Определения корня и аффикса

Различие между корневыми и аффиксальными морфемами пред­ставляется интуитивно очевидным, но в действительности оно с трудом поддается формализации. Нам не известно ни одного эффективного опре­деления корня и аффикса, и большинство из того, что будет предложено ниже в рассуждениях на эту тему, будет иметь, скорее, отрицательный ха­рактер, т. е. сводиться к тому, как не следует определять корень и аффикс.

Рассмотрим слово стаканчик. Вряд ли кому-то придет в голову от­рицать, что это слово членится на две морфемы (не считая нулевой), из которых первая (стакан-} — корень, а вторая (-чик-) ~ аффикс (в данном случае, суффикс; типы аффиксов будут подробнее рассмо­трены непосредственно ниже, в §2). Вывод представляется очевидным, но что именно заставляет нас считать именно так? На какое различие между первой и второй морфемой в этом слове (и многими другими, им аналогичными) этот вывод опирается?

Вообще говоря, между элементом стакан- и элементом -чик- разли­чий очень много. Начнем с самого очевидного: первая морфема содержит больше фонем, чем вторая (как мы увидим ниже, это различие не со­всем случайно!). Далее, между ними есть явное различие в значении (точнее, в типе передаваемого значения): первая морфема обозначает «конкретный материальный объект», а вторая — достаточно абстракт­ное свойство этого объекта (малый размер). Целый ряд наблюдаемых различий касается и того, что можно было бы назвать дистрибутивными свойствами двух морфем. Так, если первую морфему опустить, оставшаяся последовательность не будет правильной русской словоформой, но если опустить вторую морфему, то оставшаяся последовательность (стакан) по-прежнему будет правильной русской словоформой. С другой стороны, вместо первой морфемы в исходную словоформу можно подставить очень большое число других морфем и получить правильные русские словофор­мы, имеющие ту же грамматическую характеристику ('существительное мужского рода'): ср. диванчик, баранчик, газончик, сабантуйчик и т.д., и т. п. — напротив, вместо второй морфемы в исходную словоформу практически ничего подставить с сохранением правильной морфологи­ческой структуры не удается (разве что морфему -ищ-, но и то она меняет грамматический род слова). Даже если ослабить наше требование

и начать искать просто любую морфему, которая могла бы соседствовать с морфемой стакан в пределах одной словоформы, то и в этом случае возможных кандидатов не наберется и десятка (кроме -чик в стакан-чик, это элементы словоформ под-стакан-ник, стакан-ный и у-стакай-ить-ся).

Какие же из перечисленных различий имеют отношение к обсуждае­мой проблеме?

Найдется не так уж мало лингвистов, которые скажут, что принадлеж­ность морфемы к классу корней или аффиксов зависит от особенностей значения этих морфем: корневая морфема обозначает конкретный объект или ситуацию (или, иначе, имеет «вещественное» значение), а суффик­сальная морфема обозначает некоторую очень общую характеристику того, что может быть названо корнем (т. е. имеет «абстрактное» или даже «грамматическое» значение). Действительно, грамматические зна­чения (что бы ни понимать под этими последними) часто выражаются в языках мира с помощью аффиксов; но, с другой стороны, и бес­спорные корни также могут выражать грамматические значения (таковы морфологически элементарные вспомогательные глаголы, грамматиче­ские частицы типа русского бы или болгарского показателя будущего времени ще, не говоря уже о предлогах или союзах, значения которых гораздо ближе к грамматическим, чем к «вещественным»). Тем более не­эффективным является расплывчатое противопоставление «абстрактно­го» значения аффикса «конкретному» значению корня: в языках сколько угодно аффиксов с очень «конкретным» и еще больше корней с предельно «абстрактным» значением. Чтобы убедиться в этом, достаточно сравнить корни русских слов это, быть, место, причина и т. п. с суффиксами чешских cnQBjfvl-dm(a) 'манеж [= место для верховой ю]цл\\ j(zd-enk(a) 'проездной билет* и j(z4-n(e) 'плата за проезд': если значение суффикса -dm(a) 'место для...' еще может быть сочтено достаточно абстрактным, то значения суффиксов 'билет...' и 'плата за...' по степени «конкретно­сти» не уступают самым конкретным субстантивным корням''. Конечно, если судить по данным языка типа русского, то могут сформироваться определенные ожидания относительно семантики, так сказать, «среднего корня» и «среднего аффикса»: так, для значения 'новый' или 'быстро' мы, скорее, будем склонны прогнозировать корневое выражение, чем, например, для значения 'в большом количестве'. Следует, однако, иметь в виду, что языки мира очень сильно различаются в этом отношении, и с типологической точки зрения почти никакие из наших ожиданий не могут претендовать на универсальность. Если существуют такие язы­ки, в которых почти нет аффиксов (и, следовательно, даже значения числа и времени будут при необходимости передаваться корнями), то существу­ют и такие языки, в которых значительна доля «необычных» по своей семантике аффиксов. К подобным языкам относятся прежде всего языки

