Почитание святых

Какую теплоту православному религи­озному миру придает установленное в нем почитание святых.

«Се что добро или что красно, еже жити братии вкупе». Сиротливо чувствует себя человек, которому не с кем поделиться чув­ствами и мыслями, который одинок в своей духовной жизни. Какая-то отрада испытыва­ется, когда человек окружен людьми верую­щими, как он, кланяющимися тому же Богу, полными тех же чаяний и упований...

Но отношения с живыми людьми, с ко­торыми вы даже сошлись в области выс­ших идеалов, могут быть нарушены каким- нибудь несогласием. Ведь земля не знает ни в чем совершенства. Вам нужны такие друзья, которые были бы выше и лучше вас, могли бы стать вашими руководителями и поручи­телями за вас перед Богом.

Вам нужно не только единение в вере, вам нужна опора и помощь, вам нужна такая живая Сила, к Которой вы можете воззвать во время испытаний, когда вам так тяжело, что уже и слезы не льются из глаз, когда горе, как острыми ножами, режет ваше сердце. Вам нужны тогда такие светлые существа, которые бы втайне, никем не видимые, по­дошли бы к вашему страданию и умелою, нежной, но безбоязненной рукой коснулись его, чтобы облегчить вас. Вам нужны луче­зарные, прекрасные, надежные, отзывчивые люди, к которым вам можно было бы при­ткнуться.

И всю эту жажду вашей души, которая мучит многих людей бессознательно, так что они, этой жаждой страдая, не знают даже, что она значит и чем ее удовлетворить, — эту жажду утоляет тот, кто, познав учение Церк­ви о почитании святых, живым чувством привяжется к кому-нибудь из избранных им небожителей.

Исполнение заповедей Христовых в пра­ведниках шло все растущей волной. И ту же растущую волну представляло в них испол­нение Христова завета о взаимной любви. Любовь эта жгла их сердца, превращаясь в громадное пламя, которое светило людям, грело их.

Правда, в начале своего подвига, чтобы освободиться от греха, очистить свою душу, приблизиться к Богу, они бегали от людей, но и тут они незримо помогали им своею молитвою.

Схимничество есть совершенное отверже­ние мира. А между тем это самое схимниче­ство есть неперестающая молитва за тот же мир. Один из величайших русских аскетов последнего века, киевский старец отец Пар- фений, задумался однажды над вопросом о том, что есть схимничество. И тут же полу­чил на свои мысли ответ таинственного голо­са: «Молитва за весь мир».

Когда же праведник, путем великого подвига самоочищения и молитвы, до­стигнет праведного состояния первого че­ловека и вернет себе все дары, утраченные душой человеческой через грехопадение, тогда он становится усердным служителем людей.

Подумайте: ведь для того, чтобы любить людей безграничною, милующею, горя­щею, готовою на отклик любовью, любо­вью, ничего не требующею и все дающею, надо отвергнуть себя самого, надо свое соб­ственное существо со всем себялюбием, гордостью, тщеславием, разорвать в куски, растоптать, отбросить, уничтожить вконец, чтобы на месте этого своего существа, кото­рому служат, о котором пекутся, с которым носятся обыкновенно люди, поставить свое­го ближнего.

Вокруг меня стонет горе, смотрит горящи­ми глазами нищета, идут на преступления из-за грошей создания Божии, мать торгует честью дочери, растут беспризорные дети, обреченные на звериный образ жизни, а я бок о бок со всеми этими ужасами живу спо­койною и сытою жизнью, намеренно закрыв на все это глаза, зажав себе уши от несущих­ся ко мне со всех сторон стонов невыносимо­го людского несчастья.

Отчего это происходит?

Да оттого, что любовь к себе и к слишком ограниченному кругу ближайших к себе из­бранных людей тушит в человеке истинную горячую любовь к ближнему.

Я должен сам страдать для того, чтобы понять страдающих. Я должен сам перене­сти одиночество, чтобы уловить полный от­чаяния взгляд одинокого человека, который на это свое одиночество уже и жаловаться перестал, покорно неся свой крест. Я должен сам испытать и холод, и голод, и жажду, и всякое лишение для того, чтобы понять, как ужасно все это переносить другому челове­ку. Я должен сам быть всеми оставленным, чтобы понять, что значит жить в общем пре­небрежении, не имея никого, кто бы вам со­чувствовал, о вас думал, о вас заботился, на вас радовался.

Мир святых — это мир людей величайше­го христианского благородства, понявших во всем его объеме христианский подвиг. Святые — это люди, которые довели в себе исполнение христианских заповедей до по­следних их выводов. Это люди, которые на деле во всей точности, во всех подробностях исполнили то, чему учил Христос, угадав и усвоив себе высшую совестливость, мешаю­щую человеку наслаждаться чем-нибудь та­ким, чего нет у другого человека, которого он признает своим братом.

У меня дворец, у меня сказочная роскошь, у меня возможность исполнять всякую мою прихоть, как только я такую прихоть приду­маю; другой — без пристанища, без одежды, без насущного хлеба... Могу ли я быть спо­койным? Меня будет грызть совесть, пока я не уравняю нашего положения. Дать всем бедствующим то, что у меня есть, — на это не хватит никаких американских миллиар­дов. Средство одно — стать самому в состоя­ние тех же лишений, той же ограниченной жизни.

И вот почему мы видим, что святые с какой-то изощренностью отказываются от всех земных преимуществ и, раздав все свое имущество бедным, этим не ограничивают­ся, а еще начинают работать для них. Для истинного христианина есть какая-то отрада в том, чтобы делить со Христом Его уничи­женное положение на земле.

Преподобная Евфросиния, княжна По­лоцкая, живя в затворе на полатях Спас­ского храма Полоцкой обители, занима­лась дорого тогда оплачиваемым трудом переписки священных книг и посылала их епископу. Он их должен был продавать и вырученные деньги распределять между бедными.

«Христос в терниях; неужели же я, увен­чанный розами, пойду по пути, осыпанному цветами? Христос с прободенными рука­ми; неужели же я буду тешить и ублажать мое тело? Христу негде главы преклонить; неужели же я буду жить во дворцах? Христа гнало высшее сословие его современников; неужели же мне искать видного положения в высших кругах? Христу помогали в нуждах Его внимавшие Ему люди; неужели же мне жить ни от кого не зависимым человеком, ве­личаясь этою самостоятельностью и ни в чем себя не ограничивая?»

Преподобный Никола Святоша, сын Чер­ниговского князя, первый из русских князей принял иночество. Он добровольно прохо­дил разные послушания в Печерской оби­тели: три года работал на братию в повар­не, сам рубил дрова, носил из реки воду на плечах своих и приготовлял братскую пищу.

Потом он служил привратником монастыр­ским, как сторож, не отходя никуда, а для от­дыха садился на куче сора. После этого стал прислуживать на трапезе. Когда родствен­ники его, чрез близкого князю врача, угова­ривали его не срамить их такою жизнью, он отвечал:

— Если никто из князей не поступал так прежде меня, то пусть я буду вождем в этом деле. И кто захочет, пойдет по следам моим. Благодарю Бога моего, что Он освободил меня от работы мирской и сотворил слугою Своим блаженным черноризцем.

Вот высокая жажда принизить себя для Бога, стать равным последнему по мирскому положению человеку, сбросить все земные отличия перед святынею Христова Креста, видеть в жизни одного своего Учителя — и «Того распята»... Как утончается дух в таких подвигах, как растворяется широко сердце, как обостряется понимание чужой жизни, чужого страдания!

Чутким слухом, прозорливым умом пра­ведники при жизни видят не только лиц, не­посредственно приходящих к ним, но видят страдания и вдалеке таких людей, которые у них никогда не были, о которых они не мог­ли слышать.

В последние годы жизни великого Оптин­ского старца Амвросия привезли к нему рас­слабленного крестьянина Гаврюшу, который ползал по земле. Отец Амвросий явился ему в той деревне, где он жил, и призвал его к себе.

Непостижима и изумительна эта забота живых праведников о таких людях, которые о них еще ничего не слыхали: точно в поис­ках подвига любви, покровительства и сочув­ствия, беспокойный святым волнением дух их бродит по земле, выискивая себе пищу для своего «распространившегося» для лю­дей сердца.

