Святой благоверный великий князь Александр Ярославин Невский

Прошумела гроза, утихла буря, за­молкли грозные раскаты грома, за­нялась на небе заря, и над местно­стью, опустошенной стихийным раздором природы, медленно выплывает ясное солн­це... И светит оно на долины, залитые водой, светит на размытые пашни, на поваленные ветром строения, льет тепло на деревья со сломанными ветвями, на погибшую жат­ву и все бедствия, принесенные бурею лю­дям... И светит, светит солнце, поднимаясь все выше и выше. Все жарче лучи его греют землю, и под их теплом воды впитываются в почву, просыхают дороги, прибитая трава выпрямляется, свернувшиеся листья развер­тываются, зеленея еще веселее, чем прежде, и люди бодро принимаются за работу, и ис­чезают один за другим следы отжитого бед­ствия... А солнце все светит, все светит и гре­ет и озаряет сочувственно и радостно жизнь людскую.

Таково же воздействие тех людей, которые появляются после великих исторических не­счастий и, как ясное солнце, греют обездо­ленный народ, поддерживают в нем силы для лучшего будущего и, умирая, оставляют за собою бесценную и плодотворную работу нравственного солнца.

Таким лучезарным светилом взошел над русской землей в бедственнейшие дни бла­говерный святой великий князь Александр Ярославич Невский.

Великий князь Александр был сыном великого князя Ярослава Всеволодовича и родился в Переяславле-Залесском, где в то время его отец был удельным князем, 30 мая 1219 г.

Как видно из деятельности св. Алексан­дра, он чудным сочетанием соединил в себе лучшие качества своих предков с отцовской и материнской стороны. Со стороны отца он является потомком того колена Владимира Мономаха, которого ярким представителем был св. Андрей Боголюбский. Отличитель­ные семейные черты с этой стороны: мудрая расчетливость, последовательность, умение пользоваться обстоятельствами и стремле­ние к неуклонному собиранию земли во­круг одного престола. Князь-хозяин, князь- строитель, с оттенком непреклонной суро­вости, — таков характер отца Александра, Ярослава и дедов его — родного Всеволода и двоюродного Андрея Боголюбского.

Со стороны матери, родной внук св. Мстислава Храброго, — Александр унасле­довал черты витязя киевского времени: без­заветное мужество, трогательное мягкосер­дечие, высокое доверие к людям, бесконеч­ное сострадание ко всему страдающему, го­лубиную кротость при орлином полете, не знающее удержу стремление к славе родной земли.

И сочетание этих редко в одном челове­ке уживающихся качеств составило явление чрезвычайное, необыкновенное, которое произвело сильнейшее благотворное впе­чатление на современников и оказало счаст­ливое влияние на ход русской истории.

В том яснее всего и видна направляющая Русь рука Божия, что в нужные времена Бог посылает своих избранников, точно создан­ных по обстоятельствам и требованию вре­мени. Таков был и Александр — то грозный и победоносный вождь русских против север­ных недругов немцев, то смиряющий свою богатырскую душу и отмаливающий Русь от гнева ханского. И как ни высоки воинские подвиги во славу отечества, еще выше сми­рить и унизить себя для блага родины.

Св. Александр вырос среди благочестивой семьи; и среди самых первых, на всю жизнь остающихся впечатлений, главными были впечатления святой веры. Каким искрен­ним благочестием был он окружен с детства, видно из того, что мать его считалась совре­менниками святою; дед по матери, Мстислав Удалой, и восходящие предки — Мстислав Храбрый, Ростислав и Мстислав Великий — окружены сиянием святости; дяди со сторо­ны отца — Константин и Георгий — также; старший брат Феодор — святой. И вот в этом незаменимом для развития ребенка благо­датном воздухе, среди таких преданий под­растал Александр.

Не сохранилось подробностей о его воспи­тании, но несомненно, что князь Александр рос серьезным, вдумчивым отроком. Избе­гал пустых забав, он любил чтение священ­ных книг и пение церковных песнопений. От первых до последних лет своей жизни он вел себя воздержно, обуздывая тело постом и су­ровыми трудами: охотою, ездою, стрельбою. Все это закалило его и развило его природ­ную богатырскую силу.

