Soul on fire: Baekhyun's exposure

- Хватит! – взбешенный Бекхен врывается в кабинет Лухана. – Хватит напоминать мне о Кенсу! Хватит сваливать на меня его работу! Что ты тычешь им в меня? Чего тебе надо, твою мать?
- Успокойся, Бекхен, - Лухан отцепляет от своего воротничка скрюченные, как у ведьмы, руки Бекхена. – Я не знал, что это тебя…ммм… так напрягает.
Лухан издевается, смотрит на разъяренного Бекхена с усмешкой в прищуренных глазах.
- Я ведь ничего не знаю, ты пойми… - произносит как-то сочувственно, даже жалко, и глядит в глаза тем самым взглядом, который так ненавидит Бекхен.
- Что ты все время смотришь на меня так? – Бекхен сам стукает по руке Лухана, отталкивая ее от себя, и шипит: – Как будто там был.
- Где там? А, Бекхен? – Лухан поднимается из-за стола и ловит бекхеновский галстук, наматывает на кулак, заставляя Бекхена наклониться к себе, а потом заговорщическим шепотом произносит ему в ухо, сдувая сливового цвета прядь волос: – Что ты сделал с Кенсу?
- Ничего, - выплевывает Бекхен, пытаясь локтем отстранить нависающего над ним Лухана. – Отъебись от меня, придурок, я ничего не сделал с твоим Кенсу.
- Во-первых, он не мой, и мне на него плевать, - Лухан еще пару раз наворачивает галстук на кулак, так что он начинает душить Бекхена. – Во-вторых, не ври мне…
- Лухан, пусти, - голос Бекхена от удушья становится жалким. – Я ничего…
- Не ври! – Лухан зло встряхивает его, а потом улыбается мерзко, наклоняясь к самому лицу. – Я все равно от тебя не отстану.
- Пусти-и-и… - глядя на Лухана, Бекхен никогда бы не подумал, что у него такая хватка. – Ты больной, ты придумал себе что-то, а теперь мучаешь меня.
- А ты почему-то мучаешься? – бровь Лухана насмешливо изгибается. – Такая вся невинная сучка… Это не должно тебя задевать, раз ты ничего не сделал.
- Даже если сделал, твое какое дело, а? – Бекхен толкает Лухана, попадает по голове, и Лухан сильно встряхивает его еще раз: из-за их возни из безупречной укладки Лухана одна прядь выбивается и падает ему на лицо.
Убрать от себя руки Лухана Бекхену так и не удается, и Лухан снова нахально улыбается ему в лицо, сдувая растрепавшиеся волосы:
- Никакого… - Бекхену кажется, что слова Лухана размазываются ласково, как мед. – Просто всегда подозревал, что ты дрянь. А теперь буду знать точно.
Лухан удивляется, когда злость из взгляда Бекхена внезапно пропадает, и он опускает глаза, так что их совсем не видно за длинной сливовой челкой.
- А если?..
- А если что? – Лухан двумя пальцами за подбородок поднимает острую мордочку к себе. – М?
- А если расскажу все… Перестанешь? - вкрадчиво спрашивает Бекхен, и Лухану кажется, что он отражается в его зрачках – неприлично возбужденные глаза, нездоровый, сумасшедший интерес.
- Перестану, - кивает Лухан, отпуская намотанный на руку галстук. – Только правду, лживый мой.
- Хорошо, - отзывается Бекхен.
- Ну так? – Лухан отходит на шаг, опираясь задницей о стол.
Бекхен прищуривается, а потом ухмыляется мерзко:
- Что, так не терпится? Очень хочется послушать, какой я грязный?
Лухан в первый раз не находит, чем ударить в ответ на издевку Бекхена – потому что да, ему очень хочется. Это как вожделение, только круче. Это Бекхен.
- Подождешь, - внезапно зло говорит Бекхен, так что глаза сужаются, а губы дергаются, обнажая зубы, как в оскале.
- У тебя дома. Вечером, - ставит он свое условие и выходит из кабинета.
Лухан садится обратно в кресло, запрокидывает голову и дергает галстук, ослабляя. На его губах довольная улыбка.

Когда в шесть дверь его кабинета открывается, Бекхену даже не надо поднимать голову, чтобы узнать, кто это. Лухан приглашающим жестом открывает дверь, ухмыляется нахально, а в его глазах та же смесь возбужденного любопытства и презрительной насмешки. «Невинная сучка» хорошо слышно в ненарушенной тишине.
