Повод. Тасте equestre

СПОСОБНОСТЬ ЧУВСТВОВАТЬ ЛОШАДЬ)

Прежде чем идти далее, повторим достигнутые результа­ты: лошадь при прикосновении шенкелей смело подается вперед, при прямом (затылка) и боковых (ганашей) сгибаниях легко сдает челюсть, идет в поводу, нажатию в отдель­ности каждого шенкеля поддается; вращается задом вокруг плеч и плечами вокруг зада свободно и, наконец, свободно исполняет все виды перемены направления.

Все эти упражнения я вел параллельно в поводу и сидя на лошади, причем, сидя в седле, я утверждал лошадь в при­емах, с которыми она познакомилась в упражнениях в по­воду. Во всех этих упражнениях ставить лошадь в повод, гнуть затылок или ганаши удобнее на разбеге, так как тут пользуешься уже готовой поступательной инерцией массы и не приходится возбуждать и поддерживать посыл и в то же время работать на повод или гнуть. Постараюсь пояснить. На шагу нужно одновременно производить два воздействия: шенкелями вызывать посыл, а поводьями ставить лошадь в повод или гнуть ее, то есть в то же время и задерживать тот же посыл. Очевидно, поставить лошадь за повод при этом очень возможно. Когда лошадь разошлась рысью или гало­пом и когда, следовательно, развилась поступательная инер­ция, то, чтобы взять лошадь в повод или погнуть ее, то есть подействовать на затылок или ганаши, всаднику достаточ­но, не опуская шенкелей, легко взять на себя или повернуть пальцы. Стать за поводом лошади невозможно, а взять по­вод ей легко.

Перехожу теперь к изложению сдачи затылка на месте, повода и сбора.

Первый и второй приемы применяются в обыкновенной езде, а сбор только при езде высшей школы, но так как сбор — это последнее слово двух предшествующих при­емов, то я его включаю в это исследование.

Ramener (сдача затылка на месте) — слово заимствую у Боше — есть не что иное, как прямое сгибание. Прием этот подготавливает лошадь к поводу. Когда лошадь сдала заты­лок (ramener), перед она держит высоко, а голову по отвесу, жует и отдает удило под пальцами всадника. Но в таком по­ложении лошадь еще не в поводу, не в равновесии. Легкости и поворотливости она еще не приобрела. Перед ее еще не связан с задом напором посыла. Достигнута только сда­ча головы и верхней части шеи, то есть сдача неполная. К поводу только намечен путь, и на этом пути сделан пер­вый шаг. Я сказал, что слово «ramener» взял у Боше и при­вожу его только из уважения к его памяти. Он работал лошадей на месте, почему это имело у него характер само­стоятельного подготовительного приема. Я, как известно, работаю прямое сгибание (то есть затылка) на ходу вперед прямо, не останавливаясь на этом «ramener».

Термина «ramener» мне больше употреблять не придется, так как он, выражая воздействие спереди назад, да еще на месте, находится в полном противоречии с основным нача­лом моей методы. Я, пожалуй, смогу употребить слово «ramener», но только относительно лошади вялой, не идущей на повод и не подающейся вперед под шенкелями, лошади, которую гнули в холке по методе Боше. Лошадь, прошедшая через «ramener», не будет в равновесии и не пойдет в поводу.

Я признаю прием сгибания затылка правильным только тогда, когда воздействие повода следует за воздействием шенкелей, которые, посылая постоянно зад на перед, под­держивают посыл, а им и лошадь в поводу.

Шенкеля, совместно и во взаимодействии с поводьями, должны, как и поводья, принимать и сдавать.

