1. М., 1991. С.331–354.

112. ГАРФ. Ф. 5446. Оп. 1. Д. 48. Л.210–212. В «Основные начала уголовного законодательства СССР и союзных республик» термин «исправительно-трудовой лагерь» и мера наказания в виде «лишения свободы в исправительно-трудовых лагерях» введены постановлением ЦИК и СНК СССР от 06.11.1929 (СУ СССР. 1929. 72). Подробно о развитии лагерной системы ОГПУ см. в статье «Система мест заключения в СССР. 1929–1960".

113. Ширвиндт Е. К двенадцатилетию советской исправительно-трудовой политики // Еженедельник советской юстиции. 1929. 4. С.1087–1089.

114. Лаговиер Н. Наболевшие вопросы уголовно-судебной и исправительно-трудовой практики // Там же. 1928. 40/41. С.1078. Недовольство было вызвано несогласием руководства ГУМЗа с предписанной правительством политикой ужесточения условий содержания заключенных.

115. Прения по докладу Трасковича // Еженедельник советской юстиции. 1929. 9/10. С.228.

116. Программа правого оппортунизма в уголовной политике: К проекту УК т. Ширвиндта // Советское государство и революция права. 1930. 11/12. С.106–109; А.П., Н.Л. Правый уклон в карательной политике // Еженедельник советской юстиции. 1930. 3. С.14–17.

117. ГАРФ. Ф. 393. Оп. 84. Д. 115. Л.505; СУ СССР. 1930. 60. С.640. Ширвиндта уволили и перевели на другую работу. В 1936 г. он был арестован; освобожден в 1955 г. (см.: Евсей Густавович Ширвиндт // Советское государство и право. 1958. 12. С.130).