Вторник, 11 апреля 1944 г.

Милая Китти,

Голова идет кругом. Не знаю, с чего начать. Четверг (последний день,

когда я писала в дневнике) прошел обычно. В пятницу (это была страстная

пятница) и субботу мы после обеда играли в аукцион. Эти дни пролетели

незаметно. В два часа, в субботу началась сильная перестрелка, но быстро

затихла.

В полпятого я попросила Петера прийти ко мне, а в четверть шестого мы

поднялись на чердак, где оставались до шести. С шести до четверти восьмого

по радио передавали прекрасный концерт из произведений Моцарта. Чудесно,

особенно, Маленькая ночная серенада. Я просто не могу усидеть на месте,

когда звучит такая музыка: все во мне приходит в движение! В воскресенье

вечером Петер не смог искупаться, потому что корыто с замоченным бельем

стояло на кухне. Поэтому мы в восемь вернулись на чердак и, чтобы удобнее

было сидеть, я захватила снизу диванную подушку. Мы уселись на ящике,

который оказался слишком маленьким для нас двоих, как и подушка. Мы оба

опирались на другие ящики и сидели очень близко друг к другу. Но не одни --

с нами был Муши!

Вдруг без четверти девять к нам влетел Ван Даан и спросил, не захватили

ли мы подушку Дюсселя. Мы, включая кота, вскочили и побежали вниз. А там

страшная суматоха. Дюссель был вне себя, потому что я захватила его ночную

подушку, и теперь он боялся, что в ней завелись блохи. Надо же так

взвинтиться из-за пустяка! В качестве мести мы с Петером засунули ему в

кровать две жесткие платяные щетки, которые он, правда, обнаружил перед тем,

как лечь. Насмеялись мы вдоволь.

Но веселье длилось недолго. В полдесятого Петер постучал и попросил

папу помочь ему перевести трудное английское предложение. " Что-то здесь не

то, -- сказала я Марго, -- голоса наших мужчин звучат так, как будто

произошел взлом". Мое предположение оказалось верным. Папа, Ван Даан и Петер

поспешно спустились вниз. А я с мамой, Марго и госпожой Ван Даан томились в

ожидании. Четыре испуганные женщины должны непременно говорить друг с

другом, что мы и делали, пока не услышали внизу какой-то удар, потом все

затихло, и вскоре часы пробили без четверти десять. Мы все тряслись и

побелели от страха, хотя и старались сохранять спокойствие. Где наши

мужчины? Что за удар? Неужели они сражаются с ворами? Мы уже ни о чем не

могли думать и только ждали. В десять раздались шаги по лестнице. Вошел

бледный и взволнованный папа, за ним Ван Даан. " Выключайте свет, а потом

быстро и тихо поднимайтесь наверх. Не исключено, что явится полиция! "

Поддаваться страху было некогда, я еще успела захватить кофточку, и вот

мы наверху.

" Расскажите же, что случилось! "

Но говорить было некому, мужчины снова спустились вниз. Только в

четверть одиннадцатого они, все четверо, пришли к нам. Двое стояли на страже

у открытого окна. Дверь на нашу половину и окна были закрыты. Ночник мы

прикрыли свитером, и только тогда они начали рассказывать.

Петер услышал два громких удара снизу, и спустившись, увидел, что с

левой стороны складской двери недостает одной доски. Он помчался наверх,

предупредил боеспособную часть нашего семейства, и они, уже вчетвером, снова

пошли вниз. Когда они вошли на склад, воры как раз усердно занимались

грабежом. " Полиция! " - не подумав, закричал Ван Даан. Послышались быстрые

шаги: грабители пустились в бегство. Чтобы ночной патруль не заметил следов,

папа установил дверную доску на место, но из-за сильного удара снаружи она

снова упала. Мужчин поразила такая неслыханная наглость - Ван Даан и Петер

готовы были убить мерзавцев. Ван Даан ударил несколько раз топором по полу,

и снова все затихло. Планку установили, но она упала опять. Оказалось, что

за дверью стояли мужчина и женщина, их карманный фонарь освещал складское

помещение. " Черт возьми", - пробормотал кто-то из наших господ, и... из

полицейских они превратились в воров. Все четверо поспешили скрыться. Петер

швырнул на пол телефон, отворил окна кухни и кабинета и, захватив книги

Дюсселя, все четверо скрылись за нашей потайной дверью.