Только при этом взаимодействии и возможна полнота и целостность движения, именно: если повод сдать, а шенке­лями продолжать подавать вперед, то развитый задними конечностями посыл не будет встречен рукой и повод «не догонит лошади». Если, наоборот, натянуть повод, а шенке­ля отпустить, то задние конечности не будут нагонять на него поступательной инерции массы, вследствие чего задние ноги будут отставать, и лошадь встанет затылком, а то и останется за поводом. Возвращаясь опять к правилу «при­нять и сдать», повторяю: правило это так же относится к шенкелям, как и к поводьям, и что и те и другие должны находиться постоянно в определенном соотношении, соот­ветственно тому, чего с лошадью в данную минуту нужно достигнуть. Это взаимодействие шенкелей и поводьев и ве­дет лошадь к поводу и, наконец, ставит ее «в повод». Идти в поводу в руке — превосходный термин старой школы — значит поступательную силу, развиваемую задними конеч­ностями, принимать на сдающий затылок и нужную для равновесия массы долю этой силы направлять обратно на­зад. Мы дошли до сущности езды. Задние конечности, под­водясь под центр тяжести лошади, гонят ее перед вверх (зад под центр, то есть зад спущен, перед поднят), отчего ее мас­са и держится в равновесии. Поступательная инерция мас­сы останавливается во рту лошади на грызле, то есть на оконечности колена рычага (отдача его идет, усиливаясь спереди назад). От этой точки рука всадника, приняв эту силу, ее долю, необходимую для поддержки равновесия мас­сы, отдает назад на задние конечности. Конечности эти но­вым толчком опять шлют массу на перед, и так постоянно. Большая часть посыла, конечно, идет на поступательное движение лошади.

В таком положении лошадь действительно в поводу, в руке, но мне этого мало. Мне нужно, чтобы лошадь была не только в руке, но и «на руке», то есть чтобы лошадь, идя со сданным затылком, время от времени прикасалась к грызлу и таким образом всегда находилась бы в обще­нии с рукой всадника. Иная лошадь постоянно то сжима­ет, то разжимает челюсти (щелкает орехи). Многие дума­ют, что такая лошадь идет в хорошем поводу. Такая лошадь щелкает челюстями при всяком поставе переда, даже и при высоком В этом случае лошадь может быть поворотлива, но в поводу все-таки не будет. Для повода нужно, чтобы лошадь жевала и сдавала совершенно железо, причем толь­ко она и будет чувствовать малейшее указание пальцев, а щелкун всегда хватается за железо. Для обыкновенной езды щелкун годится, но не для высшей школы, где требуется настоящий повод. Надо приняться с ней за сгибания, но сгибания очень тонкие, и продолжать до тех пор, пока она не бросит своей привычки. Прошу заметить: пока лошадь щелкает челюстью — челюсть в распоряжении лошади. Когда лошадь в поводу — ее челюсть в распоряжении ез­дока. Если лошадь лежит на поводу, то она не в поводу, а перед поводом. Когда лошадь начинала затягивать, Боше останавливал ее, гнул и шел дальше. Я же, напротив, не обращаю внимания на правильность приемов, энергичны­ми шенкелями бросаю лошадь вперед и ставлю ее в повод посылом.

Идя по этому пути, лошадь наконец достигнет того, что не только будет идти на повод, но «подниматься на него». Под этим я подразумеваю то, что под воздействием шенке­лей лошадь так далеко и смело подводит под центр тяжести задние конечности, что развитый ими в высшей степени посыл не только будет гнать, но устремлять массу лошади на грызло. В таком положении лошадь будет идти не только в поводу, но в высшем его проявлении, то есть в сборе. Когда лошадь идет в сборе, поводья должны быть натянуты на­столько слабо, чтобы нисколько не задерживать посыла, но вместе с тем настолько чувствительно, чтобы соприкоснове­ние руки всадника с железом не прекращалось, чтобы по­сыл мог беспрепятственно доходить до его руки и мог бы быть направлен ею по желанию. При таком поставе перед лошади очень поднят, идет она передними ногами очень высоко; термин «идти вверх на повод, подниматься на по­вод» совершенно подходит к данному случаю.

Теперь выражение «лошадь идет между ногами и руками всадника» должно стать понятным.

Ноги и руки, то есть шенкеля и поводья, пересылают одни другим остающийся от поступательного движения ло­шади излишек поступательной инерции массы, и этой не­прерывной передачей поддерживают саму массу в равно­весии. Лошадь, исполняя высшую езду, совершенно заключена между шенкелями и поводьями; лошадь полевая стоит впе­реди шенкелей и между поводом (такая лошадь при растяж­ных аллюрах должна слегка поддерживать себя поводом). Если лошадь не отвечает шенкелям, то она стоит и за шен­келями и за поводом, то есть ее зад перевешивает перед.