И Господь открывает им людей, которые будут нуждаться в их помощи, и светлый дух их вьется над этими людьми, как ор­лица, крыльями своими готовая защитить птенцов. Чудные и таинственные горизонты открывают такие события, как то, о котором сейчас будет рассказано и которое соверши­лось над госпожой Еропкиной. Барышня- сиротка из богатой помещичьей семьи по окончании института поселилась у своего дяди и вскоре была помолвлена с молодым человеком Еропкиным по взаимной люб­ви. Как-то незадолго до свадьбы, она весело провела вечер в разговоре со своими двумя двоюродными сестрами о предстоящем ей счастье и отошла ко сну. Не успела еще она окончательно забыться, как услышала, что в комнату кто-то вошел. Это был ее дядя с каким-то старым монахом. Явление было так осязательно, что она из девичьей стыд­ливости поспешила натянуть на голову оде­яло. Монах подошел к ней и произнес над нею слова:

— Бедная! Из сиротства да во вдовство: ведь это хуже, чем из огня да в полымя!

Через несколько секунд вошедших в ком­нату не стало. Потрясенная этим явлением, невеста разбудила спавших с ней в одной комнате двоюродных сестер и все им рас­сказала. Несколько дней она была вне себя от тревоги и тоски, но молодость и надежда на счастье взяли свое, и вскоре пышно была сыграна ее свадьба.

Через несколько месяцев после свадьбы молодой муж заболел скоротечной чахот­кой. Не смея волновать его, жена не пред­ложила ему пред концом церковного напут­ствия, и он умер неисповеданный и неприобщенный.

Горе молодой женщины, попавшей, как говорил неизвестный старец, «из сиротства во вдовство», было безгранично. Особенно угнетала ее мысль о том, что муж ее отошел без напутствия Таинствами. Она опасалась, что это повлияет на его загробную судьбу. От тоски и отчаяния она готова была поку­ситься на самоубийство, так что родные без­остановочно следили за ней.

В эту самую пору тяжелого для всей семьи испытания дядя ее услыхал рассказы о стар­це Серафиме Саровском, который доживал последние годы своей жизни. Эти рассказы были так необыкновенны, что дядя, несмо­тря на близкую весеннюю распутицу, немед­ленно собрался в дальний путь за несколько сотен верст и повез племянницу к отцу Се­рафиму.

Громадная толпа народа волновалась между Саровским собором — одноэтажным корпусом, где была келья старца, когда пут­ники, прибыв в Саров, вошли в монастырь. Подхваченная народной волной, госпожа Еропкина была втиснута в сени перед ке­льей, где отец Серафим благословлял на­род. И прежде чем она успела взглянуть на старца, она, никем здесь не знаемая, услы­шала над собой голос: «Приобщается раба Божия Анна благодатию Христовой». И чья- то рука потянула ее в келью. Голос этот был знакомый. Она слышала его в каких-то чрез­вычайных обстоятельствах. Когда же она подняла глаза на стоявшего перед ней че­ловека, она в облике отца Серафима узнала того старца, который тогда, незадолго до ее свадьбы, приходил к ней с печальным пред­сказанием.

Прежде чем она успела поведать отцу Се­рафиму свое горе, он заговорил с ней обо всем ее пережитом, как о чем-то ему близ­ко известном, и стал ее успокаивать насчет ее терзаний, что муж отошел ненапуствованным; объяснил, что часто добрым людям Господь пред смертью посылает со Святыми Дарами невидимого Ангела. Старец препо­дал ей разные советы, как молиться о муже, совершенно успокоил ее и приказал весной приехать к себе опять.

А как объяснить такие события? Один ге­нерал пришел к тому же старцу Серафиму и благодарил его за его молитвы.

— Вашими молитвами, — рассказывал он, — я спасся во время Турецкой кампа­нии. Окруженный многими полками не­приятелей, я остался сам с одним только полком и видел, что мне нельзя ни укре­питься, ни двинуться как-нибудь, ни взад ни вперед. Не было никакой надежды на спасе­ние. Я только твердил постоянно: «Господи, помилуй молитвами старца Серафима», ел сухари, данные мне вами в благословение, пил воду, и Бог сохранил меня от врагов не­вредимым.

В эти минуты крайней опасности смятен­ная страхом смертным душа человека из это­го ада кипучей битвы рвалась за помощью к дальнему старцу, и, как удары электриче­ской искры, прозорливый дух великого Се­рафима почувствовал эту безглагольную из дальней враждебной страны мольбу поги­бавшего человека, возопил к Богу, и Бог по молитвам угодника Своего послал в охрану ему легионы Ангелов Своих.

Советами, охраной, мыслями, предупре­ждениями своими святые при жизни широ­ко служат людям. И как нежно и заботливо служение их!..

Укоряли и смеялись над одной крестьян­кой, которая при народе, ожидавшем благо­словения Оптинского старца Амвросия, ста­ла кричать ему:

— Батюшка, у меня индюшки все мрут. Помоги, чтобы не умерли.

И старец дал ей свой совет. Он понимал, что для нее вопрос о жизни индюшат так же важен, как для крупного мирового купца ва­жен приход в безопасности идущих из дру­гой части света кораблей.

Прибежал однажды в Саровскую пустынь крестьянин с признаками сильнейшего вол­нения и спрашивал у всякого попадавшего ему навстречу инока:

— Батюшка, ты, что ли, отец Серафим?

Когда ему указали старца, он упал ему в ноги и закричал:

— Батюшка, у меня лошадь украли. Не знаю, как теперь буду семью кормить. Я без нее стал нищим. А ты, говорят, угадыва­ешь.

Старец ласково прижал к груди его голо­ву и сказал:

— Огради себя молчанием. Иди в село (старец назвал то село). Как станешь подхо­дить к нему, свороти с дороги вправо и прой­ди задами четыре дома. Там ты увидишь ка­литочку, войти в нее, отвяжи свою лошадь от колоды и выведи молча.

Лошадь была найдена.

Пришел другой молодой крестьянин с уздой в руках, плакавший о пропаже лоша­дей, и поговорил со старцем. Через несколь­ко времени монах, знавший о его горе, спро­сил, отыскал ли он лошадей.

— Как же, отыскал! Отец Серафим сказал мне, чтобы я шел на торг и что я там увижу их. Я и вышел, и как раз увидал, и взял к себе своих лошадок.

Дивно общение святых между собою. Так, архиепископ Воронежский Антоний в день кончины старца Серафима в далеком Сарове при отсутствии тогда телеграфов и медлен­ной почтовой гоньбе, стал служить по нем панихиду.

Затворник Задонский Георгий рассказы­вал, что одно время смущался помыслами, не перейти ли ему из Задонского монасты­ря в другой. Этот помысел он никому не от­крывал. Однажды пришел к нему странник и сказал:

— Отец Серафим приказал тебе сказать — стыдно, столько лет сидевши в затворе, по­беждаться вражескими помыслами, чтобы оставить это место. Никуда не ходи.

В ту ночь, когда душа старца Серафима была освобождена от уз тела, один из рус­ских подвижников, игумен строгой Глинской пустыни Курской епархии Филарет, выходя с братиею своею из церкви от заутрени, ука­зал сияние на небе и промолвил:

— Вот в каком торжестве возносятся к небу души праведников. Ныне преставился Богу Саровский старец Серафим.

Да, для воздействия праведников на души человеческие упраздняются все зем­ные ограничения пространства, времени. И если на земле живой человек, хотя бы и праведный, может в известные минуты го­ворить и быть поглощенным только одним существом: в небесную пору своего бытия он как бы раздробляется и в одно мгновение входит в общение, невидимо советует, осте­регает, помогает, спасает, вразумляет мно­жество людей.

Ведь в вечной жизни происходит полней­шее развитие человеческой души, расцвета­ют все свойства, которые в земном человеке проявляются часто лишь легкими очерта­ниями, лишь намеками. И та заботливость, то нежное участие к людям, которое замеча­лось в праведниках в земную пору их суще­ствования, тут, естественно, принимает еще большие размеры.

О той греющей любви, которая пламене­ет в праведниках, которая как бы теснит их сердце, ища выхода наружу в соответствую­щих действиях, расскажет следующая сцена из жизни того же великого Серафима, кото­рый является неусыпаемой сокровищницей всяческих добродетелей, величайших черт человеческого характера. Эта сцена переда­на в воспоминаниях одной старушкой, гос­пожой Аксаковой, которая в раннем детстве была с родными в Сарове и пред церковным прославлением старца Серафима в живых, увлекательных словах изобразила эту дав­нюю встречу.

