Москва: Св. Даниил Александрович Московский. Иоанн Данилович Калита. Дмитрий Иоаннович Донской и св. Ефросиния, великая княгиня Московская

От тягостных времен татарщины, от ис­числения князей-страстотерпцев, от описания жертв, понесенных за род­ную землю ее правителями в безотрадные дни ига, пора перейти к иным временам, озаренным занимающимся сиянием новой владычицы земли Русской — Москвы.

В грозном испытании ига закалив русский народ, единством пережитого бедствия, при­учив отдельные княжества больше, чем пре­жде, чувствовать общность судьбы для всех составлявших Русь частей, развив в народе драгоценные свойства смирения и терпе­ния — Господь постепенно подготовлял из­бавление Русской земли и образовывал силу, которая должна была послужить орудием такого избавления.

То была Москва.

Главою Руси надлежало стать совершенно новому городу, который именно вследствие условий своего развития, вследствие того, что сам он вырос под игом и мог совершить нужную работу для освобождения от ига.

Москва представляет удивительную про­тивоположность Киеву в том именно, что сгубило Киев и Киевскую Русь.

Как Киев был весь — порыв: своеволие и разногласие князей, господство личных рас­четов, неповиновение духовным наставни­кам; так Москва вся — сосредоточие, покор­ность раз принятому направлению, которо­му безусловно подчинялись все московские князья, и удивительное согласие мирской власти с советами духовных пастырей.

Величие Москвы основано даже на послу­шании, на исполнении Иоанном Калитою слова митрополита Петра, и это послушание продолжалось и дальше, когда московские великие князья трудились при благослове­нии и непрестанных советах святителей Пе­тра, Феогноста, Алексия, Киприана Фотия, Ионы, которых имена нераздельно соедине­ны с именами современных им московских государей.

И это сознательное искание московскими князьями в их деле помощи и благословения Божия придало делу Москвы особое духов­ное величие. Оно освятило в глазах народа и это дело, и этот город, ставший на пророче­ствах, поднятый преемственным рядом свя­тых князей и святых митрополитов. А вера тех и других и народа в высокое призвание Москвы вызывала великие чудеса Божии на помощь в исторических несчастиях Москвы.

И в этой суровой, ничем не отвлекаемой и из поколения в поколение сознательно преемственной работе возвысилась Москва и со­вершила волею Бога свое назначение.

Величайший подвижник русского дела в безотрадный век ига, св. Александр Невский, умирая, оставил России то семя, от которо­го поднялся и процвел корень московских князей. Какое-то особенное значение чув­ствуется в младенце-князе, младшем сыне великого Александра, который и становится первым московским святым и родоначаль­ником благоверных великих князей москов­ских.

Чрезвычайна судьба Даниила. Он остался после отца двухлетним и, хотя не успел вос­пользоваться его наставлениями, однако изо всех своих братьев один усвоил его благоче­стие и за то, как говорит летописец, Бог воз­любил и избрал его.

В то самое время, когда и у взрослых, силь­ных князей другие отнимали уделы, никто не нападал на незначительный удел младенца- князя с ничтожным городом Москвою. Вы­росши, он постарался мирным способом без насилия увеличить свой удел — и, хотя и во­влекаемый в междоусобия князей, держал себя умеренно, бережа совесть, ища утолять ссоры любовью. Мужественный духом, хра­брый в бою, он только из крайней необходи­мости для обороны от врагов брался за меч. И все добрые качества его тихой души еще на земле получили награду.

У него был племянник Иоанн Дмитрие­вич очень с ним дружный, владевший весьма значительным в то время и важным Пере­яславским уделом. Умирая бездетным, он отказал свой удел дяде.

Тогда народ, видя, как сам Бог заботится о кротком Данииле, прозвал его «Богоснаб- димым».

