МЕДИЦИНЫ 7 страница

Однако пышное платье медицинской науки тех лет украшала лишь тоненькая кайма нетрадиционной магической медицины, которой предстояло разрастись и, став широкой и тяжелой, посильнее раскачать до той поры лениво колыхавшиеся одежды. У бедняков было мало надежды получить медицин­скую помощь от первоклассных врачей, обслуживающих дворянское сословие, и еще меньше надежд — при тогдашнем феодализме — купить дорогие снадобья, вроде писсасфальтового мумиё, а посему им ничего другого не оставалось, как рассчитывать исключительно на простые домашние средства. И каждый раз, когда того требовали обстоятельства, им приходилось топать по узкой тропинке, ведущей на край селения, где бывалая «вдовушка» заговаривала разные болезни в окружении свисающих с потолка и стен пучков целебных трав.

Плохо жилось в те дни одиноким и старым, и тот, кто владел хоть каким-то ремеслом, торговал разными поделками, ухаживал за больными и занимался изготовлением амулетов и приворотного зелья. Респектабельные доктора в качестве украшения обычно ставили у себя в приемных чучело крокодила, а старые «вдовушки», которые не могли позволить се­бе подобной роскоши, вместо крокодила вешали на стену дохлую сову или летучую мышь. С позиции сегодняшнего дня все это выглядит ребячеством, но в тринадцатом веке даже мельчайшая деталь приобретала особый смысл.

Создается впечатление, что все эти древние «трав­ники» добивались при определенных обстоятельствах немалой известности именно благодаря своим снадобьям, так что за советом к ним часто обращались весьма влиятельные люди. И все бы ничего, но тут на сцене появился обиженный до глубины души врач, облаченный в профессорскую мантию. Его реакция была в точности такой же, как и у современного практикующего врача, если бы его самый выгодный пациент вдруг переметнулся к местному натуропату. Но средневековый доктор был явно не из тех, кого бедной «вдовушке» удалось бы обвести вокруг пальца, и, не откладывая дела в долгий ящик, он объявлял, что она состоит в союзе с дьяволом, а общее настроение общества того времени довершало остальное.

Эра колдовства

Во времена средневековья на европейскую ци­вилизацию легла тень самого зловещего из всех когда-либо сфабрикованных человеческим разумом существа, имя которому — дьявол. Веками эта чудовищная галлюцинация безраздельно господствовала в христианском мире, мешая нормальному развитию человеческого мышления. И если у римлян всегда все шло по принципу: что ни страсть — то богиня, то у средневековых европейцев, если можно так выразиться, из каждого уютного уголка торчало по демону. Не находилось такого смельчака, кто отважился бы выйти ночью из дома, поскольку под каждой ступенькой крыльца и в каждом темном углу мог затаиться любой из огромной армии злых духов. В некоторых старых церквях из-под церковных скамей выглядывали разные чертенята, так что люди не чув­ствовали себя защищенными от беды, даже когда молились перед алтарем.

Эти духи ничуть не производили впечатления добрых, какими были, например, нимфы и дриады из классической мифологии, напротив, демоны сред­невекового воображения всегда оказывались отвратительными, терзающими душу чудовищами; а потому и неудивительно, что бедные крестьяне, стуча зубами от страха, начинали испуганно жаться друг к другу в своих тесных лачугах всякий раз, когда резкий порыв ветра сотрясал навесы крыши или, залетая в дымоход, принимался ворчать там на разные голоса. А кругом творилось нечто невообразимое. Призраки галопом носились в ночи на конских скелетах; мертвецы выходили с погостов в клочьях истлевших саванов; на перекрестках дорог путникам являлся сам Князь Тьмы, а ведьмы и колдуны мазали свои тела человечьим жиром и, оседлав сучковатые метлы, неслись на свои дьявольские празднества в честь Козла Мендеса*.