В машине Бекхен к удивлению Лухана приказным тоном говорит:
- Здесь останови.
- Что? Это же обувной… - логика Лухана натыкается на неразрешимое противоречие: Бекхен что, собрался купить обувь?
Лухан открывает дверь машины, не собираясь позволять Бекхену сбежать, если это уловка, но тот грубо одергивает:
- Здесь сиди, - а потом ловит подозрительный взгляд, усмехается. – Я вернусь, не бойся, у тебя от этого лицо глупое.
Бекхен возвращается из магазина с коробкой в пакете и запрыгивает на переднее сиденье, улыбаясь, как кинозвезда.
- Ну что стоишь? Поехали! Копаться в грязной заднице Бекхена!
- Это считать предложением? – Лухан вполне усвоил урок: больше Бекхен не заставит его быть растерянным.
- А тебе и этого хочется? – Лухан тихо матерится, когда Бекхен поворачивается к нему с похабной улыбкой. – Может, ты просто меня хочешь?
- С такими сучками не сплю, - раскатывает губы в улыбке Лухан.

Бекхен чувствует себя в квартире Лухана, как дома. Он подходит к окну, долго смотрит на сгущающиеся сумерки и тонкий абрис луны, а потом разворачивается к Лухану:
- Еды закажи. Японской.
Лухан только ухмыляется на этот приказной тон.
- Зачем?
- Жрать хочу. Что непонятного?
Лухан набирает номер и делает заказ. А потом Бекхен садится на диван и пинает ему по полу коробку из магазина:
- Надень, - вытягивая ногу.
Лухан с удивлением обнаруживает внутри пару туфель на высокой платформе с умопомрачительным каблуком:
- Ты трансвестит? – издевается Лухан, но послушно достает из коробки туфлю и надевает на Бекхена, с каким-то извращенским удовольствием чувствуя, как она обнимает ступню. Мужскую ступню.
«Блядь…»
Бекхен для Лухана как наркота, впрыснутая под кожу – грязь, извращение, порок - темными струями по крови. И это завораживает.
Бекхен складывает ноги в туфлях на колени Лухана, больно упирается каблуком в бедро, обтянутое светлыми брюками, и говорит с поганой улыбочкой:
- Нравится же? Вижу же, что нравится.
- О-о-очень, - Лухан стряхивает его ноги с себя.
- Свечи у тебя есть? – невозмутимо интересуется Бекхен.
- Тебе в задницу или зажечь? – с таким же выражением лица осведомляется Лухан.
- Я найду, что засунуть себе в задницу, не волнуйся. А ты зажги.
Лухан снова подчиняется, не собираясь перечить Бекхену. У него такая богатая фантазия, что просто грех ограничивать.
Когда Лухан заканчивает щелкать зажигалкой, запаляя дрожащие огоньки, в дверь звонят. Лухан появляется с коробкой с едой:
- Теперь что?
- Ставь сюда, - командует Бекхен, указывая на низкий журнальный столик. – И выключи свет.
Лухан в неприятной темноте, рассредоточенной трепещущими огоньками свеч, пытается попасть палочками с едой себе в рот, когда чувствует, как на его ноги ложатся чужие.
- Ты не хочешь подвинуться? – спрашивает он. – Здесь много места.
- Нет, - отвечает Бекхен, не отрываясь от тарелки.
- Ты ко мне пристаешь? – снова спрашивает Лухан.
- Нет, - так же сухо говорит Бекхен.
Лухан думает что-то вроде «пошел к черту» и продолжает есть. Это даже приятно в каком-то смысле – красивые ноги Бекхена в этих дьявольских туфлях на его собственных. Все, что делает Бекхен, отдает сумасшедшиной, но Лухан слишком хорошо знает, насколько он неравнодушен именно к извращенности.
Бекхен ест молча, а когда на тарелке остается последний кусочек, требует, чтобы Лухан отправил его ему в рот. Лухан снова только усмехается, протягивая еду Бекхену на палочках.
«Чертов извращенец»
Его опять это заводит.

Бекхен бросает тарелки в раковину с небрежным:
- Помоешь? – отходя к окну. – Ты у нас такой чистюля.
- Скорее, брезгливый, - поправляет Лухан, закатывая рукава.