Слияние Москвы с Переяславлем было первым крупным шагом к росту Московско­го княжества. Даниил кончил жизнь, как вел ее, в подвигах благочестия. На берегу реки Москвы он построил деревянную церковь во имя своего ангела, при ней монастырь, и постригся здесь в схиму. Он преставился 4 марта 1303 г., смиренно завещав положить себя не в церкви, а на монастырском клад­бище. Он же построил храмы во имя Пре­ображения (Спас на Бору) и Михаила архан­гела (Архангельский собор) — в нынешнем Кремле.

В первое время после князя Даниила мо­настырь существовал, но потом запустел, и осталось одно сельцо Даниловское с дере­вянною церковью. При великом князе Иоан­не III один боярин ехал мимо этого места, как явился ему неизвестный муж и сказал: «Не бойся меня: я христианин и господин сего места. Имя мое Даниил, князь Московский. Скажи от меня Иоанну: сам ты тешишь себя, а меня забыл. Но не забыл меня Бог мой».

При сыне Иоанна, Василии III, последова­ло новое знамение: боярин князь Шуйский, сходя с лошади, наступил ногой на могилу князя и тут же был наказан падением. Он по­нял свое неуважение к святому месту и потом часто ходил сюда петь панихиды. При Иоан­не Грозном исцелился у гроба св. Даниила сын коломенского купца, и тогда учрежден крестный ход для совершения панихиды по князю-схимнику и возобновлен на царское пожалованье монастырь. В 1652 г. обретены нетленными мощи св. князя Даниила.

К сожалению, должно сказать, что Москва недостаточно помнит первоначальника сво­ей славы, поныне заслуживая упрека.

В 1328 г. сын Даниила Иоанн Даниилович стал великим князем. Он был первый мо­сковский князь, восшедший на престол вели­кокняжеский и оставшийся навсегда жить в Москве, прикрепив к Москве таким образом этот престол. Еще чрезвычайное событие возвеличило при нем Москву: перенесение сюда из Владимира кафедры митрополи­чьей.

Святитель Петр, неутомимый поборник Церкви и родины, часто навещал в Москве Иоанна и оценил и доброту и способности его и, по внушению Божию, св. Петр пере­селился в Москву и сказал пророчественное слово Иоанну: «Если ты успокоишь мою старость и воздвигнешь здесь храм достой­ный Богоматери, то прославишься больше всех иных князей, и род твой возвеличится; кости мои останутся в сем граде. Святители захотят обитать в нем, и руки его взыдут на плеща врагов наших».

Исполняя волю великого старца, Иоанн в 1326 г., 4 августа, заложил первую в Москве каменную церковь во имя Успения Богома­тери, где своими руками св. Петр устроил себе каменный гроб, в котором через не­сколько месяцев и положили его. Преемник св. Петра, а за ним и следующие митрополи­ты оставались в Москве.

Иоанна Данииловича не было при кончи­не св. Петра, и святитель оставил ему такие прощальные слова: «Оставляю сыну моему, возлюбленному князю Ивану, мир и благо­словение от Бога и семени его до века. За то, что сын мой успокоил меня в старости, воз­даст ему Господь сторицею в мире сем и да­рует ему живот вечный, и не оскудеют от се­мени его обладающие местом его, и память его прославится».

Святитель Петр зажег такую свечу, огонь которой заботливо поддерживали пожив­шие после него князья и святители. Этим огнем горела жизнь великих тружеников московского государственного дела, на этот огонь собралась к Москве Русская земля пе­ред Куликовым полем; ее пламенем горели сердца незабвенных бойцов того дня.

А огнем, возженным от святителя Пет­ра, — была вера в Божье к Москве милосер­дие, вера в будущее России и в назначенное ей величие.

И началось с того дня государственное воз­рождение России; стала созревать в город­ке, дотоле маловатом, мысль спасительного единодержавия, скопилась мужественная воля порвать узы ханские, подготовились средства к независимости России.

В высшей степени умело обращаясь с та­тарами, Иоанн частыми путешествиями в орду покоил русскую землю. При нем мир и тишина воцарились в северной России, христиане на сорок лет опочили от истомы и долговременных насилий. Земледельцы могли спокойно обрабатывать нивы, купцы торговать, а бояре жить в избытке. Прекрас­ный хозяин, Иоанн покупал или выменивал новые владения и расширял княжество, а прочих князей держал в повиновении. Одно лишь было на нем пятно: борьба с князем Александром Тверским, закончившаяся му­чением Александра в орде.

