М. ЕД. ПРОШ

сиде-л

верте-л

проси-л

У глаголов того типа, который представлен в (15), в формах прошед­шего времени основа оканчивается на гласную (~е или -и), а в формах настоящего времени — на согласную, поскольку конечная гласная осно­вы усекается перед вокалическими показателями презенса (l ЕД -у, 3 ЕД -ит и т. п.). Одновременно в форме 1 ЕД происходит дополнительное чередование конечной согласной этой усеченной основы: /d/ —* /г/, /s/ —» /$/ и т. п. Является ли это чередование фонологическим? (То, что оно не автоматическое, очевидно: последовательности типа /du/, /d'u/ или /su/ русской фонотактикой никак не запрещены.) На первый взгляд, на этот вопрос можно дать утвердительный ответ: перед нами чередование «палатализации», при котором дентальные фонемы заменяются на фоне­мы более палатальной артикуляции (если не вдаваться в фонетические детали). Этот ответ, однако, был бы верен только в том случае, если бы мы могли указать в фонологическом контексте чередующихся алломор­фов «катализатор» или естественный источник ассимиляции по данному признаку, т. е. какую-нибудь палатальную согласную или гласную фо­нему. Такого катализатора в приведенных в (15) словоформах нет — гласная /и/ на эту роль претендовать не может, поскольку правило па­латализации согласной перед фонемой /и/ никоим образом не относится к фонологически естественным. Следовательно, мы должны отказаться от мысли описывать это чередование как фонологически обусловленное (пусть и неавтоматическое) и должны перевести его в другой класс, т.е. считать его грамматически обусловленным: данное изменение основы происходит просто перед показателем 1 ЕД презенса.

Тем, кто знаком с историей русского языка, известно, что данное чередование в определенный период все-таки было фонологическим: тогда показателем 1 ЕД в данном типе спряжения была не фонема /и/, а сочетание фонем /ju/, первый элемент которого является идеальным «катализатором» палатализации; вызвав палатализацию, этот элемент, однако, исчез (что связано с проявлением фузии, см. ниже).

Наконец, варьирование глагольных суффиксов в венгерском языке в примере (12) не является фонологическим уже в том смысле, что оно вообще не является чередованием: так, показатель -ok не может быть получен из показателя -am (и наоборот) с помощью какого-либо фоно­логически естественного процесса; эти показатели — просто сегменты с одинаковым значением, находящиеся в дополнительном распределении (что не мешает считать их алломорфами одной морфемы¹³').

³'Заметим, что в некоторых морфологических теориях такие сегменты все же счита­ются представителями разных (хотя и синонимичных) морфем. Такая точка зрения имеет

Все эти случаи являются примерами постепенного отдаления алло-морфического варьирования от фонологической зоны; чем меньше роль фонологического контекста в правилах выбора алломорфов, тем суще­ственнее данное правило для морфологического компонента описания языка.

Какие последствия, однако, все сказанное может иметь для про­блемы морфологической члени мости? До сих пор мы рассматривали такие случаи вариативности, которые лишь нарушали принцип взаимно­однозначного соответствия значения и формы (одному значению соот­ветствовало более одного показателя), но не препятствовали линейному членению текста. Между тем, из фонологически обусловленной вариа­тивности могут возникать и такие случаи, когда проведение морфемной границы оказывается весьма нетривиальной задачей. Именно эти случаи и следует рассмотреть в заключение настоящего раздела.

Как уже было сказано, фонологическая вариативность морфем есть в общем случае изменение их внешнего облика под влиянием контекста. Среди всех таких изменений особую роль играют контактные изменения, или изменения на стыках морфем. Для их обозначения часто использует­ся термин сандхи, заимствованный из древнеиндийской грамматической традиции (представителями которой важность этой проблематики для описания языка была осознана более 2, 5 тысяч лет назад). Преоблада­ние контактных изменений над прочими контекстными изменениями совершенно естественно: ведь ассимиляция чаще всего происходит меж­ду соседними, а не между дистантно расположенными фонемами. (Так, в русском языке редукция безударных гласных не относится к кон­тактным явлениям, а оглушение звонких согласных или диссимиляция смычных — безусловно, относятся.) Обычным результатом контактных изменений является чередование фонем, примыкающих к морфемной границе — затрагивающих либо только одну из контактирующих мор­фем (как в уже приводившемся примере (14); ср. также (16)), либо обе морфемы (17):

(16) венгерский язык, образование форм императива (безобъектное спряжение):

императив 2 мн

fr-jatok

hoz-zatok

mos-satok /mo§S3tok/

основания, но, поскольку различие здесь строится на часто весьма зыбком критерии «фо­нологической естественности», мы предпочитаем в данной книге от него отказаться. Тем самым, трактовка алломорфического варьирования у лексических и грамматических единиц несколько различается. Ср. обсуждение этой проблемы в [Мельчук 1998 а).

