Письмо 10

Письмо от октября 5 числа

«Как я и обещала, я извинилась за Максима Савельевича. Узнав о причине его столь поспешного отъезда, дядюшка в меру посокрушался, но и только. Мари же растеряно похлопала глазами и промолчала.

Утром я зашла к ней в комнату, и она сразу же накинулась на меня с вопросом, увы, совсем не тем, который я хотела бы от неё услышать:
- Как хорошо, что ты пришла! Ты должна непременно помочь мне! Как думаешь, что больше подойдет к этому платью: жемчужные бусы или цепочка с изумрудом? Я никак не могу решить!
- И это то, о чем ты думаешь в эту минуту? - рассердилась я.
Она пожала плечами.
- А что ещё должно меня волновать?
- Ты ещё спрашиваешь? Вчера ты была непростительно груба с Максимом Савельевичем! Как ты могла только сказать, что ваша помолвка - вопрос ещё не решенный?

- Но ведь это действительно так! Папенька мне сказал, что, если я найду жениха побогаче и знатнее, я могу расторгнуть помолвку, - пролепетала она, словно речь шла о чем-то незначительном.
- Но как же?... - подобное заявление ошеломило меня. - Разве ты не любишь капитана Бессонова?
- Ой, ну конечно же люблю! - захихикала она. - Он же такой милый! Но вот месье Оливин тоже ужасно милый и постоянно смешит меня!

- Глупая, глупая кузина! - строго упрекнула я. - Разве ты не понимаешь, что своим поведением ты оскорбляешь жениха? Он просил передать тебе, что ваша разлука будет проверкой ваших чувств, но, кажется мне, он имел в виду не только тебя!
Мари развела руками, не переставая глядеть на себя в зеркало:
- Ох, пустые угрозы! Разве кто-нибудь может разлюбить меня? Он обязательно вернется! А когда это случится, то непременно, вот увидишь, будет умолять меня ускорить нашу свадьбу!... Но все-таки, Софи, какое украшение лучше подойдет к платью? Я должна понравиться месье Оливину! Мы с тетушкой едем с визитом к одним господам, куда он тоже приглашен! Ох, Софи, он такой популярный в свете! Его постоянно приглашают, а вчера на балу он рассказал мне, что даже Его Высочество высоко ценит его дружбу!

- Разумеется, - вырвалась у меня усмешка, которую кузина, впрочем, не заметила, так как была всецело поглощена собой. - Но теперь я вынуждена поехать с тобой, раз этот господин тоже будет там присутствовать.
- Но тебя не приглашали!
- Мадам как-нибудь уладит эту неприятность, - равнодушно кинула я, уходя, чтоб приготовиться к поездке с визитом.

Мне вдогонку раздался вопрос:
- Так все-таки: жемчуг или изумруд?!
- Жемчуг, - крикнула я первое, что пришло в голову, совершенно не заботясь о том, какое украшение будет лучше смотреться. Но кузина, похоже, только и ждала чьей-нибудь подсказки, так как воскликнула:
- Ну конечно же жемчуг! Как я могла сомневаться?!

Так ничего и не добившись, я решила поговорить с дядюшкой. Я застала его в кабинете за чтением книги. Надо заметить, что это была книга по французскому и английскому этикету. Едва мы приехали, Мадам настойчиво просила нас прочитать её, так что я имела столь сомнительное удовольствие. Почему сомнительное? Потому что написана она была скучно и скверно. Ни слог, ни стиль, ни смысл меня не привлекли. Автор много и долго рассуждает о России как о стране, хоть и внешне цивилизованной, но крестьянской внутри. Поэтому, считает он, только равнение на западные преуспевающие страны может пойти России на пользу и придать ей облик цивилизованной страны, где этикет - основа всему.

" Увы, - сокрушается он, - пока это только слабая надежда! " Меня в свою очередь неприятно поразило и рассердило то обстоятельство, что автор, какой-то француз, с чувством полного превосходства рассуждает о судьбе России и русском дворянстве так, словно его это касается в первую очередь!.. Но я отвлекалась от своего рассказа. Замечу только, что дядюшка читал этот сборник напыщенного лицемерия с интересом и вниманием. Когда я вошла, он даже не оторвался от книги.