Потомство дало Иоанну имя Собирате­ля земли Русской, современники звали его государем-отцом. Он берег русскую кровь, освободил великое княжение от внешних и внутренних врагов; дал гражданам безопас­ность, истребил разбои и был правосуден. Жители других русских областей завидо­вали устройству и тихой жизни в областях Иоанна.

Расположение к Иоанну, как к правите­лю, усиливалось любовью к нему, как к че­ловеку. Глубоко набожный, усердный в воз­ведении храмов (Успенский, Архангельский соборы, Спас на Бору и другие), мягкий в обращении, милосердный к нищим, домо­витый, добрый строитель и хозяин: таков был Иоанн. Он всегда носил с собою мешок или калиту с деньгами для бедных. Поэтому и известен он у потомков под именем Иоан­на Калиты.

Он скончался далеко не старым, 31 марта 1340 г., и погребен в возведенном им Архан­гельском соборе.

Есть трогательное сказание о греющем от­ношении Иоанна Калиты к бедным. И имен­но эта черта его так и привлекала к нему лю­бовь народа. Один нищий только что полу­чил от князя милостыню и сейчас же подо­шел, чтобы взять еще. Потом он зашел сзади и стал опять просить. Князь без задержки подал ему и в третий раз, только промол­вил:

— Возьми, несытыя зеницы.

— Ты сам несытыя зеницы, — быстро от­ветил нищий, — и здесь царствуешь, и там хочешь вечно царствовать.

То же предание говорит, что кто-то в виде­нии видел Иоанна в раю. В рукописных свят­цах он поставлен в число святых.

В конце XIV века назначено было Руси вы­ступить на решительный и победоносный бой с татарами.

Мудрые действия московских князей на­столько усилили Русь, что возможным стало думать о борьбе, и на нее решился внук Ка­литы, великий князь Дмитрий Иоаннович. Оставшись после отца своего по девятому году, он был воспитан под непосредствен­ным руководством великого и незабвен­ного святителя Алексия, государственной деятельности которого Россия обязана веч­ною благодарностью. Происходя из знат­ного боярского рода, крестник Калиты, он в юных летах оставил мир, и пышно рас­цвели душевные его силы в подвигах ино­чества. В сане митрополита он чудесно ис­целил ослепшую жену хана, и когда новый хан обнаружил враждебные нам рвения против Русской земли, св. Алексий взял на себя укротить его жестокость, опять пое­хал в орду и с помощью благодарной ему ханши-матери утолил губительный для Рос­сии гнев. Среди той торжественной встречи, которую устроили святителю в Москве, вы­делился поступок восьмилетнего Дмитрия. Расплакавшись от умиления, он воскликнул с силою, необыкновенной для его возраста:

— О, владыко! Ты даровал нам житие мирное: чем изъявим тебе свою признатель­ность?

Двенадцати лет занял Димитрий престол великокняжеский, и именно руководитель­ство святителя Алексия давало Руси то спо­койствие, в котором она могла собраться с нужными силами.

В 1380 году, после разных недоразумений с ханом Мамаем, Димитрий решился всту­пить с ним в открытую борьбу и, помолясь,

Дмитрий Донской. Рисунок из «Отечественного пантеона великих князей», 1850 г.

разослал гонцов по всем областям великого княжения, чтоб немедленно сходились к Мо­скве ратные люди.

Велик был этот день, когда взросший средь старых воспоминаний о Батые, о Кал­ке, о Сити, о целой нескончаемой кровавой цепи князей-мучеников, Дмитрий решил кликнуть клич к Руси для боя и свободы. И та Русь, которую он звал теперь, не была раз­дробленная, междоусобная Киевская Русь далеких дней; Московская Русь поднялась по его слову, как один человек.

