Глава 25. Если бы Тэмсину предложили вдруг взять и упаковать вещи, сбежать в другую страну и сменить имя, он бы согласился.

Если бы Тэмсину предложили вдруг взять и упаковать вещи, сбежать в другую страну и сменить имя, он бы согласился.

Он не мог остыть все утро, лежа в постели и глядя в стену. Щеки продолжали гореть, и он уверен был — они красные. Страшно было даже повернуться на другой бок и увидеть кровать Натана напротив, его на ней.

Тэмсин и раньше-то, когда они жили с матерью, терпеть не мог сталкиваться с братом по утрам возле ванной. Он вечно был только в штанах, если они вообще на нем были, и так равнодушно обходил Тэмсина, будто вообще не в курсе о том, как выглядит.

Тэм думал, что его так трясет от зависти, что он не такой, от ненависти к чужой непосредственности…

Теперь он понял, что ему просто было стыдно. И теперь стало еще более стыдно, стоило это осознать.

Он прикусил губу, зажмурился, потому что совсем забыл про трещину на губе, закрыл уши руками, прижимая ладони со всей силы. Отчетливо послышался шум крови в сосудах над ушами, и это немного успокаивало, не было слышно чужого дыхания.

Тэмсин думал, что жутко тупит, ведь это было, как напиться. Он не пил сам, только пару раз пробовал выпивку из шкафа матери, а потом его сразу начинало тошнить. Но он знал, как вел себя Натан после того, как напьется в хлам. Ему сначала, вроде как, хорошо, классно, супер, а утром он умирает, несмотря на таблетки, клянется, что больше никогда не будет.

И снова делает, снова и снова, не слишком часто и не слишком сильно. Ему не от чего бежать, у него нет проблем, значит…значит, это просто приятно? И он будет это делать и дальше, несмотря на то, что потом жутко об этом жалеет?

Тэмсин не жалел о том, что целовался с братом, ему просто было очень стыдно. Почему-то еще стыднее, чем вчера, после прошлого раза. Потому что тогда Натан был пьян и не соображал, вообще, что делает, даже не знал, что это все — не сон. А вчера вечером он был абсолютно адекватен, понимал, что творит.

Но обвинять его Тэмсин никак не мог, он сам подтвердил свое желание, тоже потянувшись. А потом не вырывался. Да и Натан сам потянулся первым, значит, он очень хотел.

«Господи, почему сразу после этого нормально можно разговаривать, а сейчас так плохо?!» — Тэмсин психовал до слез, злясь на себя. Ведь вчера они перекинулись парой фраз, когда уже разлеглись по местам, даже посмеялись на эту тему, мол, отец мог застукать, вот был бы шок у него плюсом к тому, что он и так взбесился.

Сейчас Тэмсин на брата не смог бы даже посмотреть, не понимая, что произошло, что сказать, как вести себя. Хотелось сделать вид, что ничего не было.

Хотелось, чтобы все продолжилось, чтобы Натан взял его за плечи и чуть наклонил назад, согнулся над ним и целовал, как вчера, только глубже, как тогда, долго целовал, а потом бы Тэмсин шагнул назад и оказался прижатым к стене, обнял бы брата за шею, притянул к себе, задерживая дыхание от стыда, закинул бы ногу ему на пояс, забыл про…

Он зажмурился так, что перед взглядом поплыли цветные круги на фоне темноты.

Хотелось, все-таки, сделать вид, что ничего не произошло. Хотелось сказать Натану, что ему стыдно. Хотелось попросить тоже сделать вид, что ничего не было, договориться забыть про это раз и навсегда. Но было стыдно попросить, потому что стоит заговорить на эту тему, и случившееся будет зафиксированным фактом. Пока они на эту тему не говорят, ничего не было. Но невозможно продолжать болтать ни о чем, как обычно, будто они оба вдруг потеряли память.

Ведь это не просто так случилось, были поводы.

