МЕДИЦИНЫ 2 страница

Когда европейским королям надоело раздавать «королевское прикосновение» для исцеления от золотухи, эти сообразительные государи додумались чеканить «прикосновения» в виде монет. Эти золотые монеты сочетают в себе и талисман и реликвию: их магические силы присущи талисману, но они бы­ли и реликвиями по ассоциации с королем, который мог исцелять по «праву помазанника божьего». Эти «прикосновения» все еще изредка встречаются в Шотландии, где их считают превосходным средст­вом от некоторых заболеваний, особенно кожных.

Колдун-знахарь

не стремится причинить зло

Практическую деятельность колдуна-знахаря ныне называют колдовством, но это вводит в заблуждение, с точки зрения современного значения этого слова. Колдовство — пережиток старинной темной магии Лемурии*. Где бы в мире ни встречались народы, принадлежащие к черной расе, тень колдуна-знахаря осеняет их и его необузданный дух бродит в их крови. Колдовство в том виде, в каком им занимаются дикие расы, — это не извращение мистических доктрин, как думает большинство людей. Это образ действий, ставший привычным задолго до того, как люди осознали и провели различие между хорошим и дурным. По мере того как некоторые расы опережали в своем развитии остальные и совершенствовали свои вероучения, входило в привычку считать примитивные верования порочными. Если речь идет о разумной теологии, то такая позиция — считать жреца любого культа, кроме вашего собственного, слугой дьявола — не очень вяжется с просвещен­ностью.

Считая болезнь духом, блуждающим по ночам и ищущим пристанища, колдун-знахарь, изгоняя этого духа из своего пациента, сталкивался со щекотливой проблемой. Если дух оставался без обиталища, он мог вполне обоснованно возмутиться своим положением, обрушиться на всю деревню и истребить всех ее жителей. Поэтому духа следовало ублажать, даже отнимая у него жертву. Оставался только один путь: его нужно было уговорить найти новое, как можно более подходящее жилище. Старый способ заключался в выборе козла отпущения и принесении его в жертву ради целого племени. Все жертвы изначально приносились, чтобы укротить гнев духов и призраков. Существовал и иной способ. Духа можно было завлечь в какой-нибудь фетиш и оставить эту вещь там, где ее найдет другой человек и станет таким образом жертвой стремления духа обрести жи­лище. Возможно, это и покажется не совсем этичным, но самосохранение было законом дикарей; по­этому нашедшему фетиш приходилось искать собст­венный способ освободиться от нежеланного гостя.

Широко распространенное мнение, что колдун-знахарь может принимать облик различных животных и птиц, вероятно, порождено использованием масок и костюмов. Во всех уголках земли можно встретить поверья о вервольфах*, оборотнях-тиграх, оборотнях-совах и летучих мышах. Конкретный облик, принимаемый колдуном-знахарем, определялся местной фауной и отношением к данному животному, однако общие принципы оставались сходными.

Ликантропия*в фольклоре ассоциируется с именем мифического царя Аркадии Ликаона, которого Зевс превратил в волка, так как был оскорблен тем, что царь во время пира потчевал его человеческим мясом. Во многих мифах человек превращается в животное в качестве наказания за причиненное зло, однако это скорее означало, что в преступных личностях преобладала животная природа, что и делало их зверями в человеческом облике. Рассказы о ликантропии подразумевают не превращение физического тела колдуна или ведьмы в волка, а скорее то, что «двойник» волшебника принимает внешний вид волка.

Недавно до меня дошел рассказ о человеке-сове, несколько лет назад появившемся в одной из аме­риканских государственных школ для индейцев. За достоверность рассказа ручался участник этого происшествия. Несколько мальчиков спали на закрытой сеткой веранде, как вдруг их разбудила ушастая сова, каким-то образом проникшая сквозь оконную сетку. Мальчишки тотчас же решили, что это человек-сова, и набросились на нее с башмаками и палками — и в конце концов прикончили ее. Затем индейские мальчики оделись и отнесли птицу в ближайший лес, после чего прошагали мили три до дома предполагаемой ведьмы. Приблизившись, они услыхали, как старуха воет и вскрикивает, словно от ужасной боли. Они швырнули дохлую сову на ступеньки дома и вернулись в школу. На следующий день они узнали, что старая женщина умерла. Все сошлись на том, что они убили ведьму.