Священники изгоняли демонов из полупомешанных тварей, которые выли и бились в припадке на ступенях соборов. Принцы и герцоги нанимали частных колдунов, чтобы те насылали злые чары на их врагов и варили ядовитые снадобья в помощь государственным заговорщикам. Тех немногих из более просвещенных, кто высказывался против охватившего всех безумия, заставляли замолкнуть, вздергивая на дыбы и виселицы; а после наступления темноты колдуны и ведьмы, тихо прокрадываясь к месту казни, похищали разорванные тела с раздробленными костями, чтобы вмешать человечье мясо в свои дьявольские зелья.

То была эра колдовства, принесшая страдание миллионам и ужасную смерть сотням тысяч. Люди, лишенные права думать, переставали быть людьми; они вновь становились обитателями джунглей со всеми страхами, присущими этому состоянию.

Дьяволомания

Демонизм в Европе явился прямым следствием феодальной системы, ради блага немногих сюзеренов державшей народ в полном невежестве.

Рассмотрим несколько факторов, игравших не последнюю роль в массовом помешательстве на колдовстве.

Вера в персонифицированного дьявола, согласно учению церкви, вылилась в дьяволоманию. Люди, получившие серьезное предупреждение о необходимости постоянно остерегаться искушения, доходили до такого состояния, что начинали видеть искушение повсюду. Дьявол стал сформировавшейся в уме реальностью, и достаточно было малейшего повода, чтобы в воображении сразу же возникал его мысленный образ. Тени принимали облик демонов. Коров судила за колдовство коллегия присяжных с куриными мозгами. Боязнь зла, как следствие зацикленности на доктрине греха и осуждения на вечные муки, буквально сводила людей с ума.

Примитивные языческие верования были по-прежнему близки поверхностным умам обитателей Центральной Европы. Из-за ограниченности связей между городами и селениями эти верования практически не подвергались влиянию извне. Так из смеси христианских и языческих понятий, не приведенных в систему, возник какой-то странный ре­лигиозный конгломерат, вобравший в себя все самое худшее из всех вероисповеданий и культов.

Личный страх, раздутый всеобщим ужасом, способствовал развитию наихудших сторон человече­ской натуры. Каждый человек в отдельности боялся своего соседа, а все скопом боялись любого, кто знал больше них. Это была какая-то массовая истерия, не имевшая разумных пределов и быстро приведшая к полной деморализации всей духовной сферы.

Человек, наделенный сверхъестественными способностями, сразу же становился жертвой с особым клеймом. Ни одна цивилизация не достигала зрелости без того, чтобы не произвести на свет некоторое количество личностей с медиумическими способностями, в разной степени обладающих даром ясновидения, яснослышания и прорицательства. В атмо­сфере колдовского психоза все эти удивительные, но вполне естественные таланты рассматривались как доказательство того, что их обладатели вступили в союз с Дьяволом.

Подсознание средневекового человека изобиловало разного рода комплексами и маниями, развившимися на почве его же собственных ужасающих религиозных убеждений. А тут еще и общий невроз, ставший следствием подавления всех его естественных стремлений к счастью и удовольствию. Итак, можно сказать, налицо психологические составляющие общей картины. Вся Европа была одержима идеей зла и от постоянных запретов потеряла веру в свои силы; неминуем был взрыв, который вскоре и произошел с ужасающими последствиями. Ведьма, летающая по воздуху на метле, была простым откликом неудачно аукнувшегося невроза.

Не редки были и личные или корыстные мотивы. Так, человеку, пожелавшему жестоко отомстить ко­му-либо за реальное или воображаемое зло, надо бы­ло всего-навсего обвинить своего врага в колдовстве. Тяжеловесный механизм церковных судов сразу же приходил в движение, и …врага как не бывало.

При этом совсем необязательно было самому по­давать жалобу в соответствующие инстанции, так как повсюду стояли специальные ящики, готовые принять анонимные обвинения от тех, кто боялся подать их лично. И есть все основания полагать, что число жертв личной алчности и злобы было достаточно велико.

Возникает естественный вопрос, а как собственно шли дела у медицинских наук все эти долгие го­ды демонизма и колдовства? В ответ можно с полным правом заявить, что дела во всех отраслях науки шли неважно.

