Глава 24. Симон лежал на кровати в темной комнате, держа на лбу облитое холодной водой полотенце

Симон лежал на кровати в темной комнате, держа на лбу облитое холодной водой полотенце. Голова болела просто жутко, и он поверить не мог, что глупый врач ничего не сказал про сотрясение. То есть, он сказал, что никакого сотрясения вообще нет, просто голова поболит из-за того, что нижняя челюсть с такой силой ударилась о верхнюю, а потом при падении он еще и приложился затылком.

Он развернул полотенце и закрыл им лицо полностью, вздохнул.

Все было так плохо, что просто тошнило от жизни, хотелось повеситься или выброситься из окна. Но от мыслей о суициде становилось жарко и еще более тошно, будто они были липкими. А хотелось чего-то освежающего, как ветер, но не бежать же на улицу вечером в поисках успокоения.

Эта истеричка лесбиянка заявилась к нему, когда он только собрался уходить из медкабинета, схватила буквально за горло одной рукой, а второй — за волосы, нагибая назад. И она сказала, что ей наплевать на все, что она похоронит его заживо и все расскажет лично директору, если он еще хоть раз вякнет где-нибудь про Треворов какую-нибудь глупость.

Он ехидно заметил, что правда глаза колет, да и не только Натану, но и его подружке, обеспокоенной репутацией приятеля.

Аманда же его только встряхнула, приблизив свое лицо к его лицу вплотную и сверкая своими наркоманскими глазами. Она сказала, что жестокая драка, в ходе которой он провинился больше всех, это только первое замечание в его личное дело. И его бабке уже позвонили с жалобой, а если рассказать про случай с лестницей на этой неделе, его могут выгнать сразу же, не дожидаясь третьего замечания.

Это Симона заставило опомниться и испугаться. Он подумал, что это вообще не его дело — кто кого ревнует и хочет, его это не должно касаться совершенно. И ему действительно помогли, теперь Тэмсин с Морганом больше не будут вместе, Тэмсин побоится Симона, а Морган — Натана.

Но Фогерсен опасался, что Морган и с ним быть не захочет после такого, вряд ли ему нравится ходить избитым.

Аманда с ним заключила уже не альянс, по истечении которого они могли бы снова друг другу пакостить, а настоящий союз, который исключал любую гадость за спиной и в лицо, особенно. Симон без тени сожаления поклялся, что больше никогда не заденет эту тему и вообще забудет про Тэмсина, займется своими делами с Морганом. У него есть имидж, он успел прославиться и по-хорошему, и по-плохому, а Джеферсон полностью свободен.

Он думал об этом до тех пор, пока разгневанная после звонка из школы бабка не крикнула с первого этажа.

— Спустись-ка, к тебе тут гости! — таким тоном, что у Симона внутри все похолодело. Кто притащился с ним разбираться? Богатенький бизнесмен Джеферсон старший? Или Чарльз Тревор? А может, оба сразу?

Симон был смелым, наглым, дерзким, конечно, но не настолько. Но никто не должен был знать, что ему чуть-чуть не хватало отваги.

Он встал, убрал полотенце и вытер лицо подушкой, взял карандаш для глаз, чтобы нарисовать брови. Надо сделать вид при «госте», что он вообще ни в чем не раскаивается. Ведь он почти не пострадал, не считая головной боли и синяка на подбородке, а отек уже спал после компресса.

* * *

Аманда же думала, что поступила правильно, как и должна была. Натан был в чем-то прав, а в чем-то — совсем нет. Он не знал о соседке достаточно, чтобы судить о ее «пофигизме», он был впечатлительным, истеричным, ранимым, эмоциональным, на самом деле, и судил по первым ощущениям, психовал, а потом редко об этом жалел.

Аманда же тоже была не из холодных, но умела признать свою неправоту, особенно, высказанную так эмоционально. И она решила, что если она неправа, то должна уступить и что-то сделать.

Тревор средний прошел проверку на прочность, он явно не собирался ее бросать, предавать, манипулировать ей, а главное — он обиделся, что не встретил взаимности. Значит, настало время ему эту взаимность предоставить.

Аманда думала, что пусть даже она не виновата в том, что ее план с Симоном обернулся такими последствиями, план все равно придумала она. Не будь плана, ничего бы не случилось.

Да, Натан сам согласился, и если бы он этого не сделал, тоже ничего бы не было.

Но кто предоставил ему шанс совершить эту ошибку? Сама Аманда. А значит, вина чуть-чуть больше лежит на ней. И она действительно чувствовала себя виноватой и бессердечной из-за того, что посмеялась над выбитым зубом Тэмсина. Пусть это было смешно, но не всегда нужно быть конченной эгоисткой, которая делает то, что ей хочется, не щадя чужих чувств. Если они с Натаном дружили, она не должна была делать то, что унизило бы его брата, а значит, и его.

И Симон был ее питомцем, которого она собиралась использовать, это она упустила его из-под контроля, она позволила ему сорваться во дворе и наделать глупостей, она и виновата в том, что Тэмсин пострадал. Натан не виноват, он бросился только на Моргана и был в этом абсолютно прав.

Аманда решила, что почти разобралась со всеми проблемами Натана, которые были нажиты по «ее вине». Пусть не совсем ее, но ей все равно было нечего делать, у нее было желание все исправить, почему бы не сделать это?

Она позвонила еще и Моргану, чтобы спросить, что он собирается делать с «обидчиком». Джеферсон удивился до глубины души, сначала не поняв, с кем говорит, а потом заверил, что вообще не собирался никому мстить. Особенно, Тэмсину, что было бы совсем абсурдом. Да и про Натана никому ничего не говорил, пообещал сказать, что сам виноват.

