I'm unbreakable: Baekhyun's violence

- Ёлли?
Вместо ответа под подушкой насмешливой строчкой «I’m unbreakable» принимается орать будильник: в 7.05 каждое утро Бекхен возвращается из страны снов, ощущая, как в заднице все растянуто и как будто помнит несуществующего Ёлли, чтобы этим ощущением танцевать маленькими ножками на границе воспоминания и дразнить Бекхена весь день.
Бекхен не понимает, что с ним – уже давно. Просто выпутывается из обмотавшейся вокруг тела простыни и идет варить кофе, блядски ощущая, как растравленная задница пустует и сжимается от неудовлетворенной готовности любить под струями воды в душе.
Кофе в спешке выпивается с гущей, сигарета криво дымит и душит горелым дымом. Все валится из рук, и только упрямое тело помнит прикосновения, которых не было, и продолжает звать кого-то в его снах и прислушиваться к тишине. Бекхен не идет к психиатру только потому, что уже слишком привык наутро слизывать с границ сознания вчерашние похабные шутки, запахи и звуки в перенасыщенном галлюциногенном тумане внутри своей головы, прибой оставленной до рассвета догорать нежности. Предать ионный шторм Ёлли, рожденный внутри его вселенной в точке, где пространство и время поменялись местами, перевернув плоскость реальности? Давлением офисного стула на свои ягодицы Бекхен ощущает, что его Чанель существует где-то в параллельном измерении. Из погашенного монитора на него смотрят красные глаза Бекхена, который существует в том же изменении вместе с Ёлем. Бекхен засыпает к обеду под гудение кондера, чтобы нырнуть в свой омут еще раз, но это против правил, и его не принимают: его сны приходят неожиданно и он не может ими управлять. Он может только продолжать убеждаться, что он видит альтернативную развязку своей жалкой истории: ту, которая не случилась. И эти реальности не связать никакими нитями, параллельные прямые не пересекаются, сколько бы Бекхен ни вострил уши на случайно подслушанные разговоры, в которых, ему казалось, он слышал отголоски знакомого пафосного и высокомерного имени Pack Chan Yeol.
- Эй, Бекхен? – кто-то касается его плеча, и Бекхен резко разворачивается на стуле. – Опять спишь?
- С чего ты взял? – Бекхен не может научиться сдерживаться и не огрызаться на приставучую внимательность Кенсу.
- У тебя монитор погас, - попробуй поспорь с озаботившимся Кенсу. – Ты плохо выглядишь. Возьми отпуск, а? Съездишь на море, повеселишься…
- Кенсу, ты бредишь? - грубо обрывает Бекхен, стряхивая со стола ручку.
-М… нет? – Кенсу садится на корточки перед его стулом, протягивая упавшую ручку и заглядывая в глаза. – Тебе нужно отдохнуть, просто возьми отпуск.
- Кенсу, не лезь не в свое дело, хорошо? – Бекхен хамит уже в открытую, оправдывая себя только тем, что от этих разговоров ему ни холодно, ни жарко – хотел бы Кенсу помочь, предложил бы реальную помощь.
- Хорошо… - голос Кенсу шелестит, как обивка стула. – Я просто пришел сказать, что Хан просил напомнить тебе, что у него сегодня пьянка в честь дня рождения и твое присутствие обязательно.
- Хорошо, я помню, - с гримасой выдавливает из себя Бекхен. – Я приду.
И попробуй, в самом деле, игнорировать попойку, организованную шефом, да еще и таким злопамятным, как Лухан.
Кенсу улыбается на прощанье, и Бекхен вздыхает глубже, когда его грустная улыбка перестает пахнуть ванилью за плечом.

Из динамиков паба маленького подвальчика выпадывают звуки, в которых отчаяние напополам с надеждой. От них невыносимо хочется налакаться в плоскую стельку, и Бекхен себе в этом не отказывает. У его организма забавная реакция на алкоголь: его сносит волшебно быстро, как будто он на утесе в километре над землей… и вот в порывах отчаяния напополам с надеждой он нащупывает губами заветное имя... Ёлли – несется по сосудам со скростью поезда под откос, и Лухан с Кенсу появляются совсем не вовремя, мешая мягкой задницей вспоминать волшебные сны.