Обстановка в то время была такова, что, если врачу удавалось успокоить церковь и скрыться от гнева университетов, в запасе у него еще оставался Дьявол и общественное мнение. Всем заправляло полнейшее невежество, так что думающим людям приходилось постоянно опасаться за свою жизнь. Малейшая инициатива в сфере умственной деятельности всеми и всюду наказывалась, о чем нам доподлинно известно, судя по тому, насколько мало важных сведений дошло до нас из средних веков.

В то время, конечно же, были и честные врачи; они путешествовали по Европе, консультировались у ведущих специалистов разных стран и обменивались секретными прописями, на практике подтвердившими свою эффективность. Эти люди хорошо усвоили, что в университетах они не почерпнут никаких полезных для практики сведений, и всех своих званий и ученых степеней добивались только из простой предосторожности, желая обеспечить себе хоть какую-то безопасность. А затем, защитившись богато разукрашенными пергаментными свитками с перечисленными в них привилегиями, каждый начинал разрабатывать методы в соответствии с личными способностями.

И все же такие врачи постоянно подвергались опасности, ведь если методы лечения оказывались слишком эффективными, то их могли тут же обвинить в чародействе и предать церковному суду. Прогрессивным врачам-практикам угрожала опасность и со стороны коллег-конкурентов, которые, как правило, завидовали их успехам и спокойно могли обвинить их в незаконной практике, а за этим обычно следовал вызов в гражданский суд, едва ли менее суровый, чем церковный. Аптекари в большинстве своем были людьми, испорченными до мозга костей, и часто занимались фальсификацией предписанных врачом лекарственных средств, не думая о последствиях для пациентов.

Зная о творимых фармацевтами безобразиях, многие врачи сами готовили лекарства и, возвращаясь к прежней практике, выращивали у себя в садах целебные травы. Подобное столкновение интересов часто приводило к открытому конфликту между добросовестным доктором и неразборчивым в средствах аптекарем. Когда же ситуация становилась критической, аптекарь обычно начинал распускать слухи о том, что врач заключил союз с Дьяволом. Это известие моментально разносилось по всему городу, после чего на врача набрасывалась негодующая чернь, включая и многих его пациентов. Несчастного за­брасывали на улицах камнями и комьями грязи, вынуждая в конце концов покинуть город. Требовалась необычайная сила духа, чтобы выстоять и заниматься врачебной практикой в подобных условиях.

Причины эпидемий чумы

В то время, когда церковь и государство вконец погрязли в рассуждениях на теоретические темы, врачу пришлось столкнуться с фактами, ставшими прямым следствием всяческих ложных теорий. На протяжении многих столетий на Европу время от времени накатывали волны эпидемий бубонной чу­мы, опустошая целые регионы и подвергая медицинское сословие и все его имущество тяжелому испытанию. Сами врачи тысячами умирали от чу­мы, с быстротой пожара распространявшейся по городам и селениям. Средневековому медику бесполезно было проповедовать необходимость соблюдать санитарию и гигиену, поскольку чума всеми и всюду считалась бедствием религиозного характера. Сотрудники Медицинского колледжа в Париже придерживались того мнения, что чума была следствием наибольшего сближения Юпитера и Сатурна над Индийским океаном, однако самые умные головы сошлись на том, что подлинной причиной был Дьявол.

В средние века большинство врачей были людьми крайне религиозными и безоговорочно принимали учения церкви. Они, как было принято в то время, верили в персонифицированного Бога и пер­сонифицированного Дьявола. Но постепенно, с течением столетий, думающий врач начал подмечать зависимость между болезнью и нездоровой окружающей средой. Его вдруг осенило, что те, кто тверже всех верили в Дьявола, менее всего нуждались в такой убежденности, чтобы объяснять свои несча­стья. Следствием этой вдруг развившейся способности к наблюдению явился постепенно увеличивающийся разрыв между церковью и наукой.

К пятнадцатому столетию Дьявол в значительной мере утратил свою популярность. И хотя большинство все еще признавало его существование, для просвещенного меньшинства он мало-помалу стал превращаться в миф.