Когда ведьмы намеревались отправиться на ша­баш*, обернуться человеком-волком или вампирами или совершить путешествие в дальние края, они входили в состояние транса или комы и путешествовали в духовных телах, или двойниках. Если, пребывая в этом магическом теле, они получали раны, то и с физической формой случалось то же самое несчастье. Это говорит о том, что, по крайней мере, один аспект доктрины колдовства относится к феноменам подсознательной психической деятельности. Если исследования в области передачи мысли на рас­стояние оправдают возлагаемые на них ожидания, то, вероятно, предполагаемая жертва сможет воспринять то, что замыслил чародей, и увидеть в сновидениях то обличье, которое хотел принять колдун.

Необъяснимое

современное колдовство

Даже обычно несуеверные люди, убедив себя в том, что их околдовали, деморализуются. Многих белых людей заставили уехать из стран с примитивной культурой проделки колдунов-знахарей. Человеческая психика очень восприимчива к фобиям и навязчивым идеям, даже если эти убеждения противоречат всему, что утверждает здравый рассудок. Много раз мужчины и женщины категорически заявляли мне, что не верят в колдовство, а потом добавляли, что хорошо бы, однако, оставить его в покое и не ворошить непостижимые дела.

Вернувшийся с Явы плантатор сообщил мне, что вызвать вражду туземцев — это серьезное несчастье. Когда эти люди разгневаны, начинают твориться странные вещи, которые невозможно объяснить с помощью каких бы то ни было знаний, которыми мы располагаем на сегодняшний день. Он рассказал мне, как семью одного владельца плантации довели до того, что она была вынуждена покинуть остров. Во все комнаты их дома обрушился поток грязи и отбросов; казалось, он проходил сквозь потолок и выпадал дождем всякой мерзости, и это терзало их из месяца в месяц.

Большая часть колдовской науки поддается разумному объяснению и не имеет никаких корней в ритуалах колдуна-знахаря. Знаменитая Брокен, гора ведьм в Шварцвальде, была плодом воображения и фанатизма церковников. Гора Брокен, считавшаяся местом дьявольских шабашей, была на самом деле местом, где старые язычники продолжали отправлять дохристианские обряды спустя долгое время по­сле возникновения церкви. Так как, по утверждению отцов церкви, все древние мистерии были установлениями Сатаны, то их высказывания скоро зара­зили общественное сознание. Результатом стала не имеющая себе равных в истории вера в колдовство.

Итак, мы видим, что из затерянной в джунглях хижины колдуна-дикаря вышли одновременно науки и суеверия, искусства и махинации, духи и призраки, привидения и гоблины, верования и фетиши. Подобно легендарному индийскому баньяновому дереву*, ветви которого, склонявшиеся до земли и пустившие корни, становились в свою очередь деревьями, примитивная магия колдуна-знахаря распространилась по всему миру. Большинство уважаемых вероучений современности представляют собой всего лишь утонченный и облагороженный вариант его древних доктрин.

Очевидно, именно чародею из джунглей мы обязаны открытием и началом использования опьяняющих напитков, ведь это он понял, что определенные травы действуют на его сознание и облегчают погружение в транс, что было необходимо ему в его деятельности.

Египтяне верили, что кровь древних воинов уходила в землю и поглощалась корнями винограда, и они считали пьянство одержимостью духами, сражающимися в жилах пьяницы, как некогда они сражались при жизни. Даже позже, в античные времена, вино считали кровью Диониса, а вытворяемые под его действием безумства считались священными при совершении обрядов этого бога. Использование вина в современных евхаристиях*ведет свое происхождение непосредственно от одного из ритуалов Дионисийских мистерий Греции.