Другой очень часто приводимый пример — аффикс со значением 'язык народа X', как в чешек. rv-Stina, туреик. ли-р/, суахили ki-rusi 'русский язык*.

эскимосско-алеугской, а также алгонкино-вакашской семей. В этих язы­ках число аффиксов очень велико, а в семантическом отношении они вторгаются в самые неожиданные (с точки зрения языков иной типоло­гии) области; в частности, все перечисленные только что значения в этих языках выражаются аффиксально; нередко аффиксы могут обозначать вполне конкретные объекты, такие как 'лодка¹, 'олень' и т. п. В качестве еще одного примера можно рассмотреть так называемые «инструменталь­ные» аффиксы глагола, которые указывают, с помощью какого орудия было осуществлено действие, названное глагольным корнем. Хорошо известны инструментальные аффиксы американских индейских языков (ср. [Мельчук 1998: 404-408]), но они имеются и за пределами Север­ной Америки; мы рассмотрим пример из меланезийского языка тинрин (Новая Каледония; (Osumi 1995]):

(1) В языке тинрин существует большая группа словообразовательных пре­фиксов глагола (часть из них диахронически связана с существующими в языке полнозначными лексемами — синхронно никогда с ними не совпадая), которые имеют значение '[каузировать] способом W и присоединяются обычно к глаго­лам, выражающим состояние, например: о*- 'пальцами' + -be 'быть мертвым' = 'выключить (свет)'; /э- 'ногой' + -doi 'ошибиться' = 'споткнуться'. К инструмен­тальным префиксам относятся, в частности, следующие:

о*- 'пальцами'

и- 'рукой/руками'

/; ь 'ногой/ногами*

е- 'зубами'

*do~ 'клювом'

*dro- 'кулаком*

wi- 'тупым орудием (типа палки)'

ра- 'острым режущим орудием'

to*- 'тонким и острым колющим орудием (типа иголки)'

Mi- 'веревкой, ниткой, булавкой' и др.

Как можно видеть, взаимодействие инструментальных префиксов с глаголом отчасти напоминает глагольную префиксацию русского, ла­тинского или венгерского языка, но семантическая область, передаваемая инструментальными префиксами, резко отличается от той, которую об­служивают глагольные префиксы европейских языков: в последних эти значения передаются корневыми морфемами. В этом смысле очень ха­рактерна иллюстрация, приводимая И. А. Мельчуком: смысл русского глагола за-грызть почти в точности совпадает со смыслом глагола ya-t^ha языка лахота (группа сиу). Буквально этот смысл может быть передан как 'с помощью зубов каузировать умереть¹; но если в русском примере префикс за- выражает смысл 'до смерти', а корень — смысл 'воздействуя зубами', то в языке лахота ситуация обратная: префикс уа- выражает

смысл '[каузироватъ] зубами', а корень t^ha — смысл 'умереть*. (Анало­гично, при переводе на язык тинрин русского глагола сшить в качестве префикса будет использована морфема со значением 'ниткой', а в каче­стве корня — морфема со значением 'соединить'.) Подобные примеры должны предостеречь читателя от поспешных попыток определять при­надлежность морфемы к классу корней или аффиксов, исходя только из ее значения. Пожалуй, единственное бесспорное утверждение, кото­рое можно сделать на эту тему, сводится к тому, что существуют значения, которые с очень большой вероятностью будут во всех языках мира выра­жаться корневыми морфемами; но это еще не дает возможности отличить корень от аффикса в конкретной словоформе конкретного языка.