Набожность Александра уже с этих пор выражалась тем, что он любил часто ходить в храм и по ночам наедине долго-долго мо­литься перед иконами Спасителя и Божией Матери.

О чем так жарко, лишая себя ночного по­коя, молился он, кому с колыбели были даны все земные блага? Или были у него желания, которых некому было рассказать, кроме как Богу, или уже и в те годы нес он на себе такое великое горе, которое он должен был изли­вать в горячей молитве, чтоб оно не сушило душу?

Вспомним, что князю Александру было 14 лет во время нашествия Батыя, что до того он знал о первом столкновении с татарами, и что на его чуткую душу тяжело ложились эти ужасные события. И если вдумаемся, что должен был переживать богато одарен­ный, впечатлительный мальчик, назначен­ный рождением на дело правления, что он переживал при пленении родины, — нам станет тогда ясен этот самоотверженный образ. В школе грустной, но великой — бед­ствий своего народа — сложилась нравствен­ная личность Александра, и несчастия Руси определили направления его жизни: отдать ей все силы души, всякое биение сердца, все помышления. Выступая служить родной земле, он должен был быть готов не щадить за нее своей жизни. И не разом, не на плахе под топором татарских палачей, не в грозной сече битвы пришлось сложить ему мо­лодецкую голову. Скорбь по родной земле высосала каплю за каплей кровь из его серд­ца; силу за силой положил он на труды для родного народа, пока не пала на него пред­смертная слабость; до глубокого дна испил он полную чашу унижений за родную Русь и тогда, сокрушенный невзгодьем, но не по­бежденный богатырь прилег и заснул веч­ным сном.

С юных лет благоверный князь Александр был поставлен княжить в Новгороде. И пер­вую половину своей жизни он посвятил по­бедоносной борьбе с северными врагами Руси. Эти враги были, быть может, еще бо­лее опасны для Руси, чем татары. Татары по­сягали на государство, на внешнюю силу, а те враги хотели похитить у нас самую нашу веру. Римские папы, видя ослабление нашей земли, поднимали на нее походы то из Шве­ции, то из Ливонии через ливонских рыца­рей, которые старались подчинять Римскому папе новые земли. Цель Шведов и Ливонцев была завоевать нас и обратить в латинскую ересь.

С первых дней княжения своего в Новго­роде Александр старался окружить себя хра­брыми людьми. Сам же он был точно создан для побед, кроме великого благоразумия, одаренный мужеством, величавой красотой и звучным могучим голосом. Народ с гордо­стью и радостью любовался им и с почтени­ем внимал его речам, гремевшим как труба, говорит летописец.

В1240 г., подстрекаемый папою, шведский король снарядил многочисленное войско, посадил его на лодки и под начальством зятя своего Биргера послал в Неву. Биргер думал дойти Ладожским озером и по Волхову до Новгорода и послал сказать Александру: «Ратоборствуй со мной, если смеешь. Я уже стою на земле твоей».

Ни страха, ни гордости не изъявил послам Александр. Он поспешно собрал войско, с го­рячею верой помолился в храме св. Софии, принял благословение архиепископа.

«Боже хвальный, Боже праведный, Боже великий и крепкий, — молился Александр, — Боже предвечный, сотворивый небо и землю и поставивый пределы языком и жить повелевый не преступая в чужая части: суди, Боже, обидящим мя и возбрани борющимся со мною. Прими оружие и щит, стани в по­мощь мою!» Отирая на пороге храма слезы умиления, он передал исход дела воле Бо­жией и с веселым лицом вышел к дружине. Тут он сказал ей краткое, но великое истори­ческое слово, которое много раз было под­тверждено в жизни русского народа:

— Нас немного, а враг силен. Но не в силе Бог, а в правде. Идите с вашим князем!

Не имея времени дождаться помощи от отца, великого князя Ярослава, Александр выступил в поход и 15 июля 1240 года при­шел к берегу Невы. Здесь встретил его с доне­сениями один из военачальников его Пелгус и рассказал ему чудное явление, которое он видел ночью, ожидая князя и погруженный в молитву на берегу Финского залива.