Несколько семей из высшего нижегород­ского круга отправились в Саров, чтобы по­видать старца Серафима. Им сказали, что отец Серафим скрывается в лесу. В пустыньке его они не нашли. И кто-то из монахов посоветовал им послать на розыски старца детей. Старец так их любил, что непременно бы вышел к ним из своей засады.

С шумными криками радости дети об­наружили лесное убежище старца. И отец Серафим действительно быстро пошел к ним навстречу, и скоро на лесной полянке стоял он, окруженный детьми. С растроган­ным взором он поочередно брал их к себе и прижимал к своей груди, умиленно шепча: «Сокровища мои, сокровища...» Было что-то особое в этом пустыннике, превзошедшем суровою жизнью своею великих египетских отцов, который с любовью и благословением прижимал к себе детей, эту будущую юную Россию.

Я застал еще в живых в Дивеевской оби­тели одну древнюю инокиню, которая в раннем детстве приходила со своими одно­сельчанами в Сэров. Отец Серафим стоял на лесном пригорке, когда они завидели его. Ра­достно замахав им руками, он стал кричать им: «Грядите, грядите, грядите ко мне» — и, наконец, словно не выдержав напор усердия своего и любви к этим шедшим к нему лю­дям, он сам побежал к ним навстречу.

Так вот теперь, лежа мощами своими в раке, среди собора, в неугасимых огнях, зажженных усердной рукой, неужели не встречает он, как встарь, приходящих к нему за тысячи верст из шумной столицы, из тихих деревень богомольцев, не бежит к ним навстречу с ободряющим зовом: «Гря­дите ко мне, грядите», не берет ли на свои руки, чтобы прижать к своей груди, при­водимых к раке его невинных детей, шепча им, как шептал тогда давно отошедшему теперь поколению: «Сокровища мои, со­кровища...»

Тот, кто вступил в общение с этим изуми­тельным святым, тот должен был чувство­вать не раз в своей жизни присутствие и дей­ствие его над собой. Как птица, охраняющая гнездо своих птенцов, он вьется над теми, кто доверился ему раз навсегда в своей жизни, призвал его на помощь, кто постоянно пом­нит о нем.

Овевая необыкновенною сладостью жи­вое общение с собой, он в трогательных вы­ражениях не раз высказывал, как крепка и надежна его защита. Кто-то сильно плакал и скорбел в одном испытании, сомневаясь к тому же в своем спасении. А он подошел и сказал:

— Не плачь, моя радость. Все те спасутся, кто призывает меня.

Тих, благодатен, ласков подход его к душе человеческой. В последние дни свои он гово­рил своим детям:

— Когда меня не станет, вы ко мне на гробик-то приходите! Как вам время, вы и идите, чем чаще, тем лучше! Если что есть у вас на душе, что бы ни случилось с вами, о чем бы ни скорбели, придите ко мне, да все, все, с собою-то и принесите на мой гробик. Припав к земле, как живому все и расскажи­те. И услышу я вас — и вся скорбь ваша от­летит и пройдет. Как вы с живым всегда го­ворили, так и тут! Для вас я живой есть, буду и вовеки.

А часто, когда люди в горе не успели по­звать его, он приходит первый.

Одна купчиха видит во сне старца, кото­рый говорит ей: «Эту ночь воры подломили у тебя лавку, но я взял метлу и стал мести. Они и ушли». Действительно, запоры у лавки оказались подломанными, но воры, испуган­ные появлением старца в образе метельщи­ка, убежали, ничем не воспользовавшись.

Богатая женщина далеко от Сарова стра­дает, задыхается от нарыва в горле. Голос пропал, вода проходила только каплями. Однажды ночью она сидела в постели, обло­женная подушками; служившие ей уснули. В комнате светила лампа и лампада у икон. Вдруг неожиданно вошел старец с откры­той головой, в белом балахончике, с медным крестом на груди. Он благословил больную и сказал ей: «Простая и добросердечная!» — и вышел. В ту же минуту больная громко вос­кликнула: «Старец Божий, скажи еще что- нибудь!» Этот голос разбудил ее прислугу, и та спрашивала ее, с кем она говорила.

По выздоровлении ей принесли изобра­жение отца Серафима, и в нем она узнала своего исцелителя, а в Сарове ее поразило, что и одеяние его было то же, в каком старец являлся ей.

В 1865 году в доме г-жи Бар... пред Рож­деством раздавали по обычаю пособия нуж­дающимся.

Вошел отдельно старичок, седой, согбен­ный, и, помолясь, говорит: «Мир дому сему и благословение». Раздатчица спросила его:

— Ты за подаянием?

— Нет, не за тем.

— Что ж тебе? Бери, если надо.

— Нет, мне ничего не надо, а только ви­деть вашу хозяйку и сказать ей два слова.

— Хозяйки нет дома. Что передать — ска­жи нам.

— Нет, мне надо самому.

Одна из прислуги шепнула другой:

— Что ему тут? Пусть идет — может, бро­дяга какой.

Старичок сказал:

— Когда будет хозяйка, я зайду, я скоро зайду. — И вышел.

Раздатчица видела плохую обувь старичка и раскаялась, на нее напало какое-то смущение. Она выбежала на крыльцо, но и там, и даль­ше никого не было; он точно исчез. От хозяйки это скрыли, а подозрительной слуге во сне кто- то сказал: «Ты напрасно говорила. У вас был не бродяга, а великий старец Божий...»

На следующее утро г-же Бар... по почте пришла посылка. Это оказалось изображе­ние чтимого в доме старца отца Серафима, кормящего медведя.

Велико было изумление всех, когда те, кто говорили со старичком бедным, узнали его в изображении отца Серафима.

Купец-богомолец с приказчиком, несмот­ря на уговоры дивеевских сестер, выехали из Дивеева, не переночевав, и попали в страш­ный буран. След совершенно потеряли, ло­шади стали, и ямщик объявил, что не знает, куда ехать и окончательно замерзает. Ждали смерти.

— Эх, братцы, — одумался вдруг купец, — и мы-то хороши! Были мы на поклонении отцу Серафиму, а его помощи и не попро­сим. Давайте попросим его.

И все трое из последних сил стали на ко­лени и начали призывать помощь старца Се­рафима. Еще не кончена была молитва, как вдруг, слышат они, кто-то возле них шаркает по снегу и говорит: «Эй, вы, что это где за­сели? Ну-ка вот ступайте за нами, мы вас вы­ведем на дорогу!..» И видят — мимо них ста­ричок и старушка везут салазки, оставляя по себе глубокий след. Они выехали по следу, слышат все пред собою голоса: «Сюда, сюда, за нами». А как ни пускают свою тройку, все салазок догнать не могут. По дороге упали в какой-то овраг и думают: беда. А голоса все кричат: «Не бойтесь, не бойтесь ничего, сту­пайте за ними».

Из оврага выбрались, опять поехали по следу, пока не показались огни, и тут и салаз­ки, и след, и старик со старушкой пропали. Это старец Серафим с дивеевской первона­чальницей Агафией Семеновной Мелыуновой вызволили их из беды.

Замечательно это общение святых, когда они являются вдвоем людям на помощь.

Кто лучше, как святой, может оценить и понять святого? Старец Серафим при жизни видал матушку Агафью Семеновну Мельгунову, дивеевскую первоначальницу.

Вероятно, нередко приезжала она в Саров, но он уклонялся от людей, будучи при ее жизни послушником и молодым иеродиа­коном. Он присутствовал при ее соборова­нии, когда она просила игумена Саровского не оставить после ее смерти несколько бла­гочестивых женщин, которых она приютила у себя в доме и которые составили первона­чальное зерно будущей великой Дивеевской обители.

Отец Пахомий обещал и промолвил:

— А после меня попечется вот о них отец Серафим.

Уехав тогда из Дивеева, саровцы вернулись к похоронам матушки Александры. Отец Серафим не остался даже на поминовенной трапезе и, несмотря на проливной дождь, пошел пешком обратно в Сэров. Больше он в Дивееве и не бывал. Но душа его была полна восторгом пред памятью матушки Алексан­дры, которая из богатых помещиц стала как бы слугой крестьянства, работала, как «раб купленный», а все свое богатство употребила на возведение новых и возобновление старых церквей.