Знахари в качестве первых

отправителей правосудия

Вначале колдун-знахарь, обретя власть, использовал свои знания главным образом для сохранения племени, ну а с течением времени к его обязанно­стям прибавилось наказание тех, кто нарушал табу. Таким образом, он стал первым отправителем правосудия. Племенная организация требовала полного подчинения традициям, обычаям «старцев». Неповиновение означало измену племени. Если нарушение было незначительным, то и наказывалось оно менее сурово, ну а если проступок был очень серье­зен, то карался смертью.

В недрах этих обрядов зародилась совесть. Внутренний голос, предупреждавший о необходимости повиновения, соединялся со страхом перед последствиями отступления от переходящих из поколения в поколение законов. Сверхъестественные силы, при­писываемые колдуну-знахарю, играли важную роль в развитии совести, потому что считалось, что он может узнавать мысли людей и тайные помыслы, вы­нашиваемые ими. В «Императоре Джонсе», пьесе Юджина О’Нила, злодеи наказывают себя сами своим чувством вины; в стародавние времена колдун-знахарь снискал-таки доверие. Мы понимаем совесть как разновидность страха, который поразит человека, даже если он не чувствителен к другим формам наказания. Совесть — первенец табу.

Когда-то, в далеком прошлом, колдун-знахарь начал более полно осознавать возможности, предоставляемые его положением. Так как в окружавшем его мире никаких признаков честности, никаких стимулов или примеров, могущих направить магическое искусство в нужное русло, не было и в помине, он поддался искушению использовать свои мистические способности с выгодой для себя. Вполне естественно, что кудесник пользовался страхом и уважением, которое вызывал, и сделался таким образом господином не только душ, но и тел своего народа. Какими бы богатствами ни владело племя, они в конечном счете переходили к нему в уплату за его многочисленные услуги.

Колдун-знахарь редко стремился стать вождем; он довольствовался тем, что управлял правителями. Это обеспечивало ему дополнительную защиту. И как естественное продолжение ему неизбежно пришло в голову «заводить друзей и влиять на людей». Поскольку он не только мог проклясть своих врагов, произнести заклинания и околдовать их, перевести болезнь на них, но и делал это, у него в руках были способы настолько запугать бедных дикарей, что они боялись отказать магу даже в малейшем его желании.

Такое развитие событий осложнило практическую деятельность достойного уважения колдуна-знахаря и неимоверно раздуло престиж беспринципного ма­хинатора. В то время приходилось бороться одним заклинанием с другим, и первобытный человек на протяжении большей части своей жизни попеременно либо бывал околдованным, либо находился на излечении. Между колдунами, состязавшимися друг с другом в приготовлении адских зелий и придумывании дьявольских заклинаний, случалось множество оккультных поединков. Это и положило начало тем странным зловещим ритуалам, которым суждено было леденить сердца европейцев на протяжении более чем пятнадцати столетий после возрождения колдовского культа в первые века христианской эры.

В Африке миссионер и колдун-знахарь до сих пор борются за власть над душой черного континента. Недавно в один из миссионерских пунктов явился за помощью крещеный туземец. Древние боги разгневались, потому что этот человек приобщился к новой вере; в его доме объявился демон и принялся изводить негра и его семью. Волосы у злого духа бы­ли подобны плетям, и он хлестал новообращенных, мотая головой, до тех пор, пока их тела не покрылись множеством кровоточащих рубцов. Что было делать миссионерам? Да и что они могли сделать? Они были представителями религии, которая долгое время учила чудесам и изгнанию дьяволов; но этим действующим из лучших побуждений людям было не под силу сотворить хоть одно маленькое чудо, которое помогло бы пострадавшей семье.

Использование магии

и злоупотребление ею

Примитивная этика присутствует до известной степени почти повсеместно во всех разновидностях колдовства, существующих в нашем сегодняшнем мире. Извращенное использование магических способностей встречает всеобщее неодобрение даже у далеких африканских племен. И в наши дни ненависть к колдуну-знахарю, подозреваемому в злонамеренных действиях, даже среди его приверженцев — вполне обычное явление, ведь процессы развития постоянно происходят повсюду в природе, и в человеческой природе тоже.