Вчера тоже было стыдно с утра и целый день. Вечером же они снова заговорили, как обычно, но уже как-то откровеннее, доверительнее, чем за всю жизнь до этого… и все опять скатилось к тому же, что было той ночью. И теперь опять было стыдно.

Тэмсину жутко хотелось провалиться под землю, чтобы не заговаривать снова, чтобы ничего не скатилось опять к тому же. Он боялся признаться себе, что боялся последствий открытого разговора. Если заговорить об этом с Натаном серьезно, как обычно Тэмсин делал с остальными, даже с отцом, последствия будут точно. И отношения никогда не будут, как раньше.

«Да они уже точно не будут, как раньше. Они уже сейчас не такие», — думал он, психуя, как истеричка. «Почему он меня не оттолкнул?! Зачем он сам полез?! Он сам спровоцировал меня, сам бы я ничего не делал! Хотя, в первый-то раз я… господи, что я за дебил?!»

Стоило начать думать о том, правильно ли это, Тэмсину хотелось облиться керосином, бросить на себя спичку и выброситься из окна.

Стоило задать себе вопрос «Как все могло зайти в такую даль», хотелось заорать в ужасе и уехать в Тимбукту.

Стоило напомнить себе о том, что они родственники, родные братья, и Тэмсину хотелось задержать дыхание, чтобы убить себя удушьем. Но потом он снова начинал дышать и думал, что это не так уж важно. Его пугало не само родство, а то, что раньше Натан его просто не замечал, вел себя так… как с чужим. И сейчас вдруг приблизился на расстояние полушага, которое Тэмсин даже мысленно не мог преодолеть. Еще пугало то, что это «неправильно» в глазах других, как он привык думать. И отец, узнай он вдруг, просто убьет. Нет, он умрет от разрыва сердца, а это хуже. Страшно не то, что он запретит, ведь Тэмсину запрещать что-либо бесполезно, он вызверится еще сильнее, чем Натан. Натан-то хоть с криками сбежит из дома, а Тэмсин выставит все так, что это не он виноват, а родители — звери строгие, отхватит себе кучу материальных благ и только потом с достоинством удалится.

Просто страшно было шокировать отца, разочаровать его.

«Но он же меня разочаровал. И я этого никогда теперь не забуду. Он виноват в том, что я перестал считать его таким, каким считал», — вспомнил Тэмсин о вчерашней ссоре. «Он просто извинился. Вот и я, если что, просто извинюсь, ага. Нужно сосредоточиться на том, что мне сейчас делать. Что мне сказать. Мне начать разговор самому? Нет, ни за что, вдруг придется обсуждать ЭТО. А если он начнет? Пффф, господи, Натан? Он никогда не начнет разговор о чем-то важном сам. Делать вид, что ничего не было? Нет, это бред. Делать вид, что все, как бы, просто, и обсуждения не требует? Типа, даже дебил понимает, что к чему, и говорить на эту тему не надо, вести себя, как обычно? Точно. Гениально. Именно так и сделаю».

Натан проснулся, зевнул и потянулся, жмурясь, со стоном выгнулся и встал с кровати. Открылась, а потом закрылась дверь, и Тэмсин понял, что не может пошевелиться. Было так страшно, что конечности просто онемели.

* * *

Правда, почему после этого можно разговаривать запросто, а наутро даже язык не поворачивается, а от мыслей аж плохо?

Это — как анестезия. Это чувство, что все взаимно, оно оглушает, ты смотришь в эти глаза, на эти губы, ты видишь улыбку не только обычную, но и во взгляде. Ты чувствуешь тепло и нежность, ты чувствуешь жар и страсть, нет никаких стен, и растворяешься, забыв обо всем. Не страшно сближаться, ты знаешь, что ему приятно, хочешь сделать еще приятнее, а сам убеждаешь его, что он тоже все делает правильно.

Как Он может делать неправильно? Он всегда все делает отлично.

Я уже не завидую? Или это никогда и не было завистью? Я спровоцировал его своим враньем про голубизну?

