Глава 8

Солнце еще стояло высоко и слепило глаза, но над отрядом, двигающимся по северной дороге, уже можно было различить частый лес копий и знамен. Гронард, герцог земель, заключенных между Броганой и Кирианским лесом, дал знак своим людям следовать за ним навстречу небольшому войску. Заскрипел свежий, нетронутый снег, и знамена, в отсутствие ветра неподвижно свисавшие со своих перекладин, заколыхались в такт мерной поступи лошадей.

Вокруг, насколько хватало глаз, простиралась однообразная, покрытая снегом равнина, но на юго–западе – герцог мог поклясться, что уже видит их – в небе дрожали струйки дыма от очагов Керка, небольшого селения в половине дня пути от Хаубера.

«И мы уже могли быть там», - досадливо подумал он, пуская коня в галоп. Немного замешкавшись, вслед ему устремился молодой знаменосец. Гронард промолчал, но недовольно рыкнул про себя: он не любил рисоваться. «Пусть Господь проклянет этот день и эту зиму! Проклятый беренский недотепа!» Герцог получил послание короля несколько дней назад и тут же отправился в путь. Теперь ему не терпелось побыстрее разобраться в этом темном деле.

Два дня назад его отряд пересек Брогану, а сегодня утром на горизонте появились всадники, оказавшиеся кортежем двух принцев: Сейтера, третьего сына короля, и Бренельда, четвертого и самого младшего. Несмотря на высокий статус процессии, обоза почти не было, что вызвало у Гронарда живейшее одобрение: он знал лордов, которые не могли выйти за стены собственного замка без вороха ненужных вещей.

Несколько всадников, ранее отделившихся от кортежа, были уже совсем близко, двое ехавших впереди отличались богатыми одеждами и кутались в яркие, подбитые мехом плащи.

- Сейтер! Бренельд! Рад видеть ваши высочества! – Гронард натянул поводья, останавливаясь перед принцами.

- Герцог. – Сейтер поднял руку в дорогой перчатке, младший принц улыбнулся и молча кивнул. Они развернули лошадей и вместе направились в сторону моря, к Хауберу. Гронард ухмыльнулся, наблюдая, как его знаменосец суетливо ищет место за спинами остальных, пристраивая штандарт позади знамен принцев.

- Все ли было спокойно в пути? Как вы доехали? – Спросил он, отдавая дань хорошим манерам.

- Благодарю, все хорошо, – склонил голову Сейтер. Несколько мгновений они ехали молча, потом Бренельд наклонился в седле, чтобы лучше видеть герцога из-за плеча брата:

- Мы надеемся, что и ваш путь был легок, Гронард.

- Да-да, конечно. – Герцог хотел начать разговор о Берении, и замялся, наматывая повод на кулак. Старший принц вновь загородил Бренельда:

- Так значит, его величество питает больше опасений, чем я думал, – проговорил он как будто про себя. – Если то, что он вызвал нас, я могу объяснить желанием видеть сыновей, то тебя, Гронард, – он повернулся к герцогу, - король видит достаточно часто и мог бы ограничиться письмом.

- Отец уже стар, он слишком много волнуется, - с улыбкой вставил Бренельд.

Сейтер покачал головой:

- О, это похоже на правду, поэтому я не хочу обманываться насчет серьезности положения. Точнее, – он громко хмыкнул, - его несерьезности.

Бренельд пожал плечами и ничего не ответил. Гронард был удивлен и раздосадован – назвать отца беспокойным стариком!

- Ты считаешь, что все это - пустая болтовня? – Прямо спросил он.

Смакуя простонародные слова, Сейтер медленно повторил:

- Пустая болтовня? Да, пожалуй, это то, что я думаю об образе мышления Годрика Беренского.

Бренельд засмеялся, а принц изобразил насмешливый поклон, продолжая:

- Я не думаю, что требования каждой деревенщины заслуживают такого внимания. Сегодня мы снизим налог одному, завтра потребует другой, а через неделю взбунтуются все. Нужно всего лишь послать на границу войска, тогда Годрик быстро выберет из двух зол меньшее. Я поговорю об этом с отцом, хотя он вряд ли прислушается к моим словам. – Принц поморщился. – Он никого не слушает.

Гронард сдержался, хотя мог бы сказать, что Вилиам Светлый не слушает только тех, кто торопится с крайними мерами.