Водун, или вуду, гаитянские обряды, насквозь пропитанные черной магией и колдовством, имеют африканское происхождение. Но между использованием магии и злоупотреблением ею проводится четкая граница. Хаунган — творящий чудеса жрец культа вуду, бокар — маг, или чародей. В своей недавней работе «Гаитяне» Джеймс Дж. Лейберн пишет: «Уважаемый хаунган не позволит себе баловаться зловредной магией, предназначенной для навлечения на кого-то несчастья; но такое дело — это постоянное занятие бокара, который сознает опасности своего ремесла и все же готов рисковать ради большой прибыли».

Дьявольские куклы

Одной из наиболее распространенных форм черной магии, основанной на древних поверьях, является изготовление «дьявольских кукол». Они представляют собой небольшие фигурки человека, вырезаемые из дерева или просто сделанные из тряпки, набитой соломой или древесными опилками, с лицом жертвы, нарисованным на выпуклости, изображающей голову. Мне представилась возможность ознакомиться с несколькими такими куклами. Изредка фотография человека, против которого ее собирались использовать, бывала вырезана и наклеена на куклу. В основе этих действий лежит поверье относительно масок и идолов, будто жертва связывается с куклой с помощью симпатической магии подобия. Чтобы еще больше усилить действие «дьявольских кукол», в их состав при «сборке» принято включать что-нибудь принадлежащее объекту предполагаемого колдовства. Первое, что выбирают — это прядь волос или срезанные ногти, но подойдут и клочок одежды или кусочек башмака. Таким образом живая жертва еще больше привязывается к кукле с помощью психической эманации, сохраняющейся в частицах ее личных вещей.

Когда кукла бывала готова, над ней выполняли определенные обряды, призывая магические силы природы помочь в совершении злодеяния. Затем куклу всячески истязали; в нее втыкали булавки, наносили резаные раны на руки и на ноги, прикладывали к туловищу раскаленные угли и, наконец, ножом или булавкой пронзали область сердца. Как предполагала магия, жертва — независимо от расстояния — испытывала все те страдания, которые причинялись кукле, и с последним ударом ножа или булавки умирала.

Екатерина Медичи, привезя с собой из Италии семейство Руджьери в качестве своих чародеев, узнала от них секреты «дьявольских кукол». Эта королева Франции дошла до того, что вздергивала маленькие фигурки на миниатюрную дыбу, чтобы усилить муки врагов, которых они олицетворяли. Все считали, что таким путем она разделалась со многими. Франция пережила тревожный момент, когда нашли одну такую куколку, изображавшую саму королеву.

От двора Екатерины очень далеко до какого-нибудь маленького пуэбло*на юго-западе Америки; но и там до сих пор можно найти «дьявольские куклы», выполняющие те же самые роковые обязанности, как в случае с одной индейской женщиной, которая, позавидовав ловким пальцам другой, тоже ткавшей ковры, сделала куклу и переломала ей руки, чтобы лишить соперницу мастерства.

Страх варварских народов перед фотографированием или даже живописным изображением объясняется верой в то, что любая беда, которая может случиться с портретами, отзовется на них. Они не любят даже называть свои имена и ни за что не дадут постороннему свои сугубо личные принадлежности, если не будут уверены в честности этого человека.

Человек современной цивилизации понимает, что перерос магию первобытного состояния. Слыша о напускании злых чар в Пенсильвании, занятиях вуду в Луизиане или вспышке эпидемии колдовства в Нью-Мексико, он снисходительно улыбается: ну какие такие чудеса могут быть в просвещенные времена. Он искренне верит, что при новейшем и более разумном образе жизни навсегда оставил позади монотонные причитания и барабаны. Но ему не удается убежать от звуков, ведь в самой основе современного джаза лежит африканский ритм, и в от­вет на него у человечества снова пробуждаются старые, очень старые воспоминания. Современный мир юн, а джунгли стары; обычаи джунглей были когда-то нашими обычаями, и их не так-то легко забыть. В каждом из нас еще сохраняется что-то от древней магии; в каком-то закоулке души у каждого из нас звучит зов далекого прошлого, возвращающий нас к танцу и барабану.

