Студопедия

Главная страница Случайная страница

Разделы сайта

АвтомобилиАстрономияБиологияГеографияДом и садДругие языкиДругоеИнформатикаИсторияКультураЛитератураЛогикаМатематикаМедицинаМеталлургияМеханикаОбразованиеОхрана трудаПедагогикаПолитикаПравоПсихологияРелигияРиторикаСоциологияСпортСтроительствоТехнологияТуризмФизикаФилософияФинансыХимияЧерчениеЭкологияЭкономикаЭлектроника






Let's party on: Luhan's closing theme






Бекхен стонет, когда в его кабинете появляется Лухан.
- Что-о-о-о? – тянет он. – Ты же сказал, что отстанешь?
- Я к тебе и не пристаю, - пожимает плечами Лухан, подходя ближе.
Лухан разглядывает Бекхена, его истончавшее нервное лицо и горячие уставшие глаза… так не похож на того, кто надрачивал себе на его диване несколько дней назад, признаваясь в жутких вещах.
- Тогда зачем пришел? Опять издеваться? – Бекхен только сжимает кулаки. – Обещал же, обещал… Зачем ты лезешь опять? Не могу я больше, просто не вынесу…
Бекхену уже пофиг. Он падает лбом на стол и чувствует свободу за границей подступающей истерики. Он уже отправил на тот свет Кенсу… может и Лухана вдогонку? Вцепиться ему в горло, воткнуть карандаш, проткнуть трахею – и смотреть, как эта сука будет корчиться, свистя воздухом в дырку в шее… Или лучше самому – шаг в окно, распахнутые крылья. Уже без разницы, когда он полетит вниз и сколько будет падать. Глубже, чем сейчас, вряд ли выйдет.
- Бекхен, - Лухан трогает его за плечо.
- Сдохни, - бормочет Бекхен в свои локти. – Пойди отравись. Почему я тебе жить мешаю спокойно? Давай я завтра уволюсь, а? И пойду искать своего Чанеля? Потому что мне никто из вас не нужен, кроме него. Только он понимает меня.
- Не истери, - Лухану не в новинку, что ему желают смерти, а разговоры Бекхена о Чанеле вообще смешны. – Я просто хотел сказать… можешь перестать себя накручивать, дело закрыто, больше тебя никто не будет обвинять.
Бекхен замирает, уткнувшись себе в руки, и Лухан пару секунд думает, что Бекхен бросится его благодарить… Это хрупкое тело, изводящее себя виной, закапывающееся в психоз, благодарно прильнет к его груди, и он будет держать его, пальцами на спине чувствуя обнаженные нервы...
Когда Бекхен поднимает голову и смотрит на него злыми глазами, Лухан клянется себе никогда больше не позволять надежде заглянуть к нему в душу и на сотую долю секунды.
- Ты же не понял ничего? – с угрозой в голосе спрашивает Бекхен и тут же себе отвечает: – Нихрена ты не понял, Лухан. Такой умный и такой тупой! Да мне же хотелось, чтобы меня поймали! Чтобы ненавидели за то, что я с ним сделал!
- Заткнись, - обрывает раздраженный Лухан.
Бекхен смотрит на него не отрываясь ненавидящим взглядом, и Лухан думает. Шевелит шестеренками в голове, складывая обрывки Бекхена.
- Хочешь, чтобы тебя наказали? – наконец, произносит он. – Тебе станет лучше?
- Да, - жестко отвечает Бекхен.
Лухан снова задумывается.
- Тогда у меня для тебя подарок. Не уходи вечером.