- Да наплевать, - Бекхен зажигает сигарету и выдыхает в окно серое облачко. – Выглядишь просто, как принц, все на тебя смотрят и думают, какой ты хорошенький. А на самом деле…
- И что на самом деле?
- Лживая дрянь. Ты кого хочешь обманешь своей ангельской рожей, а потом… Что ты делаешь с теми, кто под тебя прогибается?
- Имею, - Лухан почему-то злится. Не хватало ему еще слушать, что о нем думает такая потаскушка. – Грубо и до самого конца пользуюсь.
- Кто бы сомневался, - усмехается Бекхен.
Окурок улетает в темноту светляком, а когда он оборачивается, перед ним стоит Лухан. В его глазах Бекхен видит странную смесь из раздражения и любопытства. И если разозлил Лухана он только что сам, то любопытство его бесит. Как будто он распластанная на стекляшке под микроскопом проба какого-то вируса, в котором Лухан готов покопаться, надев перчатки, чтобы не испачкаться. Это немного не устраивает Бекхена: хочет в дерьмо – придется нырнуть.
Лухан не понимает, зачем Бекхен кладет руки ему на шею, а потом придвигается, разглядывая что-то в его глазах. Сам он видит в коричневых радужках Бекхена только бесстыжую развязность и желание поиздеваться от души. И он уж точно не ожидал того, что Бекхен запрыгнет на него, навалившись всем весом. Он автоматически пытается удержать его, подхватив под бедрами, но выходит неловко, Лухан пятится назад, упираясь спиной в стену. Бекхен слишком тяжелый, и Лухан успевает только на пару секунд почувствовать весь его вес, приложившийся к низу его живота – а потом Бекхен соскальзывает с него.
- Слабак, - нежно шепчет Бекхен ему в ухо.
- Провокатор, - отвечает Лухан, быстро развернув их местами, чтобы поднять Бекхена и прижать к стене спиной – так удержать его он в состоянии.
Бекхен смеется, прислоняясь к стене затылком:
- Будешь моей собачкой? Я буду дергать тебя за поводок, Лухан.
Лухан может только поддержать его смех. Бекхен снова развел его красиво: теперь, когда Бекхен прижимается к нему вплотную, его задница у него на ширинке, а шея перед носом, очень сложно становится игнорировать некоторые желания… Которые ему так и не удалось полностью скрыть от Бекхена.
- Какая же ты дрянь, - шепчет Лухан, вдавливая Бекхена в стену. Он кладет ладонь на его щеку, нежно гладит, а потом поворачивает голову, так что щека обдирается о грубую поверхность крашеной штукатурки.
Бекхену кажется, что он слышал возбужденный судорожный вдох, когда его щеку расцарапывало о стену. Лухан смотрит на него восторженными глазами, на алеющую ссадину, и Бекхен готов поклясться, что самое большое желание Лухана сейчас – лизнуть ее.
- Тогда ты дрянь еще больше, - говорит Бекхен. – Потому что тебе это нравится.
Лухану хочется поцеловать Бекхена, и Лухан понимает, что Бекхен это видит.
- Я не собирась с тобой целоваться, - насмешливо говорит он. – Отпусти меня.
- Я же сказал, я не сплю и не целуюсь с такими, как ты, - Лухан просто роняет его, так что Бекхен ударяется каблуками так и не снятых туфель об пол. – Ты здесь чтобы кое-что рассказать.
- Да помню я, помню… как тебе хочется покопаться в моем грязном белье, - Бекхен разворачивается и идет в гостиную. – Пошли?
В комнате все еще темно и горят свечи. Бекхен указывает Лухану на кресло:
- Садись.
А сам забирается на диван вместе с ногами и туфлями.
- Слезешь с кресла, дернешься – я уйду, - предупреждает он.
Лухан только фыркает в ответ.
- Начну сначала, - говорит Бекхен. – Мне снятся идиотские сны. Блядски красочные сны, похожие на реальность. Каждый раз я просыпаюсь и готов поклясться, что это было на самом деле. Наверно, скоро я совсем сойду с ума и меня отправят в психушку... Я апельсины люблю. Будешь их мне носить?
- Я запомнил, - зевает Лухан. – Ближе к делу.
- Как скажешь… - легко соглашается Бекхен, вытягивается на диване и смотрит в потолок.