Аманду никто не отпускал домой, в отличие от участников драки, пострадавших и нуждавшихся в минимальном отдыхе перед разборками с родителями. И она прошлась по школе, подслушивая разговоры. Никто и не думал обвинять Натана, никто не думал заступаться за Моргана. Все, в основном, смеялись над тем, что Джеферсон, гомик-извращенец, сам нарвался на разборки с «защитником» новенького малолетки.

Это было не совсем то, что Аманде хотелось услышать, не идеальный исход, но тоже неплохой. Да и Эмили не позволила никому пустить слух, что ерунда про «ревность Натана» была правдой. Об этом все сразу забыли, чуть ли не прославляя такую братскую опеку.

Аманда решила, что Натан просто перепсиховал, переволновался и воспринял все слишком близко к сердцу. Но такое с каждым бывает, что с него взять, он истерик и вспыльчивый придурок в глубине души. Но главное — ему можно доверять, если уж он кого-то посчитал хуже себя самого. Значит, он знает о своих положительных качествах и не упускает возможности сравнить себя с остальными, старается не стать совсем мерзавцем.

Аманде не нужен был парень, но вот такой друг, как Тревор средний, ей был необходим. Для того, хотя бы, чтобы было, с кем ругаться по пустякам, за кем бегать без обязательств, а по собственному желанию, от кого убегать не из девчачьих принципов, а просто в шутку, по человеческим соображениям. Как друг, он был лучше некуда.

И было интересно, как он выкрутится из разборок с ненавистным отцом, сбежит из дома или опять вывернется умницей.

* * *

Тэмсин с Натаном предпочитали встречать наказание не в своей комнате, чтобы потом не чувствовать себя облитыми грязью. Они сидели в гостиной молча и смотрели телевизор, не видя, что происходит на экране, думая о своем.

Натан думал о том, как бы заткнуть отца побыстрее и выкрутиться.

Тэмсин думал о том, как бы заткнуть Натана и не допустить ругани между ним и отцом.

О том же, что достаться может ему самому, Тэмсин не думал вообще.

И зря.

Чак вернулся домой злой, как собака, побывав не только в школе, выслушав жалобы и нежную просьбу «не сильно ругать мальчиков», но и дома у Фогерсенов.

Он узнал, что «старуха» Фогерсен далеко не разваливается от старости, а ростом и вовсе с него. Да и на вид ей всего лет пятьдесят.

Он не знал только, что по паспорту ей и вовсе сорок восемь.

А еще она была симпатичной, несмотря на характерный для этого семейства нос. И имя у нее было не старушечье — Сандра.

Ругаться сдержанно Чак не смог, сразу повысив голос, получив в ответ то же самое, а затем потребовав привести «виновника». Симон выпендривался до последнего, но видно было, что ему страшно, как бы не довести старшего Тревора до пределов ярости. Вдруг он разозлится, а пострадают Натан и Тэмсин? Не то чтобы Симон беспокоился о них, но если пострадает Натан, он точно взбесится, и они с Амандой сдадут Симона директору сразу же.

А когда Тревор старший сказал, что Тэмсин, оказывается, еще и переднего зуба лишился, в ступор впала уже «бабка» Фогерсен. Она уставилась на внука, будто он подложил ей грязную жирную свинью, размахнулась и дала ему подзатыльник, так что Симон чуть не зарыдал, так у него болела голова. Она и без того раскалывалась, а теперь он просто хотел умереть, мечтая о таблетке и жалея, что раньше ее не взял.

— Бестолочь! — старуха на него прикрикнула, и Чак мигом пришел в себя. Он в юности тоже дрался, так что понимал, каково сейчас всем участникам драки. Но он обязан был сделать хоть что-то.

И он не успел даже сказать, что зуб — дело недешевое, как Сандра взвыла.

— Выряжается он тут! Выпендривается! Как накупил шмотья, так сразу вольный стал такой! Тащи, что ты там на телефон собирал, Геракл, тоже еще!

— Бабушка! — Симон возмущенно взвыл. — Там и так осталось мало!

— На шмотки не жалко, а платить за свою тупость — жалко?!

— Послушайте, это… — начал Чак, тронув буйную женщину за плечо, но она отмахнулась, раздраженно дернув плечом, и крикнула еще раз.

— Давай! Быстрее! Еще быстрее! Вконец распустился, надо же! Я тебе покажу!

С лестницы, по которой убежал Симон, раздался крик раненого зверя, ненавидящего свою судьбу, но вынужденного покориться. Телефон и так уже плакал, помахивая ручкой, так что отдавать накопленные деньги было не так больно.

Но отдавать их, зная, что это ради гадины Тэмсина, было просто невыносимо.

— Я не имел в виду, что…

— Да ладно вам! — разгорячилась Сандра, которая от злости мигом помолодела внешне и совсем перестала быть старухой, на щеках появился румянец. Да и сама она похожа была на постаревшую Зену Королеву Воинов.

«Ну и семейка…» — подумал Чак, удивляясь ориентации Симона в такой обстановке. Он, скорее, должен был стать настоящим мужчиной с такой-то бабкой.

— Как будто я не знаю, каково растить в одиночку! Да еще двух! Вы им вломите, как следует!

— Обязательно, — пообещал Чак. — Но…

— Это его наказание, — прошептала она злорадно, а как только Симон вернулся с плотным конвертом, в котором что-то соблазнительно шуршало, она грубо вырвала этот конверт из его руки и сунула Чаку. Она буквально впихнула, ткнув конвертом ему в грудь и сразу разжав руку, так что Чаку пришлось конверт ловить, чтобы он не упал.

Симон смотрел в пол и кусал щеки просто до боли, психуя, но уже строя планы, как бы заработать еще. Летняя работа накрылась полностью, благодаря новому имиджу и возможности набить Тэмсину морду, но ведь работы в городе полно, свободного времени тоже хватает…и эта потеря стоила того, чтобы заполучить Джеферсона.

— А теперь извинись!

— Извините.

— Нормально извинись!