Следует, однако, иметь в виду, что если Сатана и утратил власть над умами думающих людей, то едва ли можно переоценить те беды, какие он натворил в сфере образования. Когда в каком-нибудь городе врачи решали, что причиной вспыхнувшей в округе эпидемии стало находящееся поблизости болото, местное духовенство с не меньшей уверенностью за­являло, что виной всему был Дьявол. Желая как-то выпутаться из этого затруднительного положения, врачи объявляли, что болото было прямой причиной лихорадки, а Дьявол — причиной болота.

Радикальное средство от невежества — это знание. Примерно в 1440 г. Иоганн Гутенберг (1396-1468) из Майнца изобрел печатный станок и, как утверждают некоторые из его современников, в ка­честве первого печатника нанял к себе на работу Дьявола, так что в издании великой Библии личную помощь ему оказывал сам Князь Тьмы. Невзирая на это, печатный станок явился самой мощной из всех сил, вырвавших наконец мир из мракобесия средних веков.

Попутно возникла необходимость уничтожить власть схоластики*. В Базельском университете Парацельс публично сжег сочинения Галена и Авиценны. Так закончилась старая эпоха эмпирической медицины. Уже Леонардо да Винчи как художник занимался анатомированием, а несколькими годами позже Андреас Везалий опубликовал свой гигант­ский научный труд по анатомии человека. Ничто не могло остановить движения вперед.

Парацельс — доктор-мистик

Парацельс фон Гогенгейм, сжегший старые учебники, был величайшим в истории Европы врачом-метафизиком. Теофраст Парацельс родился в 1493 г. (в Швейцарии, в г. Эйнзидельне), через год после открытия Колумбом островов Вест-Индии. Отец его был врачом, и в таких областях, как медицина и литература, юноша получил все, что могло дать университетское образование, если, конечно, система преподавания в то время вообще могла принести хоть какую-то пользу. Сдав экзамены на ученую степень, юный доктор приступил к настоящему изучению медицины. На формирование его характера в значительной мере повлиял один счастливый случай, которым стала его поездка в Константинополь, где ему посчастливилось учиться вместе с мусульман­скими врачами.

Редко случается так, чтобы серьезный ученый был также и человеком дела, однако обе эти крайности удивительным образом соединились в личности человека, который назвал себя Парацельсом, же­лая тем самым подчеркнуть, сколь велико было его превосходство над греческим философом по имени Цельс. Современники описывали Парацельса как человека крайне резкого, грубого, с дурными манерами, амбициозного и невероятно эксцентричного. Не отличаясь внешней привлекательностью, он не делал ни малейшей попытки как-то облагородить свои манеры. В спорах у него были свои аргументы, и ничто не доставляло ему большего удовольствия, чем возможность оскорбить важных схоластов.

Много путешествуя по свету, Парацельс проявлял глубокий интерес к методам врачевания, которыми пользовались цыгане, ведьмы, травники и алхимики. Он изучал астрологию и демонизм, талисмановую магию и каббалу, уделяя особое внимание симпа­тической медицине*и магнетизму. Говорили, что в рукоятке своей шпаги он носил кусочек таинст­венного алхимического магистерия, или Азота. Для Парацельса имели значение только результаты, в то время как большинство пыталось отстоять величие теоретических знаний. На взгляд этого дерзкого швейцарца, все средства, как физические, так и магические, были хороши, лишь бы шли на пользу пациенту. Он лечил водянку кольцами из сурьмы, а если к нему обращались раненые, то мазь он втирал не в рану, а в оружие, которым она была нанесена.

Книги, которые Парацельс надиктовал своим ученикам, издавались на нижненемецком языке, а не на средневековой латыни схоластов, чтобы все умеющие читать на родном языке могли заниматься проблемами здоровья. К ужасу остальных профессоров, он и лекции читал на немецком языке, полагая, что лучше быть понятным, чем импозантным. За такую ересь и даже еще больший грех, состоявший в успешном излечивании от болезней, прежде не поддававшихся никакому лечению, Парацельс заслужил вечную благодарность страдающего человечества и вечную ненависть своих коллег.

