Не знаю, надо ли, но стоит прочитать

Слова типа верстак (и тем более типа томат) уже нельзя признать членимыми без существенного нарушения наших представлений о природе языковых знаков. Вместе с тем, необходимо как-то отразить в морфологическом описании тот факт, что в составе этих слов можно выделить единицы, «похожие» на настоящие морфемы. Какое сходство (помимо чисто внешнего совпадения фонемного состава) здесь имеете в виду? Прежде всего, это сходство в отношении нетривиальных формальных свойств — таких, как, например, наличие беглой гласной ил определенной схемы ударения: с этой точки зрения сегменты -ок в слов песок и поясок (или сегменты -ак в словах судак и рыбак) ничем не отличаются друг от друга, хотя в приведенных здесь парах только второй из них является настоящей морфемой. Данное сходство усиливается те что, вообще говоря, не всякое, например, конечное -ок в русской словоформе ведет себя подобно настоящему суффиксу -ок: так, при склонении слова брелок не происходит ни чередования гласной о с нулем, ни переноса ударения на окончание (брелОки). Таким образом, в русском язы существуют по крайней мере три разных сегмента -ок-:

1. обычная двухфонемная последовательность, являющаяся просто конечной частью некоторого корня (брелок, порок, экивок);

2. один из нескольких суффиксов с общими формальными свойствами и со значениями уменьшительности (ср. мирок, ветерок или сахарок «кванта» действия (ср. гудок), носителя свойства resp. результата инструмента действия (ср. желток, кипяток, манок); как можно видеть среди производных слов, у которых выделяется данный суффикс, встречаются и образования с неполной идиоматизацией (типа желток манок), не препятствующей морфемному членению;

3. в некотором смысле промежуточная единица, которая воспроизводит все формальные свойства данной группы суффиксов (т. е. особую схему ударения и чередующуюся гласную), но не имеет нужной семантики и вообще не может быть выделена как самостоятельная морфема; это тоже достаточно многочисленный класс, ср. такие примеры, как сурок, чулок, песок, курок, горшок, потолок и др. Часть этих слов — переоформленные заимствования (наподобие слова верстак), часть — бывшие слова класса (ii), утратившие с течением времени семантическую аддитивность регулярных производных (вследствие слишком далеко зашедшей идиоматизации или иных причин).

Если целью исследователя является описание семантики русских морфем, то он должен отделить единицы класса (ii) от единиц классов (i) и (iii), которые в равной степени не являются морфемами. Но если целью исследователя является описание формальных правил русского склонения, то, парадоксальным образом, различия между единицами класса (ii) и (iii) не должны его интересовать: тем самым возникает потребность в некотором общем понятии, соотносящемся с «псевдоморфемами» в составе слов типа сурок (но не порок) или типа судак (но не барак или зодиак, с другой схемой ударения!). Эта проблема была хорошо осознана морфологами еще несколько десятилетий назад, и для обозначения указанных «псевдоморфем» был введен целый ряд различных терминов (ни одному из которых, правда, так и не удалось пока стать общеупотребительным). К наиболее удачным можно отнести субморф (являющийся, пожалуй, самым распространенным в отечественной русистике), форматив и, наконец, последний по времени появления морфоид.

Контекстная вариативность (алломорфное варьирование)

Под контекстной вариативностью понимается изменение внешнего облика морфемы в зависимости от контекста; а поскольку план содержания морфемы при этом не меняется, то конкретные манифестации ее плана выражения признаются контекстными вариантами (или алломорфами) одной и той же единицы («абстрактной морфемы»).

Так как контекстные условия могут иметь разную природу, то целесообразно различать несколько разных типов контекстного (или алломорфического) варьирования морфем. Если разные варианты одной абстрактной морфемы выбираются в зависимости от фонологических характеристик контекста, то это случай фонологически обусловленного варьирования. Если правила выбора алломорфов имеют не фонологическую природу, то это может быть случай грамматически или лексически обусловленного варьирования, при котором внешний вид морфемы зависит, соответственно, от грамматического или лексического контекста.

Существуют и смешанные типы.

Очень важно различение двух типов фонологически обусловленного варьирования: собственно фонологическая вариативность и фонологическая вариативность с морфологическими ограничениями на применимость. Правила первого типа в морфологии обычно называют автоматическими (или, несколько менее удачно, «живыми»), правила второго типа — неавтоматическими, лексикализованными, историческими или традиционными.

