А остальное… просто врут.

Театр, танец – Да!

Но слово, Слово?!

Пусть даже через интернет-окно.

Эссе, роман, поэма, ода,

Хип-хоп – словесный эпатаж,

Кроссворд - то аглицкая мода,

Да и спортивный репортаж -

Все это есть, осталось, служит,

Интересует, молодит,

Бодрит, ведет, заводит, кружит

Печалит, сердит, веселит.

…Ночь, улица, фонарь, аптека,

Молитва, роза, соловей…

Живи еще хоть четверть века,

Ум, честь и совесть - слоган века.-

Сильнее, выше и быстрей...

Все так, и пусть сейчас не в моде,

Но живы прошлого следы.

Слова, как в карточной колоде

Смешались в кучу кони люди,

Но залпы тысячи орудий

Не стерли милые черты.

Словами лечат и спасают,

Дразнят, лукавят и казнят,

Смешат, пророчат, обвиняют

И укоризненно молчат.

Все это так, за словом слово -

Читаем, пишем, говорим,

Вербальная основа

Во всем, с рождения и до седин.

Что это? Смысл явлений? Форма?

Суть бытия, его закон?

Внематериальная основа,

Или же все-таки - декор?

Вот вам еще одна загадка,

Плод размышлений и утех:

Ключ прост, тут старая закладка,

Фантазий юных старый грех.

Читатель, будь же благосклонен,

Прими от Автора сей труд.

Ведь не писать он был не волен,

А остальное… просто врут.

Михаил Русов

ИГРА В КУБИКИ

(или контрабандный роман с вечностью)

Санкт-Петербург 2011 год

A long time ago in a galaxy far, far away...

ЧАСТЬ 1. ПРОЛОГ

Когда-то, на этом пустыре стоял дом. Типовая панельная пятиэтажка. Такая же, как и остальные дома этой серии. Потом этот дом исчез. Разом, вместе с жильцами, его населявшими, со всей памятью вокруг него...

Какое отношение эта пространственно-временная аномалия имеет ко мне? Вроде бы никакого. Ведь я только слышал о людях, которые что-то еще смутно помнили об этом, даже не был лично с ними знаком. Хотя тогда, больше десяти лет назад, стоя на этом месте, я готов был подписаться под каждым их словом. Теперь все мертво, остался только смутный след от былой памяти. Но все эти годы, та история, так или иначе, не давала мне покоя.

Я думаю, что такие явления происходят вокруг нас постоянно. Просто мы не замечаем их. Мы и не должны этого замечать. Но иногда происходит сбой. Это и есть дежавю. Впрочем, весьма вероятно, что тот злополучный дом, смутил умы обывателя вовсе не тем, что он исчез, а тем, что так и не появился на свет. Должен был, вот, вот, уже почти, но… что-то не сложилось в последний момент. Люди это почувствовали. Тогда получается, что этот парадокс, ничуть не большая аномалия, чем соседняя, состоявшаяся, из стекла и бетона.

В последнее время я задаю себе вопрос: из-за чего происходят такие события? Почему, вообще, происходят разные События? Какие последствия имеют наши поступки и что это такое – Поступок?

Помните ли вы свое самое первое детское путешествие на поезде? К примеру, в летний лагерь или к родственникам в деревню? …

Кажется, что на привокзальной площади собрались разом все дети нашего города. Над площадью стоит ровный гул из тысяч слов, всхлипываний, звонких детских выкриков.

– Ну, все, сынок, пора прощаться, дальше мы не пойдем. – Отец кладет мне руку на плечо. – Помни, что я тебе говорил: доедешь до Москвы, там переберешься на Павелецкий вокзал. В Воронеже тебя встретит тетя Вера, она ждет тебя.

– Я помню, помню – слушать ее во всем, отец, – нетерпеливо перебиваю его я.

– Если разминетесь или, не дай бог, отстанешь от поезда, – продолжает он, – не хнычь, пойдешь на главпочтамт или лучше в ближайший информационный центр, они теперь есть почти везде. Назовешь свое имя, они помогут связаться с нами. Мама украдкой плачет:

– Может, останешься, сынок?

– Прекрати, – обрывает ее отец. – Мы ведь уже столько раз все обсудили. Это его собственное решение. Научится жизни, окрепнет, наберется ума, осенью вернется. Все будет хорошо. – Он кашлянул, отвернувшись, приложил ко рту носовой платок. Мама заботливо поворачивается в его сторону.

– На вот, носи.

Отец достает из бокового кармана пиджака наручные часы, протягивает мне.

– Самозаводящиеся... давно же я их...

Он снова отворачивается, поднеся носовой платок к лицу, украдкой вытирает глаза.

– Спасибо.

– На всякий случай, смотри, вот так подводятся стрелки, за этот барашек. Без надобности не крути, лучше уж дождись, пока круг пройдет. Так, сколько сейчас там времени?

Мы одновременно смотрим на башенные часы над центральным входом вокзала, и отец, установив стрелки, надевает часы мне на руку. Мать продолжает плакать:

– Сынок, не кури и мой руки перед едой, помни, у тебя слабый желудок. И пожалуйста, не играй в карты... в незнакомой кампании, - со вздохом добавляет она.

Через центральные арочные двери я попадаю в огромный зал, полностью заполненный детьми примерно моего возраста. Через репродукторы звучит бодрая мелодия Дунаевского:

А ну ка песню нам пропой веселый ветер

Веселый ветер, веселый ветер

Моря и горы ты обшарил все на свете

И все на свете песни ты слыхал.

Спой нам песню про синие горы

Про бескрайние тайны морей

Про синие просторы, про птичьи разговоры

Про сильных и больших людей…

Ко мне подходит приветливый молодой человек, спрашивает имя, что-то отмечает авторучкой в списке, дает билет…

В купе у окна уже сидит полный мальчик в очках с ароматным свертком в руках. На столе стоит пакет томатного сока, кефир, бутылка минеральной воды. Рядом с ним на сиденье несколько стопок книг, стянутых бечевкой. Сразу за мной входит долговязый пацан в пробковом шлеме с номером 911 на красной футболке, с биноклем на шее и походным рюкзачком за плечами. Ставит в угол бамбуковые удочки и сачок для ловли насекомых, вытаскивает из ранца книжки. «Три мушкетера» Дюма, " Дж. Ф. Купер. Последний из Могикан", " М. Твен. Приключения Тома Сойера и Гекльберрифинна", «Сердца Трех» Д. Лондона, «Два капитана» Каверина.

– Привет, кексы! Ну, кто на новенького?! – громко приветствует он нас, вынимая наушник аудио плейера из уха.

Ну что тебя, так тянет танцевать,

Мне не понять, мне не понять,

Тебя мне не понять.

Когда в тебя вселился этот бес,

И до ре ми, фа соль ля си

И спаниель … – слышатся слова некогда популярного шлягера.

-Прикольный музон. это я уже здесь скачал, - он протягивает мне наушник, - это твои книги? – обращается он ко мне, проведя пальцем по корешкам книг, лежащих на верхней полке. – Хм-м, дашь почитать? Та-а-к, надо сверить время, сколько на твоих, – берет меня за запястье и подносит к своему, на которое надеты часы с картинкой Микки-Мауса на циферблате.– Что это? – он протягивает свободную руку к моему носу и тут же делает резкое движение вниз. – Саечка за испуг! – Смеется. – Так, пирожки с капустой?! А ну, дай попробовать, – поворачивается он к нашему попутчику. – Вкусно! Да ты у нас бывалый путешественник, как я погляжу!