— Извините, пожалуйста, что набросился на вашего сына. Я был неправ, он не имеет к этой драке никакого отношения и вообще стоял в стороне, я сам на него набросился из личной неприязни.

— Это еще почему? — просто удивился Чак. Не говоря уже о том, что он удивился, как предполагаемый враг Тэмсина его выгораживает и ограждает от потенциального наказания.

— Потому что… — Симон замялся, покосился на бабку, она двинула бровями, и он вздохнул. — Потому что он общается со старшеклассником, который мне нравится.

— А Натан здесь тогда причем? — Чак пожал плечами и сдвинул брови непонимающе. Он уже понял, что спектакль «я-гей», устроенный Тэмсином, закончился не то чтобы фатальным провалом, но нехилыми последствиями. И что этот проект был скорее неудачным.

— Ну… тот старшеклассник — он одноклассник вашего Натана. И у них не очень хорошие отношения. И когда ваш Натан увидел, что…ну…тот старшеклассник и ваш Тэмсин собирались…поцеловаться, как бы…Натан на него набросился. А я — на вашего Тэмсина, потому что, как я сказал, мне тот парень нравится…

Чак потерял дар речи, глядя на это олицетворение стыда и смущения. Старуха же сдержала ехидную улыбку.

«Какие страсти», — подумала она, несмотря на все остальные обстоятельства. Это и впрямь было лучше любого сериала. Особенно Сандру интересовало, что теперь будет делать отец буйных новичков.

— Что?.. — переспросил Чак.

— Простите? — Симон удивленно переспросил тоже.

— Что они собирались сделать с этим старшеклассником?..

— Поцеловаться, — непонимающе повторил Симон в полный голос, без стеснения. Он сомневался, что при таком внешнем виде Тэмсина его отец был не в курсе о его ориентации. — А что?

— Ничего. Большое спасибо, извините за беспокойство, надеюсь, больше таких недоразумений не будет, — бесцветным тоном проговорил Тревор старший, чтобы поскорее отделаться, а потом опомнился и посмотрел на конверт. — На, забери, это твои деньги. Ты в каком-то смысле прав.

— Нет, — Симон вдруг сам шарахнулся, поднимая руки, как при аресте — ладонями на уровень плеч. — Не возьму, — он хмыкнул. — Не надо меня жалеть, не сломаюсь — заработаю еще больше.

— Молодец, — удивленно покивал Чак, а Сандра удовлетворенно расплылась в ухмылке. Ей даже не пришлось одергивать внука, сам поступил так, как она воспитывала.

— Всего хорошего, — смилостивилась «старуха» над замявшимся отцом-одиночкой.

Он кивнул еще раз, развернулся и вышел за дверь, предвкушая грандиозные разборки.

Доехав до дома, нарушив пару правил на дороге и влетев в дом, как ураган, он бросился сразу же наверх. Ему было даже неважно, дома ли провинившиеся отпрыски, он просто бросился за коробкой из-под старого компьютера, стоявшего у него в комнате.

— Что он там делает?.. — шепотом спросил Тэмсин, оглядываясь на лестницу и слушая какой-то грохот, топот шагов из комнаты в комнату, хлопки дверей.

— Без понятия, — Натан пожал плечами, но по его лицу видно было, что ему не все равно, он просто сдержанно паникует.

Через двадцать минут, вытряхнув все шкафы и перевернув всю ванную второго этажа, Чак спустился по лестнице с коробкой в руках, пинком открыл входную дверь и вышел во двор. Тэмсин наклонился с дивана вперед, посмотрел в окно.

— Он мусор решил выбросить? Генеральная уборка?

Натан закрыл лицо ладонью.

— Что? — Тэмсин просто не мог представить, что его любимый отец мог сделать что-то обидное. Натана отец мог наказать и обидеть запросто, если было, за что, и Тэмсин считал, что это справедливо. Но сам он никогда не нарушал родительских правил, потому никогда и не бывал наказан.

«Поздравляю с первым разом, это будет больно», — подумал Натан, но вслух не стал говорить. Ему стоило огромных усилий сдержаться, но у него уже был хитроумный план и ругаться с Тэмсином в этот план не входило.

Чак вернулся, открыл дверь и вошел, отряхивая руки.

— Что за коробка? — Тэмсин прошепелявил.

— Шмотки твои бабские, — так же легкомысленно ответил Чак и прошел на кухню. Тэмсин вскочил, забыв про оставшуюся боль в лодыжке, и бросился за ним.

— Что?..

— Выбросил твои шмотки и все эти туфли, меньше будешь падать, тебе же лучше. И весь этот хлам из ванной тоже.

— Пап, ты шутишь, да? — Тэмсин нервно хихикнул, Натан же медленно расплывался в оргазмической улыбке, продолжая сидеть в гостиной.

— Можешь пойти и проверить, — Чак закатал рукава рубашки и налил себе в стакан воды из-под крана.

— Я все обратно достану!

— Из мусорного бака? Там грязно, — заметил отец издевательски.

— Пап, я тебя не узнаю, что ты вообще делаешь? — Тэмсин удержался, чтобы не спросить «какого черта ты вытворяешь».

— Я тебя тоже, Тэм. Ты говорил, что это — всего лишь шутка.

Натан резко открыл глаза, и улыбка пропала с его лица, когда он это услышал.

— Это и есть шутка! Ты издеваешься, пап?! Ты не в себе? Ты пил?!

— Не смей так со мной разговаривать!

— Папа! Да ты с ума сошел!

Натан только собирался встать с дивана, но услышал звук пощечины, поморщился и плюхнулся обратно, разлегся и закинул руки за голову, продолжая улыбаться.

