Голубые плащи 31 страница

замечаешь, Гектор, что они говорят: lyke-wake. Это чисто тевтонское слово

близко к немецкому Leichnam, труп. Часто говорят неправильно: late-wake, и

Бранд поддерживает это современное искажение.

- Мне кажется, - пробормотал Гектор про себя, - что дядя готов будет

отдать весь Монкбарнс, если кто-нибудь придет и попросит его на чистом

тевтонском языке! Ни капли виски не перепало бы старухам, если б их

председательница попросила вина для late-wake.

В то время как Олдбок давал еще кое-какие указания и обещал помочь, по

пескам прискакал во весь дух слуга сэра Артура и, заметив антиквария,

остановил лошадь возле него.

- В замке, - сказал он, - что-то случилось (что именно, он не мог или

не хотел объяснить), и мисс Уордор спешно послала меня в Монкбарнс просить,

чтобы мистер Олдбок отправился туда, не теряя ни минуты.

- Боюсь, - сказал антикварий, - что дела сэра Артура тоже близятся к

развязке. - Что я могу сделать?

- Как что, сэр? - воскликнул Гектор со свойственной ему горячностью. -

Вскочить на коня и повернуть его головой к замку. Вы будете в Нокуинноке

через десять минут.

- Этот конь легок на ногу, - сказал слуга, спешиваясь, чтобы поправить

подпругу и стремена. - Только артачится немного, когда чует на себе мертвый

груз.

- Я скоро стал бы мертвым грузом - только не на нем, а под ним, мой

друг! - сказал антикварий. - Черт возьми, видно я тебе надоел, племянник?

Или, ты думаешь, мне жизнь так надоела, что я сяду на этого буцефала? Нет,

нет, мой друг, если мне надо быть сегодня в Нокуинноке, я должен спокойно

отправиться туда пешком, и я это сделаю, по возможности, без промедления.

Капитан Мак-Интайр может сам поехать на этом коне, если ему угодно.

- Не думаю, чтобы я мог быть очень полезен, дядя, но я хотел бы, если

там несчастье, по крайней мере выразить свое сочувствие. Поэтому я поскачу

вперед и сообщу, что вы тоже скоро будете. Дай-ка мне шпоры, мой друг!

- Они вам едва ли понадобятся, сэр, - сказал слуга, в то же время

снимая шпоры и пристегивая их к сапогам капитана Мак-Интайра. - Конь идет

хорошо и без них.

Олдбок с изумлением взирал на это новое безрассудство племянника.

- Ты с ума сошел, Гектор, или забыл, что сказал Квинт Курций, с

которым ты, как солдат, должен быть хорошо знаком: " Nobilis equus umbra

quidem virgae regitur; ignavus ne calcari quidem excitari potest" *. Эти

слова ясно показывают бесполезность шпор и даже, я добавил бы, их

опасность.

______________

* Благородный конь повинуется даже легкому взмаху кнута; ленивого же

не могут подогнать даже шпоры (лат.).

Но Гектор, которому мнения Квинта Курция и антиквария в таких вещах

были равно безразличны, ответил лишь беспечным: " Не бойтесь, не бойтесь,

сэр! "

Тут отпустил он жеребцу поводья

И, наклонясь к луке седла, вонзил

В бока измученному скакуну

До самой вилки шпоры. Конь рванулся,

А он, теперь уж ничему не внемля,

Лишь пожирал перед собой дорогу.

- Они хорошая пара, - заметил Олдбок, глядя вслед умчавшемуся Гектору.

- Бешеная лошадь и сумасшедший мальчишка - два самых своевольных создания в

христианском мире! И все это для того, чтобы на полчаса раньше добраться до

места, где он никому не нужен, ибо, я думаю, горести сэра Артура такого

свойства, что нашему лихому кавалеристу их не излечить. Наверно, все это

козни Дюстерзивеля, для которого сэр Артур столько сделал. Не могу не

отметить, что к некоторым натурам до сих пор приложимо изречение Тацита:

" Beneficia eo usque laeta sunt dura videntur exsolvi posse; ubi multum

antevenere pro gratia odium redditur" *, откуда мудрый может извлечь

предостережение - не оказывать человеку благодеяний сверх меры, в какой тот

может в будущем воздать, иначе сделаешь своего должника банкротом по части

благодарности.