Бесконечною вереницею вступали в Кремль спешившие от всех сторон дружи­ны; их выслали из Ростова, Белозерска, Яро­славля, Владимира, Суздаля, Переяславля, Костромы, Мурома, Дмитрова, Можайска, Углича, Серпухова. Стук оружия не умолкал в Москве, и народ с умилением смотрел на воинов, готовых умереть за свободу родины и за святую веру. Настало точно пробужде­ние от долгого сна. Ужас имени татар словно исчез. Никогда, казалось, государь не обна­жал меча при таком единодушном сочув­ствии народа.

Пока сильные вооружались, слабые, жен­щины и дети молились, и первою из них была любящая и благочестивая великая кня­гиня. Преп. Сергий игумен, к которому по­шел Димитрий за благословением, предска­зал ему уцеление в битве и полную победу, с большой потерей убитыми. Духовенство с крестами и чудотворными иконами собра­лось вместе с оставшимся в Москве народом проводить ополчение. Великий князь мо­лился над прахом предков. Он сдержал сле­зы, прощаясь перед народом с супругой, и лишь сказал:

— Бог наш заступник!

Колокола гудели, народ стремился за ополчением, крича пожелания победы. Ти­хое и ясное утро казалось предзнаменовани­ем ее. Настал день 8 сентября. По всей Руси народ не выходил из храмов, прикованный душою к великому русскому ополчению.

И оно стояло на поле Куликовском, много­численное, как не бывало никогда в славней­шие времена свободы, — 150 бодрых тысяч, покорных одной государевой воле, вдохнов­ленных одной верой святой. В прозрачном осеннем воздухе солнце озаряло необозри­мые русские ряды, бесчисленные знамена развевались по легкому ветру, блестели до­спехи и оружие, и неслись перекатом клики:

— Боже, даруй победу!

И видел все это с высокого холма славный Димитрий. Воскресли в нем и детские меч­ты, и затаенные давние надежды, которым время было воплотиться. И он смотрел в со­средоточии на этих людей, зная, что сейчас придет смерть ко множеству из этих лучших сынов, каких выслала сюда на суд Божий Рус­ская земля. Вспомнил он лежащую за ними, замирающую в страхе и надежде родину; по­мянул прежние времена, и в одно мгновение промчалась перед ним вся страдная жизнь этой земли, столько раз истерзанной, подня­лись окровавленные тени предков, застонали тяжелым стоном давние могилы. И вспом­нились мудрые советы ведшего Русь к воле святителя Алексия и пророчество игумена Сергия. Все вспомнил он. И знал он, что в тот час за себя молится неумолчной могучей молитвой вся Русская земля. А яркое солнце сияло над полем и над великим ополчением земли Русской, искавшей здесь суда Божия.

Умилился Димитрий духом, пал на коле­ни и простер руки к золотому лику Спаса, сиявшему вдали на черном великокняже­ском знамени. Помолился в последний раз за Россию. И Бог услышал его.

Нам не понять теперь, чем была для Рос­сии весть об одолении татар в великой Ку­ликовской битве: чудная весть свободы и славы.

Когда в 1389 г., едва достигнув сорока лет, Димитрий преставился, то скорбь о нем на­рода была безмерна. Стоны и вопли долго не смолкали при дворе и на улицах. Никто из потомков Владимира Святого, кроме Мо­номаха и Александра Невского, не был так любим и боярами, и народом за великоду­шие, любовь к славе Руси, справедливость, ласку, добросердечие. Силою быстрого разума, качествами твердого нрава он за­служил от современников прозвище орла высокопарного. Словом и примером вдыхал он мужество в сердца воинов и, младенец незлобием, умел, однако, твердо карать зло­деев. Особенно поражала современников его умеренность в счастье. Не было дотоле победы на Руси более славной, чем Донская; а Димитрий на хвалу народа опускал очи к земле, относя всю славу всемогущему Богу. Чистый душою, хранил до конца дней деви­ческую стыдливость. С горячею ревностью привязанный к Церкви, он ежедневно ходил в храм, часто приобщался и, смиряя плоть, носил власяницу на голом теле. Таков был тот, чья великая душа услышала в Русской земле биение народившейся народной силы и кто первый сокрушил долговременные узы.