- Йоу! Бекки… - судя по хихиканью Лухана, именинник тоже изрядно накачался. – Опять скучаешь?
- Иди к черту, Лулу, - скалится Бек, даже не надеясь, что пьяный Лухан не вспомнит. – Иди веселись, будешь сидеть рядом со мной – заразишься.
- А может мы и хотим подхватить твою заразу, - вдруг начинает говорить Кенсу. – Очень хочется понять, почему ты такой…
- Почему я такое говно? – подсказывает Бек.
- Ты говно не больше, чем все остальные здесь, - резонно замечает Лухан. – Просто все считают этичным не выпячивать свою вонючую сторону, а от тебя даже глаза слезятся.
Бекхен ржет в стакан, как истеричка.
- Избавь меня бога ради от своей фекальной философии, я ем вообще-то и совсем не интересуюсь мнением такой лицемерной куколки, как ты.
- Ой-ой… я устыдился, мне нужна еще выпивка… - Лухан поднялся, нацелившись в него указательным. – Ты слишком… даже для самого себя. Не потянешь.
Бекхен только насмешливо изогнул бровь, поворачиваясь к оставшемуся Кенсу:
- Я обязан выслушать, что ты обо мне думаешь?
-Не-не, - Кенсу мотает головой и смотрит в бокал. – Просто, знаешь?
- Ну?..
- Чем сильнее ты огрызаешься, тем понятнее, как тебе сложно…
Бекхен думает, что упал где-то на асфальт. Глаза Кенсу такие огромные, будто он их специально таращит, динамики расплываются чьим-то зовущим голосом, и Бекхен тонет в алкогольных парах.
- Знаешь… - откровенность всегда пугала Бекхена, но он решил наплевать сегодня, взять и просто рассказать этим слишком понимающим – и вряд ли стоит сомневаться, что это не от спирта в золотистой жидкости – глазам напротив, что душит его: - я никому не говорил… но мне кажется, что я схожу с ума.
Кенсу молчит и зачем-то трогает рукав его пиджака.
- Это как испорченные тормоза – давишь на педаль, а скорость не падает…
Бекхен улыбается вымученно.
- Мне пора к психиатру. Вот сейчас возьму телефон – и запишусь, - кажется, это называется ерничать. – А нет, погоди, поздно… для всего уже слишком поздно, Кенсу…
Глаза Кенсу наливаются сочувствием, как пивной бокал светлым, и Бекхен готов упасть перед Кенсу на колени и остаться в таком положении до конца своих дней, как пес у ног хозяина… Но Кенсу… Кенсу все портит.
- Бек, не переживай. Тебе просто нужно отдохнуть… - Бекхену кажется, что он слышит, как металлические когти скребут по цинку беззащитной оболочки его сердца.
- Ты не понимаешь, - горячо говорит он, - насколько я не шучу.
- Бек, все будет хорошо. Все обязательно будет, - Кенсу не слышит его?
- Ты не понимешь, - снова говорит Бек. – Чтобы все стало хорошо, нужны основания, нужны факты. Просто все не может исправиться…
- Ты усложняешь.
- Я смотрю на вещи трезво.
- Бек, ты закрываешься. Это раковина… Просто расслабься, и все получится.
- Ты не понимаешь… - Бекхен устает доказывать очевидные, на его взгляд, вещи. – Пора домой, нет?
- Да… наверно, - Кенсу пытается встать, но его ведет.
- Хочешь, провожу? Ты же недалеко живешь?
- Нет… В смысле, да, я буду рад…
Бекхен кивает и идет на выход, дожидаясь Кенсу.