(17) латинский язык, образование форм причастий прошедшего вре­мени (суффикс -/-):

основа глагола причастие (ном. ЕД. м)

сап- 'петь'

ger- 'нести'

ргет- 'давить'

ced- 'уступать*

В венгерском примере (16) чередованию подвергается, в отличие от русского примера (14), не корневая, а, напротив, суффиксальная морфема — показатель императива -jatok, начальная согласная которого ассимилируется некоторыми конечными согласными основы. Что касает­ся латинского примера (17), то здесь мы наблюдаем как случаи отсутствия чередования (cantos), так и случаи контактного чередования, затрагива­ющего только корень (gesftis), корень и суффикс одновременно (pressus, cessus) и даже дополнительного дистантного чередования (сокращение долготы в случае cessus не относится непосредственно к явлениям санд-хи) Как нетрудно убедиться, все случаи алломорфического варьирования, представленные в (17), являются неавтоматическими фонологическими

чередованиями.

Если чередования-сандхи, рассматривавшиеся до сих пор, еще не пре­пятствовали проведению морфемной границы, то в примерах (18) и (19) дело обстоит иначе, хотя грамматические формы в них участвуют те же, что и в примерах (14) и (17) соответственно.

(18) русский язык, образование форм инфинитива:

пек-у печь

стриг-у стричь

мог-у мочь

(19) латинский язык, образование форм причастия прошедшего вре­мени:

основа глагола

cloud- 'закрывать¹

laed- 'ранить'

cad- 'падать'

Ш- 'использовать'

В примерах (18)-(19) мы впервые сталкиваемся с невозможностью од­нозначно провести морфемную 1раницу или, что то же самое, выделить

сегментный показатель инфинитива resp. причастия. Непосредственно наблюдаемый эффект состоит в том, что алломорфическое варьирова­ние имеет место как бы «само по себе», в отсутствие возмущающего контекстного фактора, т. е. чередование оказывается единственным пока­зателем некоторого грамматического значения (так, в форме печь, вообще говоря, «нет» показателя инфинитива, но последняя фонема этой глаголь­ной основы подверглась палатализации, в форме laesus «нет» суффикса причастия, но вместо последней смычной фонемы корня выступает фри­кативная, и т. п.).

Можно, конечно, предложить для указанных форм иное морфемное члене­ние, например, пе-чь или lae-s-us. Такое членение, однако, будет фонологически менее естественным: мы постулируем фонологически обусловленное чередование суффикса в отсутствие какого-либо фонологического «катализатора» (так, форма пе-чь должна была бы образовываться по следующему правилу: «суффикс -ть заменяется на -нь после конечной велярной согласной основы, причем сама эта согласная выпадает»; интуитивно очевидно, однако, что фонема ч в русском языке связана с к, а не с т). Более подробное обсуждение указанных проблем и спе­циально критику «сегментного» подхода к описанию фузионных чередований см. в работе [Булыгина 1977: 130-140].

Данный эффект будет выглядеть несколько менее загадочно, если мы опишем его в диахронических терминах (как это обычно и делают): сегментный показатель определенного морфологического значения, вы­звав контекстные эффекты, подвергся вследствие этого утрате; он как бы «растворился» в поглотившей его соседней морфеме, оставив, прав­да, на память о себе изменение ее фонемного облика¹⁴*. Такое явление (т. е. замена существующего в языке сегментного показателя А морфо­логического значения 'А' при некоторой морфеме В на фонологическое чередование, затрагивающее В и выражающее то же значение 'А') при­нято называть фузией (лат. 'слияние, сплавление'), или, точнее, полной фузией^. Подчеркнем еще раз: если диахронически фузия предстает как побочный результат некоторого фонологического процесса, сводящийся к передаче морфологической функции от сегментного средства к несег-

' Последнее, кстати, далеко не всегда обязательно: если в паре контактирующих мор­фем одна морфема оказывается намного более устойчива к контекстному воздействию, чем другая, то эта последняя может просто исчезнуть, не оставив никаких следов (т. е. образовать нулевой алломорф). Ср. пары типа русск. каад-у ~ клад-и {сегментный пока­затель императива) vs. встат-у ~ встань (замена сегментного показателя чередованием, как в примерах 18-19) vs. ляг-у — ляг-0 (нулевой показатель без чередования в основе); аналогично каад-у ~ кла-л vs. nac-y ~ пас-0 (в последнем случае — с нулевым алломорфом прошедшего времени) и т. п.