Так у нас появляются клички: Бывалый, Трус – это я, и Балбес. Последним появляется хрупкий юноша со скрипкой в руках. Его за руку приводит тот молодой человек, который дал мне билет. Усадил его на нижнюю полку у окна, положил рядом стопку книг, пожелал всем счастливого пути. «Айболит, Мойдодыр и другие сказки…» К. Чуковского, «Чук и Гек», «Тимур и его команда» А. Гайдара, «Лев, колдунья и платяной шкаф» Льюиса, «Малыш и Карлсон» А. Линдгрен, «Винни Пух» Милна, «Чарли и шоколадная фабрика» Даля, «Питер Пэн» Дж. Барри, «Удивительный волшебник из страны Оз» Ф. Баума, «Сказки и пьесы» Е. Шварца, и немного странные в этой кампании на первый взгляд, двухтомник карикатур Х. Бидструпа и занимательная физика Я. Перельмана. Кличка к этому мальчику так никакая потом и не пристала…

Сначала никто даже ничего толком не понял, потому что поезда тронулись одновременно со всех платформ. Плавно, долго не набирая скорость, словно в последний раз проверяя нашу решимость отправиться в путешествие. Балбес на ходу выскочил на перрон и строил нам рожицы, прислонив лицо к стеклу снаружи. Он бежал до самого края платформы, но в последний момент все же вскочил на подножку. За окном проплывал привычный пейзаж: нарядные фасады, черепичные крыши, рядом, на изумрудных лужайках щиплют молодую травку светло-розовые, в отблеске заходящего солнца, слонята. У одного, пасущегося поодаль, на спине можно разглядеть что-то вроде небольших пчелиных крылышек, а уши кажутся скорее разноцветными фантастически огромными цветочными бутонами. Собственно, до Москвы поезда так и будут идти примерно одинаково, встречаясь вместе на узловых станциях. Так что мы будем выбегать на платформу, бегать по перрону, резвиться, пинать футбольный мяч, покупать мороженое. Будем встречать знакомых с соседних поездов, ходить друг к другу в гости, обмениваться книгами. Несколько человек из нашего поезда, говорят, перешли туда с вещами насовсем. Я оглянулся назад: вдоль прямого, как стрела, железнодорожного полотна вдали, у самой линии горизонта, все рельсы сошлись в одну точку. Родной город пока еще помнился, но становился уже светлой тенью, неясным воспоминанием…

Медленно минуты уплывают вдаль

Встречи с ними ты уже не жди

И хотя нам прошлого немного жаль

Лучшее конечно впереди

Скатертью скатертью дальний путь стелется

И упирается прямо в небосклон

Каждому каждому в лучшее верится

Катится катится голубой вагон...

Мне никогда еще не было так весело! Теперь уже мы и сами не отставали от Балбеса. Бегали по поезду, придумывали шалости и озорничали. Один только Мальчик сидел на своем месте, смотрел в окно и улыбался нам в ответ. Не доезжая Москвы, где-то за Тверью, он вышел на своей остановке. Его встретила пожилая женщина, наверное, бабушка. Пожалуй, именно после этого мы окончательно «отпустили тормоза». Пейзаж за окном изменился. Все чаще встречались покосившиеся пустые избы с заколоченными накрест темными глазницами окон, фабричные корпуса за однообразно серой бетонной лентой забора да изредка пустыри с торчащими коробками многоэтажек…

В Москве Балбес притащил в купе какого-то верзилу. Тот сказал, что сам он из Кемерово, что ехать надо в Крым, там тепло, там яблоки, да и вообще, мы сущие слюнтяи, и только из жалости к нашему заблудшему детству он готов нянчиться с нами.

– Детям до восемнадцати нельзя, а сейчас, – он посмотрел на свои часы, – семь вечера, значит, можно... – Достал из пакета бутылку вина, пачку сигарет, бросил на стол колоду игральных карт. - В подкидного, или переводного? А может сразу " забуримся"?

Не доезжая Белгорода, Бывалый привел в купе двух девчонок…Дальше провал в памяти, черная дыра…

Я лежу в больничной палате: в животе урчит, голова заполнена давящей изнутри пустотой. Рядом со мной на стуле сидит какой-то долговязый парень с синим, заплывшим глазом. Он сказал, что мы ехали из Москвы в Крым, что я напился, меня тошнило, поэтому я здесь, в городской больнице. Если бы я тогда не «отключился», то нас все равно ссадили. Была драка, кто-то выбил стекло в тамбуре. Еще он сказал, что уезжает, и пришел попрощаться. Встретил «реальных пацанов», едут в Астрахань. Они на машине, ждут внизу. Потом пошарил вокруг глазами, взял с тумбочки карандаш, достал из кармана рубахи сигаретную пачку. Нацарапал что-то:

– Вот адрес, поправишься, приезжай. – Засунул мне под подушку…

… Вера да надежда, любовь.

«За» голосуют тысячи рук,

И высок наш флаг.

Синее небо да солнца круг,

Все на месте, да что-то не так.

В небе над нами горит звезда,

Некому кроме нее нам помочь…

Светлый, аккуратный, современный город. Наверное, я бы хотел когда-нибудь тоже здесь поселиться. На стадионе мальчики гоняют в футбол. Среди них выделяется один невысокий коренастый мужчина лет пятидесяти на вид в вязаной шапочке. Что-то отрывисто кричит. Вот, получил пас, сразу удар, мяч летит впритирку со штангой, гол. Дальше, в кафе на углу – свадьба. Взглянул на часы, видно, пока лежал в больнице, завод кончился, надо бы с кем-то свериться... достал пачку сигарет, машинально покрутил в руках, курить все еще не хотелось. Свернул с бульвара на боковую улицу. Высокие арочные двери привлекли мое внимание. Сбоку табличка:

«ИНФОРМАЦИОННО-КОНСУЛЬТАЦИОННЫЙ ЦЕНТР».

Из любопытства я толкаю тяжелую створку двери. Внутри прохладно и тихо. Мягкий свет падает сзади из высокого окна, освещая просторный зал. Молодой человек в белой рубашке с короткими рукавами с табличкой «Консультант» на груди встал из-за стола, приветливо улыбнулся, представился.

– Проходите, пожалуйста, как ваше имя? Я замялся. – Я понимаю, ничего, просто, знаете ли, обязан спросить, формальность. Итак, вы путешествуете….

Он предлагал мне автобусный тур по Золотому Кольцу: Псков, Новгород, Ярославль, Ростов – колокольные звоны.

– Сначала главный колокол вступает, ему вторят голоса других, поменьше..., а вот хороший маршрут, Русский Север, с посещением Соловецкого монастыря или остров Валаам. А какая там природа! Сейчас как раз самое время – белые ночи, – он протянул мне буклет.

Вечерний звон, вечерний звон,

Как много дум наводит он...

Мы разговорились, и он немного рассказал о своем Центре. Я спросил, есть ли здесь еще подобные организации. Он сказал, что в мире примерно с десяток крупнейших Информационных Сетей, просто исторически в этом регионе их Сеть представлена наиболее широко.

– Мы уже столько лет работаем, все здесь знаем, – улыбнулся он. – Людям удобно. У нас ведь не только туры. Правда, в последнее время некоторые стали реже заходить сюда, пользуются дистанционно. Удаленный доступ называется. Что же делать, прогресс, мы с пониманием относимся. Хотя периодически следует появляться, чтобы обновить информационное обеспечение, да и вирус ведь тоже можно поймать. В принципе, во всех основных Информационных Сетях только лишь операционные системы… – Он замолчал, подняв глаза куда-то за мое плечо. На лице его появилась радостная улыбка. Я обернулся. У дверей стояла молодая женщина с папкой бумаг в руках, лет тридцати на вид. Темное каре, черный деловой костюм, юбка до колен, воздушный белый шарф. На лацкане пиджака прикреплена табличка с названием организации и еще имя: «Надежда – гид». Она мельком поймала мой взгляд, скорее из вежливости.– А знаете что! – воскликнул Консультант: – возьмите-ка вы их все! – И он стал складывать передо мной на столе разноцветные листы, буклеты с описанием заманчивых путешествий. – Посмотрите, соберитесь с мыслями и тогда приходите, обязательно придумаем что-нибудь...