Но если не значение морфемы, то какие другие свойства могут определять ее корневую или аффиксальную природу? Часто апеллируют к критерию автономности, используя его следующим образом: корень мо­жет образовывать словоформу, а аффикс не может. Другая формулировка такова: словоформа может состоять только из одного корня, но не может состоять только из аффиксов.

В отличие от предыдущего утверждения, это утверждение следует признать верным. Но оно дает лингвисту в руки не очень эффективный инструмент. Действительно, единственный надежный вывод, который мы можем сделать на основании этого утверждения, состоит в том, что любая словоформа содержит по крайней мере один корень. Однако многие языки (во всяком случае, именная и глагольная лексика этих языков) устроены так, что никакая их словоформа не содержит только корень: всякий корень должен сопровождаться одним или несколькими аффиксами. Как отличить в этом случае корень от аффикса? (Не следует также забывать, что одна словоформа вполне может содержать и несколько корней!)

Замечание: проблема нулевых корней и аффиксов. Приведенное свойство корня связано с одной интересной проблемой. И корни, и аффиксы могут быть нулевы­ми (хотя нулевой корень — это морфологическая экзотика, а нулевой аффикс — абсолютно нормальное и в каком-то смысле даже закономерное явление). При­чина, заставляющая лингвиста постулировать нулевые единицы, вообще говоря, всегда одна и та же: если в некоторой позиции в тексте (а в данном случае, в словоформе) обязательно ожидается показатель некоторого значения, но при этом материальный показатель все же отсутствует, то само отсутствие показателя является значимым (иначе говоря, является нулевым знаком}. «Отсутствие сигна­лизации» Х-а (если использовать терминологию из классической работы [Якобсон 1939] оказывается значимым только на фоне ожидания информации об X-е; имен­но в этом случае отсутствие информации также оказывается полноценной ин­формацией. Это не только языковой, но и более общий семиотический принцип: так, молчание может расцениваться как сообщение только в ситуации ожидания ответа (известная интерпретация молчания как знака согласия апеллирует именно к такой ситуации, т.е. к «молчанию в ответ», а не к «молчанию вообще»); отсут­ствие креста на дверях в Варфоломеевскую ночь оказалось значимо потому, что

для определенных людей (и, увы, только для них) в ту ночь всякая дверь должна была находиться в одном из двух состояний: с крестом или без, и т.д., и т. п.²>

Как ясно из сказанного, нулевыми аффиксами могут быть не любые, а лишь такие, употребление которых в определенной позиции является обязательным; таковы все словоизменительные аффиксы (и только они, о чем подробнее см. в Ча­сти второй, Гл. 1, §2). Словоизменительные аффиксы обычно образуют более или менее компактную парадигму, один из элементов которой с семиотической точки зрения вполне может быть выражен нулем; часто так оно и оказывается, причем нулевое выражение приписывается не произвольному, а особым образом выделенному значению (которое в таком случае называется немаркированным): ср. значения именительного падежа, единственного числа, настоящего времени, действительного залога и т. п., немаркированные во многих грамматических си­стемах (но, разумеется, все эти значения могут иметь и ненулевые показатели)³'. Что касается нулевых корней, то их raison d'etre несколько иной. В силу того, что словоформа без корня в естественном языке невозможна, в тех словоформах, которые содержат только аффиксы, усматривается нулевой корень. В каких-то случаях это может быть нулевой алломорф корня (другие алломорфы которого ненулевые), возникающий только в определенных контекстах. Такой анализ до­пускают, например, некоторые словоформы латинского глагола 'идти': ср. 0-it 'он идет' или 0-ire 'идти', состоящие фактически только из окончаний презенса или инфинитива — в отличие от словоформ е-о 'я иду' или \-ba-t 'он шел', кото­рые, наряду с показателями презенса или имперфекта, содержат и полноценные сегментные корневые алломорфы e-/t -. Ср. также форму 3 МН презенса ont фран­цузского глагола avoir 'иметь', полностью совпадающую с одним из вариантов личного окончания 3 МН, который выделяется в таких формах как/-от 'они дела­ют' или s-ont 'они суть' (он же фигурирует в составе показателя будущего времени -er-ont); другие формы презенса глагола 'иметь' содержат ненулевые алломорфы корня, ср., например, 1 МН av-ons. К тому же классу случаев относятся и русские словоформы вынуть, вынул и т. п., в которых выделяется нулевой алломорф корня, представленного в других контекстах морфемами -ним- (ср. вы-ним-ать) или -jom-(вы-ем-ка)^. Во всех перечисленных примерах приведенный анализ не является единственно возможным.