Над гробницею Димитрия в Архангель­ском соборе неоднократно зажигались све­чи, и в рукописных святцах он вписан в чис­ло святых.

Вместе с благоверным великим князем Дмитрием Иоанновичем Донским светила народу московскому его благочестивая кня­гиня. Дочь князя суздальского, Евдокия Димитриевна провела детство отчасти в Сузда­ле, отчасти в Переяславле, и 18 января 1367 г. в Коломне обвенчана с весьма юным великим князем Димитрием.

В молодой жизни своей супруги, казалось, соперничают в добродетелях: милосердии, чистоте, ночной молитве. Это настроение их поддерживал считавшийся как бы отцом их святитель Алексий и духовник их, св. Феодор Симоновский; великий Сергий преподоб­ный был крестным отцом их детей. Когда настала борьба с Мамаем, великая княгиня поддерживала супруга в его намерениях, с твердостью проводила его на страшный бой и денно-ночными молитвами помогала об­щему делу. В память победы воздвигла она в Кремле каменную церковь Рождества Бого­родицы; много построила и других храмов. Умирая, Димитрий наказывал детям слу­шать во всем мать, и из завещания его видно, как он чтил свою супругу.

В раннем вдовстве своем она усилила под­виг благочестия. Но, насколько любила она добродетель, настолько же ненавидела ее личину и искусно скрывала высокую свою жизнь. Изнуряя тело постами, она хотела ка­заться тучною; носила на себе сколько одежд, украшала себя драгоценными каменьями, везде являлась с лицом веселым и радова­лась, слыша, что злословие представляет ее добродетель сомнительною: говорили, что она желает еще нравиться и ведет жизнь нечестную. Эта молва оскорбила ее детей, ко­торые не могли скрыть своего беспокойства от матери. Евдокия тогда собрала их к себе, спустила с себя часть одежды, и ужаснулись сыновья, видя худобу ее тела и кожу, иссо­хшую от постоянного воздержания.

«Верьте, — сказала княгиня детям, — что мать ваша чиста. И соблюдите мою тайну. Кто любит Христа, должен сносить клевету и благодарить за нее Бога».

Явление ангела возвестило ее кончину. После видения она онемела и знаками по­требовала икону. Когда ей подали образ св. архангела Михаила, она обрадовалась и стала говорить. «Таким явился он мне!» — про­изнесла она.

Тогда пожелала она заключиться в Воз­несенской обители, которую воздвигла на месте прежних великокняжеских теремов. Когда шла она туда, окруженная народом, по дороге нищий-слепец закричал ей: «Бо­голюбивая княгиня, кормилица нищих, ты обещала во сне даровать мне Вознесенский монастырь. Исполни же слово твое!» Будто не внимая ему, точно нечаянно, княгиня опу­стила ему длинный рукав рубашки, слепой отер им глаза и прозрел. Во время этого ше­ствия ее исцелилось до 30 человек. В силенных подвигах молитвы недолго шла благо­верная великая княгиня и 7 июля 1407 года преставилась в иноческом имени Ефроси­нии. Ее мощи почивают в соборном храме созданной ею обители.

Благоверный князь Олег Рязанский. Димитрий Красный. Преп. Михаил Клопский. Преп. Иоасаф Заозерский. Блаж. Иоанн Углицкий. Блаженная великая княгиня Соломония, в иночестве София. Св. мученик Димитрий Царевич

Среди современных Димитрию Донскому русских князей замечательна судьба князя Олега Рязанского. Бодрый, спо­собностей выдающихся, он постоянно враж­довал с великим князем, и когда Димитрий пошел на Мамая, Олег, ссылался с союзни­ком Мамая, королем польским, не пристал к Димитрию. Незадолго до смерти Димитрия, преп. Сергий Радонежский ходил в Рязань, чтобы примирить Димитрия с коварным и мятежным Олегом. И тут умягчилось бур­ное сердце: он заключил с Димитрием ис­кренний союз. Вероятно, воздействию тихой святыни дивного старца нужно приписать перелом, происшедший в жизни Олега. Пе­ред концом ее, мучимый раскаянием за все, что было в ней темного, он принял иноче-

ство и схиму в основанном им в 18 верстах от Рязани Солотчинском монастыре. Там жил он в суровых подвигах, нося власяницу, а под нею ту стальную кольчугу, которую не захо­тел надеть, чтобы оборонять отечество про­тив Мамая.