На своем своеобразном языке он говари­вал дивеевским насельницам: «Великая жена зачинала ваше место. Я и поднесь ея стопоч­ки лобызаю».

В одном из явлений своих старец сказал одной больной:

— Тебя Агафья жалеет.

Господь дал великое обетование: «Где двое или трое собраны во имя Мое, там Я посре­ди них». А какая это несокрушимая сила, когда при каком-нибудь деле на пользу зем­ных людей согласно молятся в небе несколь­ко праведников!

Старец Серафим со своей сильной ду­шой, восхищавшейся всем прекрасным, лю­бил с восторгом говорить о великих людях Церкви, о таких деятелях, как Афанасий Александрийский, который один отстоял истину Православия против ереси Ария и ублажал великих подвижников веры и бла­гочестия.

Не тот же ли восторг пред святыми видим и в подвижнике последнего нашего време­ни, отце Иоанне Кронштадтском? Еще бу­дучи молодым студентом Петербургской ду­ховной академии, он, сидя над творениями Иоанна Златоуста, переживал такие востор­ги, что в восхищении его страницами начи­нал от радости плескать руками.

Как много надо ухаживать за людьми, чтобы быть с ними в добрых сношениях, и как, наоборот, святые откликаются нам, как только мы их призовем. Однако и святым утешительно, когда люди проявляют вер­ность к их памяти на всем протяжении своей жизни. И неправильно поступают те почи­татели святых, которые недостаточно доро­жат видимыми знаками заботы о себе этих праведников.

Одному человеку, который неожиданно получил образ старца Серафима, очевидно, посланный этому лицу самим старцем, и ко­торый затем легко расстался с этим образом по чьей-то просьбе, старец явился с ласко­вым укором.

Если наши внешние нужды заботят со­бою святых, то заботы их усугубляются, ког­да дело идет о значительнейших минутах нашего существования, о переходе в веч­ность.

Вот в Малой Азии, в ссылке за свою прав­ду, влекомый по каменистым дорогам, под жгучим солнцем или на холодном ветру, дивный Иоанн Златоуст приближается к концу своего подвига. Являются ему апо­столы Петр и Иоанн, которые были к нему посланы во время его молодости, когда он подвижничал в Антиохийском монас­тыре.

— Радуйся, добрый пастырь словесных овец Христовых, крепкий страстотерпец, — говорят они, — мы посланы к тебе общим Владыкой нашим Иисусом Христом, что­бы помочь тебе и утешить тебя в трудах и скорбях, которые ты понес за чистоту своей души. Ибо ты, подражая Иоанну Крестите­лю, обличил беззаконствующих царей. Му­жайся и крепись. Тебе уготовано воздаяние в Царствии Небесном. Мы благовестим тебе великую радость: по прошествии немногих дней ты отойдешь к Господу Богу Твоему и будешь вечно блаженствовать с нами в Цар­ствии Небесном.

После этих торжественных слов апосто­лы подали святителю-исповеднику что-то съедобное и сказали:

— Возьми и съешь, дабы тебе после сего не требовать другой пищи в сей жизни. Этого будет довольно для тебя до того вре­мени, когда ты предашь свою душу в руки Божии.

Накануне смерти Иоанна привели в Команы, где была церковь Святого великомученика Василиска, епископа Команского, по­страдавшего в Никомидии при царе Максимиане. Был канун дня Воздвижения Креста Господня. Ночью Иоанну явился священномученик Василиск и сказал:

— Мужайся, брат Иоанн, ибо завтра мы будем вместе.

Таким образом, от рождения до могилы мы можем находиться под благодатным воз­действием святых.

Как мы видели, святые очень часто сами идут к нам на помощь. Праведники, жи­вые или отошедшие в небо, призывают нас к себе, открываясь людям в сновидениях, обещая им помощь. Но Бог дал людям сво­бодную волю, предоставил на выбор: жить среди грешных людей или искать общества праведников.

«С кем поведешься, от того наберешь­ся», — говорит пословица. «С преподобным преподобен будеши, с нечестивым развратишися». И духовная жизнь человека идет чрезвычайно успешно тогда, когда он из­берет себе в небе какого-нибудь заступника или руководителя, постоянно о нем думает, постоянно к нему обращается.

Как в жизни сходятся люди, имеющие между собой много точек соприкосновения, так и в небе мы можем выбирать святых, ду­ховный облик которых нас особенно к себе привлекает. Человек аскетического склада выберет себе покровителями великих аске­тов, постников, молчальников, суровых ино­ков, убегавших людей.

А люди живые, общительные и порыви­стые, люди, ждущие ласки и жаждущие постоянно видеть проявления участия со сто­роны тех, к кому они привязались, не найдут себе лучших небесных друзей и покровите­лей, как всемирный чудотворец Николай, или наш тихий, отзывчивый праведник Сергий, игумен Радонежский, или скорый утешитель, Саровский Серафим преподоб­ный. Ведь то самое, что святитель Николай Чудотворец чтим всей вселенной, призыва­ем не только даже теми христианскими ве­роисповеданиями, которые отметают культ святых, как лютеране, но и язычествующими инородцами и магометанами, — показыва­ет, насколько он близок всем нуждающимся в помощи, насколько осязательна и скора эта помощь, насколько он жив для людей и общедоступен.

Это какой-то виртуоз добра и сострада­ния: лучезарные, столь понятные дела его любви так отрадны и поучительны.

Он является таким высоким примером святости и помощи, что, разбираясь в вопро­се о святости, нельзя не остановиться на его служении людям.

Получив наследство после смерти родите­лей, Николай, бывший тогда священником, стал раздавать его нуждающимся.

Жил в городе один человек, который по­сле большого богатства впал в крайнюю ни­щету и решил воспользоваться честью трех своих красавиц-дочерей для своего обогаще­ния. Николай узнал об этом и решил спасти несчастных. Три раза по ночам он подкра­дывался к лачуге, в которой ютился бывший богач, бросая всякий раз по мешку с золотом на приданое каждой из дочерей. Только на третью ночь облагодетельствованная им се­мья успела обнаружить Николая, и он взял с них клятву, что они о его жизни никому ничего не откроют. Все три дочери были вы­даны замуж.

Во дни его епископства были в Мирах невинно осуждены на казнь три граждани­на. Святитель в это время объезжал епар­хию. К нему был снаряжен гонец с вестью: «Весь город плачет и сетует; если бы ты был с нами, то правитель не осмелился бы решиться на это беззаконие». Святи­тель немедленно вернулся в Миры и, уже подъезжая к городу, узнал, что осужден­ных повели на казнь. Когда он явился на площадь, первый из осужденных уже ждал смертельного удара, и палач уже вынул из ножен меч.

Народ радостно встрепенулся при виде знакомого образа, внушавшего всем отраду и надежду. Крик освобождения пронесся по площади, и палач не посмел размахнуться мечом, чтобы нанести удар. Быстро, среди расступившегося народа, святитель подбе­жал к плахе, вырвал меч из рук палача, бро­сил его на землю и развязал осужденного. По громадному уважению, которым пользо­вался в городе святитель Николай, никто не осмелился ему препятствовать.

Свидетелями этого поступка святителя были три царских воеводы из Царьграда. Вскоре по возвращении в столицу они были оклеветаны. Их противники успели выну­дить у царя указ о их казни. В ту ночь перед казнью, мучимые предсмертным томлением в темнице, они вспомнили, как на их глазах святитель Николай избавил от смерти трех мужей, и с тою силою молитвы, которая до­ходит до Бога, для которой нет расстояния, они взмолились дивному святителю о по­мощи.

В ту же ночь спавшему царю предстал свя­титель Николай и властно произнес: «Встань скорей, разреши заключенных в темнице воевод, они оклеветаны и страдают невин­но». Объяснив царю все дело, святитель при­бавил: «Если ты не исполнишь мое слово, то я воздвигну страшный мятеж и ты погиб­нешь несчастною смертью».

— Кто ты, зачем пришел ко мне, почему угрожаешь нашей державе? — спросил царь.

— Мое имя Николай. Я архиерей Мирликийской митрополии.

Святитель явился в ту же ночь главному противнику воевод, и они с царем переска­зали друг другу свои сновидения.

Воеводы были вызваны к царю, уверили его в своей невиновности и в это время уви­дели сидящим рядом с царем святителя. Царь вручил воеводам золотое Евангелие, золотое кадило, усыпанное драгоценными каменьями, два светильника и приказал им свезти все это святителю в Миры.