²* К этому же классу относится и часто цитируемый удачный пример Б. А. Успенско­го [1965): отсутствие обручального кольца значимо только в той культурной ситуации, когда ношение кольца в браке является обязательным, и не несет никакой информации в противном случае; ср. также [Касевич 1988: 148-149].

³' Следует также иметь в виду, что не всякий нулевой показатель возникает в парадигме по чисто семиотическим причинам, т. с. для выражения наименее маркированного значения (так сказать, из соображений семиотической экономии). Нулевая морфема может возник­нуть и просто как следствие определенных фонетических процессов в истории языка; если все остальные показатели в данной парадигме ненулевые, то ничто не мешает такому нулю существовать. Ср., например, нулевой показатель ГЕН. МН в современном русском языке у слов типа рука, а также еще более парадоксальный нулевой показатель НОМ. МН у части существительных в старофранцузском языке (показатель «немаркированного» НОМ. ЕД у данных существительных при этом не был нулевым, ср. пары типа roy-s 'король' ~ гоу 'короли'; подробнее см. Часть вторая, Га. 2, 2.4).

⁴' Ожидаемый эффект от соединения приставки вы- с этим корнем — формы типа вынять; во многих русских говорах, действительно, представлены именно такие формы. Литературная форма образовалась под влиянием глаголов с суффиксом -ну-.

Наконец, в еще более редких случаях ненулевых алломорфов у корня вообще не существует; приведем в качестве иллюстрации данные австро-незинекого языка муйув (о-в Муруа, Папуа — Новая Гвинея; материал предоставлен В. И. Беликовым).

(2) язык муйув, словоформы трех «пространственных» глаголов:

'он стоит около меня¹ 'я стою около него' 'он остается около тебя' 'ты остаешься около меня' 'он идет к тебе' 'я иду к нему'

В последнем случае корень глагола 'идти' оказывается нулевым, так как соответствующая словоформа не содержит ничего, кроме субъектных и объектных местоимений.

Итак, корень является обязательным элементом словоформы — но и (словоизменительный) аффикс может быть таким же элементом. Пожалуй, это свойство позволяет отличить корень от словообразователь­ного аффикса, но не от словоизменительного. Как еще можно отличить корень от аффикса?

На помощь приходит последний из дистрибутивных критериев: кор­ни и аффиксы входят в разные дистрибутивные классы, причем корней в любом языке по крайней мере на порядок больше, чем аффиксов. Ина­че говоря, один и тот же корень (в среднем) сочетается с относительно небольшим числом аффиксов, тогда как один и тот же аффикс (в сред­нем) сочетается с во много раз большим числом корней⁵'. Конечно, в языках существуют непродуктивные и даже уникальные аффиксы — но существенно, что они входят в тот же дистрибутивный класс, что и продуктивные. Иными словами, в любом языке можно выделить два класса морфем (назовем их условно А и R), таких что в каждой слово­форме данного языка обязательно присутствуют либо только элементы из R, либо одновременно элементы из R и А. При этом в класс А входит

" Так, самый продуктивный корень русского языка cmoj-/cmaj- имеет (по данным словаря [Кузнецова/Ефремова 1986]) 370 производных; это большая цифра, но и она все же существенно меньше числа корней, с которым может сочетаться, например, обычный русский глагольный префикс.