Инокинею кончила жизнь и благочести­вая его супруга, княгиня Евфросиния. Их об­щая гробница в соборе обители.

Многие жители Рязани и соседних уездов бывают здесь на поклонении иноку-князю и служат по нему панихиду, испрашивая себе его молитв, при чем, обыкновенно, надевают на себя его кольчугу.

Замечательны обстоятельства кончины родного племянника Донского, князя Дими­трия Юрьевича Красного, которого призна­вали современники праведником. Кроткий и набожный, он не принимал участия в кро­вавых распрях, которые возбуждали братья его Василий Косой и Дмитрий Шемяка, и умер он в ранней молодости.

За несколько часов до смерти он лишился слуха и вкуса; кровь лила из носу, и еле-еле его могли приобщить. Тогда он успокоился и уснул. Поздним вечером увидели, что он умирает; прочли над ним отходную и, ду­мая, что он скончался, одели его как мертве­ца, положили под иконы и стали читать над ним псалтирь. В полночь, к общему ужасу, он зашевелился, скинул с себя покров и, не открывая глаз, стал петь церковные песни. Перед утренею духовник принес св. Дары. Князь, открыв глаза, сказал: «Радуйся, утро­ба Божественного воплощения!» (слова из акафиста Богоматери) и причастился. Три дня пел он церковные песни и говорил о ду­ховных предметах, узнавал людей, но сам ничего не слышал; наконец, умер. Тело его, перенесенное в Москву, покоится в Архан­гельском соборе.

Дивным смирением просиял в Новгороде один из русских князей.

Однажды летом 1408 г. во время утрени в Клопском (в 20 верстах от Новгорода) мо­настыре иеромонах, кадя по церкви, захотел окадить и свою келью. Он нашел ее отворен­ною, и в ней неизвестный человек в монаше­ском одеянии писал книгу. В ответ на вопро­сы игумена и братии, он повторял все те же слова, представляя из себя юродивого. Но на литургии он прекрасно читал апостол, а за трапезою — житие, и игумен дал ему ке­лью.

Случилось посетить обитель сыну Дон­ского, Константину. Во время трапезы он долго всматривался в пришельца и, наконец, поклонился ему и сказал игумену: «Это наш сродник Михаил, из княжеского рода».

О себе подвижник не открыл ничего. В нем был дар чудес и прозорливости. Однажды во время засухи, когда пересохли речки и ис­точники, он извел молитвою поток свежей и чистой воды. Другой раз стал он трезвонить и объявил: «Теперь в Москве радость: у вели­кого князя родился сын Иван. Он покорит Новгород и изменит все ваши обычаи».

Свободно говорил он князьям русским всю правду в лицо. Воздержание его было безмерно: ел раз в неделю сухой хлеб и пил немного воды. В келье у него не было ниче­го, даже рогожи: он спал на голом полу и не знал теплой одежды. Он почил после 45 лет, проведенных в Клопском монастыре, 1 янва­ря 1454 г. Там и почивают его мощи.

Правнук Димитрия Донского, воспитан­ный благочестивыми родителями, князь Ан­дрей Дмитриевич Заозерский, рано остался сиротою, и у него отняли отцовский удел. Он пришел в Спасокаменный монастырь и про­сил у игумена пострижения.

Нерасположение к юноше великого кня­зя Василия, 20-ти летний возраст, знаменитое происхождение — все это смущало игу­мена.

— Место твое, — сказал он, — не здесь, а в думе боярской или на поле битвы.

— Напрасно смущаешься, отче, — отве­чал князь, — я твердо решил не принимать от других услуг, а служить сам другим и не­сти крест по следам Господа моего!