Сейтер продолжал выжидательно смотреть на него.

- Что ж, - развел руками герцог, - ясогласен, эту проблему нужно решить быстро, пока она не превратилась в нечто большее, - он увидел, как принц скептически поднимает бровь, и добавил: - но и разводить такую суматоху ни к чему. Если отправка войск обойдется дороже, то Вилиам, скорее, выполнит просьбу герцога.

- Да кто он такой, - рассердился Сейтер, - Беренский герцог, чтобы король тут же бросался выполнять все его просьбы? Здесь главное принцип, а деньги – ничто! Это получить власть можно деньгами, а удержать – только силой! - Заметив, что его порыв ввел в некоторое замешательство и Гронарда, и Бренельда, принц заговорил спокойней: – Не стоит идти на поводу у простаков. Конечно, не стоит также… Как ты сказал? – Он нахмурился, притворяясь, что вспоминает очередные жаргонные словечки, - разводить суматоху.

Примирительно улыбнувшись, Сейтер первым въехал в ряды державшихся по обочинам солдат герцога, возглавив весь изрядно растянувшийся эскорт.

Башни Хаубера показались впереди, когда землю уже окутали глубокие сумерки. Оба принца демонстрировали самое пренебрежительное отношение к беренской проблеме, и герцог чувствовал, что и сам перестает видеть в Годрике угрозу. Он сильно сомневался, что король отправит на север войска, но надеялся, что, получив желаемое, Годрик, как порядочный человек, на этом успокоится. Правда, судить о его порядочности было сложно, Гронард видел правителя Берении всего один раз, лет семь назад, когда тот приезжал в Хаубер принести королю оммаж за герцогство после смерти отца. Держался он скромно, говорил мало и, вообще, выглядел довольно растерянным. Но тогда это было простительно. Что стало с ним дальше?

Герцог вздохнул и устремил свой взор к маяку, надеясь поймать момент, когда тот начнет медленно разгораться перед долгой ночной работой. Сосредоточится на чем-либо дольше нескольких минут он все равно не мог, так как принцы рядом громко болтали о какой-то ерунде. Бренельд рассказывал историю о постыдном казусе, случившемся с одним влиятельным лордом, и у герцога возникло ощущение, будто он капризно требует от брата смеяться после каждого слова. Сейтер слушал, снисходительно улыбаясь, и лишь иногда смеялся над особенно колкой шуткой.

Гронард тронул пятками бока коня, и тот прибавил ходу. Чего ему сейчас действительно хотелось, так это увидеть Адемара - старшего принца, наследника короны Вилиама. Пожалуй, тот выслушал бы герцога внимательней, соглашаясь с его тревогой. Но, когда он видел принца в последний раз, тот собирался уезжать на север, к монастырю Святого Гудама, а это был неблизкий путь. На вершине маяка вдруг затеплилось маленькое пламя. «Как будто в скалу воткнули исполинскую лучину», - подумал Гронард. Огонь все разгорался и, наконец, заполыхал в полную силу. Принцы снова затеяли какой–то одним им понятный разговор, а герцогу просто необходимо было отвлечься.

Наконец, проехав через Плагард и миновав первую линию обороны Хаубера, они взобрались наверх к подъемному мосту во внешней стене замка. За воротами их встретили караульные, в Среднем дворе построились солдаты замкового гарнизона, а во Внутреннем принцы и герцог проехали сквозь ряды великолепной Королевской Гвардии. В темноте весь это блеск показался Гронарду особенно нелепым, он недовольно фыркнул, радуясь, что они должны торопиться, если хотят посетить короля еще до ночи.

В коридорах замка, как всегда, стоял тихий гул, из–за некоторых дверей слышались голоса, а у черных лестниц то и дело мелькала вездесущая прислуга. Все это заставляло герцога уже не раз сравнивать Хаубер с большим ульем, наполненным беспокойными насекомыми. Он улыбнулся в густые усы. Что ни говори, а кипящая жизнь замка заражала и его какой–то непонятной, бурной радостью.

Стражники на этаже, где располагались королевские покои, приветственно ударили копьями в пол и замерли у стены. Сейтер и замолчавший, наконец, Бренельд шли впереди, Гронард задумчиво следовал за ними. Открытыми оказались только двери спальни, и герцог испытал мгновенное замешательство: он знал, что король почти не встает с постели, но все же не ожидал, что он встретит их в таком положении.