Лухан ведет машину молча, и Бекхен не спрашивает, куда – просто захлопывает вслед за ним дверцу машины, заходит в подъезд и поднимается по лестнице.
- Ключи у тебя откуда? – спрашивает он, когда Лухан поворачивает ручку двери квартиры Кенсу.
- Рыбка у него была когда-то, просил кормить, - сухо отвечает Лухан, а потом пристально смотрит на Бекхена, в первый раз серьезно замечая: - Ты же не общался с ним, а мы почти друзьями были.
Лухан впервые открыто говорит Бекхену, что он убил человека, и Бекхен выдерживает его взгляд. Лухан думает, что ему это даже нравится.
Бекхен заходит внутрь и оглядывается. Обстановка не кажется ему знакомой, но нет и того чувства, что он здесь в первый раз. Он ведет Лухана на кухню.
Бекхен стоит посреди комнаты, осторожно касаясь кончиками пальцев кромки стола, потом отходит к окну.
- Тут пепельница была, - говорит он. – Я ее разбил, когда его связывал.
Бекхен слышит шумный вдох Лухана, и ему становится смешно: у Лухана просто нет слабых мест, кроме одного. И место это – он, Бекхен.
- Ты настолько псих, что готов это сделать? – спрашивает Бекхен.
- А ты хочешь? – вопросом отвечает Лухан.
- Да… - Бекхен опускается на подоконник. – Я хочу почувствовать, как ему было больно, так что не стесняйся… Возьми вот это.
Бекхен протягивает полотенце, и Лухан вопросительно смотрит на него, пока Бекхен не поворачивается спиной и не вытягивает руки.
Когда его запястья стягивает грубая ткань, сдирая кожу, Бекхен морщится. А ведь будет еще больнее… Бекхен разворачивается к Лухану, нагибает голову, открывая шею:
- Кусай.
Лухан теряется, снова переживая те несколько секунд, что ему хочется начать целовать Бекхена, сказать, что всего этого просто не было. Но он заставляет себя шагнуть вперед, наклониться и сжать зубы на коже Бекхена, слыша, как он стонет от боли. Лухан сдавливает сильнее, думая, что это на самом деле единственный способ для него… быть с Бекхеном.
Бекхен просто проседает от боли. Ему всегда казалось, что у него низкий болевой порог, но сегодня все совсем не так - он чувствует зубы Лухана как короткие лезвия. Боль на шее разливается по нервам, задевая каждый незаметный уголок на теле, боль слепит и долго эхом отдается на границе сознания даже тогда, когда Лухан уже успевает расстегнуть его рубашку и встать перед ним на колени.
Лухан кусает живот вдоль ремня брюк, оставляя после себя красные следы. Бекхен стонет и едва ли не падает, но только просит:
- Сильнее.
Лухан оставляет самый болезненный укус под животом, в треугольнике между бедром и пахом. Ему кажется, что тонкий слой кожи остался у него во рту. Бекхен скулит над ним, Лухан видит его полные слез глаза, когда поднимает голову, видит жалобно дрожащие губы… и понимает, почему сам Бекхен сделал это с Кенсу. Бекхен сейчас выглядит, как жертва, страдание очищает его, делает восхитительно невинным, и эту невинность так хочется забрать себе. Возможность причинять боль и не встречать отпора будит худшее в людях – Лухан об этом хорошо знает. Лухан позволяет себе коснуться губ Бекхена сухим сочувствующим поцелуем прежде чем развернуть его к себе спиной и нагнуть.
Он мог бы не делать так больно, проталкивая пальцы до упора, без жалости цепляя Бехена пальцем и растягивая в стороны, больно царапая ногтем внутри, когда тычет в него, как в кусок мяса. Он мог бы не входить сразу, распарывая Бекхена, не начинать двигаться яростно, по-зверски… Но он должен исполнить свою роль чисто, теперь ему нельзя ошибаться.
Бекхен старается не всхлипывать громко… потому что Кенсу не орал. Маленький, хрупкий Кенсу не мог быть сильнее, когда чувствовал это… Бекхен никогда не думал, что может так реветь, что слезы будут хлестать из него двумя прозрачными потоками, закапывая подоконник. Бекхен никогда не думал, что через такую боль может пробиться еще что-то… Но он чувствует это теперь: разрывающую сердце обиду, рвущую несправедливость – и свою беспомощность.
Когда двигаться внутри становится проще, Лухан смотрит на поясницу согнувшегося перед ним Бекхена, на его руки, сжавшиеся в кулаки, слышит задушенный вой… и позволяет себе потерять контроль. Каждый толчок его бедер с мерзким шлепком отдается по коже Бекхена, Лухан чувствует, как толкает его своим членом вперед, и когда он двигается назад, Бекхен не сразу двигается вслед за ним в обратную сторону из-за инерции, - и их тела остаются соединенными только его крепко застрявшим в заднице Бекхена членом. Это ужасно, это больно, даже ему было больно, это тела – его и Бекхена – которыми пользуются, как мясом. Это чувство унижения и подчинения. Лухан никогда этого не забудет.
Бекхен едва может двигаться. Он застегивается, поправляет одежду и ковыляет на выход. Только одна вещь не причиняет ему боли – на лице Лухана не было насмешки.
Лухан выключает свет и запирает дверь. Как будто то, что они делали, нормально.
Лухан помогает Бекхену забраться в машину и отвозит домой. А потом долго валяется на своей кровати, пытаясь запомнить, то, что было. Записать это в память со всеми деталями и звуками. Записать так, будто это делал не он, а он всего лишь смотрел сон, как Бекхен.