(Конец первой части)

Пара с фонариком могла предупредить полицию. Был воскресный вечер

первого дня Пасхи, понедельник - второй пасхальный день, так что до вторника

никто из сотрудников в контору не собирался, и нам предстояло все это время

сидеть затаившись. Подумать только -- две ночи и день, в беспрерывном

страхе! Так мы сидели в полной тьме, поскольку госпожа Ван Даан в придачу ко

всему случайно отключила свет. Мы переговаривались шепотом, и при каждом

подозрительном шорохе шипели: " ШШШ -- шшш..."

Пол одиннадцатого, одиннадцать -- все тихо. И вдруг в четверть

двенадцатого снизу шум. Шаги в доме: в кабинете, кухне и потом,... на нашей

лестнице. Все затаили дыхание, восемь сердец бешено колотились. Шаги, возня

около нашего вращающегося шкафа-двери. Этот момент не поддается описанию.

" Теперь мы пропали", - сказала я, и буквально увидела, как нас и наших

покровителей увозит Гестапо. Удары по двери, что-то упало, шаги удаляются:

мы спасены! Все еще дрожали, с разных сторон слышался лязг зубов. Мы

просидели до пол двенадцатого, не проронив ни слова.

В доме было тихо, но на лестничной площадке перед нашим шкафом горел

свет. Не потому ли, что шкаф вызвал какие-то подозрения? Или полиция просто

забыла выключить свет? А может, она еще раз придет с визитом? Мы нарушили

молчание -- в доме явно не было посторонних, разве что охранник у входной

двери. Мы все еще тряслись от пережитого, строили различные предположения, и

всем понадобилось в туалет. Ведра хранились наверху, можно было использовать

лишь металлическую корзину для бумаг. Начало положил Ван Даан, потом папа, а

мама слишком стеснялась... Папа занес корзину в комнату, где Марго, госпожа

Ван Даан и я без промедления ею воспользовались. Мама тоже наконец решилась.

Все просили бумагу, к счастью, у меня в карманах был небольшой запас.

Корзина воняла, все смертельно устали, минуло двенадцать часов.

" Так давайте спать на полу! " Мы с Марго получили по подушке и одеялу.

Марго лежала рядом со шкафом, я - между ножками стола. На полу воняло не так

сильно, но госпожа Ван Даан все же тихонечко принесла хлорки и накрыла

горшок еще одной тряпкой. Страх, шепот, вонь, кому-то опять надо в туалет --

попробуй засни! Я была совершенно без сил и с пол третьего до пол четвертого

провалилась в сон. Проснулась оттого, что голова госпожи Ван Даан лежала на

моих ногах. " Дайте мне, пожалуйста, что-то теплое! " - попросила я. Мне дали,

но не спрашивай, что. Шерстяные брюки, которые я натянула на пижаму, красный

свитер, черную юбку, белые носки и еще гольфы. Госпожа снова заняла место в

кресле, а ее супруг улегся на моих ногах. С половины четвертого я все думала

и дрожала так, что мешала Ван Даану заснуть. Я внутренне готовила себя к

тому, что придет полиция, и тогда придется признаться, что мы скрываемся. А

кто придет -- добропорядочные голландцы или фашисты, и удастся ли подкупить

последних?

" Спрячь же радио! " - прошипела мадам.

" Куда же -- в плиту? - ответил ее муж -- если они обнаружат нас, то

радио уже значения не имеет".

" Тогда они найдут и Аннин дневник", - вмешался папа.

" Сожги его", - предложила самая трусливая среди нас.

Этот момент и еще, когда полиция стучала в нашу дверь, были самыми

страшными для меня. Мой дневник?! Только вместе со мной! К счастью, папа не

ответил.

Нет ни малейшего смысла передавать содержание разговоров: они

продолжались бесконечно. Я пыталась утешить смертельно перепуганную госпожу

Ван Даан. Говорили о бегстве, допросах в гестапо, о том, что надо быть

стойкими.

" Мы должны вести себя, как солдаты, госпожа. Ели суждено погибнуть, мы

отдадим свои жизни за родину, королеву, свободу, правду и справедливость.

Ведь к этому нас призывает голландское радио! Только ужасно, что из-за нас

пострадают другие люди! "

Час спустя господин Ван Даан поменялся с женой местами, и рядом со мной

устроился папа. Мужчины беспрерывно курили, слышались вздохи, кому-то нужно

было в туалет, и так продолжалось бесконечно.