______________

* Благодеяния доставляют нам радость до тех пор, пока

облагодетельствованный в состоянии расплатиться за них (лат.).

Бормоча себе под нос подобные сентенции скептической философии,

антикварий побрел песками в сторону Нокуиннока. Но нам необходимо опередить

нашего друга, чтобы объяснить причины, побудившие владельцев замка столь

спешно вызвать его.

Глава XLI

Когда гусыня - вспомним старый стих -

Сидела на яичках золотых,

К ее гнезду, укрытому листвой,

Тихонько полз мальчишка озорной

И хищной хваткой чудный сон сменил

На стон предсмертный в трепетанье крыл.

" Любовь водорослей"

С тех пор как сэр Артур стал обладателем сокровища, найденного в

могиле Мистикота, он пребывал в состоянии, более близком к экстазу, чем к

трезвому мышлению. Одно время дочь даже серьезно беспокоилась за его

рассудок, ибо, уверовав, что в его руках секрет к овладению неограниченными

богатствами, он разговаривал и держал себя, как человек, обретший

философский камень. Он толковал о покупке смежных имений, чтобы его земли

простерлись поперек всего острова, словно решил иметь соседом только море.

Он начал переписку с известным архитектором, задумав обновить замок предков

и придать ему такое великолепие, чтобы он мог соперничать с Уиндзором, а

вокруг разбить парк соответствующих размеров. Толпы ливрейных лакеев уже

расхаживали в его воображении по залам, и - о чем только не грезит

обладатель неисчерпаемого богатства! - корона маркиза, если не герцога,

сверкала перед ним в мечтах. Его дочь - на какую великолепную партию она

могла рассчитывать! Теперь он мог думать даже о союзе с принцем крови. Его

сын уже был генералом, а он сам - всем, что может представить себе самая

необузданная фантазия честолюбца.

При таком состоянии духа всякий, кто пытался низвести сэра Артура в

лоно обыденной жизни, получал от него ответы в духе старого Пистоля:

Плевать на свет и светских проходимцев!

Я говорю об Африке веселой!

После продолжительного совещания сэра Артура с мистером Олдбоком утром

того знаменательного дня, когда был найден клад, мисс Уордор ожидала

допроса по поводу оказанного ей Ловелом внимания; читатель может

представить себе ее изумление, когда вместо этого последовал разговор,

показавший, что воображение ее отца распалено надеждой на обретение

несметного богатства. Но когда ее отец вызвал Дюстерзивеля в замок, заперся

с ним и, как выяснилось, выразил ему сочувствие в постигшей его

неприятности, стал на его сторону и возместил его потери, она встревожилась

не на шутку. Все те подозрения, которые в ней давно возбуждал этот человек,

усилились, когда она увидела, как он старается внушить ее отцу мечты о

золоте, а в то же время - урвать себе возможно большую долю в ценностях,

таким странным образом доставшихся сэру Артуру.

Начали появляться другие зловещие симптомы, следовавшие один за

другим. С каждой почтой прибывали письма, которые сэр Артур, взглянув на

имя отправителя, бросал в огонь, не потрудившись даже распечатать. Мисс

Уордор подозревала, что эти послания, содержание которых, казалось, было

заранее известно отцу, поступали от настойчивых кредиторов. Тем временем

резервы, заимствованные из клада, быстро таяли. Большая часть полученной

суммы была поглощена, в силу необходимости, уплатой по векселю на шестьсот

фунтов, который грозил сэру Артуру непосредственной опасностью. Из

остальных денег часть была дана рудоискателю, кое-что истрачено на прихоти,

которые бедный баронет считал вполне оправданными при своих блестящих

надеждах, а кое-что ушло на то, чтобы временно заткнуть рты таким

заимодавцам, которые, наскучив обещаниями, были одного мнения с Гарпагоном,

что пора получить что-нибудь существенное. Наконец стало более чем ясно,

что через два-три дня после открытия клада все растаяло и не было никаких

видов на новые поступления. Сэр Артур, от природы нетерпеливый, снова начал

обвинять Дюстерзивеля в нарушении обещаний, вселивших в него надежду, что

весь его свинец превратится в золото. Однако этот достойный джентльмен уже

извлек из сложившегося положения все, что мог. А так как он был достаточно

умен, чтобы не присутствовать при падении дома, устои которого сам подрыл,

он попытался успокоить сэра Артура при помощи ряда мудреных терминов своей

науки и откланялся, обещав вернуться на следующее утро с такими сведениями,

которые непременно избавят сэра Артура от всех его бедствий.