Нет, если бы он повелся на провокацию, он бы меня просто убил, узнав, что это было неправдой. Он ненавидит, когда его обманывают или обманом вынуждают что-то делать, чувствовать, тем более. Он у нас такой.

Нет, он тоже человек, о чем я… он же может тоже измениться из-за переезда. На все меняется взгляд, когда меняются обстоятельства. Он вдруг перестал игнорировать меня и начал замечать? Или он всегда замечал?

Он же говорил, что замечал всегда… Натан, такой Натан! Господи, ненавижу его, почему столько лет нужно было вести себя, как конченный урод, а потом взять и распахнуться, так что невозможно тебя ненавидеть?! Почему мне стыдно, что я не понимал тебя? Ты же сам не давал понять! А мне теперь стыдно, будто это я такой в конец тупой.

Что ты хочешь от меня?! Зачем это все, зачем ты бесишься, что я притворяюсь с Морганом, тебе же должно быть плевать. Дебилу понятно, что дело не в твоей гордости, совершенно не в ней, иначе ты бы не стал из-за такой глупости сам притворяться гомиком, да еще с этим придурком. Да ты на всю школу ославился, как педик, ты дважды угодил к завучу, это все из-за гордости? Из-за того, что кто-то решит, что твой братец — доступный педик? Не смеши меня, даже умственно отсталый этому не поверит.

Или я сам себя хочу убедить в том, что это что-то большее?

Пффф, да я спятил, зачем убеждать, ведь ты вчера сам…

Но я первый тогда начал. С другой стороны, ты не мог мне помешать, ты был неадекватен, а утром мог обо всем пожалеть. И если бы тебя это напугало или не устраивало, ты бы точно не стал… да ты бы игнорировал меня. Ты никогда бы не полез в драку, ты не стал бы заботиться обо мне, ты бы не…

Что тебе от меня на-а-а-адо, господи... я и так думаю только о тебе. Я всю жизнь только о тебе и думаю, то ненавижу, то завидую, то убить хочу, то извиниться, то подружиться, то быть поближе, только чтобы смотреть на тебя, чтобы слушать твой голос, чтобы знать, о чем ты мечтаешь и думаешь, что ты слушаешь, какое у тебя настроение. Ты же не думаешь там себе, что меня кто-то когда-то так же занимал или займет? Господи, да чтобы я хотел сутками находиться с кем-то, типа Моргана? Чушь.

Теперь-то ты знаешь, что это была шутка. И я сказал, такой гениальный, что я не гомик, а сам…

Ты чего-то добиваешься… я тебя знаю, просто так ты ничего не делаешь. Ты пусть и не считаешь меня лохом больше, ты можешь напакостить просто так, ради смеха.

Точно, ты собираешься надо мной посмеяться, наверное. Нет, не может быть, ты на ТАКОЕ не пошел бы ради обычной шутки.

Да пусть даже это все мне не снится, пусть все всерьез, я не стану поддаваться на твои провокации. Все будет или по-моему, или вообще никак, но ты мной не будешь манипулировать, я тебя насквозь вижу.

* * *

Натан высушил волосы, выпрямил челку, потряс волосами и довольно уставился в зеркало, разглядывая себя. Настроение было чудесное, просто превосходное.

Он понятия не имел, как ему разговаривать с братом, но успокоил себя тем, что это уже не в первый раз у них, а во второй. Значит, Тэмсин не отбрыкнется, если заговорить с ним, будто все в порядке, так, как должно быть. Типа, это не катастрофа, так было задумано.

Тэмсин же будто услышал, что шум фена прекратился, и постучал в дверь. Натан, не отворачиваясь от зеркала, протянул руку назад и отклонился, чтобы повернуть защелку.

— Ты все? — Тэмсин вкрадчиво уточнил, заглянув.

— Почти, — легкомысленно, равнодушным тоном, как обычно, будто он вчера не играл в доброго брата, а потом в увлеченного поклонника, ответил Натан.

Тэмсин внимательно посмотрел на его отражение в зеркале, понял, что братец либо в самом деле увлечен прической, либо усердно заставляет себя делать этот вид.