- Сначала мне снился парень… Высокий, красивый парень с обворожительной улыбкой и роскошными глазами. Это странно, но во сне я даже знал, как его зовут – Пак Чанель, - Бекхен легко водит пальцами по груди и не смотрит на Лухана, который вдруг впивается пальцами в подлокотники кресла. – Но я называл его Ёлли… Никто и никогда, даже в реальности, не прикасался ко мне так, как он…
Лухану кажется, что он плохо видит в темноте… но он готов поклясться, что Бекхен расстегивает рубашку.
- Мой Ёлли… - теперь Лухан не сомневается, что Бекхен водит пальцами по голой груди. – В том сне он надел на меня такие же туфли, - Бекхен поднимает ногу вверх, вытягивая ступню, - а потом мы ели японскую еду, и он засунул последний кусочек мне в рот… Потому что любил меня. Он курил красные Мальборо, а потом мы целовались у стены на кухне.
Лухан как-то тупо и завороженно смотрит на красивые пальцы Бекхена, которые ползают по его груди, поглаживают сосок, вдавливая подушечки пальцев в бледный и розовый.
- Я изображал из себя шлюху, стоял перед ним в туфлях на коленях и дразнил его, разговаривая с членом. И ему это нравилось. А мне нравилось отсасывать любимому человеку, - Лухану слегка душно от картинок в его голове и того, что он видит перед собой: Бекхен расстегивает ремень на джинсах и спускает их вниз.
- А потом мы снова целовались, до умопомрачения, до беспамятства, - одна рука Бекхена на груди, другая на ткани трусов. – Он держал меня на весу, а я все думал, как же научиться целовать его так, чтобы он понял, как мне хорошо в его руках, как тепло, как надежно. Я мог бы тупым ножом себе сердце вырезать, чтобы он знал, как я ему благодарен за все, как люблю его.
Лухану становится неимоверно нервно, когда Бекхен сгибает ноги в коленях, упираясь острыми каблуками туфель в диван, и джинсы остаются висеть на щиколотках, обнажая острые колени. Лухан слишком занят разглядыванием сцены перед ним, чтобы попытаться хотя бы задуматься, зачем Бекхен это делает. Перед ним. На его диване.
- А потом в спальне он гладил меня, и я сходил с ума. Извивался под ним, под его большими ладонями, просил гладить меня еще и еще, - Лухан давится воздухом, видя, как Бекхен касается себя, водит ладонями по животу, а потом опускается к члену и обеими ладонями массирует его: плавными длинными движениями вытянутых рук снизу вверх проводит по ткани трусов, задерживается, сжимает, и отпускает с легким выдохом.
- Я просил его поласкать мои соски и скулил, как недотраханная шлюха, когда он полизывал меня, - воспоминания горячим нежным потоком выносят Бекхена из реальности, и он начинает натирать свою грудь, пытаясь крепче зацепиться за свою фантазию, а Лухан на кресле рвет ногтями материал подлокотников и закусывает губы так, что они белеют. – Я помню, как было – чувствовать его голым над собой, гладить коленом между ног, заставлять его глаза темнеть от удовольствия. Он целовал меня, сильно сдавив руки, потому что всегда понимал, чего я хотел – а тогда я хотел умереть с ним.
Лухан же чувствует, что умереть хочет прямо сейчас, сейчас, когда Бекхен сдергивает с себя и трусы, отодвигает их до щиколоток и продолжает гладить себя откуда-то снизу теперь уже совсем без одежды. Джинсы болтаются где-то на тонких ногах, сумасшедшие каблуки распарывают ткань дивана, а Бекхен голой задницей возится на сиденье, ублажая себя, как последняя шлюха. У Лухана стоит уже давно, и когда Бекхен одной рукой берет член, а другую просовывает куда-то, так что с его губ скатывается стон, Лухан опускает дрожащую руку себе на ширинку. Лухан знает, что восхитительный, как будто фарфоровый пальчик Бекхена играет с удовольствием глубоко внутри его тела, так что Бекхен приподнимается над диваном, изгибаясь дугой, и Лухана обливает жарой даже под коленями, когда он думает о бедрах Бекхена, широко раздвинутых и бесстыдно обнаженных, о туфлях с высоким каблуком, о мягком животе, о стонах, о волосах, о тонкой коже и жалобных губах, о цвете головки члена и нежных руках Бекхена. Если бы он только мог встать, положить свои руки сверху, накрыть бесстыжее возбуждение, поласкать, подарить удовольствие…
- Я помню его пальцы, его в себе, его движения, от которых кровать ударялась в стену в такт нашим толчкам, я помню запах… - Бекхен принимается активно двигать рукой, и Лухан осторожно сдавливает себя, боясь привлечь внимание. – И его губы, которыми он слизывал то, что вытекало из меня после… Я никогда не забуду, - голос Бекхена зверски хрипит, - этот сон… А после мне снился Кенсу…
В темноте хорошо слышно громкое дыхание Бекхена, и Лухан изо всех сил закусывает губы, чтобы не проронить ни звука.