- С тех пор как я слушу софетником в таких делах, - сказал мистер

Герман Дюстерзивель, - я никогда еще не подходил так близко к arcanum, что

означает феликая тайна Панкресты или Поликресты. Я знаю о ней не меньше,

чем Пелазо ди Таранто или Базилиус, и либо я через два или три дня прифеду

вас к номеру третьему мистера Мистикота, либо ви назовете меня подлецом и

никогда больше не увидите моего лица.

Рудоискатель отбыл с этим заверением и твердой решимостью выполнить

последнюю часть этой программы и никогда больше не появляться перед своим

обобранным покровителем. Сэр Артур остался, исполненный сомнения и тревоги.

Уверенная речь философа, уснащенная такими звучными именами, как Панкреста,

Базилиус и так далее, произвела на него некоторое впечатление. Но он так

часто бывал обманут подобной тарабарщиной, что уже не мог вполне положиться

на нее, и удалился вечером в свой кабинет в ужасном состоянии человека,

который повис над пропастью и, не имея возможности отступить, замечает, что

камень, поддерживающий его, постепенно отделяется от скалы и готов рухнуть

вместе с ним.

Обнадеживающие видения угасли, и усилилась лихорадочная мука ожидания,

охватывающая человека, воспитанного в сознании своей значительности и

богатства, обладателя древнего имени и отца двух прекрасных детей, когда он

видит приближение часа, который лишит его всего того великолепия, которое

годы сделали привычным и необходимым ему, а его самого бросит в мир на

борьбу с нищетой, жадностью и презрением. При таких зловещих предчувствиях,

измученный неизменно ускользавшей надеждой, он стал раздражительным и

капризным, и его слова и поступки говорили о таком глубоком отчаянии, что

мисс Уордор совсем перепугалась. Мы уже видели при других обстоятельствах,

что сэр Артур, несмотря на чрезвычайную слабохарактерность, был доступен

живым и сильным страстям. Он не привык, чтобы ему противоречили, и если до

сих пор почти всегда был добродушен и весел, это, вероятно, объяснялось

тем, что весь уклад его жизни не давал ему поводов раздражаться достаточно

часто, чтобы это его свойство стало для него обычным состоянием.

На третье утро после ухода Дюстерзивеля слуга, как было заведено,

перед завтраком положил на стол последние газеты и письма. Мисс Уордор

взялась за газеты, спасаясь от дурного настроения отца, который пришел в

ярость из-за того, что хлебцы немного пережарились.

- Я вижу, в чем дело, - так закончил он свою речь на эту интересную

тему, - мои слуги, которые имели свою долю в моем благосостоянии, начинают

думать, что в дальнейшем им от меня будет мало пользы. Но пока еще я хозяин

над этими негодяями, и я не допущу никакой небрежности и не потерплю ни

малейшего неуважения с их стороны.

- Я готов оставить службу у вашей милости хоть сию минуту, - объявил

слуга, которого сэр Артур считал виновным, - как только вы распорядитесь,

чтобы мне заплатили жалованье.

Сэр Артур вздрогнул, словно ужаленный змеей, и, сунув руку в карман,

мгновенно вытащил находившиеся там монеты, которых, однако, оказалось

недостаточно, чтобы расплатиться со слугой.

- Сколько у тебя при себе денег? - обратился он к дочери с деланным

спокойствием, под которым скрывалось сильное волнение.

Мисс Уордор подала ему кошелек. Сэр Артур попытался сосчитать деньги,

но не мог справиться с этой задачей. Дважды сбившись, он бросил всю груду

бумажек дочери.

- Заплати этому мерзавцу, и пусть немедленно убирается из замка! -

гневно произнес он и вышел.