А значит, он не обращает на него внимания.

Можно опустить взгляд ниже, посмотреть на полотенце, которое Натан обернул вокруг бедер.

— Ну, я… это… — Тэмсин показал пальцем на ванну с пластиковой, почти прозрачной перегородкой.

— Ага, — Натан так же легкомысленно кивнул и взял зубную щетку. — Я зубы еще не чистил. Не обращай внимания. Не мешаю?

— Н…нет, — Тэмсин заикнулся и хихикнул придурочно, махнул рукой, ненавидя себя за истерию. — Я-то тебе не мешаю? Я могу подождать за дверью.

— Нет, что ты… давай, полощись, одевайся резче, потом пойдем по магазинам.

Тэмсин, забравшийся в ванну и задвинувший дверцу, просто обомлел, вытаращил глаза.

— Что?.. — он переспросил.

— Папа же тебе вчера оставил деньги на новые шмотки и побрякушки, фигню всякую.

— Да…но я не собирался…

— А тебе в понедельник к врачу. Ну, допустим, к нему ты сходишь, как нормальный, но во вторник тебе в школу. Успеешь? Если хочешь один, пожалуйста, я желанием не горю.

— Тогда зачем предлагаешь? — Тэмсин очнулся, магия пропала из атмосферы и он узнал своего брата. Он был такой легкий, запросто делал вид, будто ничего не было — ни доброты его, ни поцелуев, тем более. Как будто регулировал видео, возвращаясь на пару дней назад.

Натан замолчал, глядя на щетку с выдавленной на нее пастой.

Он сначала собирался отбрехаться фразой «Папа попросил», но это был, во-первых, полный бред, потому что Тэмсин знал о холодных отношениях отца с братом, а во-вторых, это обидело бы самого Тэмсина. Он поругался с отцом, а Натан не только не хотел вставать на сторону отца, но и хотел приблизиться к брату, убедить его в том, что ему можно доверять. Это не было четким планом, он даже не знал, зачем именно ему это нужно. Он не конкретизировал все свои начинания, как брат, просто слушался сердца и поступал так, как хотелось.

Может быть, всему виной то признание, которое вчера прозвучало в адрес отца. Никого, кроме Тэмсина, Натан просто терпеть рядом с собой не мог, если говорить о близости.

Он сам удивлялся, но не хотел сопротивляться, это казалось таким правильным. Правильнее, чем приближаться к чужим.

— Ну, ты неплохо тогда прибарахлился… но сторонний взгляд тебе точно нужен, — он хмыкнул.

— Твой? — Тэмсин тоже фыркнул, стягивая футболку с трусами и отодвигая немного дверь, чтобы бросить их в бак с грязной одеждой.

Ответ ему понравился. Внимание было приятнее, чем просто прихоть или, тем более, просьба отца. Он сначала думал, что Натан сошлется именно на нее. С Чака сталось бы попытаться наладить отношение с одним сыном через другого.

— Чей еще? Джеферсона, что ли? Покрасишься в белый и намажешься автозагаром?

Тэмсин промолчал, Натан пожал плечами, сам себе это обозначив согласием.

Тэм примерно минут через пять подумал, что уж как-то больно долго брат чистит зубы. Через десять это стало уж точно странным. Через четверть часа начало смешить.

Тэмсин опустил рычаг смесителя, вытер нос, с которого капала вода, скрутил волосы в жгут, выжимая их.

Натан понял, что простоял пятнадцать минут, как дебил, со щеткой во рту, глядя на размытый силуэт за перегородкой.

Тэмсин молчал, думая, что бы такого остроумного ему сказать, а Натан убрал щетку изо рта и закрыл глаза, позволив себе пофантазировать. Все равно этот маленький умник не вылезет оттуда в чужом присутствии, он стыдливее девственницы, ненавидит свое тело.