Откинувшись на гору мягких подушек, Вилиам Светлый сидел в кровати, одетый в просторные белые одежды с отороченными золотом манжетами. Ничто, на первый взгляд, не выдавало в нем слабости, и, опустившись на одно колено, Гронард облегченно вздохнул: он с ужасом думал о том дне, когда может увидеть его величество слабым и больным.

Сейтер встал первым и подошел к Вилиаму.

- Сейтер, сын мой, рад тебя видеть! – На лице короля заиграла улыбка, он протянул к принцу руки.

- Отец, – чинно сказал Сейтер, обнимая короля.

- Бренельд! – Воскликнул Вилиам, поворачиваясь к младшему сыну.

- Отец! – Бренельд подошел к нему и, слишком громко смеясь, заключил в объятия. Король притворно заохал и засмеялся в ответ.

- Гронард, рад видеть тебя снова, - сказал он, оборачиваясь к герцогу, и тот низко поклонился:

- Ваше величество.

Вилиам указал им на три кресла с высокими спинками:

- Прошу вас. Теперь, - король не мог прогнать с лица улыбку, глядя на сыновей, - расскажите мне, как у вас в последнее время шли дела. Как твоя семья, Сейтер? А ты, Бренельд, найдешь когда–нибудь себе невесту?

Бренельд недовольно сморщил нос:

- Отец, ну, опять ты за свое! Я обещаю, ты первый узнаешь, если такое вдруг случится! – Он нахохлился и закинул ногу на ногу. Сейтер заливисто расхохотался.

- Сейтер, - повернулся к нему король. Принц перестал смеяться. – А ты что скажешь?

- Насчет Бренельда? О, я скажу…

- Насчет того, как поживают твоя жена и дети. – Перебил его Вилиам. Гронард видел, что ему неприятны подначки принцев.

- Ну, что ж. Леди Варейти открыла для себя новую радость в этой жизни – соколиную охоту. Не могу сказать, что она хорошо отпускает птицу, но чем дольше она носится по полям, тем меньше глупых разговоров я слышу дома...

Герцог посмотрел на принца – тот с самым непринужденным видом разглядывал свои ногти. Несмотря на столь неуважительный тон, Сейтер, как слышал Гронард, по–настоящему любил жену.

- А Ганахан?

Глаза принца сверкнули, но он продолжил тем же легким тоном:

- А, этот лоботряс… Осенью пытались с Гинаром устроить турнир для него и его юных друзей - настоящий, никаких поблажек. Что ты думаешь? Отказался! – Он нахмурился.

Ганахану недавно исполнилось четырнадцать, и, по мнению Гронарда, Сейтер ждал от него слишком многого.

- А у дочерей в головах гуляет ветер. Соответственно, к нам, будто ветром каким, заносит все новых и новых учителей. Каждый лучше и дороже предыдущего. - Сейтер поднял глаза к небу. – Я надеялся, они пойдут в меня. – Он натянуто улыбнулся. – Вот так, отец.

- Ну, что ж, понятно. – Вздохнул король, оставляя надежду на приятную беседу. Отдавая дань хорошим манерам, Сейтер спросил его в ответ:

- А как ты, отец? Как твое здоровье? Мы весьма опечалены тем, что ты не встаешь с постели.

Вилиам отмахнулся:

- Зима вытягивает из меня силы. Когда станет теплее, я уверен, что почувствую себя лучше.

- Мы беспокоимся за тебя, отец, - печально промолвил Бренельд. На лицо Вилиама вернулась теплая улыбка.

- Не стоит, мой мальчик, не стоит. Я еще не отжил свое. – Видя, что принц хочет спросить что-то еще, он поднял руку. – Но довольно об этом. Время, когда у меня могли быть интересные новости о себе, прошло. Теперь о других новостях.

Он взял приготовленные заранее свитки и развернул их у себя на коленях.

- Отец, подожди, - перебил его Бренельд, - скажи прежде, когда приедут наши братья.

- Лотпранд в пути и будет не раньше, чем через три дня, а Адемар только недавно достиг Гудамского монастыря, и мы не увидим его до конца весны.

Сейтер удивленно изогнул бровь:

- И он не повернул назад, когда узнал о Берении? Наш примерный, всегда готовый помочь Адемар?