Слуга и хозяйка дома остановились друг против друга, равно изумленные

такой неистовой яростью.

- Право, сударыня, если б я знал, что в чем-либо виноват, я не ответил

бы сэру Артуру, когда он так напустился на меня. Я служу у вас давно, и он

всегда был добрым господином, а вы - доброй госпожой, и я не хочу, чтобы вы

думали, будто я обиделся на случайное резкое слово. Но, конечно, мне не

следовало говорить о жалованье, когда что-то рассердило его милость. Не

думал я, что так кончится моя служба вашему семейству!

- Ступайте вниз, Роберт, - сказала мисс Уордор, - мой отец чем-то

расстроен. Ступайте вниз, а на звонок пусть отвечает Элик.

Как только слуга вышел из комнаты, сэр Артур возвратился, словно ждал

его ухода.

- Что это значит? - сейчас же заговорил он, заметив, что деньги все

еще лежат на столе. - Он не ушел? Меня перестали слушаться и как хозяина, и

как отца?

- Он пошел сдать дела экономке, сэр. Я не думала, что все это так

спешно.

- Да, спешно, мисс Уордор, - ответил отец. - Отныне все, что я

приказываю в доме моих предков, должно выполняться немедленно.

Потом он сел, дрожащей рукой взял приготовленную для него чашку чая и

начал медленно прихлебывать, как бы оттягивая необходимость вскрыть

поданные на стол письма, на которые он время от времени косился, словно на

гнездо гадюк, готовых ожить и броситься на него.

- Вам будет приятно услышать, - сказала мисс Уордор, пытаясь отвлечь

отца от осаждавших его мрачных мыслей, - вам будет приятно услышать, что

бриг лейтенанта Тэфрила благополучно прибыл на Лисский рейд. За него очень

боялись, и я рада, что мы узнали об этом лишь после того, как слухи были

опровергнуты.

- А какое мне дело до Тэфрила и его брига?

- Отец! - удивленно воскликнула мисс Уордор, ибо сэр Артур в обычном

состоянии проявлял ненасытный интерес ко всем местным слухам и сплетням.

- Еще раз говорю, - повторил он повышенным и еще более нетерпеливым

тоном, - какое мне дело до того, кто спасся и кто погиб? Не все ли мне

равно?

- Я не знала, что вы так поглощены делами, сэр Артур, и думала, что,

раз мистер Тэфрил достойный человек и к тому же из наших мест, вас обрадует

известие...

- О, я рад, рад донельзя и, чтобы порадовать и тебя, поделюсь с тобой

моими прекрасными новостями. - Он взял в руки одно из писем. - Не все ли

равно, какое я вскрою первым! Они все на один лад.

Он торопливо взломал печать, пробежал глазами письмо и бросил его

дочери.

- Да, я не мог бы сделать более удачный выбор! Это последний удар!

Мисс Уордор молча, в ужасе взяла письмо.

- Читай! Читай вслух! - приказал отец. - Его надо прочесть несколько

раз. Оно подготовит тебя к другим добрым вестям в таком же духе.

- " Дорогой сэр! " - начала она срывающимся голосом.

- Видишь, он называет меня " дорогим", этот нахал, поденщик из

адвокатской конторы, которого я год назад не посадил бы у себя за стол

вместе со слугами! Скоро он начнет называть меня " дорогой баронет".

- " Дорогой сэр", - возобновила чтение мисс Уордор и тут же

остановилась. - Я вижу, что содержание письма вам неприятно, отец, и мое

чтение будет только раздражать вас.

- Если вы разрешите мне знать самому, мисс Уордор, что мне может

доставить удовольствие, убедительно прошу вас продолжать. Смею вас

заверить, что, если бы это не было необходимо, я не стал бы вас затруднять.

- " Будучи недавно принят в компаньоны, - продолжала читать мисс

Уордор, - мистером Гилбертоном Гринхорном, сыном вашего покойного

корреспондента и поверенного в делах присяжного стряпчего Гирниго

Гринхорна, эсквайра, чьи дела я, в качестве парламентского клерка, вел

много лет и чьи дела в дальнейшем будут вестись под фирмой Гринхорн и

Грайндерсон (что я сообщаю для правильного адресования будущей

корреспонденции), и получив недавно ваши письма, направленные моему

вышеупомянутому компаньону Гилберту Гринхорну, я по случаю его отъезда на

лембертонские скачки имею честь ответить на ваши упомянутые письма".