Это двойное избавление от казни людей вспоминается в церковной песне святителю, в словах: «положил еси душу твою о людях твоих и спасл еси неповинныя от смерти».

Святитель Николай считается покрови­телем в море плавающих. В великолепной базилике, где почивают мироточивые мощи святителя, в итальянском городе Бари, на берегу Адриатического моря, пишущему эти строки пришлось видеть скромную гравюру в простой рамке, на которой изо­бражен несколько десятков лет тому назад спасенный святителем от бури итальянский корабль.

Еще будучи в священническом сане, он, увлекаемый святою мечтою, плыл мимо бе­регов Египта, направляясь к Александрии, чтобы оттуда проследовать в Палестину. Поднялась страшная буря; все ждали смер­ти. Святой Николай помолился, и внезапно море успокоилось. В это же плавание один из корабельщиков оборвался с мачты и убился до смерти. И святой Николай сейчас же вос­кресил его своею молитвою.

Он также являлся людям, погибавшим в море. Однажды путники, плывшие из Егип­та в Ликийскую страну, были застигнуты страшной бурей; судно бросало, рвало ве­тром, корабль весь скрипел от хлещущих волн. Люди прощались с жизнью. Никто из них никогда не видал святителя Николая, но все слыхали о том, как скор он на помощь просящим его. И воззвали они к нему, как к последнему убежищу. Он откликнулся. Свя­титель вошел на корабль и сказал:

— Вы взывали ко мне. Я пришел вам по­мочь, не бойтесь.

Он взял рукой за кормило и стал направ­лять корабль. И как в ту заветную евангель­скую ночь Христос запретил буре бить ладью его апостолов — так и тут святитель велел буре перестать. И легла на море тишина.

Так еще при жизни люди, не видавшие никогда его, призывали его в своих бедах, и

благодать, жившая в этом дивном христиа­нине, покоряла людей, которые подходили к нему.

Какие-то светлые лучи исходили от него. И люди, страдавшие страстями или скорбью душевной, находили невыразимое облегче­ние, как только взглядывали на святителя. Не одни его современники но и в средние века люди, богатые религиозным воодушев­лением, прославляют его.

Среди непросвещенных язычников и ино­родцев нашего сурового Севера вы встретите горячих почитателей святителя Николая. Он является им на помощь в нуждах и опасно­стях их сложной жизни: выводит на дорогу гибнущих от бурана; выводит, как крепкий кормчий, из бурь, когда ладьи их попадают под власть рассвирепевшей стихии. Помня милосердие и помощь своего помощника, они приходят в русские города и, с умилени­ем найдя икону святителя, признают в ней являющегося им чудотворца, ставят перед его иконой свечи, слезно молятся, кладут перед ним в виде дара добытые ими на охоте меха.

Столь же поразительны дела любви и милосердия, сотворенные в неисчислимом множестве святителем по прославлении его.

В нынешней Сирии жил благочестивый человек Агрик, который, почитая память святителя Николая, ежегодно в день его па­мяти ходил на богомолье в его храм и затем устраивал трапезы для бедных. Однажды шестнадцатилетнего сына Агрика, Василия, который накануне праздника святителя Ни­колая пошел в его церковь, взяли в плен ара­бы с острова Крита. Там он был сделан ви­ночерпием князя Амиры. Три года скорбел отец об утрате сына. Когда настал день памя­ти святителя, Агрик сказал жене:

— Мы совсем забыли великого чудотворца и благодетеля нашего. Завтра день его памя­ти, принесем ему в дар елей, свечи и фими­ам. Помолимся ему; быть может, он вернет нам сына или укажет, где он.

Побывав в церкви, они поставили трапезу для бедных. Во время трапезы вдруг у дво­ра залаяли собаки. Высланные посмотреть люди ничего не нашли, а лай все усиливал­ся. Агрик вышел сам и увидел пред собой юношу, одетого по-арабски, с сосудом вина в руках. Василий служил у стола сарацинского князя и наливал ему вино, как его подхватил вихрь и поставил пред отцом.

А вот событие, в котором выяснились та­кая предупредительность, забота, ласка, по­кровительство святителя своему чтителю.

Царьградский ремесленник Николай по­сле долгой трудовой жизни в старости впал в нищету. Когда настал праздник святите­ля Николая, он мучился тем, что нечем ему ознаменовать этот праздник, и, посоветовав­шись с женой, решил продать последнее, что у них оставалось, ковер. С этим ковром он пошел на торг. По дороге попался ему на­встречу благолепный старец и купил ковер за шесть золотых.

Как оказалось потом, этого старца видел только сам ремесленник, и прохожие удив­лялись, что он говорит с кем-то невидимым. Этот старец пришел к жене ремесленника, принес ей ковер, говоря, что муж велел ему этот ковер к ней доставить. Когда вернулся муж, жена стала упрекать его, что он не ис­полнил своего намерения. Муж же показы­вал оставшиеся деньги и закупленные им съестные припасы: вино, просфоры и свечи. Весть о чуде распространилась по городу, и патриарх приказал содержать до конца их дней ремесленника с его женой на доходы Софийского собора.

От ранних лет христианства своего рус­ский народ прилепился душой к великому милостивцу и помощнику своему, святите­лю Николаю. Нет почти города, где не был бы ему создан храм; нет, положительно, ни одного храма, где бы не было его иконы. Иностранцы, посещавшие Древнюю Русь, свидетельствуют о таком усиленном по­читании святителя Николая, что он пред­ставляется им особым, русским Богом. Святитель послал русскому народу множе­ство икон своих, которым дал чудотворную силу.

В Софийском соборе в Киеве стоит чудо­творный образ «Никола Мокрый». В XI веке одна богатая киевлянка, плывя с мужем и младенцем-сыном в лодке по Днепру, уро­нила сына в воду. Родители с плачем звали на помощь святителя. Перед заутреней на следующее утро, отпирая двери Софийского собора, пономари услыхали плач младенца и нашли ребенка, лежавшего мокрым пред иконою святителя.

Когда великий князь Димитрий Иоан­нович Донской выступил из Москвы на ре­шительный бой с Мамаем, в двенадцати верстах от Москвы князю на дереве явилась икона святителя, ободрившая и поднявшая его дух. Она «угрела», то есть обрадовала, сердце князя, почему и основанный на ме­сте явления монастырь назван «Никола на Угреше».

Увидеть человеческое горе, услыхать на­правленный к нему стон для святителя Ни­колая значит и помочь человеку. Его можно назвать каким-то неустанным, полным свя­того беспокойства чудотворцем — «Помо­гай, бросайся».

Ходит рассказ, что в одном из русских при­ходов к образу святителя Николая во время всенощной подошел пожилой крестьянин и стал просить святителя послать ему немед­ленно пятьдесят рублей. Многие слышали эту молитву. Услыхал о ней и молодой мест­ный диакон. У него как раз были в кошель­ке пятьдесят рублей. Чтобы подшутить над бесхитростной верой этого человека, диакон, когда крестьянин поклонился лбом в землю, подбросил незаметно пред ним на пол эти деньги. В великой радости крестьянин поло­жил их себе в карман, не раздумывая, откуда они взялись.

Диакон стал требовать свои деньги обрат­но, а крестьянин не отдавал, повторяя:

— Я не знаю, кто их положил. Я просил у святителя денег. Он их мне послал. Я тебе не отдам.

Священник приказал диакону оставить крестьянину эти деньги.

Есть другой рассказ, не менее замечатель­ный. Одна бедная дворянка, старая девушка из Петербурга, получила в распоряжение свое на племянника своего несколько тысяч рублей, которые постепенно на него израс­ходовала. Настал день, когда опека потребо­вала от нее возвращения этих денег. У ста­рушки не было никаких средств их вернуть. Единственное, что могла она делать, со сле­зами взывать о помощи к святителю Нико­лаю.

Накануне дня, назначенного для возврата денег, она слезно молилась пред образом свя­тителя в Почтамтской церкви и тут же встре­тила дальнего своего родственника, которого давно не видала. Он был человек весьма со­стоятельный, но отличался чрезвычайною скупостью. Заметив ее расстроенный вид, этот человек пригласил ее с собою, привез в своем экипаже к себе домой и стал заботли­во расспрашивать о причине скорби.

