Живое вещество

(М., 1986. С. 178-182)

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

Живое и мертвое

Еще раз об определении «живого»

85. Исходя из вечности на Земле — в пределах геологического времени — организмов, а следовательно, и живой материи, необ­ходимо еще раз внимательнее остановиться на том определении живого, которое мы кладем в основу нашего изучения.

В этом определении живого вещества в области геохимических явлений нас будут интересовать главным образом три его свой­ства: масса живого вещества в целом и в ее частях, т. е. вес организмов, составляющих живую материю, характер и количе­ство химических элементов, в ее состав входящих, и свойствен­ная живой материи и ее частям энергия. […]

Есть ли какое-нибудь существенное различие между веще­ством и энергией организмов и присоединяемых нами к ним в образе живого вещества частей заведомо безжизненной материи?

При изучении геохимических процессов необходимо отделить свойства, связанные с весом и составом вещества, от проявлений энергии организма, ибо проявление энергии организма не касает­ся целого ряда химических явлений, связанных с историей хими­ческих элементов и играющих огромную роль в геохимии.

Поэтому мы можем еще более ограничить наш вопрос. Есть ли в организме в достаточном количестве специальная и мате­риальная среда — носитель жизни — или ее совсем нет, или она составляет ничтожную по весу часть организма?

Для того чтобы пояснить значение этого вопроса, удобно взять аналогию с недавно вошедшими в научное сознание представле­ниями о радиоактивности. Есть ли в организме такая среда, носитель жизни, какую мы имеем в радиоактивном теле в форме радиоактивных элементов — урана, тория, радия и т. д., от кото­рых мы не можем никакими способами отделить выявление радио­активных свойств? Очевидно, если бы так же точно связаны были с какой-нибудь материальной частью организма жизненные свойства, мы не могли бы эти материальные части живой мате­рии всегда соединять воедино с другими ее частями, заведомо этих свойств лишенными.

Вопрос в такой форме резко и определенно стал в науке срав­нительно в недавнее время. Раньше господствовали воззрения о независимости в той или иной форме явлений жизни от мате­риального субстрата. Прежние воззрения пришли в науку извне, развились на иной почве — философской и религиозной, получая временами лишь научную форму выражения. Для человека и высших животных они приняли форму «души», «душевных» яв­лений как сущности жизни, независимой от материального суб­страта. Очевидно, при таком воззрении никакой необходимости самой постановки вопроса не было бы по крайней мере для чело­века. Он решался отрицательно. Для животных и растений под­нимался другой вопрос — тот, который долго занимал философ­скую, теологическую и научную мысль, — обладают ли они «душой» или нет? И этот вопрос решался различно.

В этой форме уже давно — десятилетия — представления о жизни исчезли из научного кругозора. На их место стали другие построения. Одни, которые связывают жизнь с определенным веществом или комплексом веществ, считают ее так или иначе свойством материи. Для других представлений, вне зависимости от свойств той или иной его материальной части, организм как целое является проявлением жизни, и ни одна часть его веще­ства не обладает специальными признаками жизненности, а изъя­тая из организма и химически неизменная является идентичной по свойствам с мертвой материей.

Мы должны будем касаться здесь только вновь возникших воззрений, ибо воззрения, признающие «душу», отдельную от тела, совершенно не связывают жизнь с материальной средой организма, которая одна только изучается в геохимии. Они нахо­дятся в другой плоскости, чем изучаемые нами явления. При их наличности мы совершенно спокойно и безбоязненно могли бы соединить воедино как вещество организма, так и его остатки, имели бы и в том и в другом случае один и тот же прах.

Но при наличии в науке новых воззрений мы этого делать не можем, не выяснив вопроса о тождественности или различии мертвой материи и оживленной материи организма.

При выяснении этого вопроса мы встречаемся с трудностя­ми двоякого рода, с одной стороны — общего теоретико-познава­тельного характера, с другой стороны — с трудностями, по суще­ству связанными с характером самого явления жизненности.

86. Ибо, пытаясь различить в материальном субстрате живое от мертвого, можно поставить вопрос об этом различении двояким образом: 1) как и чем отличается живой организм от мертвого выделения земной коры и 2) есть ли в составе живого организма материя — с точки зрения массы, энергии и состава, — отличная от другой его части?

Есть два пути для ответа на эти вопросы. С одной стороны, можно подойти к их разрешению путем логическим, пытаясь дать определение жизни или жизненности живого организма. С другой стороны, возможно идти путем эмпирическим, пытаясь отделить в живом организме от живого те материальные его части, кото­рые, взятые отдельно, явно не имеют признаков живого или жизненности. Оставшийся остаток будет являться «субстратом» жизни.

Я буду идти вторым путем. Ибо первый путь не есть по суще­ству путь научного искания. Это путь философии. Ученый может идти им, и должен идти им иногда, но должен при этом всегда помнить, что он идет по пути, ему чуждому. Он должен идти всегда по нему с осторожностью, до известного предела, ибо иначе этот путь логических определений научных понятий, углубления в их содержание, уведет его далеко в сторону от обычной и родной ему стихии научных исканий [43]. […]

87. В обычной научной работе мы можем и должны пользо­ваться научными понятиями, но достаточно глубоко выявленны­ми, если только это не создает нам затруднений. В частности, таких затруднений по отношению к явлениям жизни, различению живого и мертвого, мы не встречаем или почти не встречаем.

Практически мы ошибаемся в отделении живого от мертвого в чрезвычайно исключительных и редких случаях, и обыкновен­но очень просто, быстро и неопровержимо эта ошибка исправ­ляется. Никаких неудобств отсутствие глубокого, полного опре­деления понятия живого в научной работе не вызывает. В исто­рии науки есть случаи, когда мелкие микроскопические организмы принимались за тела мертвой природы или, наоборот, процессы вроде гниения и брожения считались за чисто химиче­ские, но все это частности, не имеющие значения в общей колос­сальной массе наблюдений, где никаких затруднений различение живого и мертвого не представляет.

Понятие «живого» не создано наукой. Оно вошло в нее извне как создание здравого смысла, донаучного народного знания. Оно относится как раз к этой области мыслей, которые наука полу­чила извне, готовыми. Мы его принимаем, как мы это раньше делали со связанными с ним представлениями, как не подлежа­щую доказательству и определению аксиоматическую истину. Резкое отличие живого от мертвого является аксиомой, точно так же, как являются ею положение о существовании неразрыв­ной связи между живым и мертвым и круговорот химических элементов в живом веществе.

Различие между живым и мертвым, существование жизни яв­ляются столь же реальными явлениями в области точного зна­ния, каким является пространство, время, материя, сила и т. д. Оно столь же мало меняется в своем научном изучении при более точном и глубоком философском определении, как мало меняется в области точного знания пользование указанными понятиями в зависимости от меняющихся и колеблющихся их философских или логических определений^.