Не всякая лошадь может дать сбор, то есть высшую сте­пень повода, но всякая лошадь может и должна идти в хо­рошем равновесии, то есть в поводу, для какой бы службы она ни назначалась.

Лошадь для прогулки, полевая, охотничья, строевая, даже экипажная только тогда приобретает правильный постав, лег­кость, ловкость, поворотливость, когда она в руке (в соответ­ствующем поводу). Характер равновесия лошади во всех упо­мянутых видах ее службы является равновесием горизонталь­ным. Скаковая лошадь уравновешивает себя на переду, ло­шадь высшей школы — на заду. Упомянутое равновесие со­ставляет среднее между ними. Большинство думает, что по­вод нужен только для красоты. Действительно, лошадь, иду­щая в поводу, выигрывает в представительности, но красота при этом играет последнюю роль. Поводом лошадь держится в равновесии, отчего она может на всех аллюрах исполнять все движения, которые от нее потребуют, легко, без усилий, не утомляясь. Равновесие сохраняет лошадь в тяжелой рабо­те, которую ей приходится нести, предохраняет от прежде­временного разрушения, так как каждой части ее тела прихо­дится работать столько, сколько нужно, и только за себя.

Если бы строевых лошадей при первоначальной выездке делали бы лошадьми достаточно развязными, более гибки­ми, если бы солдаты имели понятие о равновесии (сложно­го тела — лошади и всадника) и умели бы в случае надоб­ности пользоваться им, то насколько выиграла бы кавалерия в наружном виде, прочности и основательности.

Кавалерист стал бы уверенным в лошади и в самом себе, стал бы живее, ловчее и поворотливее. Лошадь сделалась бы выносливее и дольше служила бы. Лошади стало бы легче, а вместе с нею стало бы легче и бюджету.

Да не подумает кто-нибудь, что я проповедую, чтобы все­гда и везде — на прогулке, на охоте, при атаке или в поход­ных движениях — следовало вести лошадь в поводу. Напро­тив, я враг не только того, чтобы постоянно, но даже более или менее продолжительное время держать лошадь в этом положении. Я настаиваю только на том, что надо знать и уметь взять на повод лошадь на всяком аллюре, но брать ее следует только тогда, когда нужно, и на время, которое нуж­но. Умение взять лошадь на повод особенно необходимо в трудные минуты, например когда лошадь готовится к како­му-нибудь отказу или из лени, усталости или по какой-либо другой причине начинает колебаться, становится нереши­тельной, распускается, расстраивается. Взяв в таком случае лошадь на повод, всадник приводит ее в равновесие, а рав­новесие всегда бывает кстати.

Всякая лошадь подходящего склада может и должна идти в поводу. Лошадь, склад которой более близок к совершен­ству, может дать и сбор.

Что такое сбор? Это высшая степень хорошего повода вполне выработанной лошади. Это полное ее равновесие во всех ее движениях. Поясница, бедра, скакательные суста­вы в высшей степени гибки и упруги и стремительно бро­сают массу лошади вперед. Плечи ее свободны, подвижны, ловки. Перед поднят. При малейшем указании пальцев руки челюсть сдает. Все части тела лошади на ходу рабо­тают совместно, ловко, гармонично, сливаясь в одно целое. Лошадь просит хода. Равновесие так точно, следовательно, так неустойчиво, что всадник чувствует, как достаточно ма­лейшего проявления его воли, чтобы лошадь немедленно ее исполнила. И лошадь и всадник в воздухе — сейчас они улетят.

Но как достигнуть такого тонкого повода, чтобы получить такое идеальное равновесие? Надеюсь, я выяснил действие и значение повода. Выяс­нил, как поступательная сила идет от шенкелей всадника к его рукам; как руки, приняв эту силу, ее долю, нужную для поступательного движения лошади, передают на все части ее тела, а долю, нужную для поддержания равновесия массы, то есть остаток этой силы, отдают назад.

Всю эту тонкую работу всадник выполняет, соответствен­но, тонкой и постоянной игрой пальцев, как при игре на фортепиано.