Всю дорогу до дома Кенсу он просто не открывает рот, позволяя Кенсу смеяться и говорить эти милые обнадеживающие тупости… В конце концов, что еще он может? Только смотреть с восторгом на маленького светлого Кенсу, которого любят все вокруг, только запоминать смеющиеся складочки у глаз, которых у него нет. Кенсу - существо из другой реальности, этот гнилой мир не прогибается под его легкими ступнями, и Кенсу никогда не узнает, что такое дно.

Кенсу скидывает туфли, запинаясь о собственные ноги, и идет на кухню:
- Заходи. Хочешь чаю? – Бекхену ничего не остается, как тоже снять обувь и пройти вслед за ним.
- Не особенно, - отвечает Бекхен. – Я лучше закурю, если ты не против.
- Да нет… Где-то на окне была чониновская пепельница, посмотри…
Бекхен замечает на подоконнике стеклянную тарелочку с невыброшенным окурком, наличие которого неприятно покалывает присутствием в жизни Кенсу кого-то постороннего. Бекхен щелкает зажигалкой, уставившись в спину Кенсу, насыпающего чай в заварник. Кенсу разваливает изрядное количество заварки мимо и чертыхается, принимаясь вытирать мусор. Бекхен думает, что он милый. Очень не по-мужски милый, когда закатывает рукава и тщательно протирает стол.
Чайник отключается со щелчком, и Кенсу заливает в заварник кипяток, попутно обжигая паром пальчики. Бекхен хмыкает, тушит сигарету, потеснив неприятный окурок, и ловит руку Кенсу, чтобы засунуть ее под холодную воду.
- Ты всегда такой неловкий или просто пьяный?
- Всегда-а-а… - обиженно кривит губы Кенсу. – Да и вообще пить не умею, как настоящий неудачник… Вот по тебе и не скажешь, сколько ты выпил, даже завидно.
- Нашел чему завидовать, - Бекхен выключает кран и отряхивает чужие пальцы от капель. – Скажи… а у вас с этим Чонином что-то есть?
Кенсу вспыхивает, как девица, и Бекхен думает, что такого забавного румянца оттенком в розовый бутон не видел еще ни на чьих щеках.
- Не-нет… я ему никто, - бормочет Кенсу, и легкий оттенок сожаления не остается для Бекхена незамеченным. – А тебе зачем знать?
Бекхен продолжает держать руку Кенсу, глядя на опущенные подрагивающие ресницы. Когда Кенсу поднимает на него взгляд своих больших и таких прозрачных, что они могут показаться глуповатыми, глаз, идиотская мысль, что эти странные карие глаза могут защитить его от его все растущего безумия, закрадывается в голову Бекхена. Это всего лишь момент – чужая рука в его руке, длинная нить несказанных слов между ними, глубокая ночь, уставшее от напряжения тело – и Бекхен наклоняется к Кенсу:
- Почему у нас с тобой никогда ничего не было?
К неприятному удивлению Бекхена Кенсу отводит взгляд:
- Может оно и к лучшему…
- Почему? – не отстает Бекхен, крепче сжимая чужие пальцы. – Я тебе не нравлюсь?
- Да не в этом дело, - Кенсу пытается отобрать руку. – Ты просто…
- Что просто? – Бекхен не собирается отпускать. Не до того, как выяснит, что с ним не так по мнению пугливого Кенсу. – Не подхожу такому правильному идиллическому существу, как милашка Кенсу?
- Да, - Бекхен натыкается на твердый взгляд Кенсу. – Я боюсь тебя… Ты как опасная тень на неосвещенной улице, я не понимаю, что для тебя по-настоящему ценно, а когда ты просто прикидываешься.
- Кенсу… - Бекхен хочет остановить его, пока он не сказал лишнего к тому, что уже сказано: для Бекхена и правда нет ничего существенного… или неприкосновенного.
- Бек, ты слишком жесткий, я не могу с тобой, - просит Кенсу, когда Бекхен тянет его на себя.
- Не правда, Кенсу, ты просто не знаешь обо мне ничего, - Бекхен пытается доказать свои слова, поцеловав Кенсу. – Я могу заботиться о тебе, если позволишь…
Оба запястья Кенсу зажаты в пальцах Бекхена, и он пользуется этим, прижав Кенсу к столу и прижавшись к нему губами.