- Мне хотелось бы поговорить с вами, Константин Алексеевич, - начала я.
- О чем же? - не поднимая глаз, спросил он, заинтересованный моей персоной меньше, чем персоной какого-то месье.
- О поведении Мари.
- А что с ней такое?
- Её поведение крайне легкомысленно и предосудительно!
- Разве? - дядюшка, наконец, посмотрел на меня и пожал плечами. - А мне казалось, что оно довольно милое. К тому же, она привлекла всеобщее внимание и завладела десятками мужских сердец. Ей будет из кого выбирать.

- Вот именно, она завладела слишком многими сердцами! - не отставала я. - А её сердце, как мне думалось, было отдано месье Бессонову, но, возможно, я ошибалась. Тем не менее, считаю своим долгом предупредить вас о том, что в последнее время Мари особенно много внимания уделяет господину Оливину!
- Кто это? Ах, да! Тот высокий молодой человек, весьма привлекательный, я скажу... - улыбнулся дядя, но сразу же посерьезнел, нахмурившись. - А разве это не тот господин, про которого мне говорили, что он промотал все свое состояние?

- Именно, - вздохнула я с облегчением, сообразив, что дядюшка меня слушает наконец. - Он весьма недурен собой, но дурна его репутация. За душой у него ни гроша, и, кажется, он...
В этот момент нас прервал слуга, сообщив, что к Мадам пожаловал один господин, имя которого не имеет никакого отношения к моему рассказу, так что я его пропущу. Услышав это, дядюшка заволновался и заторопился уйти.
- Мне нужно срочно побеседовать с этим человеком! - воскликнул дядюшка.
- Но как же Мари?..
- Софи, я знаю, что ты не позволишь ей совершить ошибку! В этом я полагаюсь на тебя! Я уверен, ты справишься...

И он скрылся за дверью, столь взбудораженный предстоящей встречей, что я даже не смогла рассердиться на него. Только покачала головой.
К несчастью, мои опасения оправдались. Отъезд Максима Савельевича отнюдь не привел Мари в чувство относительно собственного поведения, но даже усугубил ситуацию. Теперь, ничем и никем не скованная, она всецело предалась веселью и безмятежности столичного света. В этом её поощряла мадам Знатова, принимая увлечение высшего общества её племянницею как собственное достижение. Мари появлялась с ней повсюду и даже была представлена вскоре Его Высочеству на царском маскарадном балу. Справедливости ради стоит заметить, что это был восхитительный праздник - торжество света, красоты и богатства. Мадам говорила, что император чрезвычайно любит публичные маскарады. Возможно, его забавляет то, что на подобных праздниках, где лица спрятаны за масками и домино, он слышит множество таких анекдотов или отважных шуток, которые никто не осмелился бы высказать ему напрямую.

Кузина была просто счастлива побывать там, как и счастливы её многочисленные кавалеры. В них у неё не было недостатка. Она флиртовала со всеми, выделяя, пожалуй, только месье Оливина. Но, узнав, не без моей помощи, в чем я признаюсь, что у этого " претендента" за душой ни гроша, дядюшка запретил дочери " уж слишком с ним любезничать". Поняла ли его запрет Мари или нет, но я, неотступно следуя за ней и бдительно стоя на страже её и семейной репутации, пока пребывала в некотором спокойствии. Тем не менее, поведение кузины все больше меня тревожит. Легкомысленность и наивная глупость Мари могут сослужить ей плохую службу. В обществе она ведет себя как избалованный милый ребенок, которому прощаются необдуманные слова и капризное поведение. Покровительство Мадам во многом способствует тому, что кузина быстро и безболезненно завладевает вниманием всех. Увы, это не идет ей на пользу.

Не скажу, подруга, что моя теперешняя обязанность мне доставляет удовольствие. Я устала постоянно сопровождать кузину на всяческие мероприятия и стала все сильнее тосковать по Митюшино, чья спокойная уединенная жизнь, лишенная суеты большого города, лишь изредка нарушаемая вечерами в кругу друзей и знакомых - и то я привыкла к ним, - одухотворяет и вдохновляет. Здешняя жизнь изматывает, особенно меня, которой приходится вечно присматривать за кузиной. Изматывает меня и то положение, за мною прочно укрепившееся. Я почтительно, но без интереса принята обществом, а ввиду моего скромного поведения, немодного туалета и, в частности, возложенной на меня обязанности, о коей дядюшка толкует всем и везде, к месту и не очень, меня воспринимают как некую матрону, незримо присутствующую за молодой барышней и верно её охраняющую. Звание, к слову, не столь уважительное, некоторыми даже презираемое, если учесть, что я не старая располневшая дева, как и полагается выглядеть матронам. Однако никто не относится ко мне с невежливостью, и опять же сказывается покровительство Мадам. Тем не менее, от меня не укрываются полные насмешки взгляды и пренебрежение, ко мне проявляемое. Впрочем, это лишь слегка задевает меня. В куда большей степени я рада, что защищена от навязчивого внимания. И все-таки замечу, Лизет, что некоторые персоны относятся ко мне с искренним участием и заботой, за что я им весьма благодарна.