- Кенсу сказал, что я слишком грязный для него, и я решил его наказать. Он не сильно сопротивлялся… Я связал его руки полотенцем, искусал его всего, жестоко – пока он не стал жалким настолько, что начал целовать меня сам. Его униженные мягкие губы, полные слез глаза, его запах… девственника, безгрешного ангела, который я уничтожил, заполнив терпким запахом спермы. Кенсу плакал на полу, когда я оставил его…
Слова Бекхена прерываются сдавленным стоном, и Лухан понимает, что Бекхен кончил. Бекхен водит пальцами по заляпанному животу, собирая белое кончиками пальцев, и задумчиво говорит:
- А потом я трахнул Чонина, прямо после похорон, чтоб некому было даже плакать о Кенсу, - Бекхен поворачивает голову и в темноте смотрит на Лухана, который от неожиданности передеривает плечами – взгляд Бекхена слишком яркий, слишком черный, слишком… как из преисподней.
- Так что слушай, я не знаю, было это сном или нет… Но я надеюсь, - голос Бекхена принимает фанатичную интонацию, - что это было на самом деле… потому что тогда и Ёлли – Ёлли был. Он настоящий, он существует, я знаю… я найду его…
До Бекхена доходит, что он слишком увлекся… не тем, что ублажал себя перед Луханом – а тем, что рассказал то, что ему знать необязательно.
- Ну что, доволен? – спрашивает он у Лухана.
- Еще бы, - с сарказмом отзывается Лухан.
- Ну тогда я пошел… - Бекхен скатывается с дивана, спинывает туфли на пол и идет к выходу, застегиваясь. – Не надо, не провожай, не позорься.
Лухан только скрипит зубами: эта сучка успела рассмотреть, что он остался настолько небезразличен к зрелищу, что у него теперь пятно на штанах. Но когда входная дверь хлопает, Лухан идет не в ванную, а ложится на диван, утыкаясь носом в то место, где была спина Бекхена… или немного ниже. Он хочет почувствовать запах. Втереть его в свои растрепавшиеся волосы. Задержать под кожей.
Запах, который сводит с ума.

Исин ковыряется в бумагах, когда дверь его кабинета отворяется и в нее как-то бочком протискивается Лухан. Исин матерится про себя – этот Лухан, насколько он успел понять, та еще сука, лицемерная, безжалостная дрянь… но господи как он хорош… Это гибкое тело, наглая белозубая улыбка, жесткая укладка на светлых волосах, как будто он пай-мальчик. Исин хорошо знает, как обманчиво это впечатление.
- Господин Хан? – Исин кривит губы в вежливой улыбке, и мышцы лица сводит судорогой. – Чем обязан?
- Следователь Чжан, простите за беспокойство, - Лухан расплывается в ответной улыбке, даже не напрягаясь, чтобы стереть из нее лицемерие. – Не возражаете, если присяду?
Исин гостеприимным жестом указывает на стул и разглядывает лицо Лухана: на нижних веках припухлость разрастается чуть ли не на всю скулу, ровный маленький носик и капризные розовые губки – и все это вдруг вместе как-то мигрирует из нагловатой ухмылочки в выражение жуткой озабоченности, когда Лухан говорит:
- Как начальник отдела я вынужден просить вас пояснить, почему вы не оставите нас в покое и продолжаете допрашивать.
- Бросьте, Лухан, - Исин раздражается от этого актерского мастерства и отхлебывает из стоящей на столе чашки холодного кофе. – Не вы ли сами мне солгали о том, что Кенсу и ваш подчиненный, Бекхен, ушли тем вечером не вместе? Служащие бара видели их вдвоем.
- Мне просто не хотелось, чтобы вы, - Лухан подчеркивает слово голосом, - и ваши люди продолжали находиться в нашем офисе, нарушая порядок в рабочее время и отвлекая сотрудников.
- Опять врете, Лухан, - улыбается Исин. – Если и дальше будете обманывать меня, вам лучше уйти.