«Шутка? И правда, что-то здесь было не так…он же сам говорил, что ему Джеферсон не нравится, просто бесился тогда, в кино. И тут вдруг они начинают так ворковать на переменах…черт, это же была просто провокация. Эта козявка хотела, чтобы я на этого урода накинулся, что ли? Вряд ли. Или да? Или дело в этом гомике? Да нет, не может быть, меня уже тоже клинит, мало ли, что он там сказал. Я, видите ли, РЕВНУЮ кого-то. Пфф, бред собачий. Ну, немного ревновал, но просто из-за отвращения к этому громиле. Но козявке-то к чему было? К ЭТОМУ гомику? Пфф… он же не мог всерьез думать, что я стал геем и по-настоящему с этим уродом встречался. Хотя…нет, все равно не мог».

— Папа! У меня же… — Тэмсин заплакал, держась за щеку. Он наклонился, поднял выпавшую из дырки в челюсти ватку с окровавленным кончиком, выбросил ее в урну и опять зашмыгал носом, зажмурился, всхлипывая.

— А? Что? Не слышу, говори громче. Это было ради популярности или ты всерьез решил стать геем? Хотя, что за бред я несу, в самом деле. Геями, кажется, не становятся, а рождаются, да? Так ты гей? Зачем ты мне наврал?! Я спрашивал тебя тогда!

Тэмсину было так обидно впервые в жизни. Так больно не становилось даже из-за шуточек или бойкотов Натана, это было настоящее предательство и разочарование. От отца он такого не ожидал. Он считал его взрослым, даже стареющим уже и мудрым человеком, который всегда только поможет, не то что мать. А оказалось, что он ошибался, но что самое обидное — Натан оказался прав.

И Тэмсин мог бы, конечно, попытаться помириться с отцом сразу, но он впервые с ним поссорился и хотел ответить ударом на удар.

— А если и решил, то что?! Это плохо?!

Чак опешил, тоже не ожидав такого от обычно спокойного, доброго и понимающего сына.

— Тогда зачем ты солгал мне?!

— Может, я не хотел, чтобы ты знал?!

— И придумал этот цирк?!

— Так ведь действовало же неделю!

— Я запрещаю тебе выходить из дома на выходных!

— Как будто я когда-то куда-то выходил?.. — Тэмсин с издевкой скорчил гримасу. — Я?! Неудачник?! Тебе, пап, нравится, наверное, что у тебя есть сын-лох, который вечно сидит дома и составляет тебе компанию, потому что ты сам тоже никуда не ходишь, кроме работы?! Ну?! Что?! Ударь меня еще раз, тебе так понравилось?! Ничего, что у меня зуба нет, да?!

Чак вспомнил, что Симон говорил о роли Тэмсина в драке, и ему вдруг стало очень стыдно, он ужаснулся самому себе, своим словам и этой подлой пощечине. Ладно бы он не знал, но он прекрасно знал про выбитый зуб и представлял, как сейчас Тэмсину больно.

Захотелось его приобнять, как раньше, когда его обижали на улице, и успокоить. Но любовь к отцу, которая копилась пятнадцать лет, обесценилась за секунды, и от Тэмсина исходила такая ненависть, что даже воздух вокруг будто накалился.

— И ничего, пап, что я купил это все на свои деньги, да?! Я разносил почту все лето! Я копил себе на велосипед, а потратил на то, чтобы надо мной больше не издевались! А ты, блин, такой король тут нашелся! Взял, решил что-то сам по себе и выбросил ЧУЖИЕ вещи?! Я ни цента из твоих денег не потратил на это все! И ты не смел выбрасывать мои вещи! Давай, пойди, вытащи их и отстирай! Хотя, нет, не надо, подавись ими теперь! Ой, а может, тебе и на зуб мне новый не потратиться? Ты же у нас такой бедный, несчастный, лучшим автосалоном в городе владеешь, да? У всех есть машина, даже по две или по три, все ездят к тебе, у тебя полно работников, а ты просто сидишь там и командуешь! Но у тебя же нет на меня денег, да?! Вы нас приучали самим зарабатывать себе на «ерунду»! И ты выбросил МОИ вещи?! Из-за того, что МНЕ выбили зуб? Пап, ты нормальный, вообще?!

— Господи, Тэм…я не подумал…я просто… — Чак залепетал, будто это он провинился и должен был оправдываться. Он даже протянул руку к плечу младшего сына, чтобы притянуть его к себе и обнять, погладить по голове, как обычно. Но Тэмсин шарахнулся и выразительно плечом дернул.

— Мне плевать. Я тебе этого никогда не забуду. Прощу, может быть, но не забуду. Я думал… — Тэмсин заревел, не в силах сдержаться, так обидно ему было это говорить. — Я думал, ты отец. Настоящий. А ты — просто человек, взял, взбесился, сделал дерьмо и извинился. Я все лето работал за это «извини»?! Пойди и верни мне мои деньги! А «извини» свое можешь себе...оставить.

Натан в гостиной сверкал глазами восхищенно. Даже он не устраивал таких истерик. Нет, он был мастером покричать, но столько ненависти, что в соседней комнате стало неуютно, он выливать не мог.

«Ах, разочарование, предательство, ненависть…сладкие слова моего детства…» — напевно подумал он, с легкостью и очень глубоко вздохнув, снова расплывшись в улыбке.

— Для тебя деньги важнее моего сожаления, — констатировал Чак, тоже вздохнув, но тяжело и печально. В другое время Тэмсин бы пожалел отца и подбодрил, но теперь осталось только отвращение.

— Ой, какой пафос, папа… перестань, аж тошнит. Да, мне деньги важнее какого-то там сожаления. Потому что тебе твоя злость и припадок важнее моих стараний, моего времени и моих чувств. Все поровну, нет? Я лучше позвоню маме. Натану тут тоже не нравится, я попрошу прислать нам денег, и я их потрачу на дантиста, чтобы тебя не разорять, несчастного такого. А потом в фургон какой-нибудь переедем на стадионе, как раз до школы близко. Думаю, Натан не откажется, все лучше, чем с тобой.