Я медленно шел по бульвару, сел на свободную скамейку, закрыл глаза. Все тело, голова были наполнены звонкой тишиной.

– Мш-мш-мш-мш… – шептал воздух вокруг меня какую-то радостную полузабытую мелодию. Я открыл глаза – несколько пар стрекоз носились около моего лица в непрерывном летнем танце, издавая бирюзовыми крылышками веселую трескотню. Мимо шла та женщина, которую я встретил в Центре. Теперь я готов был поклясться, что она улыбнулась мне! Стрекозы увязались за ней, и я стал провожать их взглядом, пока она не зашла в стоявший невдалеке экскурсионный автобус. Он тронулся с места, стал разворачиваться, и я смог прочитать нарисованную на его боку надпись – ВОРОНЕЖ – и телефон туроператора.

В пятнадцать лет я впервые поцеловал женщину в губы. Она была богиней...

Ах, девочки, девочки! Златокудрые ангелочки с голубыми глазками, длинноволосые морские русалочки и зеленоглазые лесные феи! Это все вы: золотые коготки и слезинки, записочки с сердечками, персиковые щечки, поцелуйчики и острые язычки, яркие банты; наши костюмчики: белые рубашки с бабочкой, шорты, гольфики, чешки на уроке танцев. Новогодние маскарады и первый день рождения: четыре свечки в большом торте. Ведь это именно ты предложила тогда поиграть в больницу, а когда взрослые вытащили нас из-под стола, все свалила на меня! Дома отец первый раз в жизни выпорол меня. А в понедельник утром в детском саду ты спрашивала меня со слезами на глазах: «Тебе очень больно?». Это ради тебя я прыгнул тогда в лужскую воду с утеса первый раз, вниз головой, чтобы показать, что не боюсь ту речную акулу - сома, что напугал нас в камышах. И в этот же день доставал лилию из заболоченного пруда для твоего венка, холодея от ужаса, когда сам водяной щекотал меня за пятки. Это ради тебя я дрался на деревянных мечах, кидал мяч через сетку, прыгал с огромной высоты вниз на песчаный откос. Все вы девчонки тогда точно знали, что в банный день мы сгрудились около бревенчатой избы и подсматривали сквозь всему лагерю известную щель в запотевшем окне. А в конце лета за тобой приехал отец и увез на горбатом «москвиче». Ты даже не попрощалась со мной!

Ах, девочки! Точите, обламываете об мальчиков свои коготки, как первые молочные зубки, пока не вырастут настоящие…

Потом наступило Средневековье. Вернувшись осенью в школу, я почувствовал, что ты стала другая: сторонишься, убегаешь сразу в свой девичий мир на переменках и после уроков; стесняешься, что стала выше меня ростом, и надо мной же потом зло смеешься при всех. Тогда мы сбиваемся в свои мальчишечьи стайки и ватаги, у нас появляется главарь. Но через год уже вся школа знает, что ты теперь его девчонка, а я …а я все еще предпоследний в шеренге на уроке физкультуры…

Летом, на прощальном лагерном костре, под утро, ты пробежала мимо меня, ничего вокруг не замечая, прямо, сквозь кусты, простоволосая, с искусанными в кровь губами. Тогда что-то екнуло и оборвалось у меня в душе. С этого момента он больше не мой вожак. Я начинаю учиться думать за себя сам…

Отец, он все понимал. Тем августовским днем на даче в лесу, когда наши корзины больше чем на две трети были заполнены грибами, и значит, настало время поворачивать к дому, он подозвал меня: подосиновик на длинной изогнутой ножке прорвал своей плотной красной шляпкой девственно белый мох. Отец сорвал его, зачистил и приставил себе между ног. Так и стоял на освещенной солнцем лесной поляне: небольшого роста с каштановыми кудрями, выбившимися из-под забытой временем шляпе с полями, со свежевыструганным посохом в левой руке и изогнутым грибом, торчащим из-под распахнутых пол плащ-накидки. Вечером сказал матери, что парень уже большой, пора ему готовиться к армии. Пусть сам стирает свои носки и трусы. Это было, когда я начал запирать изнутри дверь в ванной комнате.

Средневековье отступало, огрызаясь жестокими бессмысленными драками, ненавистью ко всем взрослым и особенно к самым близким, презрением к самому себе, апатией и пустотой в душе. Но что-то уже поменялось. В воздухе чувствовался запах Возрождения…

…Ведь я твоя королева,

Я только направо, ни шагу налево,

А ты оставляешь так смело

Надолго меня, и это неверно…

Прозвучал школьный звонок. Урок русского языка закончился. Учительница – крупная полная женщина с резкими чертами одутловатого лица в повседневности, которое преображалось, наполнялось внутренней красотой, легкостью и нежностью, когда, забывая об оценках, о конце урока, она пыталась донести до нас, до детей свою любовь к Татьяне Лариной, олицетворяющей для нее всю «русскость» на все времена, наша «Татьяна», как мы ее называли, наконец отпустила нас из класса. В длинном коридоре я ловко разминулся с «военруком» Печатниковым, лишь задев легко край его галифе. Напротив учительской, на втором этаже, чуть не столкнулся с завучем А.Г. Вульфиусом и, замерев на мгновение под его укоризненным взглядом, мельком заглянул в оставшийся открытым кабинет. Я успел заметить там директора Э.К. Клейненберга, учителя географии профессора М.Д. Семенова-Тянь-Шанского, историка Бартольди, «француженку» Е.Г. Гельд. Наконец, прощенный, опираясь правой рукой о деревянный поручень, в три присеста спрыгнул в вестибюль первого этажа и сразу уперся в долговязые двухметровые фигуры десятиклассников баскетболистов из спортивного класса. Прошмыгнув между ними, я выскочил на улицу. Там, на школьном дворе за кирхой я задержался, поджидая запоздавших товарищей, наблюдая, как двое мальчишек «вколачивают» футбольный мяч в ворота за металлической сеткой ограждения спортивной площадки.

Запоздалый май вытолкнул нас из гулких коридоров «Петришуле» на залитые солнцем полупустые улицы города. Как трех молодых телят, впервые щурящихся от яркого света на травяных лугах после долгой зимы в тесном коровнике. На Желябова зашли в пышечную, а после, развалившись на скамейках Марсового поля, глазели на студенток соседнего Института Культуры, которые, сняв, наконец, плащи, куртки под теплым весенним солнцем, неспешно проплывали мимо нас по широким аллеям. На набережной Невы две пожилые леди спросили по-английски дорогу на Невский проспект. Меня вытолкнули вперед «отдуваться». Краснея и заикаясь, путаясь в собственных руках, я пытался что-то объяснить им. Вскоре они остановили мои мучения мятными леденцами с эмблемой Аэрофлота.

- «Лун-а-кход, туш-онка, борш. Кхарашо!», - старательно выговорила одна из них явно новые для себя слова и весело рассмеявшись, они пошли в прежнем направлении.