Уже начинало светать, как по простору морскому пронесся шум. Показалась боль­шая ладья, сидевшие у весел гребцы были как бы одеты мглою. Посреди лодки стояли в великом сиянии, в червленых ризах два ви­тязя, первые князья-мученики, Борис и Глеб. И раздался голос Бориса: «Брат Глеб, помо­жем сроднику своему великому князю Алек­сандру Ярославичу на неистовых немцев». Когда видение кончилось, Пелгус пошел от берега и встретил Александра. Князь запре­тил Пелгусу разглашать это видение. Как молния, ударил он на шведов и быстрым, внезапным ударом привел их в смятение. Сам он добрался до Биргера и своим копьем возложил печать на лицо ему.

Шведы были разбиты наголову. Темная ночь спасла их остатки. Они нагрузили, не дожидаясь утра, две лодки телами знатней­ших лиц, зарыли прочих в яму и поспешно удалились. Главный воевода, также епископ их, были убиты. Наша же убыль была едва заметна.

Великою радостью пронеслась по Руси весть об этом одолении врага. За победу Александр получил прозвище Невского. Как эта, так и последующие победоносные битвы, где участвовал св. Александр, были невыразимым утешением для униженной, бедствующей России. В самые дни ига он доказывал, что русская воинская слава не сгинула, что русский меч так же грозно обо­роняет русскую землю на севере, как в ясные дни Мстиславов и Всеволодов.

Сохранилось сказание современников о Невской битве.

Подвиги русских богатырей в ней были так изумительны, что им с трудом верили даже очевидцы. Новгородцы прямо гово­рили, что с ними сражались ангелы Божии, что силы небесные избивали шведов. Между тем, ливонские рыцари ворвались в преде­лы Псковской земли и заняли самый Псков. Многие псковитяне кинулись в Новгород, но Александра там не было: недовольный нов­городцами, он уехал от них в Переяславль, а литва, немцы, чудь стали уже беспокоить земли новгородские. Тогда архиепископ со многими боярами отправились к Александ­ру и умолили его простить Новгород.

С его прибытием все переменилось. Не­медленно собралось войско и весело с Алек­сандром пошло к Финскому заливу и взяло поставленную немцами крепость Копорье; потом немцы прогнаны были из Пскова. За­тем Александр вступил в Ливонию и нашел выгодное для битвы место на льду Чудского озера, еще крепком (5 апреля 1242 г.). Немцы врезались в наши ряды, но Александр, уда­рив сбоку, смешал их, сломил и истреблял рыцарей, а чудь грозно гнал до вечера. Тру­пы чуди лежали на 7 верстах, пало 400 рыца­рей. Начальник ордена с трепетом ожидал появления Александра под стенами Риги и умолял короля датского о помощи.

Однако Александр, довольствуясь стра­хом немцев, вложил меч в ножны, вернулся в Псков. Пленники немецкие шли с потуплен­ными глазами, в своей рыцарской одежде за нашими всадниками. С крестами и пением церковным встречало после Ледового по­боища победителя духовенство, народ стре­мился к нему толпами, называя отцом и спа­сителем.

Затем заключен был с рыцарями выгод­ный мир.

Вскоре литовцы завладели Торопцем. Александр пришел и истребил их до едино­го. Возвращаясь с малой дружиной, он уви­дел новые толпы неприятеля и рассеял их. В течение нескольких дней он одержал семь побед над литовцами.

Но Бог готовил Александру высшую сла­ву — победу духовную над самим собой. Этой великой душе назначено было пока­зать самую редкую и трудную добродетель: смирить себя беспредельным смирением, забыть голос своего самолюбия и ценою сво­их унижений сохранить родину.

Еще прежде, чем престол великокняже­ский перешел к Александру, он должен был отправиться на поклон к Батыю. Слава об Александре и удивление ему достигали во­обще отдаленных стран, до нас дошел от­зыв одного чужеземца: «Я прошел многие страны, знаю свет, людей и государства, но с изумлением видел и слушал Александра Новгородского».