Наконец наступил такой момент, когда почтенные и преисполненные самодовольства доктора более уже не могли выносить этого подстрекателя, публично объявившего, что пушок на задней сто­роне его шеи разбирается в искусстве целительства лучше, чем все доктора Европы вместе взятые. Но этого оскорбления ему, видимо, показалось мало, и он нанес им еще одну обиду, взявшись лечить трудные случаи, торжественно объявленные крупнейшими специалистами неизлечимыми, и вернув пациентам здоровье.

По некоторым сведениям, Парацельса убили во время уличной драки, однако я, позволив себе с этим не согласиться, с наслаждением занялся изучением старых книг и манускриптов, из которых однозначно следовало, что в 1541 г. великий врач был убит профессиональным убийцей, нанятым завистливыми и мстительными докторами.

Несмотря на его пристрастие к магии и мистицизму, Парацельса чтят в наши дни как великого новатора в области медицины; однако люди науки, благоговеющие перед его именем, редко изучают метафизические методы, составлявшие подлинную основу его величия. Парацельс, лучший врач современности, был, как и большинство тех, кто вел людей к истине, мистиком и провидцем.

Протестантская Реформация

Жизненно важным фактором в развитии современного метафизического целительства стала про­тестантская Реформация шестнадцатого века. Даже те­перь, по истечении четырех столетий, трудно полностью оценить последствия переворота в христианстве. Протестантские реформаторы не только ослабили сосредоточенную в одном центре власть религии, но также полностью изменили саму форму отправления религиозных обрядов; кроме того, они создали совершенно новые секты, попадавшие во власть новых идей и разобщенные путаницей противоположных доктрин.

Подобно многим из тех, кто жаждет освободиться от тиранических порядков, все эти протестанты сразу же устанавливали собственную тиранию. В своем неуемном рвении они совершали ошибки, за которые клеймили позором прежнюю церковь. И опять честность здесь была ни при чем, ибо все дело заключалось в элементарной неспособности справиться с проблемами, которые ставил перед ними прогресс. Когда Кальвин в пылу теологической перебранки отправил доносом Сервета*на костер, представляется крайне затруднительным согласовать подобный поступок с заявлением протестантов о том, что он просто добивался свободы поклоняться Богу, как велел ему голос совести. Или, может быть, вся суть дела как раз и состояла в совести. Так или иначе, Реформация не положила конец фанатизму, а только явилась источником разных более мелких изуверств и подтолкнула к разделению, вылившемуся в сотни случайно сложившихся культов, не проявлявших друг к другу особого дружелюбия.

Пуританство оказало крайне пагубное влияние на психоэмоциональную сферу человеческой натуры, лишив людей возможности участвовать в религиозных торжествах. Пышность, величие и слава церкви оказались утраченными для тех, кому предоставили самим искать свой путь веры. Навечно ушли в прошлое непогрешимость пап, облаченные в пурпур кардиналы, григорианские песнопения и мессы, величественные соборы с круглыми окнами-розетками из бесценного стекла, отпущение грехов, исповедальни и передача апостольской благодати.

Все это вырвали из жизни протестанта, не дав ему взамен ничего торжественно-прекрасного. Однако в цели настоящей работы не входит обсуждение добродетелей или пороков церкви, равно как и духовной реалистичности или полной оторванности от жизни ее обрядов. Страницы этой книги посвящены скорее психологическим последствиям изгнания из сознания человека таких понятий, как религиозная обрядность и символизм, а также лишения его возможности переживать состояние восторга, сопутствующего участию в подобного рода обрядах.

Пуританство предпочло занять позицию сурового аскетизма, а потому красоте в его ранних концепциях места, вполне понятно, не нашлось. Все, что имело отношение к религии, стало скучным и бесцветным. Новые церкви поражали своим убожеством и однообразием; добродетельные прихожане обла­чались в мрачные черные одежды и угрюмо разбивали себе лбы, упорно демонстрируя религиозное рвение. Мартин Лютер, к примеру, занимаясь переводом Библии на немецкий, запустил в дьявола чернильницей. Выходило, что Сатана по-прежнему не терял времени даром, и протестанты взялись за него с такой суровостью, какая и не снилась средневековой церкви. Говорят, что однажды, после того как Джонатан Эдвардс окончил одну из своих пламенных проповедей, к нему подошел священник и спросил: «Скажите, доктор Эдвардс, а осталась ли у нас хоть какая-то надежда?»