Год назад судьба свела нас троих в одном классе. Мы тянулись друг к другу и могли стать друзьями, если бы хватило времени. Это была наша первая весна вместе. Первая и последняя. Ребята уходили из «Петришуле» в престижную математическую школу. Последние месяцы Саша не расставался с объемистым томом «Капитал» К. Маркса. Положив книгу себе на колени или широкий подоконник, он вчитывался, сжимая пальцами виски, пытаясь сосредоточиться в гаме и сутолоке школьной переменки. Очевидно, он решил изучить мир денег, начиная с основ. Игорь же, скорее всего, был просто гений. Учителя, вероятно, что-то знали об этом. Во всяком случае, он редко носил с собой в школу учебники, никогда не поднимал руку на уроках. Только учитель математики, иногда, меняя интонацию, после длительного молчания класса, с видимым удовольствием, просила его ответить. Спустя годы он неожиданно позвонил, когда я готовился к вступительным экзаменам в морскую Академию, и сказал, что уже поступил в МГУ и теперь просто " убивает время", прощается с городом, с друзьями. Он предложил написать за меня письменную работу по математике. Я резонно отказался, посчитав, что и сам достаточно подготовлен. Но, откровенно говоря, тогда я просто интуитивно испугался, что Игорь не удержится в рамках стандартной методики решения задачи и предложит альтернативную, достойную, как минимум, ежегодного конкурса молодых математических дарований где-нибудь в Сорбонне, чем поставит в тупик преподавателей морского колледжа и вызовет ко мне лишь нежелательное внимание.

Ну а тогда, тем солнечным майским днем, я предложил пойти в Эрмитаж.

Ее нельзя было не заметить: в центре просторного зала на высоком пьедестале она стояла, освещенная нечаянным лучом света из высокого дворцового окна, перетекающим морской волной по ожившей зелени мраморного куба постамента, по складкам хитона выше, где ткань, словно влажная, прилипла, выдавая полные бедра, чуть выпуклый живот со впадинкой пупка, обнаженную левую грудь, прикрытую согнутой рукой, придерживающей на плече скрепленное платье. Она стояла, освещенная лучом света, тающим мимолетной улыбкой на плотно сжатых губах изящной головки, с подобранными сзади волосами.

- А спорим, я ее сейчас поцелую, - воскликнул я в мгновенном порыве и под одобрительное улюлюканье ребят приблизился к статуе. Подтянул колено правой ноги на край постамента, ухватившись руками сзади за складки плаща, затем и левую ногу. Прижавшись к ее округлому бедру, стал осторожно распрямляться, скользя щекой вверх, вдоль ее тела, по шершавой от времени поверхности античного камня, балансируя, стараясь не потянуть на себя скульптуру, но и не упасть назад самому. Встал свободно на краю постамента и потянулся к тонко очерченным губам. Она, словно удивленная моей дерзостью, отвела левое плечо назад, выдвинув правую ногу вперед, так что мне снова пришлось осторожно прижаться всем телом, чтобы дотянуться…. Холодный мрамор обжег мои губы….

Саша тоже подбежал к постаменту, когда я спрыгнул, но голоса из соседнего зала спугнули нас. Тогда казалось, что это всего лишь шутка…

ЧАСТЬ 2 ЛЕДОКОЛ (повесть)

Совершенство? Его не существует. Ни в чем. В моде нельзя быть

удовлетворенным. Сейчас мода начинается с прессы, с журналов,

с моделей. Я хотел приблизить их к улице. Я хочу, чтобы люди были

сбиты с толку. Чтобы они не знали где реальность, мода и

журналы, пресса модели и простые девушки. Я хотел все это

смешать. (CHRISTIAN LACROIX. Pret-A-Porter).

... Россия очень разная. Когда я был в России, мне оказали прекрасный прием. У вас прекрасные люди в прекрасных кроссовках! (Discovery Channel)

Вечер явно не клеился. Формальный повод был завтрашний отход в Арктику атомохода «Россия», на котором Андрей работал старшим вахтенным механиком. Договорились идти в «Ледокол», столик Андрей заказал загодя, но уже вечером Марина настояла на " 69". Клуб был дорогой, мест уже не осталось, теснились вчетвером у барной стойки. Кроме Нади, бессменной подруги, пришла Галя. Андрей видел её впервые и в очередной раз отметил, что Марина окружает себя только красивыми девушками. Трещина пробежала ещё в прошлые выходные, когда возвращались из Никеля с погранзаставы, где провели два дня в гостях у Сергея, школьного приятеля Андрея. Его резануло, что при расставании Марина неожиданно задержалась в дружеских объятиях Сергея, так что тот даже вынужденно похлопал её слегка рукой ниже спины. Андрей тогда не подал виду, но всю дорогу был формально любезен, ни разу не обнял Марину, и они так и не поцеловались при расставании. Началось это уже больше полугода назад, и всё время, как качели: нежность, страсть, ссоры, видимое равнодушие и опять страсть, как наваждение. Он хотел её постоянно, даже когда утром сажал в такси после бессонной ночи. Словно сам Купидон, выпустил в них весь колчан стрел, а потом для верности стащил еще у Нептуна трезубец и пришпилил их обоих на отмели посреди океана страстей и любви.

... I heat up, I can't cool down

You got me spinnin'

'Round and 'round

'Round and 'round and 'round it goes

Where it stops nobody knows...

Abra-abra-cadabra

Abracadabra…

Четыре месяца, столько должен продлиться рейс. Андрей был в отчаянии, он не знал, как справиться со всем этим. Ему нужна была эта ночь. Он убеждал себя в этом, что он растерзает её так, что сможет забыться, уйти в себя на время рейса, как он всегда делал. Но всё шло не так. Танцевать она не хотела, сидела спиной к залу и курила, уставившись в барную стойку. Говорить было не о чем, да и невозможно, музыка оглушительно ревела. Андрей стоял сзади, периодически доставал из её пачки «винстона» сигарету, нервно закуривал, а она хладнокровно, не поворачивая головы, вынимала ее изо рта Андрея и тушила: «Решил начать курить, кури свои...». Девочки поглядывали по сторонам с притворно-равнодушным видом.

«Все рисунки древних гробниц, танцуют они, как на песке …», - бодрый ритм веселой песенки разнесся по залу свежим ветерком.

- Так, всё, хватит хандрить! В конце концов, я вас всех сюда пригласил и на сегодня буду ваш мачо, договорились? – Андрей хлопнул в ладоши и закинул в рот ломтик жевательной резинки.

-А справишься? - впервые повернувшись к нему, иронично спросила Марина. Но Андрей уже подхватил Галину руку и потянул с высокого барного стула, приглашая на танец.

«… Живи, как фараон,...», - призывно гремела музыка.

Пестрые разноцветные одежды, вскинутые вверх руки на танцполе, веселая зажигательная мелодия - словно действительно все здесь разом оказались на курортах Шарм-эль-Шейха. Андрей танцевал хорошо. Надя знала это и поэтому с удовольствием развернулась в сторону зала.

«The warden threw a party in the county jail.

The prison band was there and they began to wail …” - зазвучали первые аккорды Jail House Rock Элвиса Пресли. Андрей взял Галю за левую руку, потянул на себя и, подхватив ее правый локоть, повёл в танце. Постепенно, поверив ритму его мягких движений, она расслабилась и пошла увереннее.

«Let's rock, everybody, let's rock ”, - разносилось по залу. Поворот, наклон, рука на спине, отпустил и, вот она сама не заметила, как он развернул её, оказавшись у неё за спиной, плотно прижимаясь и тут же обратно. Ещё наклон... Она споткнулась, но он мгновенно удержал её, словно был к этому готов. Под конец он практически стоял на месте, наклоняя и крутя вокруг себя партнершу, не расцепляя рук, убыстряя темп, не сводя с неё глаз.

-Бармен, четыре шампанского! – усаживая запыхавшуюся Галю на место, произнёс Андрей.

- Мне молочный коктейль, - уточнила Марина, обращаясь к бармену.

- Ванильного мороженого сегодня нет, бросил тот через плечо, сосредоточенно разливая текилу в две шеренги рюмок на стойке.

- Тогда, кофе, у вас есть карт нуар?

- Марина, потанцуем? - пригласил Андрей, обняв ее за плечо.

Та отрицательно покачала головой, даже не обернувшись.

- Надюха, пойдёшь? - тут же, без паузы спросил он.