Четыре часа, пять, пол шестого. Я пошла к Петеру: мы оба сидели молча и

прислушивались, так тесно прижавшись друг к другу, что чувствовали малейшую

дрожь наших тел. Иногда мы перебрасывались словами, но больше вслушивались.

Между тем, взрослые раздвинули шторы и записали, что надо сообщить Кляйману

по телефону: В семь часов было решено ему позвонить. Мы рисковали тем, что

разговор услышит охранник, возможно, стоящий у входной двери. Но вероятность

возвращения полиции была еще больше. Вот, что мы собирались сказать

Кляйману.

" У нас взлом, приходила полиция, дошла до вращающегося шкафа, но не

дальше. Воров, вероятно, вспугнули, и они бежали через сад. Главный вход

заперт. Очевидно, Куглер ушел через другую дверь. Пишущая и вычислительная

машинки на своем месте -- в черном шкафу кабинета. Вещи Мип или Беп,

оставленные на кухне, тоже не тронуты. Ключ от второй двери у Мип или Беп,

замок, возможно, сломан. Необходимо предупредить Яна, чтобы тот взял ключ,

осмотрел контору и накормил кота..."

К счастью, нам сразу удалось дозвониться Кляйману. После этого мы

уселись у стола в ожидании Яна или полиции.

Петер уснул. Ван Даан и я лежали на полу, когда внизу раздались тяжелые

шаги. Я тихо встала. " Это Ян". " Нет, это полиция", - заговорили все. Шум

нашей двери, и влетает Мип. Госпожа Ван Даан в тот момент потеряла

самообладание и смертельно бледная упала в кресло, она бы наверняка потеряла

сознание, продлись напряжение еще минуту. Перед взором Мип и Яна предстала

живописная картина, один лишь стол стоило сфотографировать. На нем лежал

журнал " Кино и театр", открытый на страничке с изображением танцовщиц,

залитый джемом и микстурой против расстройства желудка. Стояли две банки

варенья, лежали вперемежку остатки бутербродов, таблетки, зеркало, расческа,

спички, пепел, сигареты, табак, пепельница, книги, чьи-то трусы, фонарик,

туалетная бумага и много всего другого.

Яна и Мип встретили, разумеется, возгласами и слезами радости. Ян

заколотил дырку в двери и поспешил с Мип в полицию, чтобы сообщить о взломе.

Мип перед этим нашла под входом на склад записку ночного патруля Слегерса о

том, что тот обнаружил дырку в двери, и уже предупредил полицию. Ян решил

зайти и к нему.

У нас было полчаса в распоряжении, чтобы все привести в порядок.

Никогда не думала, что за это время можно так много сделать. Мы с Марго

застелили постели, сходили в туалет, почистили зубы, вымыли руки и

причесались. Потом я немного прибрала комнату и поднялась наверх. Стол уже

убрали. Мы накрыли его, приготовили кофе, чай и вскипятили молоко. Папа с

Петером вымыли баки (служившие нам ночными горшками) кипятком с хлоркой.

Самый большой из них был наполнен доверху и так тяжел, что его едва подняли.

К тому же он протекал, и пришлось подставить под него ведро. В одиннадцать

вернулся Ян, мы к тому моменту уже немного успокоились и уселись за стол.

Вот рассказ Яна. Слегерс спал, и Ян поговорил с его женой. Женщина

рассказала, что ее муж во время обхода обнаружил следы взлома на нашей

двери, позвал полицейского, и они вместе обошли весь дом. Слегерс - частный

ночной патруль, объезжающий каждый вечер на велосипеде улицы вдоль канала в

сопровождении двух собак. Он сказал, что во вторник проинформирует Куглера.

Полиция еще не осмотрела место преступления, но там все записали и тоже

собираются зайти во вторник.

На обратном пути Ян заглянул к Ван Хувену, нашему поставщику картошки и

рассказал о взломе. " Знаю, знаю", -- ответил он как ни в чем не бывало -

Вчера вечером я проходил с женой мимо вашей конторы и увидел дыру в двери.

Жена не хотела останавливаться, но я все же заглянул внутрь, светя фонарем.