После отъезда Максима Савельевича я все сильнее ощущала тоску по нему. Среди всех этих жеманных лиц, высокомерных взглядов, пустых фраз мне ужасно не хватало сдержанной невозмутимости капитана, его учтивой любезности, дружеского подбадривающего слова. Мне не хватало его общения и присутствия. Отрешенно наблюдая за кавалерами Мари, я все яснее понимала, как разительно отличаются благородство души и крови, как маловажно последнее!.. Бесспорно, я скучала по нему и сильно переживала за его отца, отчего горестные мысли в дни отсутствия месье Бессонова охватили меня всецело! Увы, этим мыслям суждено было исполниться…

Но я вернусь к Мари. Однажды - это случилось на пятый день отсутствия капитана, когда мы были приглашены на благотворительный бал, -кузина подошла ко мне с легкой улыбкой на губах.
- Милая Софи! - проговорила она. - Я должна сказать тебе, что один господин попросил меня кое о чем...
В её глазах мелькнула лукавая искорка.
- О чем же?
- Он попросил передать тебе, что хотел бы с тобою побеседовать!
- Отчего же сам не скажет об этом? - без интереса пожала я плечами.
- Он очень застенчив, - последовал быстрый ответ. - Он ждет тебя у крыльца дома. Пожалуйста, поговори с ним. Я ему обещала, что ты придешь!

Нахмурившись, я все же согласилась и велела Мари меня дождаться. Она тут же заторопила меня. Её поведение на миг показалось мне странным, но я не придала этому должного значения, а зря - едва не случилась трагедия!
Но будучи особой доверчивой и не склонной видеть в людях умышленные помыслы, я, покинув бальную залу, отправилась к крыльцу особняка. Дело происходило в доме наших петербургских знакомых. Танцы были в самом разгаре, гостей прибыло великое множество.

К моему замешательству, на крыльце оказалось около десятка людей. Я лишь отдаленно знала их имена и теперь гадала, кто мог бы ожидать меня. Разве он не должен дать о себе знать? Дамы флиртовали с кавалергардами, кое-кто обсуждал политику, горячо жестикулируя, кто-то гулял в саду. Меня, кажется, никто не ожидал. Озадаченная, я простояла на крыльце несколько минут, и вдруг меня осенила страшная догадка! Мари намеренно обманула меня!
Похолодев от страха, я бросилась обратно, но в бальной зале её не было. К своему ужасу, я не обнаружила там и месье Оливина!
Я обыскала все комнаты поблизости, сад, поспрашивала гостей, но никто её не видел. И только тогда во мне поднялись сильная тревога и одновременно негодование. Я готова была отчитать своей несносной кузине выговор прямо на людях, стоило мне её найти!

Но последнее мне никак не удавалось. Я уже почти отчаялась и решилась рассказать обо всем дядюшке, страшась его реакции, но вот я вдруг замерла, увидев знакомый силуэт в конце коридора! Поблизости никого не было, и я не могла ошибиться. Это была моя кузина, которая, оглядываясь, кралась к двери хозяйского кабинета. Меня она не заметила, и, едва она скрылась внутри комнаты, я ринулась за ней и буквально влетела в помещение, разгневанная и негодующая. Тут же плотно прикрыла дверь, чтоб ничьи любопытные уши не могли нас услышать.

В этот миг двое, стоявшие у окна, отпрянули друг от друга. Как я и думала, замешанным в это оказался подлец месье Оливин. Я не сомневалась, что именно он подговорил Мари на эту авантюру, а та, глупая, поверила его благородным намерениям! Увидев меня, кузина, к моему удовлетворению, покраснела и опустила голову, словно ребенок, нашкодивший и застуканный врасплох. Месье же Оливин сложил руки на груди и принял весьма самоуверенный вид, что разозлило меня ещё сильнее.