Но какую долю силы рука должна пропустить и какую задержать?

Как при каждом напоре поступательной силы и какую долю этой силы, точно необходимую для поддержки рав­новесия, через посредство помощников (шенкеля и пово­да) отдать назад и вместе с тем нисколько не задержать ее поступательного воздействия на массу?

В этом и заключается весь вопрос. Ответ на это дает спо­собность «чувствовать лошадь» — другого выражения для перевода не нахожу.

Если пальцы недостаточно решительны, то центр тяжести подастся вперед и лошадь «перейдет» повод. Если пальцы проявили лишнее воздействие, то центр тяжести подастся ближе к заду, бедра пригнутся и задние конечности отстанут. При каждом напоре двигательной силы возникают все новые и новые задачи, ни с предшествующими, ни с последующи­ми не сходные. Разобраться в этом моментально и абсолют­но точно должны пальцы руки. В этом вся суть искусства. У ездока, который «чувствует» лошадь, на которой он сидит, когда лошадь его в сборе, то есть в равновесии, устанавлива­ется с нею такое единение, что как посыл лошади, так и воз­действие на нее всадника передаются от одной к другому бе­зостановочно. Посыл лошади и воздействие на нее ездока в их совокупности идут от одного к другой, как резиновый мяч: шпоры вызывают энергию движения, которая от зада лоша­ди подвигается к каблукам всадника, оттуда все поднимаясь, и, проходя через ягодицы его к холке лошади, идет по греб­ню ее шеи к затылку; дойдя до затылка, эта энергия падает на грызло, то есть на руку всадника. Рука отсылает эту энер­гию по нижней части шеи лошади к источнику энергии, ко­торый ее принимает и задними конечностями посылает ее об­ратно по тому же пути. Выходит, что, пока лошадь в сборе, мяч ходит постоянно по кругу, но с той разницей, что ко рту лошади катится мяч, а ото рта лошади к задним конечностям возвращается мячик.

Каждый ездок, работая усердно, может достичь умения вести лошадь в хорошем поводу, даже, пожалуй, в постоян­ном сборе. Искусство же вести лошадь в сборе во все время репризы дано не многим. Если во время выездки лошадь не была ведена во всех движениях безукоризненно прямо, то есть по прямой от середины затылка до хвоста, то ставить и удерживать ее в сборе невозможно, так как она всегда будет отделываться от него. Когда лошадь сдает челюсть, плечи или бедра в стороны, то напряжение посыла, идя не по прямой, разлагается, следовательно, ослабляется; сбор же возможен только при полном развитии посыла. Способность чувство­вать лошадь главным образом проявляется в том, что всадник тотчас отдает себе отчет, идет ли лошадь верно, прямо или ставит какую-нибудь часть тела в сторону, и тотчас же соот­ветствующим воздействием шенкеля или повода ставит укло­нившуюся в сторону часть тела прямо. Мгновенное ощуще­ние уклонений лошади и мгновенное исправление их и со­ставляет основу езды — способность чувствовать лошадь.

Пятьдесят лет я езжу и выезжаю лошадей, но достигнуть умения вести лошадь в сборе, в полном смысле этого сло­ва, удалось мне только лет десять тому назад. Правда, я долго работал на ложном пути по ошибочным положени­ям Боше. Долгие годы я чувствовал, что полный сбор по­стоянно ускользает от меня: то центр тяжести уходил на перед, то подавался на зад. Стало мне удаваться, поставив лошадь в полный сбор, вести ее в нем столько времени, сколько нужно при полном напряжении посыла, только лишь тогда, когда я развил в себе до тонкости умение пользоваться помощниками (шенкелями и поводьями) и способность чувствовать лошадь.