И если проповеди средних веков на латыни были лишены смысла для неученых, то проповеди восемнадцатого века на английском были столь же бессмысленны для образованных. Флегматичные прихожане в тупоносых башмаках часами просиживали на грубых церковных скамьях и со вниманием слушали разных священников, осуждавших любое влечение человека, как внушенное дьяволом. Сидевшие рядом маленькие дети с бледными от страха лицами выслушивали жуткие пророчества о всеобщей гибели, а их сердца были еще слишком юны, чтобы отличать добро от зла.

Идея осуждения на вечные муки именем всемилостивого и любящего Бога губила искусство и подрывала веру в науку. Более уже не существовало ни красоты, ни надежды, и даже элементарная человеческая доброта могла рассматриваться как слабость, угрожавшая бессмертной душе. Многие нынешние мужчины и женщины, достигшие преклонного воз­раста, всю жизнь страдали от поразившей их дух странной болезни, ставшей следствием воспитания в пуританских семьях.

На перепутье

С приходом девятнадцатого столетия наступил наконец такой момент, когда религия, медицина и мистицизм, связанные друг с другом с начала летописной истории, оказались на распутье.

Мистицизму не нашлось тогда места в опрятных церквушках из красного кирпича, спрятавшихся под сенью величественных вязов, где добродушные священники читали избитые проповеди, взяв за основу излюбленные стихи из священных писаний. Великие ораторы, вроде Генри Уорда Бичера и Де Вита Тальмаджа, собирали толпы восторженных слушателей, а евангелисты масштаба Давайта Муди и Чарльза Сперджена обращали тысячи людей в иную веру. Однако все эти люди не несли на себе печати таинственной божественности, какой были отмечены те, кто, подобно Франциску Ассизскому, читали свои проповеди птицам.

Не пришлась ко двору метафизика и в неприветливых сводчатых храмах науки, где физики с математическим складом ума предавались размышлениям на плане континуума. В империи разума безраздельно царили Чарльз Дарвин и Томас Хаксли, а при наличии открытого для исследований огромного материального мира просто не хватало времени заниматься причудами духа.

Появление некоей мистической структуры в схеме современной жизни есть прямое следствие трех­векового господства протестантизма и столетнего влияния материалистической науки. Невозможно отрицать наличие духовной силы в том, что составляет суть вещей. Метафизические энергии, запертые сплоченным педантизмом религии и науки в человеческом сознании, должны были в какой-то момент прорваться и сломать возведенные людьми интеллектуальные преграды и создать новые каналы, чтобы не дать погибнуть старым истинам.

Мудрецы древней Индии, преодолев пространство и время, утвердили Брахмана на Западе. Им стал Ралф Уолдо Эмерсон*, единственный великий философ Америки и вдохновитель трансценденталистов Новой Англии. Однажды Джозефа Смита*посетили видения, и возникла религия Иисуса Христа «Святых последнего дня». Духи постукивали по стенам усадьбы старика Эдди*, и нестареющий спи­ри­тизм*превратился в современный спиритуализм*. Финеас Квимби*, следуя наставлению Христа исцелять больных, объяснял людям, что в них самих за­ключена сила Бога. Эндрю Джексон Дэвис*разговаривал с духами из потустороннего мира и узнал от них тайны Саммерлэнда.

И если современные материалисты испытывают беспокойство по поводу возрождения древних мистических культов, то им неплохо было бы осо­знать, что винить за это им следует только самих себя. А если бы все эти циники хоть на секунду задумались о естественной структуре человека, то им, вероятно, стало бы ясно, что метафизика необходима для выживания цивилизации. Следовало не высмеивать все и вся, а, основательно поразмыслив, добраться до сути, однако у обладателя житейской мудрости не было настроения идти этим более рациональным путем.