- Ты видишь, мой друг методичен и начинает с объяснения причин,

доставивших мне такого скромного и изящного в своем слоге корреспондента.

Продолжай, я все выдержу!

И он рассмеялся тем горьким смехом, который часто отражает самое

мучительное душевное состояние. Боясь продолжать и в то же время страшась

ослушаться, мисс Уордор возобновила чтение:

- " Выражаю сожаление как от своего имени, так и от имени моего

компаньона, что мы не можем услужить вам и изыскать для вас упомянутые вами

суммы или исхлопотать вам отсрочку по закладной, выданной вами Голдибердсу,

тем более что мы, действуя в качестве доверенных Голдибердса, получили

ордер на ваше задержание, о чем вам должно быть известно из доставленной

вам посланцем описи на сумму в четыре тысячи семьсот пятьдесят шесть фунтов

пять шиллингов и шесть с четвертью пенсов в английской валюте, каковая

сумма с годовыми процентами и судебными издержками, мы надеемся, будет

покрыта в течение указанного в ордере срока, во избежание дальнейших

неприятностей. В то же время я вынужден обратить ваше внимание на то, что

пришел срок уплаты и по нашему счету, достигшему суммы в семьсот шестьдесят

девять фунтов десять шиллингов и шесть пенсов, и погашение этого счета было

бы крайне желательно. Однако, поскольку у нас в залоге ваши доверенности,

купчие крепости и ипотечные документы, мы не возражаем против

предоставления вам разумной отсрочки, скажем - до следующего дня сальдовых

расчетов. Должен добавить, что фирма Голдибердс предложила нам действовать

peremptorie* и sine mora**, о чем я имею удовольствие сообщить вам, чтобы

предотвратить всякие недоразумения, сохраняя за собой право действовать,

как указано.

______________

* Безотлагательно (лат.).

** Без отсрочки (лат.).

От своего имени и от имени моего компаньона, дорогой сэр, ваш

преданный слуга Габриель Грайндерсон, за фирму Гринхорн и Грайндерсон".

- Неблагодарный негодяй! - воскликнула мисс Уордор.

- Нет, почему же. Все это написано, я думаю, как полагается. Удар,

нанесенный другой рукой, не мог бы попасть вернее. Все так и должно быть, -

ответил бедный баронет, но его дрожащие губы и взгляд, перебегавший с

предмета на предмет, показывали, насколько напускным было его кажущееся

спокойствие. - Посмотри, тут приписка, которой я не заметил. Прочти-ка до

конца!

- " Могу добавить (не от себя, а от имени компаньона), что мистер

Гринхорн готов пойти вам навстречу и в частичную оплату долга принять от

вас, по справедливой оценке, ваш серебряный сервиз или ваших гнедых, если

они находятся в хорошем состоянии".

- Черт бы его побрал! - не выдержал сэр Артур, окончательно теряя

самообладание от этого предложения, высказанного таким снисходительным

тоном. - Его дед ковал лошадей моего отца, а этот потомок какого-то

паршивого кузнеца хочет выманить у меня моих рысаков. Но он получит хороший

ответ!

Он сел и начал строчить с большим жаром, потом остановился и прочел

вслух:

- " Мистер Гилберт Гринхорн, в ответ на два моих недавних письма я

получил письмо от лица, именующего себя Грайндерсоном и подписывающегося

как ваш компаньон. Когда я к кому-нибудь обращаюсь, я обычно не ожидаю, что

мне ответит заместитель. Мне кажется, я был полезен вашему отцу и к вам

относился дружественно и учтиво. Поэтому я теперь удивлен..." А все-таки, -

промолвил он, прерывая чтение, - должен ли я этому или вообще чему-либо

удивляться? И стоит ли тратить время на то, чтобы писать такому негодяю? Я

полагаю, меня не век будут держать в тюрьме, а когда я выйду оттуда, моей

первой задачей будет переломать кости этому щенку.