сравнительно небольшое число элементов, но многие из них встречаются при большом числе различных элементов класса R. Напротив, в класс R входит большое число элементов (список их, вообще говоря, открытый, т. е. этот класс легко пополняется новыми — например, заимствуемыми из других языков — элементами), но каждый из них встречается при сравнительно небольшом числе различных элементов класса А.

Применение критерия дистрибутивных классов сталкивается с наибольшими трудностями в тех (впрочем, сравнительно немногочисленных) случаях, когда морфема обнаруживает одновременно свойства и класса А (т. е. способность сочетаться со многими бесспорными корнями), и класса R (т. е. способность сочетаться с бесспорными аффиксами). Такая комбинация свойств возникает у некоторых корней, которые участвуют в продуктивных словосложениях (т. е. выступают и как «чистые» корни, и как модификаторы при большом числе других корней), ср. русск. элемент -мет в водомёт, камнемёт, миномёт, пулемёт и др. или англ, элемент -man в fireman 'пожарный*, fisherman 'рыбак¹, newsman 'репортер', sportsman 'спортсмен* и др. Подобные элементы (называемые обычно аффиксои-дами) представляют собой в некотором смысле промежуточные образования, хотя до тех пор, пока они сохраняют возможность самостоятельного употребления не в составе сложного слова, их целесообразнее считать корнями. По мере утраты этой возможности происходит их постепенный переход в класс аффиксов (такова, например, судьба английского суффикса -Лот, восходящего к древнеанглийскому слову dom 'суждение'⁶*). Аффиксоиды — один из основных диахронических ис­точников аффиксов (в том числе и грамматических показателей, о чем подробнее см. Часть вторая, Гл. 1, § 1 и Гл. 4, 1.2).

Тем самым, дистрибутивный критерий (на первый взгляд, наиболее непритязательный) позволяет достаточно надежно разграничить корни и аффиксы, не обращаясь ни к их семантике, ни к их более сложным формальным характеристикам. Именно такой путь решения проблемы предлагается, в частности, И. А. Мельчуком (см. [Мельчук 1975] и др.; вместе с тем, И. А. Мельчук справедливо указывает, что в каких-то языках может иметь значение критерий фонемного состава и другие структурные критерии, но ни один из этих дополнительных критериев не может претендовать на статус универсального).

Однако мы не хотели бы на этом ставить точку. Верно, что кор­ней в языке во много раз больше, чем аффиксов (причем последние составляют закрытый класс единиц, часто имеющих особые фонологиче­ские характеристики и, возможно, другие особые формальные признаки). Но очевидно, что наблюдаемое структурное различие между ними явля­ется следствием каких-то других, более содержательных свойств. Чем

' В современном английском языке эта древнеанглийская единица по-прежнему суще­ствует и в виде самостоятельного корня в составе слова doom 'рок; уст. приговор; обрекать, приговаривать'; однако в современном языке суффикс -dom и корень doom, конечно, уже не могут считаться представителями одной и той же морфемы (подробнее см., например, [Смиршшкий 19S6: 54-55]).

руководствуется язык, противопоставляя небольшой закрытый класс од­них единиц неограниченному открытому классу других? Важно также, что класс аффиксов имеет тенденцию пополняться за счет элементов из клас­са корней, некоторые из которых с течением времени могут постепенно менять свой тип дистрибуции (и, соответственно, другие свойства: мы уже говорили об этом в связи с обсуждением процесса грамматикализации). Мы видели, что «лобовая атака» на эту проблему не приводит к удо­влетворительному результату: семантические различия между корнями и аффиксами имеют скорее вероятностный, чем абсолютный и универ­сальный характер. Вопрос в современной лингвистике в значительной степени остается открытым. (Мы еще раз коснемся некоторых граней этой проблемы, когда будем обсуждать критерии отчасти сходного про­тивопоставления — между грамматическими и лексическими единицами языка; ср. Часть вторая, Гл. /.)