— Тебе же нет еще шестнадцати, — напомнил Чак, не возмущаясь, а пытаясь остановить, потому что если Натан был вспыльчивым, но отходил через пятнадцать минут полностью, то Тэмсин был резким и решительным, раз и навсегда, сделал и никогда не изменил своего решения.

Внешне казалось, что все наоборот, но с Натаном было проще помириться, чем договориться, а с Тэмсином можно было договариваться до последнего. Но обиду он таил годами.

— А я у мамы попрошу написать мне разрешение, она же мать, все-таки, а вы с ней в разводе, нас оставили ей, тебя никто не спрашивает.

— Перестань, я был неправ.

— Еще бы! — Тэмсин фыркнул, вытирая нос рукавом и отступая к арке в гостиную.

— Я уже записал тебя к дантисту, как только мне позвонили из школы, перестань злиться. Я все оплачу, мне для тебя ничего не жалко, ты что, для вас обоих. Для кого еще я работаю? У меня никого, кроме вас нет.

— Как печально, что до тебя доходит, как до утки — на пятьдесят пятые сутки, — Тэмсин хмыкнул, поняв, что теперь можно хамить, сколько влезет. И он внезапно почувствовал безумное удовлетворение, какого никогда раньше не было.

Хорошие отношения с родителями — это одно удовольствие, но возможность почувствовать себя выше и лучше родителей — это совершенно другое, в сто раз приятнее. Особенно, когда они тебя обидели, считая себя абсолютно правыми и думая, что имели на это право. Поставить на место тех, кто приказывает тебе с детства, что может быть приятнее.

— И я прошу, не надо звонить матери, у нее свои дела…

— Она уделит нам время! В отличие от тебя, она честная, и когда мы ее бесим — она по-честному говорит, но вещи наши не трогает! А когда любит — тоже говорит об этом!

— Я тоже люблю вас, Тэмсин, перестань чушь городить! Ты злишься, прости меня, пожалуйста, я поступил некрасиво… я верну тебе все…

— Как? Пойдешь и вытащишь из помойки?

— Я дам тебе денег на новое…

— ДАШЬ?! — Тэмсин крикнул, а потом засмеялся. — Ты мне ДАШЬ ДЕНЬГИ? Они мои, ты мне их просто вернешь.

— Я дам тебе еще, покупай, что хочешь, я вам слишком мало давал на карманные расходы, я просто не привык, что вы будете жить со мной, я не знал, сколько вам нужно, а вы мне не говорите.

— Потому что у нас есть гордость! И от тебя нам точно ничего не надо!

— Прекрати, я…

— Нет! Хватит меня успокаивать! Ненавижу, когда меня успокаивают, лучше бы ты орал! Ты же так злишься!

— Вот! — Чак тоже закричал, уже понимая, что одним глупым поступком из «справедливости» и «воспитания ради» разрушил доверительные отношения и со вторым сыном тоже. Он вытащил из нагрудного кармана рубашки согнутый пополам конверт и бросил его на стол.

— Что это?

— Это деньги того мальчишки, который с тобой подрался и…

— Зачем они мне?! Верни обратно, где ты их взял?!

— Я ничего не требовал, они сами их отдали, потому что очень сожалеют, что так получилось. Ты не виноват в драке, я знаю, ты ничего не сделал.

Тэмсин сделал вид, что ему не хочется, но сгреб конверт со стола, открыл его и пересчитал купюры.

— Здесь даже больше, чем я потратил.

— Забирай, они все твои, по праву. Ты не заслужил, чтобы он тебя бил, он за это с тобой расплатился. Это не мои деньги, так что это не подачка, не волнуйся, — успокаивающим ровным голосом продолжал гудеть Чак.

— Ты знал, что я не виноват, и все равно... может, шмотки Натана тоже вышвырнешь? Ах, нет… они же не бабские…а мои — бабские…может, ты гомофоб?! — Тэмсин нашел новую тему для скандала, раз уж начал.

— Нет! Господи, Тэм… — Чак закрыл глаза и потер переносицу пальцами, голова разболелась от волнения.

И только Натан умиротворенно напевал себе какую-то песенку мысленно, улыбаясь в темноте гостиной возле светящегося экрана телевизора. Он даже звук отключил, чтобы лучше было слышно шоу на кухне.

— Я разозлился потому, что этот мальчишка мне сказал, что ты собирался…целоваться с каким-то старшеклассником. Я не могу наказывать Натана, он правильно поступил, он защитил тебя!

— Ах, какое достижение! — усмехнулся Тэмсин, зная, что сам и спровоцировал братца на это. Хоть и не ожидал настолько бурного развития событий, думал, что просто покричат друг на друга и все.

Натан же удивился. Неужели отец его похвалил?

Это дела не меняло, отношения к отцу — тоже.

— И что? Если я гей, мне нельзя с кем-то целоваться? — у Тэмсина весь стыд пропал, он обнаглел и говорил так, будто действительно был геем.

— Ты наврал мне! Если ты гомосексуалист, нужно было сказать это сразу. Я не удивляюсь, что ваша мать не была против. То есть, я тоже не против! Я не запрещаю тебе, это твоя жизнь! Просто я не знал, может, она знала, она же очень…современная…но для меня это было…неожиданно. И если бы ты мне сказал, мы бы все обсудили, и ты бы не стал делать глупостей. С этим тоже нельзя шутить, это все может плохо закончиться.

— У меня есть брат, который ревностно следит, КАК БЫ я ни с кем не поцеловался в школе, сам видишь, — сострил Тэмсин еще и в адрес Натана. Тот фыркнул беззвучно, услышав это.

— Я понимаю, но… ты тоже меня пойми, мне неприятно узнать о таком от какого-то тоже странного мальчишки, который еще и избил тебя. И я понятия не имею, кто этот старшеклассник.