Если наука не оправдывает наших ожиданий, мы снова обращаемся в колдуну-знахарю с непостижимо глубокой уверенностью в том, что магия не может подвести. Не веря в чудеса, мы тем не менее проживаем каждый день в предвкушении чудесного. Трезвый разум — вот предмет нашей показной гордости, но что-то внутри заставляет нас внимать до­носящимся из прошлого монотонным стенаниям колдуна. Мы не признаем его на словах, но в душе по-прежнему верим в его магию.

Он — часть нашего расового наследия, частица плоти и крови нашего рода. Многие вызывающие чувство гордости стройные системы современных знаний — это всего лишь тень, протянувшаяся от убежища в джунглях, где колдуны-знахари далекого прошлого сжигали кости огромного пещерного медведя, чтобы духи могли явиться и парить в дыму.

ИНДЕЙСКИЙ ВОЖДЬ-ШАМАН

Шаман не всегда является целителем, хотя ле­че­ние и может входить в число его обязанностей. Индеец долго применял слово «medicine»*к любой таинственной силе, не доступной его пониманию. Шаман — это в первую очередь святой человек, ко­торый может разговаривать с духами и которому известны дела богов.

Ушедший дальше в своем развитии шаман, специа­лизирующийся в целительстве, обладает в дополнение к магическим способностям некоторыми знаниями в медицине и хирургии. К тому же эти жрецы-провидцы мастерски владеют гипнозом и психическим внушением; современные ученые признали их превосходство — все говорит о том, что в своих познаниях в искусстве внушения они намного опередили белого человека.

Сидящий Бык, один из знаменитых жрецов-шаманов,

чьи видения позволили застать врасплох и уничтожить

войска генерала Кастера у Литл-Биг-Хорна.

ШАМАН У АМЕРИКАНСКИХ

ИНДЕЙЦЕВ

Жрец. Пророк. Целитель

В словаре не проводится никакого смыслового различия между понятиями Witch-Doctor — колдун-знахарь и Medicine-man — шаман, но первое из них — относится к американскому колдуну-вуду, а второе — к жрецам тайных обрядов в племенах американских индейцев. В действительности же эти два термина обозначают различные стадии развития оккультной практики. Колдун-знахарь появился раньше, но только длительный и сложный процесс эволюции превратил его в шамана.

Шаман — чрезвычайно неудачное слово для определения индейского мистика. С семантической точки зрения это приводит — по ассоциации идей — к абсолютно ошибочному представлению о структуре индейской метафизики в целом. Поскольку этот термин так укоренился в языке, что теперь его невозможно заменить, то необходимо по возможности прояснить ту естественную путаницу, которая возникает вследствие использования привычного слова в совершенно непривычном смысле.

Мы понимаем под словом «medicine» лекарст­венное вещество, используемое при лечении болезней, следовательно, Medicine-man*должен обозначать то­го, кто дает лекарства, то есть врача. Однако в таком значении это слово не дает никакого адекватного представления о святом человеке американских индейцев. Этот термин был введен лет двести тому назад несведущими белыми с явным намерением опорочить идею; и впоследствии, когда это выражение подхватили неразборчивые в средствах странствующие шарлатаны, торговавшие вразнос всякими «верными эликсирами» и «средствами от укусов змей» и выдававшими совершенно бесполезную бурду за настоящие индейские лекарственные средства, шаман приобретал все более и более дурную славу.

В словаре признается, что «medicine» является синонимом магии применительно к магическим формам целительства. Это значение хотя и ближе к сущности дела, все же вводит в заблуждение. Шаман необязательно является целителем, хотя целительство может входить в круг его обязанностей. Индеец долго применял слово «medicine» к любой таинственной силе, выходящей за пределы его по­нимания. Когда американская армия начала использовать против индейцев магазинные винтовки, племена говорили об этом скорострельном оружии как о «мощном medicine — колдовстве», потому что индейцы-сиу не понимали, как можно перезаряжать винтовки так быстро.