Вообще, бывалые люди говорили, что не встретить подобного Александру мужеством и видом: ни в царях — царя, ни в князьях — князя. Его достоинства возвышались тем, что он не кичился ни положением, ни дарами внешними, ни умом, а со всеми был привет­лив, всем был прибежище. И над всеми его добродетелями, как и во дни юности, выде­лялось благочестие.

Русские гордились Александром, называя его независимым князем, и стращали им та­тар.

Слыша много об Александре, Батый велел сказать ему: «Князь Новгородский, извест­но ли тебе, что Бог покорил мне множество народов. Ты ли один будешь независимым? Если хочешь властвовать спокойно: явись в моем шатре».

На этот зов можно было ответить гордым отказом и подвергнуть за то всю Русь гневу Батыя и опустошению. Александр же лю­бил Россию более, чем княжескую и бога­тырскую честь, и сознательно вступил на тот путь самоуничижения для спасения родины, от которого его освободила лишь смерть.

Он отправился к Батыю, который ласково принял его и сказал, что молва не увеличи­ла его достоинств. Он с удивлением внимал его мудрым речам, горевшим любовью к ро­дине.

Из орды надо было ехать далее, в Тата­рию, к великому хану. Это было ужасное пу­тешествие. Простясь с отечеством на долгое время, надо было терпеть голод и жажду, отдыхать на снегу или раскаленной земле. Кругом одна безотрадная унылая степь, усе­янная костями путников. Вместо селений — одни кладбища кочующих племен.

И в этом безотрадном пути мучительные думы о своем унижении, бедствии отечества, воспоминание об отце, умершем в таком же путешествии в бесприютной степи...

Хан отнесся к Александру с благоволени­ем и поставил его над всей южною Россией.

К этому же времени относится посольство папы к Александру.

Папа римский прислал Александру письмо, с убеждением принять католичество, обещая ему за то помощь. Не надменно, но твердо ответил папе князь: «Мы знаем истинное учение Церкви, а вашего не приемлем и знать не хотим».

Вскоре после возвращения Александра в Новгород, при общем ликовании города, он опасно (1251-1252 г.) занемог. Вся русская земля с трепетом ждала исхода болезни и неотступно молилась за него. Он был надеж­дою России. Его делали бесконечно дорогим народу и прежние его незабвенные победы, и обнаруженное им теперь умение обхо­диться с татарами, и его сострадательность. Он всячески благотворил бедствующим, по­сылал в орду золото для выкупа пленных. Бог услышал всенародную молитву, Александр выздоровел. Скоро он был признан великим князем.

При общем ликовании въехал он во Вла­димир и стал продолжать дело отца: зажив­ление прежних ран.

Когда в 1256 г. шведы, финны и немцы яви­лись на берегах реки Наровы, встревоженные новгородцы послали за Александром, и он повел рать и опустошил значительную часть Финляндии.

Это было последним военным подвигом Александра.

Умер Батый, и Александр должен был от­правиться к его преемнику в орду, которая навсегда осталась кочевать в окрестностях Волги и Дона. Тут тщетно просил он осво­бодить северные княжества от обложения подушною данью, подобно тому, как еще раньше были обложены южные. Вскоре были посланы татарские чиновники в обла­сти: Суздальскую, Рязанскую, Муромскую, н переписали жителей.

Через несколько месяцев Александр со­вершил новое путешествие в орду: теперь обложен был поголовною данью и Новгород, и великому князю предстояло дело, мучи­тельное для его чувств. Ему, прославленному поборнику новгородской вольницы и чести, предписывали теперь склонить к рабству гордый, пылкий народ, который величался своею независимостью. Что переживал в эти дни Александр, известно одному Богу.

В 1259 г. с татарскими чиновниками он прибыл в Новгород. Жители пришли в ужас. Как ни уговаривали некоторые граж­дане смириться, народ отвечал грозным во­плем, умертвил посадника и выбрал другого. Юный князь Василий Александрович уехал из Новгорода в Псков, объявив, что не хочет повиноваться отцу, везущему с собою оковы и стыд для людей вольных. Хотя новгородцы и отпустили чиновников татарских с дарами, они решительно отказались от дани.