Князь принял пострижение с именем того царевича индийского Иоасафа, кото­рый ради Христа оставил царство, — и стал удивительным подвижником. Братию видел он лишь в церкви; все время молился или думал о вечности и еще на земле удостоил­ся он небесных видений. Его дяде пришло на мысль посетить племянника и предложить ему денег для построения собственного мо­настыря.

— Когда желаем пустыни, — ответил он дяде, — не нужно нам серебра и золота. Раз­дай бедным, что принес.

Чувствуя, что недолга его жизнь, юный подвижник спешил творить добро. Пять лет подвизался он и почил 10 сентября 1453 г. Его мощи стали источать исцеления. Они поко­ятся в Вологодском Духовом монастыре.

Троюродный брат преп. Иоасафа, тоже правнук Димитрия Донского, сын Андрея Васильевича Углицкаго, Иоанн, со старшим братом Димитрием был заключен в Вологде в тюрьму великим князем Иоанном III, по несправедливому подозрению.

Старший брат тосковал и горько жало­вался на судьбу, А Иоанн, кроткий да бого­боязненный, благодарил Бога, черпая силу в молитве, и утешал брата:

— К чему скорбеть, — говорил он, — Бог внушил великому князю позаботиться о спасении душ наших. Все в мире грешно и тленно, и от всего этого мы избавлены. Те­сен затвор? Но не тесным ли путем шли в царство небесное святые? Будем же и мы подражать им. — Так обратил он тяжкое испытание в путь спасения. Предчувствуя кончину, он пожелал пострижения, кото­рого не принимал раньше, чтобы не разлу­чаться с братом, которому так был нужен. Постриженный с именем Игнатия, он при­частился св. тайн, осенил себя крестным знамением и сказал: «В руки Твои, Господи, предаю дух мой!» Он почил 45 лет от роду, 19 мая 1523 г.

Горько оплакивал его брат Димитрий, но, видя светлость лица усопшего, точно живо­го, ощущая благоухание от него, успокоил­ся в вере святости его. Весь город собрался к темнице, так как почившего уважали в узах более, чем других в славе. Во время погребе­ния его совершилось несколько чудес. Брат его после нескольких лет заточения был от­пущен на свободу и после смерти похоронен в ногах своего утешителя.

Мощи преп. Иоанна-Игнатия покоятся в Вологодском Прилуцком монастыре; и в тю­ремной церкви, окруженная теплым усерди­ем вологжан, стоит икона Богоматери, перед которою молились невинные князья-узники и которая составляла их единственное отцов­ское наследие.

В Покровском девичьем монастыре города Суздаля почивают мощи великой княгини- инокини Софии.

Дочь боярина, Соломония Сабурова, всту­пила в брак с великим князем Василием III и не имела детей. После 20-летнего супру­жества Василий решился постричь ее и же­ниться на другой. Тщетно лучшие иерархи доказывали незаконность такого поступка, тщетно отказали ему в согласии на новый брак и восточные патриархи, причем патри­арх иерусалимский Марк, исполнясь духа пророческого, предсказал, что если Васи­лий дерзнет вступить в брак, то будет иметь сына, который удивит мир своею лютостью. Соломонию постригли в московском Рождественском монастыре, а ее муж вступил в новый брак, которого плодом был Иоанн Грозный. С отчаянием приняла Соломония пострижение, билась о землю, вырывала ножницы, но впоследствии изгнала из души всякое воспоминание о мире и достигла свя­тости. После 17 лет заключения она почила 16 декабря 1542 г. Современники считали ее преподобномученицей, и от гроба ее истек­ло много чудес.

В Тихвиинском (Новгородской туб.) Вве­денском женском монастыре погребена старица Дарья Алексеевна, одна из жен Иоанна Грозного, из рода Колтовских (+ 1626 г.). Над ее могилой поныне богомольцы, веруя в ее святость, служат панихиды.