— Который заезжал за мной и возил в кино, — оборвал его речь Тэмсин. — Натан был с нами, они одноклассники. И между нами ничего не было, пап. И в этот раз Натан просто неправильно понял, и этот придурок — тоже. Мы просто разговаривали, и он хотел сказать мне кое-что на ухо, чтобы никто не услышал. А со стороны, наверное, показалось другое.

Чаку стало еще хуже, стыдно до невозможности, он чуть за сердце не схватился, понимая, что оскорбил младшего сына до предела. По-хамски распорядился его личными вещами, ударил, несмотря на то, что его и без того избили.

— Прости меня, Тэм…

— Нет, пап, не надо сейчас этого…сам знаешь, что не прощу. Никогда.

Чак замолчал, у него тоже заслезились глаза от обиды. Он чувствовал себя отвратительным отцом и мужем. Жену удержать не смог, старший сын его презирает, младший теперь тоже. Для кого он работает так много? Он и правда совсем один, никто его не любит.

— Скажи мне, я не буду ругаться, я вообще даже не думал ругаться, я приму тебя любым. Ты правда гей? Или это все — шутка, и вас неправильно поняли?

— Да, нас неправильно поняли. И я ни с кем ничего не делал, пап. Но сам подумай, решился бы я на такое, носить бабские вещи, если бы мне просто хотелось быть популярным, и чтобы меня никто не трогал? Есть куча других способов. Да Натан тоже был когда-то не очень популярным, он же как-то изменился. А я выбрал это.

— Значит…

— Да, пап. Скорее всего. Не знаю точно, я же не пробовал. Но я не идиот, каким ты меня считаешь, я достаточно умный, чтобы не наделать глупостей и ошибок. Если даже я гей, я не сторчусь и не начну шляться по клубам, ладно? И я учусь хорошо, вообще-то, мне все это не мешает.

— Как скажешь, — Чак кивнул, пытаясь смириться. Старуха Фогерсен не выглядела несчастной и не стыдилась своего внука, хотя он был еще хлеще. С его характером его внешность и поведение вообще были ужасной смесью.

Значит, и он не будет несчастным. Если он хочет, чтобы сыновья его снова любили, он должен сам любить их такими, какие они есть.

— Когда мне к дантисту?

— В понедельник. Ты пропустишь школу, но я уже договорился с вашим завучем, она сказала, что отпускает тебя на три дня. На три учебных.

— Нет, я только в понедельник схожу к врачу, а во вторник пойду в школу, не собираюсь пропускать.

Они еще постояли молча, а потом Тэмсин опять обидно хмыкнул, нарочно, зная, что это заденет.

— Пойду делать уроки.

— Пораньше ложись спать, ты устал, — заботливо напомнил Чак, но звучало это так странно, что Тэмсину показалось издевкой. Он ушел, пройдя всю гостиную и не оглянувшись на Натана, чтобы не видеть его довольную физиономию. А он встал, потянулся, сцепил руки в замок и похрустел суставами на пальцах, вздохнул.

— О, привет, пап, давно вернулся? — с ехидством заметил он, заходя на кухню и оглядываясь.

— Я тоже рад тебя видеть, Натан, — Чак кивнул, оценив иронию.

— Ммм…что бы такого поесть-то…ничего дома нет…вот бы домработница была, что ли. Ах, да, в нормальных семьях готовит мать. Ну, утром — завтрак, на обед — что-нибудь еще, а заодно и на ужин заранее. А вечером вся семья ужинает за столом, а потом отдыхает в гостиной перед телевизором… наверное, я насмотрелся рекламы сока по телевизору, только там такие семьи, да?

Чак промолчал.

Натан вытащил из холодильника стеклянную бутылку колы, пластиковую с цветной упаковкой — йогурта, а потом достал из шкафа упаковку с соломинками. С полки он сгреб какой-то шоколадный батончик для себя и отправился, обнимая это все, в комнату.

Чак его спросил, когда он уже был возле арки.

— За что ты меня ненавидишь, Натан?

Он обернулся, довольно улыбаясь.

— О-о-о-оу…пап, даже не знаю. Я всех ненавижу.

— И маму?

— Не люблю эти слова, знаешь…по-детски как-то. Ну, или для тех, кто любит родителей. «Мама, папа»…я предпочитаю «отец» и «мать». Так вот, мать я тоже ненавижу. Я вас обоих ненавижу.

— За что? Почему? Что мы тебе сделали? Потому что мы развелись?

— Ой, нет, брось, — Натан махнул бы рукой, но обе руки были заняты. — Я просто людей ненавижу. Я никому не верю. И вам тоже. Я скажу " извини", но не потому, что мне действительно жаль, что это так. Просто извини, но я вас ненавижу и не верю вам. Вы не супергерои, вы не идеальные мать и отец из рекламы сока же, ну. Я понимаю, что вы — просто люди, что у вас тоже есть чувства, что вы имеете право срываться, что вы способны на необдуманные поступки. Вы можете обидеть случайно, а потом пожалеть. Вот, как ты сейчас Тэмсина обидел. Ему досталось из-за того, что мне показалось, будто он целуется с кем-то. Потому что это я кинулся на этого придурка, а на него — тот, у которого ты был. Он вообще ни в чем не виноват. И он правда все лето разносил газеты, чтобы купить велик, но потом потратил все на эти шмотки. А ты взял и из-за своего припадка все выбросил, ударил его по самому больному. Ах, да, ты еще и пощечину ему дал. Видел, какие у него царапины от когтей этого? А ты молодец просто. А почему? Он, видите ли, наврал тебе, что он не гей! Вау! Какая драма! К черту три месяца работы! К черту то, что у него все лицо болит! Да вообще неважно, у тебя просто настроение плохое, видите ли!

Чаку хотелось сказать «перестань, я понял», но он продолжал слушать, потому что сам же и спросил.