- Не-а, Андрюша, я пока не готова, - засмеялась она.

- Будь осторожна, - обратилась Надя к сияющей Гале, - это … кашалота.

- Что? – прокричала Галя, приставляя ладошку к уху. Но та отмахнулась, улыбаясь, и протянула ей разломанный пополам в раскрытой упаковке шоколадный батончик «KitKat».

Музыка неожиданно стихла, оставшись фоном для ведущего вечера. На сцене появился паренек в пестром франтоватом пиджачке с расчетливо приспущенной молнией на ширинке желтых атласных штанов. После дежурной остроты и комплиментов гостям он объявил начало конкурса женских татуировок " Мисс Тату". Публика оживилась, передвигая стулья в сторону сцены. Марина порывисто развернулась, достала из сумочки, лежащей у нее на коленях, фиолетовый флакон в виде граненого сердечка, встряхнула волосами, распространяя вокруг тонкий аромат восточных благовоний.

- " Вот почему мы здесь" - догадался Андрей, смотря на неё – наэлектризованную, готовую выйти на подиум. На сцену потянулись девушки под шумные аплодисменты, свист и улюлюканье публики, подставляя плечи, оголяя животы для линейки ведущего На свет в полутемном зале стали выползать всевозможные ящерки, скорпионы, драконы и змейки. Количество конкурсанток уменьшалось, когда Марина скинула с плеч черный короткий пиджачок, укороченный выше талии, свободно сидящий на плечах, положила его на барный стул и стремительно направилась к сцене. Черные высокие сапожки на высоком каблуке, плотно облегающие голень, белая короткая юбочка, расчерченная тонкими косыми черными линиями, собранная «в колокольчик» вертикальными складками, широкий черный пояс на узкой талии с огромной застежкой, украшенной разноцветными стразами, на худеньких плечах белая блуза с крупными манжетами и большим открытым воротником. Она не спеша, одну за другой, расстегнула пуговки на груди и кокетливо высвободила левое плечо. Потом грациозно с улыбкой повернулась боком к публике, придерживая правой рукой край одежды, приложив ладошку к оголенной часть груди, она заставила ведущего обойти её вокруг для осмотра. Изображение на большом экране над сценой высветило замысловатый геометрический узор на плече Марины, отдаленно напоминающий бутон розы и моток колючей проволоки одновременно. Раздались аплодисменты.

Да, это была победа! Трижды ведущий пригласил зал выразить свое голосование аплодисментами, явно выражая свою симпатию Марине, потом пригласил еще желающих на сцену, но больше так никто и не появился. Марина вскинула обе руки вверх и, приветливо помахивая публике, сделала движение обратно к залу. Толпа засвистела, раздалось топанье и аплодисменты. Она нерешительно посмотрела в сторону ведущего, но тот с улыбкой показал микрофоном на зрителей стоящих на площадке. Под одобрительные выкрики, свист, аплодисменты, она снова вопросительно замерла, придерживая края блузки руками. Затем стремительно сняла ее, оставшись в чёрном полупрозрачном кружевном бюстгальтере. Теперь уже руки смело вскинула на пояс. Выдержав паузу, она пошла в сторону публики, придерживая перед собой блузку одним указательным пальцем, словно раздумывая, «не бросить ли его в толпу». Затем остановилась, приложила ладонь к уху, словно пытаясь разобрать из доносящегося шума, улюлюканья и свиста, чего же от нее хотят. Она опустила голову и указательным пальцем вопросительно указала себе на грудь. Кивнула головой, словно поняла наконец, и завела руки за спину, как будто намереваясь расстегнуть бюстгальтер. При этом с наивно-кокетливой, бесстыдно-целомудренной беспечностью киногероинь Бриджит Бардо повернула голову набок и замерла. Но засмеялась сама, уже наигранно стыдливо приложила ладошку ко рту и стремительно накинула блузку на плечи.

- Нет, нет, так просто, мы вас теперь не отпустим! – весело прокричал ведущий в микрофон, удерживая её за руку. – Представьтесь, пожалуйста!

- Марина.

-Так, Марина...э-э-э…?

- Просто, Марина, - весело, но твёрдо повторила она.

- Отлично! Итак, сегодня победительницей стала… просто Мария.

- Марина, - поправила она снова, наклонившись к микрофону.

- Прошу Вас, приз от нашего спонсора, компании «Арктик Фиш».

Прожектор осветил столик в центре зала. Крупный мужчина, лет пятидесяти, в чёрных брюках, белой рубашке с расстегнутым воротом, вытер салфеткой губы, скомкав, бросил ее на тарелку, встал, продолжая дожевывать, и, без улыбки, властным жестом, указал на свободное место за своим столиком. Публика на танцполе стала расступаться, образовав живой коридор. Ведущий, подхватив локоть Марины, направил её по освободившемуся пространству, не оставляя ей выбора.

Андрей напрягся, гулко забилось сердце, в висках застучало. Он машинально стал протискиваться через плотную стену людей. В двух метрах от цели из-за столба подпорки балкона неожиданно вышел человек в костюме и галстуке. Оказавшись между Андреем и Мариной, он демонстративно преградил ему дорогу. Андрей попытался обойти его, но тот, сделав шаг в его сторону, видимо почувствовав решимость Андрея, не меняя выражения лица, он просто наложил пятерню ему на лицо и с силой толкнул. Толпа, ухнув, расступилась, и Андрей с грохотом повалился на соседний столик.

- “Мусаракш”, - презрительно произнес тот в сторону Андрея.

Марина порывисто обернулась, но, увидев, как Надя наклонилась над ним, взяла себя в руки, опять напустив победную улыбку. Ярость, гнев, ненависть, страх за Марину, за себя испытывал Андрей. Он пытался вскочить на ноги, намереваясь кинуться на обидчика, но Надя повисла на нём камнем.

- Monkey, - с ненавистью прошептал он. Еще один охранник встал с первым рядом.

- Успокойся, ничего с ней не случится, а тебе в рейс завтра.

-Все, все, туше, «ушатали», - сказал Андрей, вставая, опираясь на Надино плечо.

- Приберитесь тут, все таки праздник… у девчат, - уже отходя, бросил он охранникам через плечо. – Сегодня будут танцы….

Марина наклонилась к хозяину столика и что-то сказала. Тот рукой сделал успокаивающий жест в сторону своих людей, обступивших Андрея. Уже в дверях, пропуская девушек на выход из зала, Андрей обернулся. Прожектор по-прежнему освещал центральный столик. Марина сидела на краю стула напружиненная, с высоко поднятой головой, медленно оглядывая зал, ловя встречные взгляды, упиваясь ими, лишь изредка переводя глаза на рыбного барона, все еще держащего в руках подарочную корзинку с косметикой.

«... Бодрячком держимся бодрячком, пацанчики …»- звучал вдогонку голос популярного рэпера. Танцпол снова был почти полон.

Их свободно выпустили из клуба. Взяли такси. Галя и Андрей сели сзади, Надя впереди, указав водителю адрес. Всё, это была последняя капля. Вся та нереализованная страсть, как в вулкане копившаяся в нем, в мгновение превратилась в ярость, в возмущение, отторгая образ Марины из души: Вон, вон! Прочь.

Amore, amore, amore, amore, amore, amore no, (amore no)

Amore, amore, amore, amore, amore, amore no, (amore no)...