- В тюрьме, сэр? - еле слышно пролепетала мисс Уордор.

- Конечно, в тюрьме! Тебе это все еще не ясно? Значит, замечательное

письмо мистера - как его? - " от своего имени и от имени компаньона" - не

произвело на тебя впечатления? Или, может быть, у тебя есть четыре тысячи и

столько-то сот фунтов, и шиллингов, и пенсов, и полупенсов, чтобы оплатить

" вышеупомянутое требование"?

- У меня, сэр? О, если б у меня были средства! Но где же мой брат?

Почему он не появляется, хотя уже так давно в Шотландии? Может быть, он

как-нибудь помог бы нам?

- Кто, Реджиналд? Он, наверно, отправился на лембертонские скачки

вместе с мистером Гилбертом Гринхорном или иной столь же почтенной

личностью. Я ожидал его сюда еще на прошлой неделе. Но можно ли удивляться,

что мои дети пренебрегают мной, как и все другие! Нет, дорогая, прости

меня, ты ни разу в жизни не пренебрегла мною и не обидела меня.

Дочь обвила руками его шею, и он поцеловал ее в щеку, и это принесло

ему то утешение, которое даже в минуту самого глубокого горя каждый отец

находит в нежной привязанности своего ребенка.

Мисс Уордор воспользовалась этой внезапной переменой настроения, чтобы

попытаться облегчить страдания отца и хоть немного успокоить его. Она

напомнила ему, что у него много друзей.

- Их у меня было много, - сказал сэр Артур. - Но доброе отношение

одних иссякло из-за моих сумасшедших проектов, другие не в силах мне

помочь, третьи просто не захотят. Со мной все кончено, и я только надеюсь,

что мое безумство послужит Реджиналду предостережением.

- Не послать ли мне за Монкбарнсом, сэр? - спросила дочь.

- К чему? Он не может ссудить меня такой суммой и не сделал бы этого,

если бы мог, так как знает, что я и без того кругом в долгах. От этого

мизантропа мне нечего ждать, кроме мудреных латинских цитат.

- Но он опытен, умен и некогда готовился к деятельности юриста. И

потом я уверена, что он всегда любил нашу семью.

- Да, любил!.. До чего мы дожили, если привязанность какого-то Олдбока

существенна для Уордора! Однако, если дело дойдет до крайности, - а этого,

кажется, можно ждать в любую минуту, - пожалуй, лучше все-таки послать за

ним. А ты пойди погуляй, моя милая. Мне сейчас легче, чем тогда, когда я

должен был сделать это злосчастное признание. Ты теперь знаешь худшее, и

оно не застанет тебя врасплох. Пойди погуляй, а я охотно побуду немного

один!

Выйдя из комнаты, мисс Уордор немедленно воспользовалась согласием

отца и отправила в Монкбарнс слугу, который, как мы уже видели, встретил

антиквария и его племянника на берегу моря.

Почти ничего не замечая, молодая девушка брела наугад и случайно

направилась вдоль так называемого Тернистого берега. Ручей, в былые времена

питавший водой замковый ров, бежал по крутой лощине, и вдоль нее, по

указанию мисс Уордор, отличавшейся тонким вкусом, была проложена дорожка,

которая неприметно уходила вверх и казалась совершенно естественной, как бы

протоптанной людьми. Тропинка гармонировала с этой узкой ложбиной, над

которой нависали огромные старые деревья и частый кустарник, главным

образом - лиственница и орешник, вперемежку с обычными видами шиповника и

терна. На этой тропинке разыгралась сцена объяснения между мисс Уордор и

Ловелом, подслушанная старым Эди Охилтри.