— Так вот, я понимаю, что ты сделал это не нарочно. Но ему очень обидно. Мне бы на его месте тоже было очень обидно. И мне вы тоже делали много дерьма, так что мне жить просто не хотелось, сбежать и найти себе другую семью или жить, например, в приюте… может, я такой неблагодарный, не умею терпеть и ценить то, что имею, но Тэм же такой же. Мы что, оба не удались? Может, кто-то и может прощать все, забывать, как будто не было, снова любить и доверять… но я не могу. Даже вам, тебе и ей. Я знаю, что рано или поздно вы снова сорветесь, потому что я человек, совершаю ошибки, которые вас бесят, вы тоже начнете их опять совершать, все закончится опять обидой. Зачем снова доверять?

— Ты так рассуждаешь…

— Как? По-детски? Опять хочешь меня задеть? — Натан хмыкнул.

— Нет, просто очень жестоко.

— Ну, значит, я жестокий.

— Тебе не сложно?

— Ты издеваешься?

— Я не издеваюсь, я никогда над тобой не издевался, Натан! Хватит уже подозревать нас во всем! Мы — твои родители, даже если мы случайно обижаем, мы никогда не желаем тебе зла и не издеваемся!

— А, ну… тогда нет, не сложно мне жить. Мне классно жить, никаких разочарований. Никому не веришь — ни в ком не разочаровываешься. Отлично, вообще. Супер.

— Если тебе когда-нибудь захочется признаться в чем-то, поделиться, рассказать, пожаловаться… — попытался восстановить свой авторитет Чак, наладить хоть какой-то мостик между ними, хоть даже веревочный через огромную пропасть. — Не держи это в себе, ты всегда можешь поговорить со мной или с мамой.

— У меня есть, кому доверять, — Натан поджал губы в надменной улыбке, мол, он в этой помощи не нуждается.

— Правда? — Чак с удивлением, но скорее положительным, чем негативным, поднял брови.

— Ага. Он наверх ушел. Он меня никогда не разочаровывал. И никогда не оправдывался тем, что «тоже человек». Правда. Когда он пакостит, я не обижаюсь по-настоящему, потому что я верю, что он это делает не нарочно или потом пожалеет об этом. И я уверен, что он так же думает обо мне. В смысле, я просто верю ему и никогда не переставал. И думаю, что не перестану, как вам перестал.

Чак улыбнулся, сдерживая по-настоящему редкие для него, скупые слезы обиды, но улыбнувшись тому, что хоть что-то у него получилось. Пусть он отвратительный муж и отец, но воспитать в детях братскую преданность он смог, значит, они никогда не останутся одни.

— Спокойной ночи, — Натан пропел, зевая демонстративно, развернулся и пошел к лестнице.

— Тогда составь компанию ему, чтобы он потратил эти деньги на то, что я выбросил. Не хочу, чтобы из-за меня он отказался от своей идеи, — попросил Чак ему вслед.

— Обязательно, — Натан хмыкнул.

«Еще бы. Кто теперь тут хороший и добрый? Кого он сейчас захочет увидеть? Кому он будет рад? Кто теперь ему ближе всех? Спасибо, пап, ты офигенно мне помог впервые в жизни», — подумал он, ухмыляясь, как слащавый мерзавец, поднялся на второй этаж и локтем нажал на ручку двери, толкнул дверь бедром.

— Ужин, беззубый, — он хихикнул.

— Отстань от меня, — буркнул Тэмсин в подушку.

— Да ладно. Когда я проколол язык, я тоже есть не мог, больно было неделю. А у тебя всего три дня поболит. Да даже два, в понедельник уже поставят коронку, снова будешь улыбаться. У тебя не голливудская улыбка, конечно, но лучше, чем с дыркой. На, не дохнуть же тебе от голода, — Натан сел на его кровать, подвинув лежавшего на боку Тэмсина к стенке, и протянул ему бутылку йогурта. — Только сунь туда эту фигню, а то все равно больно будет, — он напомнил про соломинку и открыл свою бутылку колы.

Тэмсин мучился минуты три, а потом застонал, оставил бутылку лежать на кровати и отвернулся, закрыл лицо руками.

— Что не так? — Натан вздохнул.

— Я даже открыть ее не могу, я неудачник, я себя ненавижу…

— А я знал, что ты гонишь и никакой ты не педик, — Натан вздохнул и развернул его обратно, подцепив рукой под бок, подняв и заставив сесть. Он сам сел ему за спину, согнув одну ногу, чтобы не мешала, а вторую вытянув и оставив стоять на полу, приобнял Тэмсина, взял бутылку его руками. — Бери.

— У меня сил не хватает просто, — Тэмсин начал жаловаться.

— Причем тут силы… господи… бери. Не как будто дрочишь, а выверни руку, возьми вот этим местом, между пальцев, куда кий в бильярде просовываешь.

Тэмсин попробовал еще раз, ничего не вышло.

— Нифига, — он пожаловался и опять расслабился, Натан вернул его руку на бутылку.

— Напрягай не бицепс, потому что у тебя его нет. Напрягай вот эту мышцу, которая на предплечье сверху. И так же в нос бьют, врезал бы ему сегодня, он бы до тебя даже не дотянулся.

Крышка повернулась с такой легкостью, что Тэмсин на нее в шоке уставился, а потом так же загипнотизированно убрал на стол.

— Раньше ты мне не мог сказать?! — он оглянулся и возмущенно на брата посмотрел. Натан самодовольно отодвинулся в угол, поставил подушку вертикально себе за спину и взял свою бутылку. Вторую руку пригласительно вытянул. Тэмсин даже не поверил сначала, но потом подвинулся назад, сел по-турецки и прислонился сначала к стене, но потом сполз и все равно прижался спиной к груди Натана. Хотелось с кем-то обняться, но при мысли об отце внутри все холодело, и становилось обидно. Не только за то, что отец сделал, а за то, что сам Тэмсин ему наговорил. Да, он был прав, но не во всем.