Ребята любили заходить в это кафе рядом с вокзалом погреться: пяток столиков, слегка пересушенная пицца, пиво, старенький телевизор, висящий в центре зала, да все те же знакомые песни, которые можешь петь под караоке не стесняясь. Кафе было полупустое. В дальнем углу шумная компания военных моряков с подружками, изрядно разогретых уже, пытались перекричать друг друга и музыку в зале. За стойкой сидела девушка с микрофоном в руках, рядом за ближайшим столиком, очевидно, ее молодой человек. Расположились прямо у стойки бара, здесь показалось уютнее и теплее. Заказали по коктейлю - водка с колой и лимонным соком. Молодой человек без кителя с расстегнутой верхней пуговицей форменной морской рубахи остановился один в центре зала, слегка покачиваясь, явно пытаясь сосредоточиться: заказать ли песню, может еще выпивки, или " раскатить яблочко" вприсядку, а может вообще, разнести тут все «нахрен». Товарищи заметили его, наконец, раздались призывные выкрики. Один встал, подошел с улыбкой, положил ему руку на плечо и потянул. Тот пошатнулся. Приятель поддержал его второй рукой под локоть и, улыбаясь в сторону своих друзей, попытался изобразить что-то вроде танцевального па. Тот решительно оттолкнул его руки, и под веселый смех своей кампании они вернулись к своему столику.

В Кейптаунском порту

С пробоиной в борту

" Жанетта" поправляла такелаж.

Но прежде чем уйти

В далекие пути,

На берег был отпущен экипаж.

Идут, сутулятся,

По темным улицам,

И клеши новые ласкает бриз.

Они идут туда,

Где можно без труда

Найти себе и женщин, и вина...

Галя разговорилась, Андрей уже успел узнать, что она любит пляжный волейбол, плавать в бассейне, знает два языка и обожает Петербург. Андрей посмотрел на неё внимательно, как тогда, во время танца, дотронулся до ее руки, потом отвёл осторожно прядь светлых волос с ее лица назад и с тихой улыбкой произнес:

- Знаешь, ты замечательный человек, ты…очень интересная девушка.

- В каком смысле?

- Ну, вот, например, как сейчас, качая головой, забрасываешь волосы назад.- И сымитировал её движение, - Тебе пойдёт тёмная блузка.

- Правда!? У меня есть чёрная, просто я сегодня…- осеклась она на полуслове, поймав его улыбку и добрый взгляд.

Андрей достал из кармана пиджака листок, развернул его, попросил у бармена ручку. Это стихотворение родилось недавно. Потом он бросил его, но сейчас почувствовал, что поймал концовку и, зачеркнув, написал что-то заново.

- Можно прочитать стихотворение? – спросил он у бармена, отдавая ручку.

- Пожалуйста, только это вам будет стоить как песня.

- Друзья! – произнёс он в микрофон. – Да, да, все вы здесь сегодня мои друзья. Вы знаете, недавно было обнаружено стихотворение Александра Блока, неопубликованное. Разрешите, я вам его прочитаю.

Сквозь бокал искрящегося света,

Сквозь туман табачной пелены

Обратил внимание на эту

Девушку, готовую уйти.

Вам салат? – Да, здесь поставьте.

Водка, «винстон», под рукой,

Ну, так, кто же?! Зажигайте

Вечер, серенький такой.

Ведь так просто, пригласите

Для начала танцевать,

На колени посадите.

Руки, руки, не спешите

Их так низко опускать.

Вы об этом говорите?

Ах, как мило! Да постой,

Блузку, блузку не помните.

Всё, поехали домой.

Сквозь бокал искрящегося света,

Сквозь туман табачной пелены

Обратил внимание на эту

Девушку, которой не уйти.

Девушка за столиком зааплодировала.

- Надюша, давай споём?!

Спели «Айсберг», «Воскресенье», перепели всего Антонова, Андрей даже замахнулся на «Yesterday», но под свист моряков окончательно сбился. Пели долго, до хрипоты, под конец, по мере выпитого пива, переходя на крик. Бармен дважды требовал рассчитаться. Когда денег у всех оставалось только на такси, Надя выбрала последнюю песню «про зайцев»:

… А нам все равно, а нам все равно

Пусть боимся мы волка и сову

Дело есть у нас, в самый жуткий час

Мы волшебную косим трын-траву

Развезя девушек по домам, Андрей поехал на Базу. Машина мягко катилась по пустынным улицам спящего города. Из радиоприемника зазвучала знакомая, немного подзабытая мелодия: «…I wonder how, I wonder why? Yesterday, we talked about blue blue sky, and all that I can see, it’s just a yellow lemon tree…».

Свет автомобильных фар впереди раздвигал сплошную стену падающего огромными хлопьями снега, выхватывал из черноты ночи электрические столбы, мигающие желтым светофоры, тумбы остановок, киоски, рекламные щиты. Вот, Санта Клаус, явно собираясь в отпуск к теплому морю, приглашает на сайт за новогодними покупками. Дальше, за поворотом на следующем стенде, пара мохнатых ножек, покрытых рыжеватой шерсткой с судорожно поджатыми пальчиками на холодных каменных плитах средневекового замка, с убедительностью доказывают преимущество современных интеллектуальных систем подогрева полов.

Усталость давала о себе знать, но на душе уже было легко и спокойно. Зазвонил телефон. Андрей взял его в руки и прочитал: сообщение: «ГДЕ ТЫ?». Он помедлил, держа телефон в руке, затем решительно выключил его и убрал в карман куртки. Он попрощался с городом и закрыл за собой дверь.

Расплатившись с водителем, Андрей прошёл на территорию Базы. Сразу слева над пристанью нависала громада атомохода. Яркий свет берегового прожектора выхватывал из темноты нос корабля с гордым названием, оттеняя чёрную броню борта с налипшим снегом. Казалось, корабль врос корнями в эти скалы, привязанный к берегу десятками канатов, соединенный с землёй множеством проводов разной толщины. Но Андрей знал, что внутри атомохода уже который день кипит круглосуточная работа, идёт запуск энергетической установки в строгом соответствии с утвержденным планом. Один реактор уже «дышал», оживленный рукой человека, под контролем тысячи датчиков и приборов. Другой терпеливо ждал своей очереди.

«Внимание экипажа: произведён запуск ядерного реактора№1» – произнося эти слова по общесудовой трансляции, Андрей и по сей день испытывал чувство гордости и волнения. Сам он несколько лет управлял ядерным реактором, но и теперь, занимая более высокий пост, любил наблюдать за стрелками приборов, завороженный точностью, совершенством и предсказуемостью процессов, происходящих внутри него. Обладая, в том числе хорошо развитым и образным мышлением, он идеально подходил для этой работы. Ведь просто так зазубрить на память десятки алгоритмов действий в различных ситуациях, значений контролируемых параметров, конечно, возможно, но…? Обычно, у претендентов на право управления реактором уходило на это больше года. Он же уже через несколько месяцев после появления на атомоходе сидел за пультом, допущенный к самостоятельной работе. Дело в том, что он одушевлял реактор в своём сознании, воспринимал его как единое живое целое, мгновенно оценивая влияние одного отдельного «возмущения» – отклонения параметров системы на остальное оборудование и работу системы в целом. И даже сейчас, спустя годы, занимая другой пост, с интересом наблюдал при пуске ядерного реактора, как по мере подъёма поглощающих стержней растут показания приборов, меряющих число ядерных распадов, делений. И вот, наконец «задышала» пусковая аппаратура и периодомер цепной реакции застывает в устойчивом, расчётном диапазоне. Даже бильярд, игра, к которой он пристрастился в последние годы, вызывала у него ассоциации с ядерными реакциями. Ему нравилось, посылая одиночный шар в пирамиду, представлять, как тот, словно нейтрон, проникает в ядро урана, заставляя его разбухать и разлетаться на осколки. Или после работы на большой мощности во льдах, когда сжатие ледовых полей достигает такой силы, что остаётся только терпеливо ждать. Мощность реактора снижается, и потом, в течение нескольких часов тот «отравляется» ксеноном, вынуждая оператора поднимать стержни, регулирующие нейтронный поток. Словно обжора после сытного воскресного обеда, которому требуется рюмочка-другая коньяка, чтобы взбодриться.