- Что здесь происходит? - строго спросила я, и от непривычной суровости моего тона кузина вздрогнула. - Ты обманула меня, Мари? Как ты могла? Зачем ты это сделала?!
- Вас сюда не звали, мадемуазель, - заносчиво проговорил месье Наглец. - Так что вам лучше уйти.
- Если вы считаете, что я вас послушаюсь, то вы непомерный глупец, помимо прочих всех ваших недостатков! - отчеканила я, сама себя не узнавая. Во мне разгорелась настоящая буря, как в тот раз, когда я поссорилась с графиней. - Знаете, что я сейчас сделаю, месье? Я немедленно сообщу обо всем, чему стала свидетельницей, своему дядюшке...

- Не надо, - плаксиво протянула Мари, но я не обратила на неё внимания, вцепившись взглядом в напыщенного молодого повесу, который оказался настолько бесчестен, что выдумал этот простой, но действенный план. Если б их застали вместе, то репутация Мари была бы очернена, и спасти её мог бы только брак с этим бездельником. Он, конечно, того и добивался! Охотился за богатым наследством, так как это для него - единственный способ выползти из долговой ямы. Ужасно подло, учитывая то, что сама жертва столь дальновидных посягательств, должно быть, принимала его ухаживания за чистую монету. Но как она могла обмануть меня? Я простила бы её наивность, но умышленный обман?.. Нет, Мари скорее нужно было выходить замуж и уезжать из Петербурга, где для такой легкомысленной особы находиться крайне опасно.

-...И надеюсь, мой дядюшка добьется того, что вас больше не будут принимать ни в одной уважаемой семье Петербурга! - сухо добавила я.
Он лишь фыркнул.
- Вы преувеличиваете влияние вашего родственника, мадемуазель. В свете у меня много друзей, которые этого не допустят.
- Боюсь, вы ошибаетесь, - с твердостью ответила я. - В обществе вас только терпят. Все знают, что у вас не осталось ни гроша в кармане, и, я уверена, ваши так называемые друзья, которые на самом деле - всего лишь кредиторы, будут крайне рады избавиться от такого " друга", конечно, после того, как высосут все долги из него! А влияние моего дядюшки вы, наоборот, недооцениваете по двум причинам: он уже успел завязать множество знакомств с очень влиятельными людьми, и вряд ли вам будет на пользу, если они услышат о вашем коварстве; а вторая причина - и я искренне поражена, как вы могли забыть о ней - это покровительство госпожи Знатовой. Несомненно, при выборе своей " жертвы", это обстоятельство вам только льстило, но, увы, ваш план не удался. И теперь это сыграет против вас.

- Вы не посмеете, - его голос дрогнул, в глазах засквозил страх, хотя он и старался сохранить невозмутимость.
- Вы так думаете? - пожала я плечами. - Вы снова ошибаетесь. Как раз посмею. Но я даю вам последний шанс, месье. Пока я буду молчать. Но стоит вам хоть на шаг приблизиться к Мари или стоит мне заметить, как вы увиваетесь за другой юной особой, я выполню свою угрозу. А вообще, я рекомендовала бы вам на время уехать. Куда? Мне все равно. Но если мне вдруг не понравится ваше поведение, то я непременно расскажу об этом дядюшке, а тот - госпоже Знатовой, и тогда вход для вас будет везде закрыт! Вы меня поняли, месье?

Тот побледнел, но кивнул. Потом, даже не обернувшись в сторону Мари, поспешил удалиться. Едва дверь за ним закрылась, как моя смелость вдруг покинула меня, я почувствовала усталость, но меня ждал ещё один малоприятный сюрприз - кузина впала в истерику. Она зарыдала так, как рыдают дети, у которых отобрали любимую игрушку, но в отличие от оных в Мари вдруг ринулась ко мне с упреками:
- Ты злая! Какая ты злая! Зачем ты это сделала? Теперь он даже не посмотрит в мою сторону!