- Он уже проделал большую часть дороги, и я настоял на том, чтобы он продолжал свой путь на север. А сейчас, пожалуйста, выслушайте то, что я хочу рассказать вам о состоянии переговоров с беренским герцогом.

Вилиам зашуршал пергаментом, Сейтер сделал скучное лицо, а Гронард оживился и подвинулся на самый краешек глубокого кресла. Король стал зачитывать им некоторые абзацы докладов из Берении, и герцог сразу узнал ироничный, но аккуратный тон Фронадана. Похоже, дела шли из рук вон плохо. Кто бы мог подумать, что Годрик Беренский окажется настолько глуп, чтобы сначала написать возмутительно наглое письмо, а потом, как будто отнекиваясь от собственных слов, нести чушь вроде той, что он еще будет размышлять над предложениями его величества. Герцог негодующе фыркнул в бороду.

- Итак, положение довольно неопределенное. Что вы думаете об этом?

Гронард был готов поспорить, что его величеству не так уж важно чье-то мнение, отличное от собственного, и он хочет испытать сыновей.

- Что тут думать, отец? – Пожал плечами Сейтер. – В конце концов, кто сильнее?

- Важный вопрос. Но не главный. Я, конечно, усилил северные гарнизоны, но до прямых угроз не опущусь.

- По-моему, опуститься значит пойти навстречу глупым требованиям. – Аккуратно заметил Сейтер.

- Опуститься значит предпринять глупые действия в ответ на глупые требования. – Отрезал Вилиам. - Я принял решение, которое могла себе позволить казна. Такие просьбы еще не выходят за рамки лояльности.

- Просьбы? – Сейтер презрительно хмыкнул. – Это был ультиматум.

Король перевел взгляд на младшего сына:

- Бренельд?

- А? Наверное, ты прав, отец. – Принц заерзал на месте. - Хотя я больше согласен с Сейтером.

Вилиам покачал головой:

- Молодые и гордые. Так значит, вы считаете, что герцогу нужно отказать? А если он будет настаивать на своем? Послать на север армию?

- Армию можно послать прямо сейчас, - быстро ответил Сейтер. - И я даже готов ее возглавить, избавив Адемара от репутации, которую он счел бы дурной. Мы встанем на границе герцогства и заблокируем Королевский тракт, а также Северную дорогу и сообщение с Раброгом. Я передам Годрику твой отказ, и на этом конфликт будет исчерпан. - Принц развел руками, как будто это было чем-то, само собой разумеющимся. - Он не рискнет собирать войска. Да на то и нет причин! Беренцы пытаются продавить тебя, неужели ты не видишь?

Вилиам слушал, не перебивая. Еще несколько мгновений после вопроса он молчал, а потом холодно проговорил:

- Я вижу, что ты готов подвергнуть целое герцогство опасности голода или войны, только чтобы побряцать оружием.

Лицо Сейтера побагровело, в глазах вспыхнул огонь, и Гронард был готов поклясться, что видит в его взгляде проблески настоящей ненависти. На памяти герцога принц всегда был слишком горяч и жесток, а Вилиам никогда не церемонился, замечая эти черты в своих детях. И Сейтер, в отличие от Адемара и Лотпранда, давал для этого слишком много поводов. Отослав его в четырнадцатый день рождения служить оруженосцем у графа Шетридского, король признал, что на достаточном расстоянии может любить своего третьего сына почти также сильно, как и двух старших; и придерживался этого мнения все следующие восемнадцать лет.

Сейтер проглотил оскорбление, выдержав взгляд короля, но не осмелившись дать волю чувствам. Никто не издавал ни звука, и Гронард чувствовал себя здесь лишним, проклиная все на свете и, вместе с тем, понимая, что в его отсутствие разговор мог принять еще более крутой оборот.

Вилиам свернул пачку пергамента в толстую трубку и отложил в сторону. Его лицо, как всегда, было непроницаемо.

- Уже поздно, и вы, должно быть, утомились в дороге. Я вижу, что усталость не способствует здравомыслию. Мы продолжим завтра, а сейчас, прошу вас, отдыхайте.