Роду Владимира Святого на Русском пре­столе и закончиться предстояло святым. По­следними его представителями явились му­ченики: царевич Димитрий и благоверный царь Феодор Иоаннович. Сын от последней супруги Грозного, царевич Димитрий, на­следник престола после бездетного Феодо­ра, жил в Угличе. Ближний боярин Борис Годунов, на сестре которого, Ирине, был же­нат Феодор, замыслил овладеть по смерти Феодора престолом. Димитрий стоял ему на пути.

Сперва Борис старался привлечь к нему ненависть народа и распускал слухи, что он жесток, любит кровь и сам для потехи муча­ет животных. Сказка эта не имела никакого успеха.

Борис решился извести его. Он подкупил мамку царевича и ее сына, и они стали давать ему яду. Но, как говорит летописец, ни в пи­тье, ни в кушанье яд не вредил ему. Нашли убийцу, отправили в Углич выжидать удоб­ной минуты.

15 мая 1591 г. мамка Волохова вывела ца­ревича на двор. Какое-то предчувствие томи­ло до того кормилицу его, Ирину Тучкову, и она хотела удержать его дома; но, когда мам­ка повела его, вышла с ним и Ирина.

Убийцы ждали.

Один из них, взяв царевича за руку, спро­сил:

— Это у тебя новое ожерелье, государь?

— Нет, старое, — отвечал ребенок, подни­мая голову.

В это время убийца ударил его ножом в горло, но не захватил гортани и побежал. Димитрий упал, кормилица с криком пала на него, закрывая его своим телом. Тогда двор других бросились на нее, отняли царевича, дорезали его и скрылись.

В это время вышла царица Мария из се­ней на крыльцо.

Восьмилетний мученик лежал в объятиях Ирины и, трепеща как голубь, уже не слыша воплей матери, предал дух Богу.

Забили в набат, и сбежавшийся народ растерзал убийц. Издыхая, они назвали ви­новника убийства.

В 1606 году, после убиения в Москве само­званца, принявшего на себя имя Димитрия, было решено перенести гроб царевича в Мо­скву. Когда святители и бояре московские, прибыв в Углич, объявили о том, народ долго не соглашался отпустить гроб, говоря: «Мы любили его и за него страдали. Лишимся ли теперь его вторично?»

Когда вынули гроб из земли, увидели тело, неповрежденное 15-летним лежанием в сырой земле: плоть на лице и волосы на голове целые, также жемчужное ожерелье, шитый платок в левой руке, одежду, шитую золотом и сере­бром, сапожки, горсть орехов, найденных у за­колотого отрока в руке и положенных с ним в могилу... Ликовал народ. Потекли чудеса.

Из Углича, меняясь, народ — знатные и простые, понесли раку на плечах.

Когда в Москве поставили гроб в Архан­гельском соборе, храм наполнился радостными криками внезапно исцеленных людей. Тогда этот «источник благодати» вложили открыто в деревянную раку, обитую золотым атласом, и стали чтить царевича как святого.

Глубоко набожный царь Феодор народом московским заживо почитаем был за правед­ника, и молитвами его время царствования его прошло тихо.

В 1594 г. Крымский хан подступил к Мо­скве, и битва происходила в окрестностях столицы. Утомившись от долгой молитвы, Феодор спокойно с высокого терема взирал на битву. За ним плакал один боярин. Царь обернулся и пророчественно сказал ему: «Не бойся; завтра нечестивых не будет».

Пророчество сбылось: на следующий день хан побежал.

Феодор никогда не имел более важной мысли, как спасение души, посещал обите­ли, благотворил духовенству, принимал с Востока святыни.

В конце 1597 г. он смертельно занемог, к отчаянию народа, который любил его как ангела земного и его молитвам приписывал спокойствие России, любил, как последне­го царя крови Мономаха. Помазавшись св. елеем, исповедовавшись и приобщившись, 7 января Феодор тихо скончался, как бы уснул сладким сном. В предсмертном томле­нии ему было незримое для других явление, и он и говорил с ним, называя его великим святителем. В час кончины его неизреченное благоухание разлилось по кремлевским па­латам. Царь Феодор, в книге о Российских святых названный среди московских чудо­творцев, покоится в Архангельском соборе.