Когда она ему все откровенно рассказала, он объявил, что как раз имеет в своем столе нужную ей сумму, которую на другой день собирался внести в опекунский совет. Эти деньги он предложил ей. Он рассказывал потом, что какая-то необъяснимая сила за­ставила его, при всей его скупости, решиться на этот совершенно необычный для него по­ступок.

Люди не приходят два или три раза туда, где им раньше было отказано. Напряженная вера в святителя Николая всего мира — хри­стианского, магометанского и язычествующего — показывает неистощимость и силу его добрых дел на пользу страждущего чело­вечества.

Когда вам станет тяжело, когда у вас по­явятся такие обстоятельства, что вы ума не приложите к тому, как вам из них вывер­нуться, вспомните о человеке, который вы­водил крепкою и надежною рукою людей из врат смерти, спасая в самых безнадеж­ных обстоятельствах. Вспомните того, кто под свист гудящего ветра, в разгар яростной бури, всходя на корабль к людям, воззвав­шим к нему, произнес те слова, которые надо на случай горя, нужды и отчаяния за­печатлеть верующим в своих сердцах: «Вы призывали меня. Я пришел вам помочь. Не бойтесь».

И с веками древности будем повторять похвалу, излитую в честь святителя Нико­лая знаменитым песнопевцем, святителем Андреем, епископом Критским, слагателем великого покаянного канона:

«Величаю тебя, митрополия Ликийская: ты стяжала пастыря чадолюбиваго. Ты при­яла на главу свою дорогой и нетленный венец. Кто это? — Николай, в нуждах предстоящий с небесными утешениями, неукоснитель­ный защитник в обидах, великий в чудесах и страшный в явлениях, спасающий невинных от погибели, разрушающий сновидениями неправильный предприятия».

В какой русский храм вы ни войдете, вы непременно заметите озаренную огнями усердно теплимых свеч, на видном месте стоящую икону седовласого старца с прон­зительным взором. Он или благословляет рукой, прижимая к груди другою Евангелие, или, мощно распростерев руки, подымает одной рукой к небу храм, в другой держит меч. Знайте, что это вас благословляет он, готовый спешить на помощь; знайте, что за вас готов он обнажить меч в защите от оби­ды, в предохранение от искушений. И пусть во дни бедствий, сомнений и всякого горя несется из души вашей немедленно слыши­мый и различаемый им в тысячах со всех сторон вселенной несущихся к нему стонов крик души вашей: «Святитель Николай, по­могай нам».

Кроме общепризнанных Церковью Пра­вославною святых, сияющих в венцах свя­тости, русский народ имеет много заступ­ников, которых призывает он на помощь свою и которые еще не причислены к лику святых.

Многие праведники оказывают людям чудесную помощь еще при жизни своей, и та благодарная память, которую они по себе оставляют, уверенность в близости их к Богу и посмертные явления их заставляют лю­дей обращаться к ним за помощью, как эти люди шли к ним при жизни. Образуется по­читание еще не прославленного Церковью праведника, которое предшествует его со­причислению к лику святых и продолжается иногда целый век и более.

Среди писем спасителя России от Напо­леона, фельдмаршала Кутузова сохранилось письмо, писанное им пред отправлением в Турецкий поход, который он заключил вы­годным для России миром в Бухаресте, к знаменитому тогдашнему проповеднику, настоятелю киевского Софийского собо­ра протоиерею Иоанну Леванде. Посылая несколько червонцев, Кутузов просит «по примеру прежних лет отслужить три па­нихиды у гроба святителя Феодосия Углич­ского в Чернигове». Так за целый век до канонизации святителя Феодосия Черни­говского благочестивые люди искали у него помощи.

Точно так же множество исцелений со­вершилось у мощей святителя Иоасафа, ко­торый целые десятилетия почивал на вскры­тии, подобно тому как почивал всегда на вскрытии святитель Феодосий, никогда даже не бывший погребенным, потому что первое чудо мгновенного исцеления от тяжкой бо­лезни совершил он над своим преемником, святителем Иоанном, впоследствии митро­политом Тобольским, также оставившим по себе впечатление святости.

Это множество подвижников, отходящих к Богу и предстоящих за свой народ, почива­ющих в нетленных мощах, чрезвычайно уте­шительно, свидетельствуя о том, насколько жив дух Христов в Церкви, как богато наша Церковь плодоносит.

Упомянем имена некоторых подвижни­ков, чтимых народом, будущих святых Рус­ской Церкви. В Киеве нетленно почивают митрополиты Киевские: Рафаил Заборовский, Самуил, Филарет, современник Мо­сковского Филарета, Филофей и митропо­лит Тобольский Павел Конюскевич. Там же окружена народным почитанием память старцев: иеросхимонаха Феофила юродиво­го и монаха Досифея, — дворянской девицы, спасавшейся в образе инока и давшей Про­хору Мошнину, будущему старцу Серафиму Саровскому, совет идти в Саров.

Под Москвой, в Троице-Сергиевой лавре, почивает чудотворящий митрополит Фила­рет, о некоторых посмертных делах которого сейчас будет рассказано. А в своем основан­ном им близ лавры Вифанском монастыре почивает скончавшийся во время Отече­ственной войны и предсказавший падение Наполеона знаменитый вития, митрополит Платон Левшин, имеющий дар исцеления детей.

В Тобольске чтут память Иоанна, митро­полита Тобольского и всея Сибири, и архи­епископа Тобольского Варлаама. В Новгоро­де схоронен великий поборник Правосла­вия, восстановитель русского монашества, правдолюбец Гавриил, митрополит Новго­родский, современник и друг митрополита Московского Платона. Во Пскове все более утверждается вера в святость архиепископа Симона Тодорского, современника импе­ратрицы Елизаветы Петровны. У раки его совершаются исцеления. В Харькове чтут память почивающего в открытой раке ар­хиепископа Мелетия. В Воронеже убеждены в святости одного из величайших русских аскетов архиепископа Антония и слепца- архиепископа Иосифа. Вся Пенза ходит на поклонение епископу Иннокентию, постра­давшему в царствование императора Алек­сандра I за верность Православию и защиту его от сектантов.

Возбужден вопрос о причислении к лику святых Софрония, архиепископа Иркут­ского, и убиенного шайкой Пугачева ми­трополита Иосифа Астраханского. В Алатырском монастыре Симбирской епархии нетленно почивает и чудотворит схимо­нах Вассиан. В таких строгих пустынях, как Глинская, Софрониева-Молченская, Оптинская и Саровская, имеется по не­скольку праведников, прославления кото­рых можно ожидать: в Сарове — современ­ник старца Серафима молчальник Марко, а в близлежащей Дивеевской обители — первоначальница Агафья Семеновна Мельгунова (в иночестве Александра), мо­нахиня Елена Мантурова и юная монахиня Мария (в схиме Марфа) Мелюкова, юро­дивая Пелагия Ивановна. В недалеком от Дивеева Арзамасе — основательница ар­замасской Алексеевской общины Мария Петровна Протасьева (в схиме Марфа), подвижница XVIII века. В Оптиной пу­стыни — старцы: Леонид-Лев, Макарий, Амвросий, архимандрит Моисей и брат его игумен Антоний. Около Лебедяни на­ходятся две женские общины: Сезеновская и Троекуровская, где почивают праведные их основатели-затворники — старец Иларион Троекуров и Иоанн Сезеновский. Город Задонск кроме мощей святителя Тихона славится своим праведным затвор­ником Георгием из гусарских офицеров, схимонахом Митрофаном, собеседником святителя Тихона, юродивым Антонием Алексеевичем, основательницей странно­приимного монастыря Матроной Наумов­ной и подвижницей Евфимией Григорьев­ной Поповой. В Ельце помнят затворницу Девичьего монастыря Меланию и священ­ника Иоанна Борисова, день памяти ко­торого справляется всем городом. Все эти праведники являются людям с помощью, с предупреждением, с исцелением.

Святитель митрополит Филарет скончал­ся 19 ноября 1867 года. В 1833 году вечером, накануне дня святого Филарета Милостиво­го (1 декабря), имя которого носил митропо­лит, один московский книгопродавец, чтив­ший его память, собрался в театр. Еще он не вышел из лавки, как ему приносят портрет митрополита, который ему давно хотелось иметь. Он купил портрет, и в это время уда­рили на соседней колокольне. Он спросил, какой завтра праздник. Ему ответили, что день Ангела почившего митрополита. Он призадумался и, вспомнив, что и торговлю свою он когда-то открыл 1 декабря, пошел ко всенощной.