- Нет, Бекки, не надо, - Кенсу поворачивает голову, не позволяя поцеловать. – Пожалуйста, перестань, я… я не хочу с тобой… таким…
Бекхен только смеется, блокируя все попытки Кенсу вырваться.
- Завтра. Давай будем вместе? – вкрадчиво спрашивает он, насмехаясь над своим вполне оформившимся желанием: он не привык наказывать или брать силой, но Кенсу сказал, что он слишком черный, грязный… за все, что Кенсу не назвал словами, Бекхен отомстит – просто потому что в этот раз, в этот единственный раз, Бекхен достаточно зол, чтобы сказать нет. – Хотя зачем ждать до завтра?
- Не-е-т, Бекхен, отпусти, - голос у Кенсу просящий, и Бекхен думает, что это то, чего он не должен был делать – казаться жертвой.
- Нет, - звучит грубо, и Бекхен сильно толкает Кенсу, так что стол у мойки шатается и звенит посудой. – Просто повторяй себе, как ты любишь: все будет хорошо.
- Бекхен, что с тобой, перестань, - руки Кенсу крепко держат за спиной, и он нервно дергается всем телом, пытаясь ударить Бекхена головой. – Уходи, пожалуйста.
- Не-е-ет, Кенсу… Милый, ты сам виноват. Ты просто не должен был быть таким хорошеньким рядом со мной, - Бекхен нащупывает кухонное полотенце и разворачивает Кенсу спиной, связывая руки. – Ты прав, мы из разных реальностей. Теперь попробуй остаться таким же милым, побывав в моей.
- Пусти! – Кенсу сжимает зубы, дергая жгут из полотенца на своих запястьях. – Ты не такой, остановись.
Бекхена ударяют локтем в живот, и за пару секунд Кенсу успевает сбежать к окну, но Бекхен слишком сильный, когда этого хочет: раздражающая пепельница с двумя окурками слетает с подоконника, разбиваясь на осколки, и Бекхен грубо целует, кусая за нижнюю губу. Почему-то желание заставить Кенсу целовать его не покидает его воспаленный мозг, и он крепко держит голову Кенсу, навязывая ему свои снова пытающиеся быть ласковыми поцелуи.
- Кенсу, я все равно сделаю это. Будь помягче ради собственного блага.
- Уйди! Я не хочу! – Кенсу выплевывает слова, продолжая напрасно вырываться. Но длинные пальцы Бекхена впились в его плечи слишком сильно, а жесткая ткань полотенца только сдирает кожу с запястьев, и голос Кенсу становится жалким, когда он понимает, что ему не выпутаться: - Пожалуйста-а-а… Бекхен, Бекки, я все забуду, развяжи меня.
Именно этого скулежа и не хватало Бекхену, чтобы начать расстегивать рубашку Кенсу, крепко прижимая к прямой подоконника. Бекхен целует тоненькую шею, держа за волосы голову Кенсу откинутой и позволяя себе в полной мере наслаждаться теперь уже всхлипами, вырывающимися из груди под его губами.
- Пожалуйста…
- Кенсу… - Бекхен заставляет Кенсу посмотреть на него, удерживая своими кукольными пальцами за подбородок: - Я хочу, чтобы ты знал, почему я это делаю.
В глазах Кенсу такие непонимание и обида, что Бекхен не удерживает тихого вздоха и ласково гладит Кенсу по щеке.
- Ты сказал, что все будет хорошо, но слишком бережешь свой уютный мир, чтобы впустить меня в него. А за свои слова надо отвечать…
- Я не говорил этого… Я не это хотел сказать, пойми, - лицо Кенсу искажает выражение еще более жалкое, и Бекхен успокаивающе гладит его по бедру, чувствуя, как дрожит тело Кенсу под его ладонью. – Ты просто…
- Что просто, Кенсу? Где ты видишь хоть что-то, что было бы просто? А если все так просто, то почему бы мне просто не сделать это с тобой?