— Так зачем было врать ему теперь, что ты «настоящий» педик? — Натан свободной рукой изобразил кавычки и голосом выделил слово «настоящий». — Если это не так?

— А ты не психуешь, как он, что я тебе наврал?

— А ты мне не врал, ты мне вообще не говорил, что ты педик, я сам так решил, — оправдал его Натан, и Тэмсин улыбнулся, так что увидевший это в профиль Натан усмехнулся.

— Ну, да… ему я сказал, что я настоящий, чтобы потом не прикапывался.

— Потом? Ты резко передумал и решил стать настоящим?

— Да, конечно, с Морганом.

— Вы правда не собирались сосаться?

— Собирались. Но не потому, что хотелось, а чтобы этот хрен от тебя отцепился и бросился к Джеферсону.

— Откуда ты знаешь, что он ему нравится? — Натан опешил, и ему вдруг стало стыдно за коварные планы.

— Я не идиот, — Тэмсин хмыкнул. — И я бы никогда не стал целоваться с Морганом. Ни за что. Мы просто друзья. А ты поколотил моего друга.

— Твоего друга поколотил педик, который тебя поколотил.

— Отлично, пусть теперь сами разбираются, — Тэмсин вздохнул и отставил бутылку на стол. Стало немного неуютно. Ему было удобно, приятно, но вдруг это все начало смущать. Хотя бы то, что температура тела за спиной была очень высокой.

И Тэмсин тут же вспомнил про неудачный порыв поцеловать брата.

Натан тоже вспомнил, но сделал вид, что вообще ничего не было. Это было абсурдом, потому что прямо перед ним была шея Тэмсина, и сбоку на ней все еще был чуть-чуть побледневший след от засоса, не прикрытый теперь ни шарфом, ни высоким воротом, как при отце.

— Ты так охрененно увиливаешь от ответов… — заметил он ехидно, рассматривая этот засос.

— В смысле?

— Я спросил, зачем тебе заранее, чтобы отец не прикапывался, если ты вдруг станешь педиком?

— Не знаю. Может, чтобы он немного меньше ругался, если узнает, что мы с тобой целовались, — хотелось Тэмсину ответить так же ехидно, а получилось шепотом. И он оглянулся посмотреть на брата. Тот на него уставился бы огромными вытаращенными глазами, но сохранял полное внешнее спокойствие, только по зрачкам видно было, что он заволновался. Они стали очень маленькими, и Тэмсин, увидев это, задержал дыхание.

— Случайно, — сильно понизив голос и вдруг охрипнув от волнения, уточнил Натан.

— Ага, — Тэмсин кивнул, но произнес это вообще не голосом, не напрягая связки, а просто выдохнув.

— А ты ему сказал…потому что думал, что вдруг… — Натан неразборчиво это пробормотал, Тэмсин даже не понял, о чем речь, потерял нить разговора, глядя на него. Особенно, на рот, сосредоточив взгляд на губах и краснея просто на глазах. Натана это даже испугало, он никогда не видел, чтобы краснели так ярко и моментально. Он потянулся первым, тоже глядя на приоткрытые «растрепанные» губы, представляя молочный вкус, оставшийся во рту от йогурта. Но он испугался и поднял взгляд на глаза Тэмсина, понял, что тот тоже смотрит далеко не ему в глаза. Тэмсин же опомнился, тоже поднял взгляд и столкнулся с чужим. Натан опять чуть-чуть наклонился, но замер, чувствуя, что сердце вот-вот вырвется из груди и пробьет собой стену, убегая в ужасе от напряжения.

Тэмсин просто побагровел и тоже чуть-чуть потянулся. Натан одновременно убедился, что не он один хочет, но в то же время смутился до того, что в глазах потемнело. Он потянулся в последний раз и наконец наткнулся губами на губы брата, закрыл глаза. Тэмсин тоже зажмурился сначала, а потом расслабился и провел губами по чужим губам, оторвался с чмокающим звуком, но ненадолго. Натан поднял руку и взял его за шею, большим пальцем придерживая подбородок. Он повернул голову, наклонив ее, чтобы не зацепиться носами, и стало еще удобнее. Тэмсин поймал себя на том, что ему совсем не страшно, как ночью, когда совершенно в хлам пьяный брат с ним целовался.

Сейчас ему было приятно до невероятного, так что это переходило все границы, и появлялось чувство, будто у него за спиной вот-вот раскроются крылья. Натан над ним навис, а назад отклоняться было некуда, только если упасть с кровати. Тэмсин положил руку ему на плечо и взялся за него поудобнее, вторую неуверенно вытянул и обнял Натана за шею. Но тот вдруг шарахнулся и закрыл рот ладонью.

Тэмсин испугался, что сейчас все испортится, что они разругаются, что Натан скажет что-нибудь обидное или даже оскорбительное. Скажет, что он, Тэмсин, отвратителен и сам во всем виноват оба раза. Сам начал этот разговор сейчас.

Сердце у него замерло, а в глазах что-то сверкнуло, что заставило Натана объяснить.

— Он идет сюда, — он шепнул и слетел с кровати одним скачком, вторым бросился на свою кровать и схватился за одеяло, откидывая его. Тэмсин расслабился, а потом снова испугался до потери пульса из-за того, что тоже услышал шаги отца по лестнице.

И только они приняли вид нормальных сыновей, готовящихся ко сну, шаги замерли прямо за дверью. Чак постоял, вздохнул, понимая, что сам все испортил, и пошел к себе в комнату.

Тэмсин с Натаном услышали, как его дверь закрылась, и выдохнули. Натан хлопнул себя по лбу.

— Идиот… он бы не зашел, раз поругался с тобой.

— А если бы зашел, — Тэмсин нервно засмеялся, понял, что не может остановиться, у него началась истерика от избытка самых разных эмоций.

09.05.2012