Чрез несколько лет он взял более обшир­ную лавку. Когда весь товар уже был перене­сен, он пошел в церковь пригласить священ­ника для молебна. В церкви служили пани­хиду по митрополиту Филарету: опять было 1 декабря. Через несколько дней, когда он открыл уже лавку для покупателей, входит простой русский мужичок и, делая почин, спрашивает «Слова и речи» митрополита Филарета. «Пусть умники нынешнего века назовут все это случайностью, — заключает свой рассказ книгопродавец, — но я, темный человек, не могу не видеть в этом благосло­вения великого митрополита и потому свято чту его память».

Незадолго до кончины митрополита был у него за благословением сын богатого мо­сковского негоцианта В. А. Мед-в. Он соби­рался по торговым делам в далекий путь по Средней Азии. В январе 1867 года он возвра­щался в Россию по Каракумской степи из Коканда. Его сопровождал один русский и проводник-киргиз, ехали на трех верблюдах. 15 января поднялся ужасный буран, мороз доходил до сорока градусов, дорогу занесло. Метель слепила глаза. Всадники и верблюды дрожали от холода. Они потеряли не толь­ко дорогу, но и направление, по которому надо было ехать, и плутали более двенадца­ти часов. Наконец верблюды остановились и жалобно кричали. Тоска страшная овладела людьми. Проводник предсказывал гибель. Его слова подтверждались валявшимися по сторонам дороги костями и скелетами... Тогда М-в предложил спутникам помолить­ся Богу о помощи и предаться Его воле... Молясь, он вспомнил Москву, свою родину, покойных своих родителей, близкого к ним митрополита Филарета (о смерти которого он еще не знал и у которого перед выездом принял благословение). Горячо помолив­шись, он прислонился к верблюду и стал забываться. И тут ему представилось такое зрелище.

Шла процессия, впереди нее митропо­лит Филарет в полном облачении, с крестом в руках. Его под руки ведет отец М-ва и го­ворит митрополиту: «Благослови, владыка, сына моего, Василия». И митрополит пере­крестил его, говоря: «Бог благословит тебя благополучно продолжать путь».

Видение кончилось, дремота М-ва прекра­тилась, и вдруг он услышал лай собаки. Ни одной собаки между тем с ними не было. Все слышали этот лай, а верблюды сами повер­нули в ту сторону и бодро пошли в сторону лая. Пять или более верст раздавался перед путниками этот лай невидимой собаки и до­вел их до киргизского аула.

Подкрепившись, они спросили, где со­бака, которая привела их к жилью. Этот во­прос удивил киргизов: во всем ауле не было ни одной собаки...

На Смоленском кладбище в Петербурге почивает Христа ради юродивая блажен­ная Ксения, совершавшая свой подвиг в XVIII веке. Обширная благолепная часовня на месте ее погребения не вмещает в празд­ничные дни приходящего к ней народа, но и в будни почти не прекращаются постоян­ные панихиды по ней. Уже самое скопление народа у ее гроба показывает действенность обращения к ней. Ведь если кто-нибудь, услышав о ней, придет раз или два и не по­лучит помощи тут, тот не вернется к ней. Между тем тут количество приходящих все увеличивается.

Блаженная Ксения, по общему верова­нию, оказывает особенную помощь в делах семейных, в получении мест, в определении детей в учебные заведения. Это верование основано на разных замечательных опытах ее заступления.

У матери-вдовы из высшего звания была дочь, уже взрослая. К ней посватался пол­ковник, которому дано было согласие. Между тем сердца матери и дочери были непокойны. Они поехали на могилу бла­женной Ксении и со слезами перед нею молились. В тот же день жених отправил­ся в казначейство за казенными деньгами и здесь был арестован по указанию часового. Оказалось, что часовой этот сопровождал его, как важного преступника. Он бежал и, убив встречного офицера, завладел его деньгами и документами, присвоил себе, так сказать, его личность и чуть не сгубил молодую жизнь.

Доктор Булох, приехавший в Петербург для приискания места, три недели хлопо­тал безуспешно. По совету знакомых он от­служил панихиду на могиле блаженной Ксении и на другой же день назначен был в город Ржев. Такой же случай был с господи­ном Исполатовым, который после молитвы у могилы блаженной Ксении получил пред­ложение разом четырех мест.

Одна полковница привезла двух сыновей в Петербург определить в кадетский корпус, но это ей не удавалось. В день отъезда она шла по мосту, горько плача. К ней подошла женщина простого по виду звания и гово­рит ей:

— Что ты плачешь? Пойди, отслужи па­нихиду на могиле блаженной Ксении, и все будет хорошо.

— Кто же это Ксения, где ее могила? — спросила вдова.

— Язык до Киева доведет, — отвечала не­знакомка.

Вдова узнала, кто такая Ксения, и отслу­жила панихиду на ее могиле. Вернувшись с кладбища домой, она узнала, что в ее от­сутствие ее требовали в корпус: дети были неожиданно приняты.

К псковской помещице приехала пого­стить ее родственница, жившая в Петербур­ге, и много рассказывала ей про блаженную Ксению. Рассказ этот настолько повлиял на помещицу, что, ложась спать, она в молитве помянула блаженную.

Она в эту ночь видела сон, что Ксения хо­дит вокруг ее дома и поливает его водой.

На следующее утро загорелся сарай с большим количеством сена. Дом был в опас­ности, но уцелел.

В одной семье, занимавшей совершенно исключительное по высоте своей положе­ние, был опасно болен молодой муж.

Однажды истопник, встретясь в коридо­ре с молодой наследницей, доложил ей, что был исцелен песком с могилы блаженной Ксении, и просил положить этого песку под подушку больного наследника. Это было ис­полнено. Ночью, когда молодая жена в полу­забытьи сидела у постели мужа, она увиде­ла пред собою женщину в рубище, которая сказала ей, что муж ее выздоровеет и вскоре родится у нее дочь, которую нужно назвать Ксениею, и она будет хранительницею се­мьи.

Люди, судящие о религии с кондачка, ча­сто подсмеиваются над убеждением верую­щих, что святые имеют свои особые дары, за которыми и обращаются к ним верующие.

Между тем при вдумчивом отношении к делу тут нет ничего смешного, а все объяс­няется совершенно понятно для лица, зна­комого с человеческой психологией. Склад человеческого характера заставляет человека интересоваться тем или другим. И чем круп­нее известные люди, тем ярче выражен их интерес именно к той, а не к другой области жизни.

Эдиссон, интересующийся своими от­крытиями, нисколько не интересуется гео­графией, как знаменитые исследователи не­ведомых стран не интересуются, положим, искусством, которым только и дышат знаме­нитые художники или музыканты.

Святые, по складу своего характера, при­нимали к своему сердцу особенно близко какой-нибудь один вид людских несчастий. Пантелеймон-целитель был при жизни вра­чом, почему и изображается на иконе с ящи­ком своих лекарств в руке, и его искусству по­могала его вера. Понятно, что в новом виде своего бытия, являющегося гармоническим развитием лучших свойств души, которые были сродни этой душе во время земной его жизни, он больше всего призирает больных и исцеляет обращающихся к нему именно за этой врачебной помощью людей.

Святитель Николай, столь часто и при жизни, и по отшествии своем извлекавший людей из бед на море, сохранил то же попе­чение о плавающих и в небесную пору свое­го бытия.

Святитель Гурий Казанский, который, не­повинно заключенный под землей, находил в себе силы переписывать азбуки для детей и потом чрез доверенных продавал их для раз­дачи вырученных денег бедным; понятно, не утратил он и теперь своего интереса к рас­пространению грамоты, почему к раке его родители приводят детей, которые начина­ют учиться.

Святитель Спиридон Тримифунтский ознаменовал жизнь свою чрезвычайным че­ловеколюбием и чудесами на помощь страж­дущим. Он остановил поток на пути своем, когда шел спасти неповинно осужденного. Он во время голода превратил змия в злато, чтобы дать денег голодавшему поселянину. Поэтому к нему и обращаются люди в де­нежных затруднениях.