Конец христианского

попечения о целительстве

Протестантским сектам не удалось навечно сохранить за христианством опеку над целительством, а «аптекарская наука» сама разделалась с остатками практической магии. И только тогда психологи на­чали осознавать масштабы совершенной ошибки. Че­ловечество лишили источника духовного утешения, необходимого для его благополучия и здоровья, и ничего не предложили взамен. По этому поводу лучше всех высказался выдающийся швейцарский психолог Карл Юнг, когда в одном из недавних интервью заявил, что нет нужды подвергать католиков психоанализу, поскольку у них есть исповедальни.

У большинства врачей просто не хватает времени, чтобы сочувствовать личным неурядицам своих пациентов, тогда как именно больной в наибольшей степени нуждается в тонком понимании и чуткости. Вот почему старый семейный доктор, быстро исчезнувший из врачебной практики наших дней, часто добивался большего успеха в лечении больных, чем гораздо более знающий современный практикующий специалист. Обычный священник не обучался психологии, но он может предложить что-то хоть мало-мальски полезное для тех, кто запутался в житей­ских обстоятельствах.

Собственный горький опыт заставил общество осознать сложившуюся ситуацию, а в результате лю­ди, испытывающие внутреннее беспокойство, в по­следние годы с надеждой обратились за помощью к психологам. Однако многие из этих врачевателей души и сами, к сожалению, страдали комплексом материализма и могли предложить только формулы Фрейда для решения проблем, которые никогда не понимал и сам Фрейд.

Не нашедшие помощи в своей вере обратились к другим вероисповеданиям в надежде обрести в них советчика и вдохновителя. Одни возрождали древние культы, другие в раздумье часами просиживали над священными писаниями других народов, третьи отправляли религиозные обряды в странных святилищах и с распростертыми объятиями встречали миссионеров восточных религий. Церкви яростно противились нашествию подобных языческих культов, однако вина за все ошибки и промахи лежала на их совести. Люди, нашедшие ответы на свои вопросы, прекратят дальнейшие поиски, ну а те, кто не обрели того, в чем нуждались, продолжат искания и никакая — ни небесная, ни земная — сила не сможет их остановить.

Все это можно отнести и к ме­дицине. Разные не­традиционные школы целительства продолжают существовать и даже процветают только потому, что огромное число мужчин и женщин разочаровалось в теориях и практических методах врачей-ортодоксов. А власть имущие, вместо того, чтобы попытаться понять причины столь массовой тенденции, громо­гласно выражают неодобрение и, пользуясь любыми доступными средствами, запрещают практику целительства вне рамок официальной медицины.

Но… «глас народа — глас Божий», и история, несомненно, доказала, что волей народа нельзя пренебречь. Неизменным стремлением любого человеческого существа было и будет восстановление духовных основ общества

Великий английский физик сэр Джеймс Джинс (1877—1946) признал, что механистическая теория жизни потерпела крах и возникла необходимость вернуть космосу разум.

Материализм обнаружил свою несостоятельность для человека, для общества и для вселенной. Интуи­ция человека, гораздо более мудрая и древняя, чем все науки вместе взятые, подсказывает ему, что творение есть тайна, сокрытая в духе, и что человек, который сумеет разгадать загадку своего «я», обязательно отыщет мистический путь, ведущий к Богу.

СОВРЕМЕННЫЕ КУЛЬТЫ

ЦЕЛИТЕЛЬСТВА

Систематизация культов по их методам

Есть нечто прямо-таки пугающее в той беском­промиссности, с какой люди, размышляющие о духовном, отстаивают каждый свое мнение по поводу одного и того же понятия. Собрать в одной главе все религиозные убеждения почти так же трудно, как собрать и самих верующих под одной крышей.

Приверженцев большинства культов целительства приводит в негодование попытка надлежащим образом систематизировать различные нетрадиционные методы врачевания, поскольку каждый уверен, что именно его система целительства находится под особым покровительством богов, именно она абсолютно уникальна и неизмеримо превосходит все остальные. По той же причине никого из них не прельщает перспектива объединения вместе с несколькими конкурирующими сектами в некую обезличенную структуру. А поскольку у меня отнюдь не возникает желания плодить раздоры или вызывать недовольство метафизиков, то представляется более уместным классифицировать разные системы целительства согласно их методам, а не по названиям и убеждениям.