- Бекх-е-ен… - глаза Кенсу наливаются слезами, как горка воды на бокале, когда поверхностное натяжение еще удерживает ее. – Ты не можешь трахнуть меня потому, что ты мне не нравишься.
Бекхен ударяет по щеке просто чтобы посмотреть, хватит ли силы удара, чтобы слезы вытекли из глаз. Когда две мокрые дорожки расчерчивают щеки Кенсу, он говорит:
- А потому, что ты нравишься мне?
- Не-е-ет…
- У тебя был выбор. Теперь его нет. Вини в этом себя или случай, - Бекхен откровенно насмехается, с восхищением поглаживая мокрые щеки Кенсу. – Но все же будет хорошо, да, Кенсу? Твой безосновательный оптимизм меня всегда так бесил.
- Бекхен, не надо, - последняя попытка Кенсу оттолкнуть прижавшегося к его шее Бекхена такая же безуспешная, как предыдущие.
Бекхен только раздражается сильнее, распахивая рубашку и впиваясь зубами в нежное на плече, так что Кенсу всхлипывает.
- Милый, так приятно делать тебе больно…
Бекхен кусает основание шеи, но не так, как в прошлый раз. Сейчас его зубы плотно сходятся на тонком клочке кожи, отрывая его от мяса, так что Кенсу заходится воем. Слезы скатываются по вискам на его запрокинутой голове, и Бекхен знает, что завтра на шее Кенсу будут не синяки и кровоподтеки, а запекшаяся корочка из-за сорванных капилляров.
- Кенсу… Кенсу, - зовет Бекхен, касаясь губами чужого уха, потому что думает, что Кенсу слишком больно, чтобы он расслышал его. – Поцелуй меня? И я не буду делать тебе больно.
Бекхен замирает в миллиметре от губ Кенсу, но тот только продолжает плакать.
- Как хочешь…
Бекхен опускается по шее ниже на грудь, легко целует сосок, чтобы потом захватить его зубами и сжать достаточно сильно, чтобы упрямый Кенсу разглядел перед глазами радужные круги.
- Кенсу, милый… - следы его зубов проступают на теле Кенсу, кровь приливает к прокушенному соску, и он становится возбужденно красным. – Тебе это нравится?
- Пе-перестань, - выдавливают непослушные губы.
Бекхен чувствует, как вздрагивает живот Кенсу от прикосновений его губ. Он расстегивает ремень и оттягивает резинку вниз, чтобы поцеловать нежную кожу внизу живота.
- Здесь будет еще больнее, - предупреждает он, но Кенсу только всхлипывает.
Бекхен на коленях перед Кенсу, его руки крепко удерживают чужие бедра – и он кусает прямо в незащищенное мышцами мясо, в бледный треугольник между бедром и пахом, сжимая зубы в этот раз совсем без жалости, так что ему даже кажется, что он слышит, как хрустит прокушенная кожа. Кенсу над ним умудряется выть какую-то гласную и биться в судорогах, сгибаясь пополам от боли.
- Ну же, Кенсу, просто поцелуй, и мне не придется искусать все твое очаровательное тело, - Бекхен заставляет Кенсу выпрямиться и смотрит ему в глаза. – Поцелуешь?
Мокрые ресницы хлопают пару раз, и Кенсу кивает. Бекхен чувствует себя настоящим садистом, наслаждаясь подчинением своей жертвы, когда Кенсу касается его губ. Он просто робко приоткрывает рот, словно боится, что снова делает что-то не так, и его в наказание ждет новая порция боли. Но Бекхен только ободряюще гладит его спину, сбрасывая рубашку вниз на связанные руки. И ему бесконечно нравится ощущать неуверенные прикосновения губ Кенсу, эту вынужденную нежность, изощренную зависимость.
- Хорошо, Кенсу, я не буду делать больно…
Его возбуждает заплаканное личико и тонкая вздрагивающая под его ладонями спинка, расстегнутые брюки и повисшая на руках рубашка. Бекхен целует щеки в последний раз и разворачивает Кенсу к себе спиной, обнажая тугие сжавшиеся ягодицы и бледные ноги.