Мученики Гурий, Самон и Авив почита­ются покровителями брака вследствие по­мощи, оказанной им одной обманутой де­вушке. Благочестивая вдова София из Едессы выдала дочь свою Евфимию замуж за воина- готта. Увозя ее с собою домой, готт, возложив руку на гробницу мучеников Гурия, Самона и Авива, произнес:

— От рук ваших, святые, принимаю от­роковицу, и вас беру поручителями и сви­детелями перед матерью ее, что не сделаю никакого зла супруге, но буду хранить ее с любовью и почитать до конца.

Между тем, привезя молодую жену к себе домой, он сделал ее прислужницей оставав­шейся дома жены, тогда как прежде прики­нулся холостым. Жена эта отравила ребенка Евфимии, а когда Евфимия отмочила в вине, поданном госпоже, шерсть, которою она вы­терла губы своего умершего младенца и та от этого вина умерла, готт со своими родными заключил Евфимию в погребальную пещеру покойницы.

По молитве несчастной Евфимии, ей яви­лись мученики Гурий, Самон и Авив, чудес­но перенесли ее в свой Едесский храм.

Готт, считавший Евфимию умершею в гробнице, был послан в Едессу для охраны города. Здесь преступление его обнаружи­лось, и он был казнен.

Вот какое дивное заступление оказали му­ченики Гурий, Самон и Авив доверившейся им женщине, и вот почему христиане верят в то, что они имеют благодать охранять хри­стианский брак.

Ах, как бы хотелось утвердить в людях эту веру, которая так облегчает жизнь, ко­торая так удваивает и утраивает духовные силы, дает такое терпение в скорби, такое мужество и настойчивость в преследовании добрых своих целей, дает такую непоколе­бимую уверенность в будущее блаженство, в высокое призвание человека; веру в то, что нет жизни только земной, что земная жизнь есть только короткий миг в общем течении безграничного существования души, что нет двух отдельных миров: зем­ного и небесного, что души людей, отшед­ших от земли, не забывают земных людей, видят их, беспокоятся о них, утешают их в опасностях, спасают от искушения, ста­раются помочь им жить для Бога, достичь того Царствия Небесного, которого сами достигли.

Если бы только вы верили необоримо и крепко, что вокруг нас собран громадный мир святых, из которых всякий только того и ждет, чтобы мы его призвали, чтобы мы дали ему участвовать в нашей жизни, чтобы начать свое благое на нас воздействие!..

Если бы мы только верили, что близкие люди, от нас отшедшие, продолжают жить с нами, любят нас деятельной любовью, мо­лятся за нас Боту, прося взамен ответных мо­литв за них!

«Душа душе весть подает». Сегодня веру­ющий помолился праведнику, почтил его, ничего у него не прося и не имея в данную минуту вообще ни к кому никакой просьбы. А завтра, или через месяц, или чрез год, или чрез многие годы у этого человека какая- нибудь тяжелая нужда — и святой, которого он почтил, без его даже просьбы спешит ему на помощь. Или грозит ему какая-нибудь внезапная и страшная опасность, о которой он и не подозревает, и тот же святой засло­няет его своей чудотворной силой.

Царь Алексей Михайлович чрезвычайно благоволил к Сторожевскому монастырю преподобного Саввы, верстах в пятидеся­ти от Москвы. Случилось читать переписку царя по делам этого монастыря, из которой видно, с какою заботою строил царь благоле­пие этого монастыря, лил для него колокола и украшал его живописью, как велико было стремление царской души посетить эту до­рогую для него обитель.

Объясняется эта любовь царя к обители тем, что преподобный Савва спас царя в минуту смертельной и безвыходной опас­ности. Тешась медвежьей охотой в окрест­ностях Саввина монастыря, царь, как-то случайно оставленный другими охотника­ми, очутился лицом к лицу со страшным медведем, который, поднявшись на задние лапы, пошел на него. Царь прощался уже в мыслях с жизнью, как вдруг на медведя вышел старый инок и отогнал его. Прибыв затем в Саввин монастырь, царь узнал по иконе являвшегося ему старца — его спас преподобный Савва.

Так же замечательно спасение препо­добным Саввой своего монастыря через два почти века от разорения французами. В двенадцатом году в Саввин монастырь пришел со своим отрядом пасынок импе­ратора Наполеона, принц Евгений Богарне. Ночью явился ему старец с приказани­ем охранять его обитель и за то обещал ему невредимое возвращение домой. Принц запретил своим солдатам что-нибудь тро­гать и поставил для охраны собора у две­рей часовых.

Евгений Богарне принадлежал к немно­гим из военачальников Наполеона, благопо­лучно вернувшихся из похода. Впоследствии сын его, принц Максимилиан Лейхтенбергский, женился на дочери императора Ни­колая Павловича, великой княжне Марии Николаевне, посетил обитель преподобного Саввы и рассказал, со слов своего отца, об этом явлении преподобного Саввы принцу Евгению.

Основатель Кольско-Печерского монасты­ря на Крайнем Русском Севере, преподобный Трифон Кольский (скончался в 1583 году) был по делам своей обители в Москве. Он подал свою челобитную царю Ивану Гроз­ному, когда тот с благочестивым царевичем Феодором шел в церковь. Царевич Феодор отличался чрезвычайной набожностью и чувствовал особое влечение к подвижникам. Его сердобольному сердцу захотелось тут же оказать какую-нибудь ласку дальнему ино­ку. Он выслал из притвора преподобному свою шубу, приказал передать ему, что спе­шит предупредить своею милостью милость царя и просит его шубу эту употребить на ризы.

Дело в том, что шубы знатных русских были в то время крыты великолепной пар­чой, и даже в патриаршей ризнице до сих пор хранятся ризы, сделанные из жалован­ных царями шуб.

Прошло немало лет. Феодор был царем. Русское войско осаждало Нарву. Феодор но­чевал в шатре. Тут ему явился благолепный старец в иноческой одежде и сказал:

— Встань, государь, и выйди из шатра, иначе будешь убит.

— Кто ты такой? — спросил царь.

— Я тот Трифон, — отвечал явившийся, — которому ты подал твою одежду, чтобы твоя милость предварила другие. Господь Бог по­слал меня к тебе.

Едва царь успел выйти из шатра, как ядро из города ударило в царскую кровать. Царь немедленно послал в обитель благодарность и дары преподобному Трифону. Но послан­ные гонцы вернулись с вестью, что препо­добного уже нет на свете.

Один человек, хорошо знавший в своей юности старца Амвросия Оптинского, был отчаянно болен тифом, соединенным с силь­нейшим плевритом обеих сторон. Окружен­ный прекрасным уходом врачей, с не отхо­дившими от него опытными фельдшерами, он лежал все же одинокий, вдали от родных, вполне приготовившись к мысли о смерти. Были сделаны все последние распоряжения, определены подробности похорон. Больно­го особоровали и дважды приобщили; оста­лось только умереть.

6 декабря вечером больной, который был до того слаб, что не мог поднять руки и вре­менами не мог прошептать нескольких необ­ходимых слов, хотя все время голова его со­храняла полнейшую свежесть, вспомнил про отца Амвросия и про то, что на завтрашний день, святителя Амвросия Медиоланского, праздновались именины старца. В этот же день была память Николая Чудотворца.

Он велел принести себе висевший в дру­гой комнате небольшой образок святителя Николая Чудотворца, которым старец бла­гословил его за месяц до своей кончины при их последнем свидании. Этот образок ему положили на пылавшую от сильного жара голову. Тогда же почувствовал он какое-то необыкновенное облегчение и весь погру­зился в отрадное состояние покоя и надеж­ды. Немедленно с него побежал обильный пот, продолжавшийся всю ночь, и с утра на­чалось быстрое выздоровление.

Мы говорили сейчас о давних святых и давних делах. Хочется рассказать теперь о двух событиях, необыкновенных по значе­нию, хотя они и не носят в себе характера поразительных чудес, — событий, которые совершились в течение последних лет на глазах пишущего эти строки в обыденной жизни.

Один мой знакомый читал жизнеописа­ние известного архимандрита Антония, на­местника Троице-Сергиевой лавры, друга митрополита Филарета. Там между прочим приведено было письмо одной московской барыни из богатой семьи, которая осталась молодой вдовой с двумя детьми, сильно скорбела и находила духовную поддержку в отце Антонии.

Как-то раз, описывая отцу Антонию явле­ние ей во сне старца Серафима (это было за не