- Следователь Чжан, - Лухан прищуривается. – Я просто не пойму, какой смысл дальше ворошить это дело?
- Неужели вас не волнует, что случилось с вашим бывшим сотрудником? – задает встречный вопрос Исин.
- А что-то случилось кроме того, что он отравился таблетками? – невинно интересуется Лухан.
Исин бесится, так что ручка в его руках трещит ломающимся пластиком. Вот же дрянь, сначала наврал, теперь спрашивает.
- На его теле были синяки, запястья связывали… - Исин из-под челки наблюдает за реакцией Лухана, и почему-то ему кажется, что Лухан не удивлен. – Кроме того, незадолго до смерти у него был сексуальный контакт, причем обращались с ним очень грубо, судя по повреждениям.
Лухан закусывает губу и опускает глаза, как будто задумывается о чем-то.
- Я думаю, это было изнасилование, - продолжает Исин. – И по следам, простите, спермы, несложно будет найти того, кто это сделал.
- Вот как… - роняет Лухан.
- Поэтому я хочу, чтобы у всего вашего отдела взяли кровь на экспертизу, - сообщает Исин насмешливо.
Но Лухан вдруг поднимает голову и улыбается широко, нагло, а в глазах его какая-то мерзкая издевка:
- Но вы же все равно не сможете доказать, было это изнасилованием или нет.
- Мы сможем сформулировать обвинение так, что ваш подчиненный, которого вы пытались покрыть, не избежит наказания. Суду вряд ли понравится такое неудачное стечение фактов, как синяки на теле и грубый секс.
- Господин Чжан, - Лухан смотрит на Исина двумя роскошными, темными, блядски соблазнительными глазами и поднимается со стула. – Это же всего лишь дело вашего принципа. Если вы уступите, дело можно будет закрыть.
Лухан останавливается прямо перед ним, опираясь на стол, и Исина душит, как ему кажется, ярко синей волной его одеколона с запахом морской свежести. Прямо перед ним стройные ноги под светлыми кремовыми брюками, на которых все еще, несмотря на то, что уже вечер, держится изумительная, жесткая складочка, убегающая куда-то к ремню и очерчивающая томительной зовущей припухлостью замка на ширинке то, что под ним. Исин задыхается…
- Лухан, отойдите, - Исин нервно толкает эти наглые ноги, положив руку на бедро… и чувствует под тонкой тканью совершенный изгиб, неявные, но существующие мышцы… Исин возвращается в реальность: - Я не собираюсь ничего закрывать!
Лухана от души забавляет мимика офицера, у которого разве что кровь носом не идет от его близости.
- Ну же, следователь Чжан, - Лухан игнорирует попытку Исина его отодвинуть и запрыгивает на его стол, прямо на бумаги.
- Не будьте так строги, - продолжает он, разводя ноги в стороны, - может быть, есть некая сумма, которая покажется вам достаточной, чтобы имя Бекхена исчезло из всех свидетельских показаний, а дело бы закрылось… без всякой экспертизы.
Исин смотрит на раздвинутые бедра и очертания холмика между ними. Бесовские, длинные бедра, идеально ровные, как будто вылепленные из гипса плавные контуры…
- Уйдите, Лухан, это противозаконно. Я подам рапорт… - говорит Исин, рассматривая глаза Лухана. Он может поклясться, что никогда и нигде еще не видел таких порочных глаз: искушающих безнаказанностью, темных, как вода ночью, соблазнительных, как грех.
- Следователь Чжан, это ведь такой пустяк… - Лухан сводит и разводит ноги. – Я прошу вас всего лишь забыть о Бекхене.
- Тот, кто это сделал, должен быть наказан, - говорит Исин, напрасно пытаясь оторвать взгляд от Лухана.
- Возможно, это даже не Бекхен, - пожимает Лухан плечами. – А возможно, я могу предложить вам кое-что еще.
Лухан смотрит в глаза Исина и расстегивает две пуговки на рубашке, те, что над ремнем. Исин опускает взгляд на руки Лухана, рубашка расходится, и Исин видит кусочек бледного, нежного, как лунная ночь, живота и редкие черные волосы, убегающие вниз. Исин думает о годах безупречной службы, которые все к черту из-за этого дьявола перед ним, и кладет руку на бедро Лухана.
- Нигде, следователь Чжан, помните – нигде не должно звучать имя Бекхена, - повторяет Лухан с мерзкой ухмылкой.