С сердцем, удрученным несчастьем, которое обрушилось на семью, мисс

Уордор теперь припоминала каждое слово и каждый довод Ловела в поддержку

своего сватовства и невольно испытывала чувство гордости от того, что

внушила такому одаренному молодому человеку столь сильную и бескорыстную

страсть. То, что он оставил службу, - хотя, как говорили, быстро делал

карьеру, - чтобы похоронить себя в таком малоприятном месте, как Фейрпорт,

и предаться думам о своей неразделенной любви, многие могли высмеять, как

романтизм. Но та, что была предметом его привязанности, естественно,

прощала подобное поведение. Если бы Ловел владел хотя бы скромным

состоянием или доказал свое ясное и бесспорное право на место в обществе,

которое он был вполне способен собой украсить, Изабелла теперь имела бы

возможность предложить в своем доме убежище отцу на время его бедственного

положения. Эти мысли, столь благоприятные для отсутствующего влюбленного,

сменяли в ее голове одна другую с таким подробным повторением его слов,

взглядов и действий, которое ясно показывало, что прежний отказ был

продиктован скорее сознанием долга, чем отсутствием склонности. Девушка

попеременно размышляла то над этим, то над несчастным положением отца, как

вдруг за поворотом дорожки, там, где она огибала поросший кустарником

бугор, показался старый Голубой Плащ.

С таким видом, будто собирался сообщить что-то важное и таинственное,

Эди снял шляпу, и в его походке и голосе чувствовалось, что он опасается,

как бы его не подслушали.

- Я очень хотел встретить вашу милость. Вы знаете, что в замок я не

решаюсь приходить из-за Дюстерзивеля.

- Да, я, конечно, слышала, - сказала мисс Уордор, - что ты, Эди,

поступил очень глупо, чтоб не сказать - дурно, и мне было неприятно это

слышать.

- Вы говорите " глупо", милая леди? Свет полон глупцов, так чего же

старому Эди Охилтри всегда быть умным? А насчет " дурного", пусть те, кто

имеет дело с Дюстерзивелем, скажут, получил ли он хоть на каплю больше, чем

заслужил.

- Это, может быть, и верно, Эди, - сказала мисс Уордор, - а все-таки

ты едва ли поступил хорошо.

- Пусть так, пусть так, не будем сейчас спорить! Я хочу поговорить о

вас. Знаете ли вы, какая беда нависла над Нокуинноком?

- Боюсь - большая беда, Эди, - ответила мисс Уордор. - Но меня

удивляет, что это уже так широко известно.

- Известно?! Да ведь судебный исполнитель Суипклин сегодня же будет

здесь со своей компанией! Я знаю это от одного из его помощников, которому

приказано отправиться с ним. Они скоро примутся за работу, а уж эти молодцы

стригут так, что потом и гребенка не нужна.

- Ты уверен, Эди, что этот черный час так близок?

- Точно говорю вам, миледи! Но не падайте духом. Над вашей головой

небо, как в ту страшную ночь между Баллибург-нессом и Хелкит-хедом. Неужели

вы думаете, что тот, кто смирил воды, не может защитить вас от злобы людей,

хотя бы и облеченных властью?

- Нам только и остается в это верить.

- Ничего нельзя знать... ничего нельзя знать! Чем ночь чернее, тем

ближе день. Будь у меня добрый конь и будь у меня силы скакать на нем, я

думаю, еще могла бы поспеть выручка. Я думал было поехать почтовым

дилижансом, но он опрокинулся у Китлбрига. На козлах сидел молодой

джентльмен, он считал, что умеет править, а Том Сенг, вроде бы и человек-то

умный, позволил ему взять вожжи. Ну, конечно, глупый мальчишка не сумел

повернуть у моста, задел за тумбу, и - трах! - карета перевернулась вверх

тормашками, как я переворачиваю пустую кружку. Мое счастье, что я не сидел

наверху! Вот я и пришел; думаю, может, вы меня снарядите.

- А куда бы ты отправился, Эди? - спросила мисс Уордор.

- В Тэннонбург, миледи (это была первая почтовая станция от Фейрпорта,

но значительно ближе к Нокуинноку), и без задержки. Ведь это по вашему

делу!

- По нашему делу, Эди? Ах, я очень ценю твои добрые намерения, но...

- Тут не должно быть никаких " но", миледи, потому что ехать

необходимо, - заявил настойчивый старик.

- Но зачем тебе в Тэннонбург? Чем может твоя поездка помочь в делах

моего отца?

- Право, моя милая леди, - ответил нищий, - вы должны примириться с

этой маленькой тайной старого, седого Эди и не расспрашивать его. Уж если я

в ту ночь готов был отдать за вас жизнь, не стану же я вредить вам в день,