Лухан должен сделать еще две вещи. Одна из них – поговорить со своим двоюродным братом. Поговорить с Паком Чанелем.
Пак ждет его за столиком в подвале маленького бара, и Лухан опускается на стул перед ним, разглядывая Чанеля: большие черные глаза с игривым изгибом век, красивое лицо и озорные кудряшки. Бекхену бы понравилось.
- Давай закажем выпить? – с улыбкой обращается к нему Чанель.
Но Лухан грубо обрывает:
- Нет. Я пришел не пить с тобой.
Чанель только удивленно приподнимает бровь:
- Но ты же сказал, что хочешь поговорить…
- Да, - кивает Лухан. – Я не должен тебе ничего объяснять, да и не буду. Просто мне нужно, чтобы ты не появлялся больше в моей жизни. Никогда, слышал?
- Лухан… ты что, с ума сошел?
- Я не буду повторять, Чанель. Мне так нужно. Если приблизишься хоть раз, и я замечу, я порву тебе горло. Ты меня знаешь.
- Но Лухан? – когда на лице Чанеля такое потерянное выражение, Лухан отчетливо понимает, насколько он старше.
- Никогда. Нигде, - говорит он. – Меня для тебя больше не существует. Если ты забудешь об этом, ты пожалеешь. Ты знаешь, что я не ценю свою жизнь слишком дорого – как и жизни остальных. И я клянусь тебе, ты не выживешь.
- Лу…
- Моего имени для тебя больше нет, - обрывает Лухан. – Мы незнакомы.
Лухан кивает Чанелю и поднимается из-за стола, оставляя его в маленьком слабо освещенном баре.

Вторая вещь – что ж, вторая вещь… Воскресное утреннее солнце нежно золотит город, и Лухан заставляет Бекхена надеть тяжелый темно-синий костюм, галстук, белую рубашку – ничего не объясняя. Воскресное утро середины лета пахнет слишком хорошо, и он просто смотрит на Бекхена, пока тот не выполняет все, что Лухан от него хочет.
Лухан останавливается на выезде из города, чтобы купить букет цветов. Он впихивает дрожащие белые лилии в руки Бекхена, и тот всю дорогу вынужден слушать, как упаковка хрустит на его коленях.
Свежий ветер воскресного утра середины лета треплет их волосы – золотистые Лухана и винные Бекхена – когда они выходят из машины и идут по выложенной светлым камнем дорожке кладбища.
Бекхену кажется, что трава на могиле Кенсу не могла вырасти так быстро сама… За ней, видимо, ухаживают. Бекхен разглядывает шрифт надписи на памятнике - простой, но в то же время какой-то утонченный, с росчерком на семерке в месяце второй даты.
Лухану кажется, что Бекхен смотрит на могилу Кенсу, как в омут, и он затягивает его. Бекхен такой красивый среди всей этой скорбящей по мертвым зелени яркого воскресного утра, с бардовыми волосами и в темно-синем костюме. Бекхен живой.
- Ну? – Лухан толкает Бекхена в спину. – Ты же все еще ненавидишь его?
- Ненавижу, - отвечает Бекхен, наклоняясь и опуская цветы на каменную плиту.
Ветер играет с лепестками лилий, шуршит упаковкой и треплет волосы Лухана.
- Жалеешь? – снова спрашивает он жестко.
- Я ни о чем не жалею, - твердо отвечает Бекхен, стоя рядом с ним.
Воскресный ветер утра середины лета ощущается, как начало новой жизни. И кто достоин ее, а кто нет, кто будет жить, а кто лежит в могиле – определил безэмоциональный случай.

 

 






© 2023 :: MyLektsii.ru :: Мои Лекции
Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав.
Копирование текстов разрешено только с указанием индексируемой ссылки на источник.