Великому князю представлялось — при­нять решительные меры или предать Рос­сию новому разорению. Выбора не было. Он велел схватить ослушного сына и под стра­жею везти его в Суздальскую землю. Потом он остался в Новгороде, выжидая хода собы­тий. Распространилась весть, что войско хана уже готово идти на Новгород. Народ тогда в страхе согласился на дань, и Александр поспешил уведомить татар о покорности Нов­города. Явились татарские переписчики и своими утеснениями настолько раздразни­ли народ, что вспыхнул мятеж. Народ снова не хотел слышать о дани и собирался вокруг Софийской церкви, объявляя, что желает умереть за честь и свободу.

Наконец, Александр употребил последнее средство. Он выехал из дворца с татарскими чиновниками, объявив, что предает мятеж­ных граждан гневу хана и навсегда покидает Новгород... Это смутило народ, и вельможи воспользовались этой минутой, чтоб угово­рить его.

Не успел князь опомниться от этих тя­гостных событий, где его разум и благо Руси заставляли его действовать против влече­ния сердца, как в 1262 году возникли новые страшные неприятности в срединной Руси. Доселе дань сбирали татарские сборщики, которых народ терпел. Но потом татары стали отдавать дань на откуп бесерменским купцам, хивинцам, опытным в торговле и наживе. Эти откупщики выдумали целую сеть вымогательств для увеличения бары­шей. Под видом облегчения плательщиков, они назначали разные рассрочки, но с гро­мадным ростом, и в конце концов, у бедных людей счета с бесерменами запутывались до такой степени, что уже не было никакой воз­можности рассчитаться. Тогда они забирали должников, беспощадно били их на площа­дях палками, выпытывая, не спрятали ли они где-нибудь свое имущество. Не добив­шись толку, бесермены забирали сыновей, дочерей или самих должников в рабство и в чужих странах продавали их с великою вы­годой.

У самых трудолюбивых людей отбивало охоту к труду. Всякий страшился за буду­щее — не уведут ли его детей в рабство. Кро­ме всех этих ужасов, бесермены возбуждали ненависть еще тем, что их сопровождали та­тарские наездники, которые грабили дома, оскорбляли женщин и всячески глумились над населением. Мера терпения истощилась, когда затронуто было чувство веры.

Какой-то монах Зосима, в 1262 г. в Яро­славле, в угоду бесерменину и магометанину Тетяму, отрекся от Христа, вступил в магоме­танство и начал ругаться над своею прежнею верой... Не мог осилить народ негодования при поругании того последнего сокровища, которое во всех своих испытаниях он хранил не нарушенным, над верой святою. Вскипел народ бурным, неудержимым гневом при виде того, как «окаянный лишенник» веры поносит святой крест и ругается церквам Бо­жиим. Его схватили, убили, и псы волочили по городу его труп. И в ответ на эту месть народа, мстившего за поругание заветной святыни своей, — поднялся народ по всем городам суздальской и ростовской земли. Загудели призывные колокола, пошли слу­хи, что сам Александр разослал приказ бить татар, и стала расти и расти буря народного негодования.

Летописцы с сочувствием отмечают эти со­бытия. Народ истреблял одних бесерменов, хивинских откупщиков. Собственно же из та­тар никто не пострадал. Русские дали доказа­тельство тому, что всему есть мера, и что, хотя и побежденный, народ не свыкся с рабством. Но страшная расплата должна была постиг­нуть землю, все не примирявшуюся с поте­рею воли. Шли слухи, что татарские полчища готовы ворваться в русские пределы.

Можно было ожидать поголовного избие­ния, худшей грозы, чем нашествие Батыя.

Какие страшные минуты переживала земля русская, на то нет слов. И тут великий князь Александр просиял своей родине своим по­следним подвигом.