Если отодвинуть резко дверцу душа, шарахнется, начнет орать. Или наоборот — от возмущения потеряет дар речи и обалдеет полностью, так что можно будет быстро схватить его, дернуть на себя и заткнуть приоткрывшийся рот грубее, чем вчера, а потом продолжить нежно, когда успокоится. Он весь мокрый и горячий после душа, со своими тоненькими ручками, привычный, но жутко необычный, когда ведет себя «так».

Пена от пасты, стекавшая из края рта, капнула в раковину, и Натан очнулся, глянул вниз и понял, что полотенце как-то неудачно оттопыривается. Не сильно, но слишком заметно.

«Твою мать», — он пихнул смеситель рукой, так что вода ударила в полную мощь, сплюнул оставшуюся пену и смыл ее с подбородка.

— Полотенце подать? — спросил он так, будто просто задержался и решил сделать одолжение.

— Да, давай, — Тэмсин отодвинул дверцу немного, чтобы только высунуть руку.

Натана перевернуло всего изнутри, бросило о моральный асфальт и вскинуло до небес, когда он увидел эту «тонкую ручку» из мечты. Пальцы были с крепкими суставами, но тонкие, а ногти накрашены розовым.

Натан сначала умилился, а потом одернул себя и подумал «Какой кошмар». И только потом вспомнил, что это — всего лишь маскировка и часть плана Тэмсина, закатил глаза и сунул ему в руку полотенце, вышел из ванной, придерживая свое полотенце так, чтобы не было сильно заметно.

* * *

Чак на работе только и думал, что о младшем сыне. Он его обидел так по-хамски, резко и жестоко, что самому было тошно. Сам вечно думал, что Натан не понимает обращенных к нему слов, даже не слышит их, не хочет слышать, не уделяет времени, чтобы попытаться выслушать. И сам же повторяет его ошибку — вершит свой глупый суд, не позволив объяснить.

«Ну, в кого-то же он такой пошел, не сам по себе стал», — со вздохом признавал Тревор старший.

Он вышел из кабинета, прошел по торговому залу, пристроенному к рабочему цеху, чтобы выйти на улицу и глотнуть хоть немного свежего воздуха.

Но в зале творилось что-то непонятное — молодые продавцы, которые в большинстве своем были старшеклассниками или первокурсниками местных колледжей, столпились возле обычного стеллажа с безделушками, вроде наклеек на машины и прочей ерундой.

Чак не то чтобы использовал дешевую рабочую силу, как многие цинично считали, он просто давал возможность зарабатывать не взрослым людям, которые могли бы поднапрячься и найти работу посерьезнее, а молодым парням, которым нужны были деньги. Они увлекались автомобилями, были свежими, расторопными, полными сил и желания заниматься именно этим, еще не обладали дурацкими амбициями, как тот же Тэмсин.

Иногда Чаку хотелось, чтобы у него были другие сыновья, но потом он ненавидел себя за это, понимал, что любит их и такими. Но от идеалов они были далеки. Они не были старшим-покровительственным и младшим-подражателем, как казалось Чаку.

Вот бы Натан был сердцеедом, таким обаятельным мерзавцем, на которого в шутку жалуются все соседки, который гоняет на классном автомобиле, который работает у отца, помогая ему и сам себе зарабатывая на все, что угодно.

Он не красил бы волосы в черный, носил бы короткую стрижку, не считал себя супермоделью, увлекался девчонками чуть больше, чем полностью, волочился за каждой юбкой, не красил бы глаза, тем более, вообще не притрагивался ко всей этой гадости. Он презирал бы розовый цвет, всякие побрякушки, пусть даже они сплошь с черепами и всякими глупостями. Он не курил бы траву, думая, что отец не видит, он не пил бы эти коктейли, а глушил пиво или что покрепче. Он занимался бы спортом не ради самолюбования, а ради самого спорта, увлекался бы чем-нибудь по-настоящему, а не чтобы казаться красивее самому себе. Он любил бы грязную работу под машиной, а не морщился при виде машинного масла и разводного ключа, как он обычно это делает. Он зарабатывал бы честно, пусть мало, но собственным трудом, а не как он это делает — неизвестными способами, которые точно незаконны. Он не играл бы в карты, он не спорил бы на деньги, не воровал просто ради развлечения.