Андрей посмотрел на часы. Ложиться уже не было смысла — в восемь ему принимать вахту. Он открыл холодильник, почти полностью заполненный синими жестяными баночками, помедлил, вытащил оттуда пластиковую бутылочку «Actimel”, встряхнул, открыл колпачок и разом выпил ее содержимое. По всему телу сразу разлилась бодрящая свежесть. Он взял в руки баскетбольный мяч и пошел в спортзал. Бросал долго, пока мячик не стал уверенно ложиться в кольцо с любого места небольшой спортивной площадки…

В ЦПУ зашёл третий механик Корсаков.

– Посиди здесь, подмени. Схожу в каюту минут на десять, – попросил Андрей.

Он поднялся на палубу с правого борта, сразу лицом почти столкнувшись с чайками, зависшими над кормой судна. Широко раскрыв крылья, они грудью ловили ветер и парили, практически оставаясь на одном месте. Периодически меняя угол атаки воздушного потока, чуть сведя крылья, плавно набирали потерянную высоту и снова приближались, не затрачивая на это видимых усилий. Одна птица привлекла его внимание своей расцветкой. Так это же ворона?! Молодая птица, вороненок, затесался в стайку чаек, держал строй, ловко парил между ними. Чайка выше, скосила голову на бок вниз, приблизилась вплотную к храбрецу, но не прогнала его.

Перешел на левый борт и сразу упёрся взглядом в освещённые фигуры на берегу. Один из них был Руденко – начальник Базы. Он что-то говорил и указательным пальцем дотрагивался до груди кивающего Войцеховского, другой рукой поддерживал за локоть девушку. Белые сапожки, пышно отороченные снаружи искусственным мехом, бриджи, короткая курточка с таким же меховым кантом на откинутом капюшоне, темные волосы с проседью от падающего снега. Это была Марина. Откуда она здесь, почему? Руки стали ватными, ноги подкосились. Простое объяснение, что фирма, где она работает, поставляет нефтепродукты - смазочные масла, солярку, в том числе и на Атомфлот, даже не появилось в этот момент у него в голове. Он пошел в каюту, сел в кресло за письменный стол. Через несколько минут раздался телефонный звонок. Это был Корсаков.

– Викторыч, Войцеховский звонил, тут это... экскурсия будет по отсеку, подходи.

На первом реакторе закончили физические измерения, и Андрей дал команду к началу его разогрева. Огромные многотонные корпуса ядерного реактора требовали бережного, равномерного прогрева, поэтому на ледоколе в обычных условиях, как правило, даже удлиняли нормативное время, растягивая его на многие часы.

В ЦПУ вошёл Войцеховский с Мариной. Видно было, что он с удовольствием выполнял порученную ему роль гостеприимного хозяина. Андрей доложил о начале разогрева реактора. Войцеховский, не отвечая, кивком головы принял рапорт и повёл Марину по ЦПУ, задержавшись у пульта управления реактором, объясняя общее назначение разных кнопок. Только после этого представил ей Андрея.– Очень приятно. Марина Владимировна, – приветливо улыбнулась она и подала ему руку, как ни в чём не бывало.

– Марина Владимировна, если хотите – реакторы не на мощности, сейчас совершенно безопасно. «Чисто, как в аптеке», – добавил Войцеховский свою любимую фразу. – Можете побывать в отсеке, взглянуть, так сказать, на сердце корабля.

– Я с удовольствием. Видно было, что она была готова к этому предложению.

– Андрей Викторович, командуйте. Ну, а после прошу ко мне, пообедаем, – закончил Войцеховский, обращаясь к Марине.

– Старшему мастеру АППУ Сапожникову прибыть в ЦПУ, – объявил Андрей по общесудовой трансляции.

– Иван, проведёшь девушку по отсеку, – отдал распоряжение Андрей, когда Иван, запыхавшийся от быстрого бега, появился в ЦПУ.

– Следи за ней, – тише добавил он, – чтобы ничего пальцем не тронула.

– Ничто так не успокаивает, как инструктаж по технике безопасности, – произнес он, отвернувшись к пульту, уже обычным голосом.

Инженер-дозиметрист включил камеры слежения, начал проверку аппаратуры контроля санитарной зоны. Строго говоря, весь корабль, включая производственные и жилые помещения, был разделён на санитарные зоны по мере удаления от сердца корабля – ядерного реактора. Это обеспечивало, с одной стороны, абсолютную невозможность выхода радиоактивности при неких, гипотетически возможных неполадках, а с другой – возможность управлять и контролировать все физические процессы со стороны людей, не подвергая их риску заражения. Кроме того, сама зона, в которой находится ядерный реактор и всё оборудование, контактирующее с I контуром, размещено в центре судна, в совершенно изолированном, практически цельном металлическом коконе. Для контроля над радиоактивным состоянием этого центрального отсека там во всех помещениях установлены специальные датчики, показания которых выведены на пульт дозиметрического контроля в ЦПУ. Именно эти помещения и предстояло посетить теперь Марине.

На самом деле радиоактивное излучение постоянно окружает нас в природе: космические лучи, изотопы природного урана, находящиеся в гранитных массивах, отвалах угля. С этой точки зрения ледокол, с его мощной наружной броней, несмотря на наличие ядерного реактора, был ещё более «чистым», радиационный фон внутри помещений ледокола, который фиксировала аппаратура, был даже ниже, чем, скажем, в крупных городах с массивными каменными строениями. Но контроль должен быть обеспечен. На всякий случай. На атомоходе много сделано на всякий случай, чтобы такой случай никогда не наступил. Именно специалисты службы радиационной безопасности постоянно следят за показаниями сотен датчиков, анализируют динамику их изменения, контролируя герметичность оборудования ядерного реактора. Перед посещением отсека персонал переодевается в специальную одежду. При выходе из особой зоны все обязаны проходить рамку дозиметрического контроля, подобно турникету в аэропортах, что не позволяет даже малейшему загрязнению проникнуть за пределы отсека. В случае срабатывания датчиков персонал направляется в зону санитарной обработки (обычные душевые кабины), затем опять рамка дозиметрического контроля. Посетители могут и не догадываться, что все их перемещения контролируются специальными камерами слежения, включая пространство перед рамкой контроля. Однообразие вахт в ЦПУ заставляет искать какие-либо развлечения. Просто следить, как из одного помещения в другое, последовательно закрывая за собой массивные стальные двери и открывая другие, перемещаются одинаковые фигурки в белоснежных хлопчатобумажных бахилах, штанах, халатах и шапочках – это было интересно. А ещё представлять, что под одним из бесформенных халатов скрывается… ну, в общем, «моряки, что дети, и ничто земное им не чуждо» – так можно перевести на литературный язык известный морской афоризм. Те, кто оказывается внутри центрального отсека впервые, испытывают определенное волнение. Андрей знал. Первый раз, когда он переступал высокий порог тамбура, когда его просто втянуло внутрь в разряженную атмосферу «аппаратной», он испытал чувство благоговейного восторженного страха, похожее на то, как первый раз «солдатиком» прыгнул с тумбочки в воду бассейна в шесть лет, не зная наверняка, вынырнет или нет. Экскурсия походила к концу, когда старший электромеханик Шубин спросил Андрея:

– Ну, что, Викторыч, кино покрутим?.

- Как хотите, если делать нечего, - ответил Андрей, сидя за своим пультом.

Шубин подошёл к пульту дозиметриста, положил ему руку на плечо:

- Михал Михалыч, слышал, давай, дело за тобой, - произнес он, вглядываясь в небольшой чёрно-белый экран в глубине за пультом дозиметрического контроля.

Миша взял микрофон:

- Иван, Иван, выйди на связь.

- Слушаю.

- Ну как, закончил обход?

- Да, закончили, выходим.