Очевидно, я спугнул грабителей, и они и смылись. Но на всякий случай не стал

звонить полиции -- из-за вас. Я, конечно, ничего не знаю, но что-то

подозреваю". Ян поблагодарил и ушел. Наверняка, Ван Хувен догадывается о

нас, ведь не случайно он всегда приносит картофель не к половине второго, а

к половине первого. Славный человек!

После ухода Яна мы вымыли посуду, и потом все легли спать. Был час дня.

Без четверти три я проснулась, Дюсселя в комнате не было. В ванной я

наткнулась на заспанного Петера, и мы условились встретиться внизу. Я быстро

привела себя в порядок и спустилась. " Не боишься пойти на чердак? " - спросил

он. Я согласилась, взяла подушку, и мы поднялись наверх. Погода была

замечательная, но скоро завыла сирена воздушной тревоги. Петер положил руку

на мое плечо, а я свою -- на его плечо, и так мы тихо сидели, пока Марго не

позвала нас в четыре часа пить кофе. Мы ели бутерброды, пили лимонад и

шутили -- даже это стало возможным. Вечер прошел, как обычно. Перед тем, как

идти спать, я поблагодарила Петера за то, что он самый смелый среди нас.

Мы еще ни разу не переживали такой опасности, как в ту ночь. Бог нам

помог. Ведь подумать только: полиция перед нашим шкафом при ярком освещении,

но мы не обнаружены! " Мы пропали", - прошептала я в тот момент, но произошло

чудо. Если на наш дом упадет бомба, то погибнем только мы сами, а так

пострадали бы невинные и преданные христиане, наши помощники.

" Мы спасены, оберегай нас и впредь", - все, что мы можем сказать.

Эта история внесла перемены в нашу жизнь. Дюссель теперь сидит по

вечерам в ванной, Петер с половины девятого до половины десятого обходит

весь дом. Окно Петера запрещено открывать: оказалось, что кто-то напротив

как-то заметил, что оно открыто. После пол десятого вечера нельзя спускать

воду в туалете, чтобы случайно не услышал ночной патруль. Сегодня придет

слесарь, чтобы установить новый замок на дверях склада. Споры в Убежище

теперь не умолкают. Куглер упрекает нас в неосторожности и считает, что мы

вообще не должны спускаться вниз. Ян того же мнения - ведь нас может

услышать патруль или учуять его собаки.

Итак, жизнь ясно напомнила нам, что мы заклейменные евреи, прикованные

к одному месту, лишенные всех прав, зато имеющие кучу обязанностей. Но мы не

должны поддаваться слабостям, напротив - всегда быть храбрыми и стойкими. Мы

обязаны безропотно переносить все тяготы жизни, делать то, что в нашей

власти, и доверять Богу. Когда-нибудь эта ужасная война кончится, и мы

станем обычными людьми, а не только евреями.

Кто наложил на нас это бремя? Кто сделал нас, евреев, особенным

народом? Кто заставил нас страдать? Бог, но он же возвеличит нас. Если после

стольких мук, евреи не исчезли, то из изгоев они должны стать героями. Кто

знает, может, наша вера и есть истинная вера, направляющая людей на

праведный путь, и за это мы страдаем. Мы никогда не станем только

голландцами, только англичанами или представителями еще какого-то народа, мы

всегда останемся еще и евреями -- так надо, и мы сами этого хотим.

Будем сильными! Не отступим со своего пути, и выход найдется. Бог

никогда не оставит нас. Уже сколько веков евреи страдают, и эти страдания

закалили их. Слабые падут, но сильные останутся и никогда не сдадутся!

В ту ночь я была уверена, что умру, я ждала прихода полиции и была

готова ко всему, как солдат на поле боя. Я бы с радостью отдала жизнь за

родину, но теперь, когда я спасена, мое первое желание после окончания

войны: стать полноценной голландкой. Я люблю голландцев, страну и язык и

хочу здесь работать. Я добьюсь своего даже, если для этого придется написать

письмо королеве!

Я уже не так зависима от родителей, хоть мне еще мало лет. У меня

больше жизненной силы и более осознанное чувство справедливости, чем у мамы.

Я знаю, что я хочу. У меня есть цель, собственное мнение, вера и любовь, и я

не изменю себе. Я знаю, что я женщина. Женщина сильная и мужественная!

Если Бог сохранит мне жизнь, я достигну большего, чем мама, моя жизнь

не пройдет незамеченной, я буду работать для мира и для людей!

И больше всего мне необходимы стойкость и оптимизм!

Анна Франк