Вести лошадь в сборе по прямому направлению еще недо­статочно; надо, чтобы она сохраняла его при поворотах, дви­жениях в сторону, словом, при всех видах перемены направ­ления. При такого рода движениях сохранять и вести лошадь в равновесии, то есть в сборе, труднее потому, что один из шенкелей работает энергичнее другого. Посыл, принятый грызлом, распределяется по поводьям неравномерно, так как шенкель, энергичнее работающий, поддает усиленную долю посыла на противоположный повод, то есть правый шенкель на левый повод и обратно. Для примера возьмем поворот налево. Левая рука, приняв большую долю посыла, для удер­жания равновесия, то есть сбора, должна отдать к центру так­же большую его долю. Определить это руке тем более трудно, что в то же время ей приходится и направлять движение по изменяемому направлению и регулировать его. Это так труд­но, что сам Боше признавался, что легкость (понимай — сбор) при переменах направления ему не удавалась. Вина тут была не в его умении ездить, но в ошибочной постановке переда при работе по его системе. Во все время езды лошадь то рвет вперед, то задерживает себя, подает то в ту, то в дру­гую сторону бедра или плечи. Чтобы вести лошадь в равнове­сии, всадник должен схватывать каждое ее движение, чув­ствовать, какое и как она его готовится сделать, и мгновенно противопоставлять ей соответствующие воздействия перекре­стных помощников (шенкеля и повода). Если у всадника хва­тает на это умения, то движения лошади под ним будут урав­новешены, то есть приближаться к идеалу.

Умение вести лошадь в сборе по прямой может быть на­звано венцом искусства верховой езды. Умение вести лошадь в сборе на поворотах, вбок, словом, на всяких движениях, как бы сложны они ни были, — надо назвать обладанием идеалом. Если ездоку удалось достигнуть такого совершенства, то и он и лошадь сливаются в одно целое. Ездок до такой сте­пени «входит» в лошадь, что каждое ее движение мгновенно и непосредственно отражается в его мозгу, а каждое его воз­действие на лошадь так строго соответствует данному ее дви­жению и так точно выражено, что лошадь, инстинктивно ожидая его, поддается и мгновенно подчиняется ему. Созна­ние лошади подчиняется и сливается с сознанием человека. Сознание двух существ сливается в одно — в сознание че­ловека. Движения лошади становятся отраженными и вызы­ваются волей одного существа, волей ездока. Я не ошиба­юсь, признавая такую гармонию человека и лошади идеалом.

Как достигнуть способности чувствовать лошадь, то есть инстинктивной тонкости ощущения всадником каждого дви­жения лошади во всей его полноте и вместе с тем во всех его оттенках?

Как, ощутив движения, направлять другие движения, ко­торые должны вытекать из сделанного?

Книга этому не научит. Научит упорство в труде, опыт, а главное, любовь к делу.

Всадник всеми точками своего тела, соприкасающимися с лошадью, то есть шлюссом, должен с безукоризненной точ­ностью чувствовать все, что делается в лошади, в тех ее час­тях, которые он не видит, то есть идут ли задние конечности под центр иди отстают, какие ноги и как высоко поднялись, в сборе ли идет лошадь, куда отнесла зад. Тем же шлюссом он должен чувствовать и вместе с тем видеть глазами, как работают плечи, шея, голова и особенно челюсти лошади. Движения лошади направляет перед, а всю лошадь направля­ет рука всадника, почему можно сказать, что рука всадника должна чувствовать мысль лошади. Приемы езды высшей школы очень сложны, почему должны быть очень точны, а чувствовать их очень трудно. Одно из движений лошади, наи­более трудных для того, чтобы их почувствовать, — это так называемый сорочий скок: чтобы лошади было легче, она ставит на землю обе задние ноги вместе; если она это делает плавно или у нее мягкие бабки, то оттенок этого движения очень трудно уловить, тем не менее давать ей взять это в при­вычку нельзя.

Итак, если всадник развил в себе способность отдавать от­чет в равновесии лошади, чувствует это равновесие, — он име­ет возможность вполне и мгновенно распоряжаться лошадью.

Высказал все, что мог. Перед читателем открывается опыт.

Для наглядного уяснения того, что такое сбор, прошу об­ратить внимание на фотогравюры, которым я придаю боль­шую ценность, так как они безусловно верно представляют действительность. Из них можно видеть, что лошади подо мной, как бы высоко они ни были подняты (а подняты они потому, что я веду в сильном посыле), всегда стоят в горизон­тальном равновесии, то есть ни на переду, ни на заду.