Ни слова не говоря, Сейтер встал и вышел из комнаты, Бренельд пожал отцу руку, а Гронард низко поклонился, и они вышли из королевских покоев в холодный полутемный коридор. Проходя мимо стражников, бьющих копьями в пол, герцог, наконец, расслабился и, хрустя суставами, тяжело потянулся. Этот день продолжался бесконечно долго, и, если король думает, что государственные дела плохо перевариваются на ночь, он безусловно прав.

Кэларьян листал один из своих старых, рассыпающихся дневников, но никак не мог собраться с мыслями. Он снова и снова прислушивался к звукам далекой музыки, и тоска снедала его душу. Тишина, непривычно долго висящая над селением, заставила его погрузиться в болезненные воспоминания о юге.

Пустынные, однообразные просторы Глорпаса почему-то напоминали Кэларьяну стены клетки, а Руины - придуманный кем-то памятник тому, чего не было. Назвать глорпов, живых людей из плоти и крови, призраками он не мог, но иногда думал, что находится здесь совсем один, окруженный только снегом и тишиной. Такие мысли если и не пугали, то заставляли задуматься, правильно ли он поступил, поселившись в этом господом забытом краю.

«Глупый старик!» Подумал Кэларьян, устало прикрыв веки. «Кто заставлял тебя лезть туда, откуда ты едва унес ноги? Ты жалуешься на ношу, которую сам взвалил себе на плечи».

Музыка, доносящаяся с окраин поселения, вдруг зазвучала громче, но ученый дремал и ничего не слышал. Он действительно достиг тех высот, падение с которых всегда оказывается столь губительным, и - что бы ни говорил впоследствии - никогда об этом не жалел.

Прошло довольно много времени, прежде чем Кэларьян вновь проснулся, но ничего вокруг не изменилось. В очаге тихо потрескивал огонь, над селением висела тишина, разрываемая звуками печальной мелодии. Сегодня племя отмечало десятую годовщину смерти отца Карланты, и это была слишком значимая дата, чтобы чужаку было дозволено присутствовать на торжестве. Поэтому старик с утра не выходил наружу и чувствовал себя как никогда одиноким. Прислушиваясь к Песне Бьярена, он замер, стараясь не дышать. Он наслаждался игрой Карланты сотни раз, но снова и снова гэрка покоряла его сердце и душу, заставляя позабыть обо всем. Уже не первый год семья поручала девушке вести основную линию Песен на Днях Встречи и праздниках Ветра, и Кэларьян не знал того, кто мог бы сделать это лучше нее. Он опять закрыл глаза и оказался в Руинах, на высокой стене, у подножия которой расстилались мертвые городские кварталы. Какие прихоти судьбы ведут народы от величия до забвения? Если бы знать ответ… Если бы знать…

- Де-ду-шка!

В дверь забарабанили, и Кэларьян подскочил на месте. В очаге едва тлело одинокое полено, плащ, которым укрывался старик, сполз на пол, а значит он опять проспал до самого вечера.

- Иду, Карланта, иду.

Неловко ковыляя после сна, ученый открыл дверь, и девушка юркнула в дом. Кэларьян сразу узнал пояс со старым охотничьим ножом, который она надевала в память о Вераде, своем отце, и его талисман из волчьего позвонка. В руке Карланта держала гэрку.

- Я еле дотерпела до конца! - Воскликнула она. - Хотя это был один из немногих дней, когда я не скучала вне стен твоего дома.

Кэларьян улыбнулся и, потирая затекшие конечности, направился обратно к креслу. Сама того не желая, Карланта затронула тему, занимавшую его мысли вот уже не один месяц.

- А что делал ты? - Девушка поворошила бумаги на столе. - А-а, я вижу. Спал. - Она усмехнулась и, подойдя к очагу, стала раздувать огонь.

- Без тебя я не могу работать, - серьезно ответил ученый. - Как прошел День Встречи?

- Думаю, я отлично справилась. - Карланта тронула висящий на шее талисман. - Хотя бабушка опять была недовольна.

Насколько знал Кэларьян, мать Верада не принимала его жену и никогда не здоровалась с ее детьми. Он попытался сказать что-нибудь ободряющее:

- Она любит тебя и твоих братьев, я уверен…

- Вот уж не думаю.

- По крайней мере, она никогда не оспаривала у тебя право играть.

Снова перебивая его, Карланта засмеялась:

- Бабушка трубит, как простуженный олень!