' О частичной фузии говорят тогда, когда исчезает граница между двумя морфемами (проходя как бы «поверх» некоторой фонемы), но не сами эти морфемы целиком, как при полной фузии. Ср. русск. казан-ск-ий с четкой межморфемной границей vs. казащк-ий с частичной фузией на стыке основы казак- и суффикса -ск-; здесь фонема /ц/, так сказать, принадлежит корню и суффиксу одновременно.

ментному, то синхронно фузия есть просто отсутствие морфемных границ в плане выражения при явной неэлементарности плана содержания, т.е. разновидность кумуляции, подробно рассмотренной в разделе 3.2 (не слу­чайно как отсутствие фузии, так и отсутствие кумуляции обозначают одним и тем же термином — агглютинация).

Сходство фузии и кумуляции принципиально важно: в действитель­ности это два разных исторических этапа одного и того же процесса усиления контекстной вариативности морфем. Отличие фузии от куму­ляции состоит только в том, что кумулятивное выражение граммемы не может быть описано как фонологически обусловленная модификация сегментного алломорфа этой граммемы: либо потому, что эта модифика­ция нефонологическая (как в случае англ, was, никак не сводимого к be + -fejd), либо потому, что в языке вообще не существует никаких отдельных сегментных показателей для выражения этой граммемы (как обстоит дело с показателями числа и падежа в языках типа русского, литовского или латинского)¹⁶*. Отличие фузионной системы от кумулятивной хорошо показывает пример финского языка (20).

(20) финский язык, фрагмент склонения существительного talo 'дом':

мн.ч

В падежной системе финского языка показатель ном. мн. -/ является фузионным (выражая граммемы числа и падежа одновременно), но в це­лом финское склонение некумулятивно, поскольку в остальных случаях число и падеж выражаются морфологически самостоятельными (и при этом практически не подверженными вариативности) показателями. (Ко­нечно, теоретически возможна трактовка финского -/ как некумулятивно­го алломорфа показателя множественного числа -j-, возникающего перед нулевым показателем именительного падежа, но по многим причинам такая интерпретация морфологически неестественна.)

Вместе с тем, очевидно, что в очень многих случаях кумуляция — это, в конечном счете, «вчерашняя фузия», т.е. фузия, распространившаяся на все без исключения сегментные алломорфы. В свою очередь, про­исхождение фузионных систем из агглютинативных в результате разви-

В терминологической системе И. А. Мельчука фузионные комплексы типа русск. стричь (случаи полной фузии) называются «слабыми мегаморфами», а кумулятивные комплексы типа англ, was — «сильными мегаморфами».

тия контекстного варьирования также подтверждается многочисленными фактами.

Языки мира значительно отличаются друг от друга по степени представленно-сти в них фузионной техники соединения морфем в словоформе; заметное преоб­ладание фузии над агглютинацией является яркой чертой классических индоевро­пейских языков (санскрита, древнеиранского, древнегреческого, латинского, древнеисландского) и ряда современных представителей этой семьи (прежде всего балтийских, славянских и кельтских языков). Этот факт был отмечен еще в конце XVIII в. и лег в основу первых морфологических классификаций языков мира (Ф. фон Шлегель, В. фон Гумбольдт, А. Шлейхер), придававших наибольшее значение именно способу организации внешней стороны словоформ. При этом с фузией и кумуляцией (традиционной «флективностью») долгое время ассоциировались представления о наиболее «совершенном» этапе развития языка (вероятно, в связи с большой культурной значимостью многих известных тогда фузионных языков).