Для индейцев шаман был обладателем сверхъ­естественных способностей пророка, провидца, чудотворца, жреца, врача, спирита или духовного целителя. Он мог специализироваться только в одном из этих видов деятельности или соединять в своем лице несколько функций. Прежде всего, он был святым, человеком, который мог разговаривать с духами, ему были известны пути богов. Зачастую он становился и историком племени, поскольку большинство этих жрецов отличалось необыкновенной памятью.

Чудеса под пристальными

взглядами

Современным скептикам, склонным не принимать на веру сверхъестественные способности шамана, не мешало бы вспомнить об условиях, в которых он занимался своим делом. Этот пророк-жрец проживал жизнь и творил чудеса под настороженными взглядами своих соплеменников. Его жизнь была известна им с первой же минуты; они заметили мистическое выражение, появившееся в его глазах; им первым стало известно, что он выберет стезю провидца; они помнили его первые видения и много раз видели, как он возвращается после долгих бдений у священного огня.

В самом деле, трудно быть обманщиком с пеленок, особенно когда рядом найдутся другие бдительные, а иногда и завистливые шаманы, готовые попробовать пообщаться с духами.

От чудотворца постоянно требовалась результативная помощь, и если он терпел неудачу в своих магических действиях, то лишался доверия народа. А если неудачи преследовали его, то дурная слава не давала ему возможности перебраться в какую-нибудь другую общину. Чтобы шаман на протяжении своей долгой и богатой событиями жизни сохранял хо­рошую репутацию, значительное число его экспериментов должно было быть удачным. Наиболее высокоразвитые индейские народности были слишком умны, чтобы их можно было легко обмануть, а ведь именно среди них жрец тайных обрядов достиг наи­большей власти и довел свое сверхъестественное искусство до полного расцвета.

Если племя нуждалось в дожде, то шаман был обязан изыскать способ вызвать его; оправдания могли срабатывать в течение некоторого времени, но дождь все же должен был пойти, а иначе непременно появлялся новый шаман.

Если заболевал видный член племени, от шамана требовалось найти и применить необходимые ле­чебные средства. Слишком большое число неудач на этом поприще тоже имело катастрофические последствия, и этот маг не мог прикрываться заявлениями о неизлечимости заболевания, как могут и делают современные врачи. Для того, кто обладает сверхъ­естественными способностями нет ничего невозмож­ного; желанное излечение было единственным удовлетворительным завершением визита к больному.

При выходе на охоту с шаманом советовались относительно точного местонахождения дичи, и, как только он высказывал свое мнение, охотники отправлялись в путь. Что могло приключиться с несчастным шаманом, если животных там не оказывалось и охотникам приходилось возвращаться с пустыми руками, сказать трудно по той простой причине, что во всех имеющихся рассказах утверждается, что дичь всегда бывала в том месте, которое указывал жрец.

Порой племя, ожидая неприятностей от какого-нибудь другого отряда индейцев, а позднее от грозных белых людей, собирало совет, на котором от ша­мана требовали описать боевые силы противника, точно определить местонахождение и численность врага. Часто выживание целого племени зависело от остроты мистического зрения жреца; он должен был быть точным во всех деталях, даже если враг находился за сотню миль от него.

Таковы были повседневные дела почитаемого провидца, а о результатах судило все племя. Многие ли из наших самых подготовленных и высокообразованных ученых могли бы по праву занять место шамана в племени американских равнинных индейцев? Засчитывались только результаты, оправдания хоронились вместе с покойниками.

Методы специалистов в целительстве

Шаман, специализировавшийся в целительстве, обладал в дополнение к магическим способностям некоторыми познаниями в терапии и хирургии. Его физиотерапевтический арсенал включал массаж, по­тогонные ванны, солнечные ванны, лечебное раздражение*и местное надавливание руками и ногами. Он также вправлял сломанные кости, делал кровопускание, удалял зубы и перевязывал раны. Большинство первобытных народов обычно придерживалось определенного режима питания и постилось, и шаман прописывал диету и пост всякий раз, когда это требовалось. Травы были в ходу с древнейших времен, и сведущие практики составляли травяные лекарственные средства, используя иногда животные и минеральные вещества.