Он готовился раньше в поход на ливон­ских немцев, но тут поручил полки сыну и отправился в орду отмаливать свой народ. Это был венец его жизни и его самоотвер­жения. Хотя он не был виноват в проис­шедших событиях, он шел в орду на вер­ную смерть в то время, как хан уже двигал войско на Русь, шел к тому хану, перед ко­торым он же, вымаливая оставить некото­рую самостоятельность Руси, ручался за ее покорность. Он шел с явным намерением принять на себя все раздражение хана и погибнуть, лишь бы отвести или смягчить грозу для России.

Об этом решительном отъезде среди об­стоятельств столь страшных — и теперь, че­рез шесть слишком веков, нельзя вспоминать без волнения. Что же испытывал провожав­ший Александра народ?

Провожаемый как на смерть, он поехал.

Незадолго до того, как до хана Беркая до­шла весть об избиении сборщиков, он при­шел в ярость от неудачного похода, поднято­го им на Персию, и собрал вновь 300 тысяч; решил также послать туда и русских... Рус­ским предстояло сражаться за татар! И вот тут-то получил он весть о событиях в Сузда­ле, Ярославле и Ростове. Ханскому гневу, ка­залось, не было пределов...

Он готов был выпустить 300 тысяч на Рос­сию и совсем заклевать ее. В эти-то дни и прибыл Александр.

Как молил он хана, что говорил ему, неиз­вестно: но он и на этот раз отвел грозу. Рос­сия была спасена. Вслед за тем власть принял новый хан, и долго пришлось ждать Алексан­дру в орде, прежде чем хан успел выслушать Александра. Он так сумел поставить дело, что и прежнее было забыто, и русские освобож­дены от обязанности воевать за монголов.

Более года пробыл Александр в орде и здесь допил последние капли того кубка уни­жений, страданий и горечи, который едва ли когда у кого из других русских князей был так глубок и так горек. Но, уезжая, он вез с собою весть избавления, луч радостного солнца в ту обездоленную страну, которую он так умел любить и которая так в него крепко верила. Измученный, изнуренный, он спешил с бла­гою вестью к томившемуся без него и за него народу... Но те силы, которые он столько лет напрягал без жалости к себе, уже изменяли: богатырь был сражен непомерной работой, душа истощена вечным страданием. Четы­ре поездки в орду, — двадцать битв... Венец столь тяжелый, венец терновый, который убил избранника, едва достигшего 43 лет.

В Нижнем Александр разболелся и дол­жен был остановиться. Потом его повезли дальше. Стояла глубокая осень. В Городце он окончательно занемог. Сознавая, что смерть близка, он просил о пострижении.

Долго сдерживали себя окружающие, о которых летописец говорит, что им бы лег­че было лечь с ним во гроб, чем пережить его. Наконец, зарыдали. Тогда кротко сказал им князь: «Удалитесь и не сокрушайте души моей жалостью!»

Через несколько минут снова созвал он к себе приближенных и у всех, бояр и про­стых, стал трогательно просить прощения... Потом он затих. Слеза скатилась из глаз его. Он открыл глаза и пожелал приобщиться в последнюю минуту. Когда это совершилось, он тихо предал дух Богу.

То было 14 ноября 1263 года.

...Много любезных лиц в тихом, немеркну­щем сиянии светят русскому народу из дали его прошлого. Много великих событий, дорогих, возвышенных, чудных, совершилось в нашей земле. Но меж всех исторических лиц, уступая место одному, Богом Руси да­рованному, неизглаголанному игумену Сер­гию, — сияет на первом месте благоверный Александр.

Что может быть чище и святей этой тихой смерти в пути после величайшего, никогда и никем из правителей не превзойденного, подвига? Эта смерть вдали от спасенных, ког­да напряжением всего существа только что избавлен от гибели весь народ, обеспечена ему возможность продолжать существовать, спасена надежда на далекую волю.

Велика прозорливая мудрость Ольги, бесценное одушевление равноапостольно­го Владимира, горячая правда Мстислава... Но это вольное и безропотное мученичество богатыря, это истекшее святою кровью серд­це, вместившее и пригревшее Русь в самые безотрадные ее дни... Эта неустанная работа всей жизни; эта ничем незагасимая вера в свой народ, в священное призвание той Руси, которая некогда из рабства, пепла и крови встанет необоримой и славной!..