- Чему ты должна быть рада, - с сочувствием сказала я, понимая, что упреки кузины последнее, на что я должна обижаться. - Я спасла твою репутацию. Месье Оливину нужно было лишь твое наследство.
- Нет! Ты намеренно твердишь это! Он говорил, что любит меня! Злая, злая!
- Конечно же, он будет так говорить, Мари. Но это обман!
- Нет! Ты просто мне завидуешь! Потому что тебе такого никогда не услышать!..

Сквозь слезы она наговорила мне ещё множество гадостей, но я простила их, как прощают глупые детские упреки, с помощью которых обиде легче выразить себя. Она плакала долго, до тех пор, пока глаза не распухли до красноты и пока плач не превратился в короткие всхлипывания. Моя сердитость на неё исчезла, теперь я искренне сочувствовала ей и пыталась успокоить. Я говорила, что ей не нужен никакой месье Оливин, потому что её любит куда более достойный человек, и она должна ценить это; что, когда он вернется, они поженятся и все будет хорошо... Слышала ли она меня или думала о другом, я не знаю. Но вскоре она успокоилась, уставившись в окно и, кажется, не желая возвращаться на бал. Тогда я предложила уехать, и, к моему удивлению, она тут же согласилась, сославшись на то, что не может больше танцевать с красным лицом и набухшими от слез глазами. Что ж, этот довод меня успокоил, и я заключила, что Мари не будет долго сокрушаться по месье Оливину.

Ты даже не представляешь, Лизет, как я оказалась права! С того бала мы уехали. Дядюшке я ничего не рассказала, объяснив истерику Мари внезапно ухудшившимся самочувствием. Тот и не подумал не поверить, так как, во-первых, привык к капризам своей дочери, а, во-вторых, был в превосходном расположении духа в связи с успешной беседой с каким-то господином, приближенным Его Величества, пообещавшим порекомендовать его императору. Я не стала заострять внимание на то, что подобные обещания в свете имели свойство никогда не исполняться и что то же в свое время обещала Мадам, но не торопится его выполнить до сих пор (быть может, из-за того, что Его Величество её персону недолюбливал, не поощряя отношений деликатного характера между нею и цесаревичем), и сердечно поздравила дядюшку.

Однако на следующий же бал Мари отправилась с улыбкой и прежним задором. Месье Оливин, к моему удовлетворению, предпочел не появляться, но, к огорчению, кузина быстро нашла ему замену. И тогда я не придумала ничего другого, как написать Максиму Савельевичу письмо с просьбой о скорейшем возвращении, особенно подчеркнув надежду, что он сразу же потребует сыграть свадьбу, а я его в этом намерении поддержу.

Он приехал через четыре дня после того, как я отправила письмо, с печальным известием о кончине своего отца. Капитан сейчас в трауре, поэтому остановился у друга, ссылаясь на желание уединиться со своим горем. При встрече с нами сегодня он был предельно вежлив, но мрачен и скуп на слова. Визит был коротким, он спешил уехать. И во мне зародились смутные сомнения относительно того, желает ли он снова видеться с нами. Мне показалось, что кроме горечи от потери отца Максима Савельевича терзают и другие чувства, и я боюсь признаться самой себе, что, возможно, догадываюсь о причинах, их вызвавших.
Мадам восприняла печальную весть с сочувствием, прикрывающим, впрочем, равнодушие, и уехала на ужин к своим друзьям, однако я не могу винить её за это. Она совсем не знала Савелия Павловича, а люди, в основном, так устроены, что не способны разделять горе, их никоим образом не касающееся. Дядюшка опечалился, но ненадолго, а потом заявил, что по случаю траура в этот вечер мы никуда не поедем и проведем ужин в тихом семейном кругу. Мари подосадовала в своей комнате, но не стала возражать. Подобное желание Константина Алексеевича я восприняла бы с искренней благодарностью, если б меня не смущал тот факт, что семья, нас пригласившая, не пользовалась у дядюшки уважением, поскольку не обладала ни особенным богатством, ни влиянием, о чем он не раз упоминал с утра.

Как бы то ни было, в этот вечер я предоставлена самой себе, и впервые могу отдохнуть от суетливости этого города и написать тебе столь длинное письмо, подруга. Увы, мое уединение омрачено печальным известием о кончине прекрасного человека, но куда больше - непривычным поведением Максима Савельевича, в котором я ощущаю некоторую холодность и отстраненную задумчивость. Плохое предчувствие не покидает меня, и я не знаю, чем оно обернется...
Вечно твоя, Софья».