Медицина у аборигенов Юкатана и центральноамериканских областей еще за две тысячи лет до прибытия Колумба достигла такого развития, что шаманы местных индейских племен могли вставлять искусственные зубы и протезировать искусственные конечности. Они делали кесарево сечение задолго до рождения Юлия Цезаря.

В структуре древнего общества должны были произойти многие важные изменения, прежде чем господство колдуна-знахаря осталось в прошлом, а хранителем народа стал шаман. Наиболее значительные перемены происходили постепенно в сфере религии. Возникшая концепция Бога привела в порядок духовный мир первобытного человека.

Процессы, приведшие к этому, можно изучить на примере таких народов, как египтяне, у которых был многочисленный и сложный пантеон божеств. Духи-защитники могущественных племен сами становились могущественнее по мере укрепления светской власти самих этих племен. Побежденные признавали духов, в которых верили победившие, и постепенно эти победоносные духи становились равными богам. Имелись боги мира и войны, боги городов и деревень, боги земли, воздуха и огня, боги живых и мертвых. По мере того как набирали силу номы, или провинции, их боги приобретали государственное влияние и божества, имевшие наибольший успех, становились в конце концов верховными богами, а менее счастливым доставался в удел статус покровительствующих божеств.

С обретением веры в Бога произошел перенос положительных качеств племени на личность этого Невидимого Существа, сильного и любящего, защитника своих детей. Так Бог стал добрым, потому что намерения самого племени всегда были добрыми. Человек создавал своего Бога по образу своему или воплотил в нем тот образ, которому он, человек, хотел бы соответствовать. Бог племени являлся великим вождем, возвеличенным представлением зем­ного вождя, перенесенным в пространство. Этот вождь-дух был хозяином всех менее важных духов и призраков, и они должны были ему повиноваться.

Вера в то, что злые силы больше не могут свободно действовать повсюду, поражая при желании людей, принесла в мир порядок. И теперь, если какая-нибудь зловредная тварь пыталась причинить вред, добрый Бог непременно приходил на помощь своему народу и наказывал преступный призрак. Злобные духи, конечно, противились такой потере власти и всячески старались перехитрить Бога, но это было невозможно, потому что Бог, который знал все, мог противостоять дурным замыслам нечестивых духов. Хороший Бог выступал против плохих призраков, и эта борьба привела к доктрине Бога и дьявола, сражающихся за власть над миром.

Вскоре добродетельные люди взялись помогать Богу и старались жить согласно его воле, чтобы и после смерти их души могли по-прежнему служить ему и способствовать защите родного племени. Греш­ники, не повиновавшиеся Богу, и после смерти продолжали докучать живым; и поэтому у Бога появилась необходимость наказывать их. Так возникло добро и зло и произошло разделение белой магии и черной магии, а чародей приобрел дурную славу.

Страдание

в качестве наказания

И тут наступил кульминационный момент психологического осознания той идеи, которой суждено было изменить весь ход людских дел. Этой идеей была вера в то, что страдание является наказанием за неповиновение хорошему Богу. Она вынуждала всех пораженных горем или болезнями совершать искупление своих грехов в форме приношения Богу.

Эта точка зрения оказалась не совсем удачной, так как и добродетельные, и погрязшие в пороке бы­ли подвержены многим одинаковым несчастьям. Но вера сложилась на основе опыта, следовательно, не­обходимо было изменить факты, чтобы привести их в соответствие с уже сложившимся представлением. В тех случаях, когда у несчастного страдальца нельзя было обнаружить особых недостатков, чтобы объяснить его нездоровье, измышлялся какой-нибудь подходящий к случаю порок. Приснопамятными при­мерами энергичных попыток объяснить невзгоды добродетельного человека являются вероучения о наказании сыновей за грехи отцов и о том, что с грехопадением Адама мы все отдались во власть греха.