- Кенсу, пожалуйста, расслабься, - шорох его собственной одежды прорисовывает на напрягшейся спине Кенсу ряд позвонков, и Бекхен легонько пинает его по ногам, заставляя раздвинуть их шире и нагнуться к подоконнику.
- У меня есть презерватив, но это наказание, если ты помнишь, поэтому обойдемся без него, - Бекхен поглаживает ягодицу и с пугающим наслаждением смотрит, как его длинный указательный палец исчезает в Кенсу. Бекхен двигает им, будто втирает мазь в стенки узкого и сухого Кенсу, добавляет второй и почти сразу третий, и только разорвавшиеся задушенным всхлипом легкие Кенсу возвращают его в реальность. Он хочет поцеловать изогнутую дугу позвонков на спине, но останавливает себя, ограничиваясь легкими поглаживаниями.
Бекхен касается головкой члена ягодиц Кенсу, и всхлипы переходят в плач. Бекхен за пояс придвигает Кенсу к себе и входит, кожей слушая, как тело Кенсу прошивает импульс боли и отвращения. Бекхен двигается, но судорога повторяется каждый раз, когда их тела соприкасаются: когда мошонка задевает нижнюю часть ягодиц с хлопком удара по коже и накрывающим с головой ощущением мерзости самого процесса, в котором вместо любви что-то болезненное и неприкрыто-животное, с высоким разрешением демонстрирующее унижение, в которое он от души макнул маленького невинного Кенсу, так некстати оказавшегося рядом.
Кулачки связанных рук Кенсу сжимаются, и он принимается гладить его между ног, ладонью чувствуя нежную кожу члена Кенсу. Он не пытается доставить ему удовольствие, просто дает то, что должен, несуразному отростку чужого тела, не останавливаясь, пока вязкая жидкость не пачкает его ладонь. Его собственные последние выпады внутрь чужого тела кажутся особенно болезненными на фоне дрожащих ног уставшего Кенсу, но доставляют Бекхену что-то большее, чем удовольствие от ощущения всей длины его члена, скользящей внутри сопротивляющегося длинного прохода… Бекхену нравится думать, что он теперь своим семенем надолго останется глубоко внутри Кенсу, его нельзя будет оттуда смыть и просто забыть. Он испортил Кенсу, въевшись своей грязью и отравленным безумием в мембраны клеточек чужого тела. Теперь он будет резонировать в Кенсу остатками отвращения каждый раз, когда кто-то будет любить его по-настоящему. Он исказил частоту, в которой жила жизнерадостность Кенсу. Он сделал то, что хотел.
Бекхен застегивает брюки, и только потом поправляет одежду Кенсу. Он накидывает рубашку обратно на плечи, любуясь оставленными ссадинами и полумесяцами своих зубов, отпечатавшимися на коже Кенсу. Бекхен развязывает узел на руках Кенсу, выбрасывая полотенце на пол.
- Кенсу, милый… - Кенсу выскальзывает из его объятий на пол, стекая по стене и пряча лицо в ладонях.
Бекхен садится рядом с ним на корточки и гладит вздрагивающую спину. Он пытается оторвать руки Кенсу от лица:
- Кенсу, милый… - он специально не говорит ничего больше, не собираясь утешать Кенсу ничем, кроме этого фальшивого слащавого обращения. – Кенсу, посмотри на меня.
Бекхену удается взглянуть в его лицо, когда он крепко сжимает пальцы на его шее, разворачивая к себе.
- Я теперь единственный человек, для которого ты не стал хуже. Позвони мне завтра… и я буду заботиться о тебе всю оставшуюся жизнь, обещаю. Пожалуйста, в этот раз сделай правильный выбор.
Бекхен целует на прощанье, нежно раскрывая безответные губы Кенсу.
- Милый…
Бекхен уходит, оставляя Кенсу сидящим у стены.