Не следует думать, однако, что фузия является исключительной особенно­стью языков индоевропейской семьи. Не менее сложная и разветвленная система фузионных чередований алломорфов засвидетельствована во многих языках Тро­пической Африки (например, пулар-фульфульде) или Северной Америки. Ниже в качестве иллюстрации приводятся три глагольные формы из американского индейского языка кашайя (Калифорния; см. [Oswalt 1986: 36-37]; явления, пред­ставленные в них, характерны для морфологической структуры языков этого ареала в целом):

(21) язык кашайя, формы¹⁷' глагола gowag- 'складывать вещи, упаковы­ваться':

сегментный итоговая
алломорф: словоформа:

-vta qowd.-g* 'он (я вижу) пакует­
ся'

-0 qowal 'он (я видел) упаковал­
ся'

~уа gowah" 'он, как видно,
паковался'

Как можно видеть, ни одна из трех граммем не выражается при данной основе qoviaq- с помощью сегментного показателя: присоединение -wa вызывает удлине­ние предшествующей гласной и аспирацию согласной, присоединение нулевого показателя — чередование последней согласной с гортанной смычкой и, наконец, присоединение -уа — палатализацию конечной согласной (и одновременно ее фрикативизацию). Именно эти эффекты и остаются единственными средствами выражения грамматических значений, поскольку ни один из конечных суффиксов не сохраняет в кашайя своего «фонетического материала» (в неконечной позиции ситуация иная). Данная система типологически весьма близка к индоевропейской (и, возможно, даже превосходит ее по сложности чередований).

17)

Эти формы выражают различные граммемы так называемой эвыденциальности (т. е. получения информации о ситуации); подробнее см. Часть вторая, Гл. 7, 2.5.

Итак, для морфем естественных языков типична контекстная вариа­тивность: внешняя сторона языкового знака стремится «приспособиться» к каждому конкретному контексту своего употребления, модифицируя под влиянием соседних сегментов те или иные свои компоненты (в пер­вую очередь, граничные, т.е. начальные или конечные). Можно говорить в связи с этим о принципе «синтагматическогоудобства», согласно которо­му всякий элемент фонемной цепочки, образующей текст на естественном языке, стремится как можно меньше отличаться от соседних элементов. Этот принцип обеспечивает более легкое порождение звучащего текста (предполагая меньшее разнообразие артикуляторных усилий), т. е. он является удобным прежде всего для говорящего, которому содержание сообщения уже известно. Напротив, для адресата принцип синтагма­тического удобства далеко не так благоприятен, поскольку он ставит адресата перед проблемой отождествления единиц с одинаковым смы­слом, но разным планом выражения (а различие это, как легко убедиться даже по немногочисленным приведенным выше примерам, может быть весьма значительным). Кроме того, не следует забывать, что идеалом синтагматического удобства вообще является последовательность из оди­наковых (или почти одинаковых) элементов, а это, естественно, никак не совместимо с основной функцией языка. Таким образом, принцип синтагматического удобства в своем проявлении оказывается ограни­чен принципом взаимно-однозначного соответствия формы и значения (который защищает интересы адресата) и очень общим семиотическим принципом, согласно которому язык на каждом уровне своей структу­ры должен состоять из некоторого количества различных (и достаточно четко противопоставленных друг другу) единиц. Кроме того, как мы виде­ли, побочным результатом развития контекстной вариативности является возникновение фузии и, впоследствии, кумуляции, а это резко повы­шает число морфологически элементарных (нечленимых) единиц, что тоже входит в противоречие с семиотическим («уровневым») принципом организации языка.

Языковая система в каждый конкретный момент своего существо­вания является определенным компромиссом между «интересами гово­рящего» и «интересами адресата»; этот компромисс никогда не бывает полным, поэтому всякая языковая система находится в неустойчивом состоянии и претерпевает непрерывную маятникообразную эволюцию от одного полюса («максимальной вариативности и минимальной одно­значности») до другого («минимальной вариативности и максимальной однозначности»). Фузионные языки типа санскрита или кашайя явным образом тяготеют к первому из двух названных полюсов; однако, вопреки тому, что полагали лингвисты XVIII-XIX вв., такая система с семиоти­ческой точки зрения не является идеальной (что, кстати, косвенным образом подтверждает и факт относительной исторической недолговеч-

ности фузионных систем: системы с преобладанием агглютинативной техники в целом гораздо стабильнее и изменяются медленнее). «Экс­тремальные» фузионные системы слишком явно неудобны для адресата и, как правило, после сравнительно короткого пребывания языка в та­ком состоянии следует радикальная перестройка системы с обновлением морфемного фонда и устранением избыточной вариативности (именно таковы главные векторы исторической эволюции новых индоарийских, романских и большинства германских языков).