Неавтоматическое фонологическое варьирование по своей природе является промежуточным между автоматическим фонологическим и нефонологическим варьированием. Действительно, подобно нефонологическому варьированию, оно апеллирует к грамматическим или лексическим характеристикам контекста; но эти характеристики выступают не в качестве «пускового механизма» самого правила, а лишь в качестве ограничителя для применения чисто фонологических правил.

Диахронически, правила алломорфического варьирования обнаруживают тенденцию к постепенной эволюции от автоматических к нефонологическим — через промежуточную ступень неавтоматических фонологических правил (этот процесс называется «лексикализацией» или «морфологизацией» звуковых изменений).

Автоматические фонологические изменения являются чередованиями, описываемыми в терминах определенных фонологических npoцессов (т. е. в терминах замены одних различительных признаков фоне» на другие; такая замена происходит под влиянием контекста и является результатом контекстной ассимиляции или диссимиляции фонологических признаков). Для того, чтобы чередование могло быть признано фонологическим, существенны, таким образом, два аспекта: во-первых, оно должно описываться в терминах естественных фонологических процессов приобретения/утраты некоторого различительного признак (таких, как «палатализация», «оглушение» и т. п.) и, во вторых, должен иметься такой элемент фонологического контекста («фонологический катализатор»), который вызывает ассимиляцию/диссимиляцию по данному признаку (т.е. сам является естественным «палатализатором», «оглушителем» и т. п.).

Фонологический процесс может действовать для любой последовательности фонем данного языка (и тогда перед нами автоматическое чередование), а может действовать только внутри определенных морфем (и тогда перед нами неавтоматическое чередование).

В самом явлении неавтоматического чередования заложено некое противоречие. Оно не поддерживается действующими фонологическими правилами языка и, следовательно, не является обязательным для говорящих на этом языке; вместе с тем, оно создает ненужную вариативность, нарушая аддитивную модель морфологии с ее принципом «одна форма - одно значение». У чередования, перешедшего от автоматического к неавтоматическому распределению (а это в языке происходит постоянно в силу неизбежности диахронических фонологических изменений) есть два пути дальнейшего развития. Либо это чередование перестанет действовать (произойдет так называемое аналогическое выравнивание, т. е. язык воспользуется появившимся у него правом не производить фонологическое изменение в данном контексте), либо же это чередование полностью утратит свой фонологический характер, продолжив движение в сторону «морфологизации».

Между тем, из фонологически обусловленной вариа­тивности могут возникать и такие случаи, когда проведение морфемной границы оказывается весьма нетривиальной задачей.

Фонологическая вариативность морфем есть в общем случае изменение их внешнего облика под влиянием контекста. Среди всех таких изменений особую роль играют контактные изменения, или изменения на стыках морфем. Для их обозначения часто используется термин сандхи, заимствованный из древнеиндийской грамматической традиции. Преобладание контактных изменений над прочими контекстными изменениями совершенно естественно: ведь ассимиляция чаще всего происходит между соседними, а не между дистантно расположенными фонемами. (Так, в русском языке редукция безударных гласных не относится к контактным явлениям, а оглушение звонких согласных или диссимиляция смычных — безусловно, относятся.) Обычным результатом контактных изменений является чередование фонем, примыкающих к морфемной границе — затрагивающих либо только одну из контактирующих морфем (ползу-ползти), либо обе морфемы (лат. Основа гл. ger-, причастие (N, sg, m.) - ges-t-us).

В этих словах чередования-сандхи не препятствовали проведению морфемной границы, однако в слове ПЕЧЬ (от пек-у) дело обстоит иначе. Здесь мы сталкиваемся с невозможностью однозначно провести морфемную границу. Непосредственно наблюдаемый эффект состоит в том, что алломорфическое варьирова­ние имеет место как бы «само по себе», в отсутствие возмущающего контекстного фактора, т.е. чередование оказывается единственным пока­зателем некоторого грамматического значения (так, в форме печь, вообще говоря, «нет» показателя инфинитива, но последняя фонема этой глаголь­ной основы подверглась палатализации).

Итак, для морфем естественных языков типична контекстная вариативность: внешняя сторона языкового знака стремится «приспособить к каждому конкретному контексту своего употребления, модифицируя под влиянием соседних сегментов те или иные свои компоненты (в первую очередь, граничные, т. е. начальные или конечные). Можно говорить в связи с этим о принципе «синтагматического удобства», согласно которому всякий элемент фонемной цепочки, образующей текст на естественном языке, стремится как можно меньше отличаться от соседних элементов.