А Тэмсин был бы совсем не таким. Пусть он и думал, что отец мечтал о таком сыне-неудачнике, все дело было не в образе, а в отцовской любви. Чак обожал младшего сына до вчерашнего дня хотя бы за то, что он позволял влиять на себя, разговаривал подробнее, чем «привет, пока, я ненавижу тебя, папа, ты мне не указ». Тэмсин считался с мнением отца.

Но теперь Чак понял, что и это упустил по собственной глупости.

А чего от него хотели, если он женился после выпускного на самой красивой девчонке, а сам был бестолковым и безмозглым королем бала? Он ничего не соображал, не смыслил даже, а на выпускном его тогда еще просто невеста была уже на втором месяце. Натан родился у глупых, бездарных подростков, а через два года — еще и Тэмсин. И потом, когда до их матери дошло, что Чак собирается посвятить жизнь глупости, вроде машин, она сбежала вместе с детьми, подав на развод.

Она не знала, что он преуспеет настолько. Но и не жалела о своем поступке, а Чак, можно сказать, так и не вырос. Он даже не был фактически холостяком, мысленно он все еще был тем выпускником школы, который так и не пошел в университет, так и не повзрослел. И он был дерьмовым отцом, потому что «по-отцовски» вести себя не умел. Он либо ругался с Натаном вдребезги, а потом делал вид, что сын сам во всем виноват, либо просто позволял сыновьям все, что угодно, делая умное лицо, будто все понимает. А на самом деле, он жил своей скучной жизнью в маленьком городе — работа, редкие встречи с друзьями, редкое общение со случайными женщинами, пиво у телевизора, сон. Больше в его жизни не было ничего.

А приехавшие сыновья совсем убили его жизнь, представляя собой совсем не идеальных детей. Независимый истеричный неформал и мстительный маленький садист, которым был Тэмсин. Он себе на уме, он опаснее, чем Натан, который покричит, сбежит из дома, но через двадцать лет, если явиться к нему на порог, он простит сразу все.

Тэмсин же не забудет и не простит никогда, будет дожидаться того часа, пусть даже через сто лет, когда обидчик приползет на коленях, а он его растопчет. Он совсем не маленький глупенький спортсмен, о котором Чак, если честно, мечтал. Он сам был таким когда-то, но дети получились совсем другими, наверное, пошли в мать — амбициозную стерву и самовлюбленную сумасбродку.

А теперь Тэмсин еще и гей. Чак помнил, как сам в школе измывался над такими, как потом на него орали родители, как они внушали ему, что он — тупица и дегенерат, как остальные его друзья в школе. Было много скандалов, из-за которых он теперь с ними и не общался, но родители сумели вдолбить ему в голову, что презирать непохожих людей — ужасно.

Тэмсина он готов был принять любым, но было просто жутко обидно, что вся его жизнь пошла не так, как он хотел. Нет красавицы-блондинки жены, нет двух идеальных сыновей, нет собаки и кошки, нет ничего. Все какое-то разбитое и все еще молодое, бесшабашное, будто завтра можно взять и сорваться в кругосветное путешествие, наплевав на все.

Тэмсин был прав, Чак не был идеальным отцом. Он вообще отцом не был. Когда сыновья приезжали к нему летом, он вел себя с ними, как с младшими братьями, иначе просто не умел и не привык. А теперь он ощущал себя точно так же, только братья выросли, да и он повзрослел. Но он по-прежнему их не понимал и знал, что никогда не поймет.

«Идеальных семей не бывает», — подумал он. «Идеальные семьи — только в рекламе сока, Натан прав».

— Что происходит? — он усмехнулся, взяв за плечо ближайшего из работников и отодвинув его.

— Ничего, — парни вразнобой хмыкнули, покосились на сидевшего за витриной новичка и разошлись по местам.