Есть чувства, для которых на языке нет слов. Есть образы непонятной силы, от ко­торых трепещет в восторге, удивляясь им, душа. Есть события, память о которых точно расширяет эту душу умилением, — что Бог помог человеку достичь в жизни таких нрав­ственных высот.

Таков этот богатырь русского народа, и та­кова его смерть.

... Кончина благоверного князя была возве­щена во Владимире чудесным образом. В соборе митрополит Кирилл совершал службу и стоял у алтаря, как перед ним словно жи­вой, но озаренный не здешним светом, пред­стал князь Александр. Будто несомое ангель­скими крылами, поднялось к небу светлое видение. Лицо святителя выражало великое волнение, замеченное предстоявшими. Он понял все... Слезы показались в старых очах, и, опустив голову, он сказал: «Солнце земли Русской закатилось!»

Не поняли люди ужасного смысла этих слов... Наконец, собрался святитель с сила­ми и, сдерживая рыдания, громко возгла­сил: «Чада моя милая, знайте, что ныне бла­говерный великий князь Александр преста­вился».

В ужасе, столь же сильным воплем отчая­ния ответил парод. Изо всех грудей вырва­лось: «Погибаем!»

Владимир опустел. Все пошли навстречу долгожданному великому князю. Митропо­лит с духовенством остановился в Боголюбо­ве... Пылали свечи, курился фимиам... На­род без числа покрыл окрестность. А он все приближался.

Тот, который так часто нес избавление своей земле, идет в нее с новым избавлением и чтобы никогда не уходить... Идет он, раз­решенный от тягостей жизни, замученный непомерным подвигом... Показался велико­княжеский стяг.

И при виде этого предшественника лежа­щего в гробе вождя — зарыдал весь народ... За стягом и гроб — и кинулись к умершему отцу осиротелые дети, чтобы еще пригрел и поберег их...

И стал тогда над народом, говорит лето­писец, великий плач и крики горя и тоски, каких никогда не бывало, и содрогалась от воплей этих земля.

23 ноября совершено было отпевание. Плач и стон народа заглушал церковное пе­ние. Наконец и певчие замолкли от рыда­ний. Князя положили в монастыре Рожде­ства Богородицы.

При отпевании совершилось чудо: когда усопшему вкладывали разрешительную мо­литву, он протянул за нею руку и опять сло­жил руки на груди.

Это событие уверило народ, что Бог про­славит благоверного князя и положило на­чало его посмертному почитанию.

Оно оправдалось при великом князе Ди­митрии Донском, в 1380 г. Тогда, перед бит­вою с Мамаем, ночью в том храме, где была могила св. Александра, загорелись сами со­бою две свечи, из алтаря показались два честных старца и, приблизившись к гробу, сказали: «О, господине Александре, возстани и ускори на помощь правнуку своему, великому князю Димитрию, одолеваемому от иноплеменных». И в тот час благоверный князь восстал из гроба и с обоими старцами сделался незрим. Явление это было донесено в Москву митрополиту, и тогда совершилось обретение св. мощей. На московском соборе 1547 г. великий князь Александр Невский в виду многократных чудес причислен к лику святых.

В 1723 году император Петр Великий перенесет сам мощи благоверного князя Александра из Владимира в Петербург, для утверждения новой столицы, основанной на берету той самой Невы, где святой витязь славил Русь своими победами. Шествие мо­щей продолжалось более года.

В Новгороде раку поставили на лодку, а близ Петербурга ее принял на торжествен­ную галеру царь и сам встал у руля.

Мощи благоверного князя покоятся в со­борном храме святой Троицы, Александро- Невской лавры, в драгоценной серебряной раке. Она сделана из серебра, найденного в царствование императрицы Елисаветы. Близ раки находится Владимирская икона Богоматери, по преданию принадлежавшая св. Александру; в ризнице — его великокня­жеская шапка.

Поэт Майков в превосходном стихотворе­нии описывает предсмертные думы и кон­чину благоверного великого князя Алексан­дра. Эта проникновенная картина совмести­ла, кажется, всю скорбь души благоверного Александра.