Кэларьян не стал возражать:

- Ну, тебе лучше знать. А семья Лассы уже просила тебя отыграть День и для них? - Ученый отошел от очага, где сидела Карланта, и стал перебирать страницы неоконченной рукописи.

- Нет, но обязательно попросит. Дедушка, если тебе так нравится моя игра… Почему мне нельзя ротеге - исполнить призыв - за тебя? Для той женщины, которую ты любил?

Кэларьян вздохнул.

- Не надо, моя хорошая. Спасибо тебе, но я не могу спокойно думать об этом.

- Знаешь, как будет звучать «Браенна»? - Карланта немного подумала, поднесла дудочку к губам, и гэрка издала несколько печальных звуков. Ученый поднял руку, останавливая ее:

- Карланта, прошу тебя. Я уже слишком поверил в это. - Он отложил фолиант. - То, что ты хочешь сделать, кажется правильным, но, понимаешь, - он не знал, как объяснить, - я родился и вырос там, где люди теряют умерших навсегда. Я попрощался с Браенной много лет назад и смирился с тем, что ее больше нет. Если ты найдешь ее на просторах небытия, а я этого даже не почувствую, от такой встречи никому не станет легче.

- Прости, дедушка, но я не понимаю. Тебе надо относиться к этому иначе.

- Я бы я хотел, Карланта, я бы хотел. - Он махнул рукой, отгоняя грустные воспоминания, и улыбнулся: - Давай, ты исполнишь что-нибудь другое. Одну из Песен Солнца, например.

- Хорошо, - девушка пожала плечами и с удовольствием принялась наигрывать вступительные строки Песни, а Кэларьян принялся разбирать свои бумаги, мурлыкая под нос. Но через несколько мгновений он вдруг остановился, прислушиваясь к странному звуку на улице. А когда Карланта, обрывая Песнь, проиграла нечто вроде извинения перед духом солнца, и в домике стало тихо, снаружи отчетливо донесся неясный гомон десятка голосов.

- Ой, - встрепенулась она, - дедушка, я уже должна быть у Старейших! - Спрятав гэрку запазуху, девушка бросилась к выходу. Голоса приближались, становясь все громче. - У нас еще поминальная трапеза, - она виновато развела руками и потянула за кольцо дверной ручки.

Два десятка недовольных глорпов, столпившихся перед домом, подняли крик, стоило ей только выйти на порог. На Карланту посыпались обвинения в неуважении к роду отца и нарушении обряда Дня Встречи; несколько голосов кричали о проклятии, другие требовали наказания, а ее мать, стоявшая у самой двери, только стыдливо опускала глаза. В потоке брани Кэларьян разобрал множество нелестных слов и в свой адрес, но предпочел сделать вид, что ничего не понял. Карланта быстро заговорила на родном языке, пробиваясь наружу, вся суть ее речи сводилась к тому, что занимая сегодня столь ответственное положение, она имеет и некоторые права.

«Молодежь», - подумал старик, вздыхая. «Как всегда думает о правах поперед обязанностей».

Все это могло продолжаться и дальше, если бы за спинами сердитых глорпов вдруг не зарыдали во весь голос двое маленьких детей, умоляя взрослых не кричать. Кэларьян сразу узнал их - это были Брен и Ларт, самые младшие братья Карланты. Мальчики крепко обняли ее за ноги, не прекращая плакать. «Хот та регдет уну», - раздался в толпе чей-то голос, - «уста младых чисты». Человек, сказавший это, сложил руки на груди и замолчал. Ученый не разглядел его лица, но был уверен, что за Карланту вступился Харан, ее старый друг. Остальные глорпы, ворча, тоже постепенно затихли и на улице, наконец, воцарилась тишина.

- Я пошла, - безмятежно сказала Карланта. Кэларьян поднял глаза к небу и снова вздохнул.

- Все обошлось! - Улыбнулась девушка. – А моя память никогда не будет зависеть от обрядов. Ты ведь сам учил. - Она взяла братьев за руки и шагнула за порог.

- Приходи завтра к обеду, я весь разбит, мне нужно отдохнуть, - бросил ей вдогонку ученый, кивая на кресло, в котором провел весь день.

- Хорошо! - Окруженная соплеменниками, Карланта пошла по узкой тропинке и, помахав ему рукой, свернула направо, к центру селения. Глорпы потянулись следом, и вскоре перед домом старика не осталось ни одного человека.