— О… ты? — Чак удивленно уставился на одноклассника Тэмсина. Или он был с параллели… — Что ты здесь делаешь?

— А что вы здесь делаете? — машинально огрызнулся Симон, которого уже достали издевками. Все они разбивались о колючую проволоку, которая обвивала ледяную стену его невозмутимости. Он мог психануть, конечно, и расцарапать лицо любому из них, да еще и больше, но он уже решил, что его с этого теплого места никто не выгонит, рисковать не стоило. Старуха сказала, что деньги можно заработать, значит, он заработает. Не вспоминать же еще сто лет, как его кровные ушли поганке Тэмсину.

А техникой он, в отличие от того же Тэмсина и Натана увлекался, но все места, кроме продавца дебильных аксессуаров были заняты. Но и это было неплохо, можно было сидеть и заниматься ерундой целый день, изредка уделяя внимание покупателям.

— Я что здесь делаю? — громко, с издевкой, так что Симон просто не ожидал от отца такого хлюпика, как Тэмсин, переспросил Чак.

— А, да. Это же ваше все, — сдувшимся голосом признал Симон. — Извините. У вас была вакансия, менеджер сказал, что я могу приступать.

— Таблички не было, когда я только приехал.

— Да, я здесь с шести утра дожидаюсь, я просто езжу мимо часто, видел ее, вот и решил пораньше прийти, спросить… ее убрали, а я был у него в кабинете. Мы не столкнулись с вами, — Симон пожал плечами, отвел взгляд на витрину, рассматривая то, что в ней было. Не только всякое барахло, которое так любили фанаты своих «малышек», но и журналы, прочая дребедень.

— Не верится, что школьник может так рано встать, — Чак сделал вид, что его это прямо удивило, но на деле заподозрил неладное. Натан был параноиком именно в него. — Да еще в законный выходной.

— Это потому, что по будням я учусь, вообще-то. Я же школьник, — ехидно уточнил Симон, двинув нарисованными бровями. Лицо у него было ровного, матового цвета, будто покрытое пудрой, скрывающей возможные недостатки, типа родинок. Но брови чуть-чуть блестели, и Чак задумался, чем они таким были нарисованы, что смотрелись глянцевыми.

— И как же ты будешь работать? По выходным? — он облокотился о витрину и посмотрел на часы. Время подползало к обеду, так что можно было не только глотнуть свежего воздуха, но и поговорить с «нормальным» подростком.

— Нет, всю неделю после школы и полностью выходные, — Симон невозмутимо ответил.

— Тебе здесь непривычно, наверное.

— Я здесь первый день, — сострил Фогерсен.

— Я попрошу их не донимать тебя.

— Да ладно, лезут, значит, нравлюсь, — Симон хмыкнул и так игриво двинул бровями, что получилось волной — сначала поднялась, выгнулась и опустилась одна, а потом вторая.

— Ты собираешься на обед?

— А можно остаться здесь? Неохота уходить, я еще не привык ко всему, — Симон начал отпираться, погладил витрину широким жестом, рассматривая ее так любовно, будто правда успел полюбить.

— Нет, мы закрываемся на полтора часа во время обеда. Здесь полно закусочных, все разбегаются по ним.

— Жаль. Тогда прогуляюсь, может, домой схожу. Я не опоздаю, вы не бойтесь.

Чак замялся, не представляя, как объяснить совсем непривычному школьнику, чего он от него хочет. С этим мальчишкой было еще сложнее, чем с Натаном. Чак вообще не представлял, что у него на уме, но его замучила совесть из-за денег, и нужно было с этим что-то делать.

— Я хотел поговорить насчет ваших разборок в школе. Без посторонних, а то твоя бабушка очень строгая, я не собирался превращать это все…

— Без проблем, — Симон пожал плечами и нажал ладонями на стекло витрины, навалился на нее, наклоняясь вперед.

«Странный парень», — подумал Чак машинально, потому что не мог думать иначе. «Он нарочно так ведет себя, или все «эти» такие?»