- Значит, слушай...э-э-э, покажи, где там, что... душ, раздевалка, ну и вообще, понял?

- А-а-а, по-о-о-нял, - протянул Иван.

Камеру переключили на санитарный пропускник. Вскоре на экране монитора появилась фигурка Марины.

- Марина Владимировна, встаньте, пожалуйста, на зелёный коврик, ладошки приложите сбоку турникета, - пошёл набор экспозиции, примерно через 10 секунд загорелся зелёный разрешающий проход сигнал.

- Ну давай, ковбой, нажимай, – тихо произнес Шубин…

Миша нажал кнопку проверки звуковой и световой сигнализации, загорелись и замигали все лампочки на пульте и на турникете, раздался звук сирены. Инженер отпустил кнопку, и всё снова заработало в нормальном режиме.

- Марина Владимировна, не беспокойтесь, пожалуйста, вероятнее всего это был сбой в работе аппаратуры, но на всякий случай не помешает пройти санитарную обработку. Иван покажет вам, где сложить одежду, а потом в душ и сразу сюда. Прошу вас, не волнуйтесь – тихо добавил он, всем своим видом показывая, что он здесь ни при чём и сделал всё что мог.

Из раздевалки вышел запыхавшийся Иван и тоже встал у пульта дозиметриста. Вскоре там собрались все, кроме Андрея и Константина, продолжавшего делать переключения на пульте реактора. Появление обнажённой женской фигуры на телевизионном мониторе слежения вызвало оглушительный одобрительный мужской рёв, так, что появление в ЦПУ главного механика осталось незамеченным.

- Прекратить бардак, дозиметрист! - голос Войцеховского сорвался на крик. Мгновенно в ЦПУ воцарилась тишина, все разошлись по своим постам.

- Это я приказал, Генрих Оскарович, всё-таки девушка молодая, красивая, пусть помоется, хуже не будет, – произнёс Андрей.

Шубин, который уже ничего в этой жизни не боялся, развалился за пультом электродвижения, не сдерживая довольной улыбки. Войцеховский шагнул в его сторону, но остановился.

- Так, Волгин, сдавайте мне вахту!

Андрей написал в вахтенном журнале «12.30 вахту сдал», расписался, написал «Вахту принял главный инженер Войцеховский», подал ему журнал и авторучку. Тот размашисто, на полстраницы поставил свою роспись.

Вскоре появилась Марина. Купание пошло ей на пользу: темные, ещё не просохшие волосы обрамляли круглое лицо, которое без косметики казалось совсем еще детским и озорным.

- Мы тут, Марина Владимировна, - начал Войцеховский, но, поняв, что она не в курсе, осёкся. – Ну как, понравилось?

- Да, вот, только волосы…

- Я провожу девушку просушить волосы, – уверенно сказал Андрей.

Войцеховский перевел взгляд на Волгина, видимо все еще пытаясь взять ситуацию под свой контроль, но поняв, что только что сам освободил его от вахты, отвернулся с видимым равнодушием на явно покрасневшем лице.

- Хорошо, пойдёмте, – совершенно спокойно сказала Марина, подавая Андрею руку. Шубин одобрительно присвистнул.

… До головокружения,

За миг до кораблекрушения,

Там, где силы притяжения

Не пугают уже.

Забыв про правила движения,

Забив на камеры слежения,

Я на грани поражения

На восьмом этаже…

Андрей стоял, прижавшись спиной к закрытой двери своей каюты, и смотрел, как Марина сушит волосы, стоя у журнального столика около дивана. Она небрежно водила феном, больше делая вид, с любопытством разглядывая обстановку каюты, которая напоминала скорее уютный, продуманный до мелочей номер в каком-нибудь скандинавском горнолыжном курорте с мебелью, завезенной сюда прямо из «ИКЕА»: буфет, кофе-машина, телевизор, музыкальный центр, гитара в углу диванчика, на полу баскетбольный мяч. На стене портреты Че и Гагарина, рядом календарь со схемой петербургского метрополитена. На книжной полке, среди вороха технических справочников и формуляров она разглядела обложку «Прощай оружие» Хемингуэя, томик стихов Есенина, " Три товарища" Ремарка, большой англо-испанский морской словарь.

- Это что? – пальцем указала она на книгу У. Эко «Имя Роза»

- Так, детектив, - сдержанно ответил он.

На журнальном столике ноутбук с эмблемой надкушенного яблока на крышке. Приоткрытая дверь в соседнее помещение. На двери плакат, с силуэтом красавца оленя, с золотыми рогами, со снопом серебряных искр из-под копыта, объятого языками пламени, с надписью «БЕРЕГИТЕ ЛЕС ОТ ПОЖАРА». Там, за матерчатым пологом, видна кровать, белоснежное покрывало. «Чисто ТАЙД, - машинально пронеслось у нее в голове. - Нет, скорее АРИЭЛЬ, ведь это именно от него всегда остается особенная первозданная свежесть. А может, здесь на корабле они пользуются МИФом, или даже Персилом? Хм-м».

Johnny (oh, yeah),
You got it all figured out
Johnny (oh, yeah),
You know just how to go about
You flash you smile (oh, baby)
And keep your cool

Андрей подошёл, мягко подхватил её руку с феном, правой поднял локон волос, подставив его под струю горячего воздуха, от которого тот рассыпался, обнажив тонкую белую шею. Он наклонился, почти неслышно, слегка коснулся её губами, словно для себя, чтобы почувствовать, настоящая ли она, не исчезнет ли опять. Прикоснулся к ушку, проникал теплым дыханием внутрь, ласкал его поцелуями, слегка сминая губами, языком, зубами.

Марина опустила руку с феном. Закрыв глаза, осторожно откинув голову назад, она медленно поворачивала ее, лаская его лицо своими волосами. Он обнял ее сзади. Правая рука сползла вниз по блузке, к брюкам и сразу, не останавливаясь, он отщелкнул пуговицу и потянул молнию вниз. Марина тяжело задышала. Фен упал на пол, продолжая работать. Он быстро выскользнул из комбинезона, по очереди одной рукой помогая себе, не отнимая ладонь с ее живота, осторожно провел рукой вверх, нащупал под бюстгальтером голую грудь и замер, притянув ее к себе. Потом содрал с нее остатки одежды… Она жадно ждала его, он это сразу почувствовал. Ждала его ещё с Никеля, со вчерашнего вечера, который был только прелюдией для этого теперь. Она, как и он, всё это время жила этим ожиданием, копила его и сейчас выплеснула наружу. Они сбивались, захлёбывались, каждый в своём ритме, совершенно не думая друг о друге в эти мгновения, они, как два зверька рвали добычу, боясь, что она скоро кончится и им не удастся насытиться. Чуть опомнившись, он подхватил её на руки и положил на высокую кровать. Лёг сверху и уже спокойней, с наслаждением, прислушиваясь к её ритму, овладел ею.

Телевизор шипел пустой рябью. Он даже не помнил, когда включил его, наверно, когда она закричала. Он встал выключить телевизор, сел на диванчик у письменного стола, поднял и выключил фен.

– Где у тебя туалет?

Он молча показал феном, который остался у него в руках. Что-то случилось, она была покорна и спокойна, как-то жалобно предана, словно ждала чего-то от него. Он был взволнован, чувствуя огромную важность момента, но словно внутри одеревенел. Да, она «зажгла» его за эти месяцы. У него хватало ума понимать, что она искусно, шаг за шагом, не делая ни одного неверного движения, «распаляет» его изнутри, и не мог этому сопротивляться, не умел, потому что привык всегда сам вести партнёршу, как вчера в танце, а она ускользала, постоянно меняя правила игры, которые до этого сама же и устанавливала, не давая ему времени приспособиться. Вот и сейчас, как я буду без неё, что ей теперь сказать?