— Тогда, может, не пойдешь домой, прокатишься со мной до кафе? Перекусишь и поговорим.

— Если вы хотите мне деньги вернуть, то я не возьму, вчера же сказал, — Симон покачал головой.

— Бабушка запретила?

— Нет, я из принципа не возьму. На самом деле, у нас с вашим Тэмсином просто не контакт, а он меня не провоцировал, я сам начал. И я понимаю, что это слишком, я бы не пережил, если бы мне зубы повыбивали.

— С кем не бывает, он не особо расстроился из-за этого. Дело в другом.

— В чем?

— Я не думаю, что мы будем обсуждать именно это.

— А что будем?

— Ты устроился сюда, чтобы заработать то, что мне отдал?

— Очевидно.

— Зачем тебе эта сумма? Сколько конкретно?

— Телефон хочу купить. У меня и так есть, но мне безумно приспичило именно другой. Я без него не погибну, — заверил Симон. — Так что не волнуйтесь.

Чак все равно чувствовал себя виноватым и мялся, не в силах выдавить предложение.

— Как ты относишься к чему-то, вроде кредита?

— В каком смысле?

— Я могу дать тебе нужную сумму сейчас, ты купишь телефон, а потом отработаешь. Времени же у тебя много?

— А зачем это вам? Времени у меня и правда полно, подожду, пока сами появятся.

— Если бы не этот инцидент в школе, ты бы мог купить его уже сейчас.

— Там не хватало.

— А теперь хватит.

— Почему вы волнуетесь об этом? — Симон прищурился с подозрением.

— Ты согласен или нет? Считай, что это просто благородный порыв. Ты же не просто так недолюбливаешь моего сына. Не хочу, чтобы между вами были какие-то трения и дальше из-за того, что тебе приходится снова тратить свое время на эту глупость.

— Согласен, — Симон улыбнулся. — Мне же лучше. Только я хочу узнать, что случилось.

— Что случилось? — Чак переспросил.

— Что-то же случилось. Какое вам дело до посторонних малолеток, типа меня? У вас и так два сына, занимались бы ими. Любой родитель возненавидит кого-то, кто навредил его детям, а вы — наоборот, за меня еще волнуетесь.

— Перерыв! — крикнул один из парней и подошел к двери, чтобы сменить табличку «открыто» на «перерыв».

— Пойдем, — Чак со вздохом отошел от витрины, и Симон пошел за ним, поправляя волосы, то заправляя их за уши, то снова выпуская, то с одной стороны заправляя.

— Собираетесь обедать с этим страшилой? — шепотом спросил самый старший продавец из зала, поравнявшись с Чаком. Тот усмехнулся и отмахнулся.

— Это одноклассник моего младшего сына.

— Младшего? Ему же пятнадцать, кажется?

— Да, — Чак кивнул, сдвинув брови вопросительно.

— Этот выглядит старше.

Чак оглянулся, подумал, что и вчера это заметил. Но вчера рядом с бабкой Симон смотрелся школьником, сейчас же он выглядел ровесником Натана. А Натан при желании мог выглядеть и на двадцать.

— Надо с ним поговорить, разузнать, как там дела у Тэмсина, — объяснил Чак, и парень кивнул, решил больше не доставать странного, голубоватого новичка.

— Эй, идешь? — Чак остановился, приоткрыв дверь и пропуская Симона. — Поедем сначала за телефоном, а потом уже в закусочную, чтобы не торопиться. Они там обычно долго возятся с упаковкой…

— Я думал, вы мне просто деньги дадите, как кредит же, — Симон сложил руки на груди, на улице почувствовав себя уже не так уютно.

— Я тебе их даю именно на то, что ты сказал, а не на всякую ерунду. Я вас знаю, мало ли, на что ты их потратишь. Лучше убедиться самому. Садись, — Чак открыл перед ним и дверь на пассажирское место своей машины.

«Да-а-а, точно что-то у них там не так… да со мной так в жизни никто не обращался», — подумал Симон, усаживаясь и пристегивая ремень.

09.05.2012