Главная страница Случайная страница
Разделы сайта
АвтомобилиАстрономияБиологияГеографияДом и садДругие языкиДругоеИнформатикаИсторияКультураЛитератураЛогикаМатематикаМедицинаМеталлургияМеханикаОбразованиеОхрана трудаПедагогикаПолитикаПравоПсихологияРелигияРиторикаСоциологияСпортСтроительствоТехнологияТуризмФизикаФилософияФинансыХимияЧерчениеЭкологияЭкономикаЭлектроника
Примечания 3 страница
|
|
Н.А. Корсакова. «Отношение П.Н. Врангеля к кубанскому казачеству (по материалам дневников В.Г. Науменко)»
Одним из тех, с кем тесно соприкасался в своей деятельности на посту главнокомандующего ВСЮР генерал П.Н. Врангель, был казачий генерал В.Г. Науменко1. Блестящая служба в строевых частях, доблестное командование полком, бригадой, дивизией и корпусом, успешная деятельность на посту начальника штаба, командующего войсками Кубанской области, члена Кубанского краевого правительства и походного атамана Кубанского казачьего войска закономерно выдвинули его в годы гражданской войны в ряд крупных деятелей Белого движения.
Ценнейшим историческим источником по данной теме являются дневники атамана В.Г. Науменко, которые в 2000 г. его дочь, проживающая в США, Н.В. Назаренко, передала на хранение в Государственный архив Краснодарского края2. Свои дневники Науменко вел с января 1920 г. по апрель 1952 г. В них отражены события, происходившие на Кубани и Юге России, взаимодействие казачества с главнокомандующим Вооруженными силами на Юге России (ВСЮР), бои, в которых он принимал участие, история казачьей эмиграции. Дневники частично были опубликованы в 1923 г. в Белграде под псевдонимом В. Мельниковский — девичья фамилия его матери, дочери войскового судьи Кубанского казачьего войска3.
В Екатеринодар Врангель прибыл 25 августа 1918 г. В своих воспоминаниях он описал ситуацию в городе, в штабе генерала А.И. Деникина, свое назначение командующим 1 -й Конной дивизией и первую встречу с Науменко во время боевых действий под станицей Темиргоевской Майкопского отдела 29 августа. Вот что писал Врангель: «Из двух командиров бригад я имел прекрасного помощника в лице командира 1-й бригады Генерального штаба полковника Науменко, храброго и способного офицера»4. Врангель, описывая бои и разгром Красной армии на Кубани, многократно упоминает заслуги Науменко, его талант и храбрость, называя его «достойнейшим и блестящим офицером», которого он произвел в генерал-майоры5. В этот период Науменко вел большую организационную работу по созданию Кубанской армии, что не нашло поддержки со стороны главнокомандующего ВСЮР генерала А.И. Деникина6.
Судя по дневникам Науменко, Врангель отрицательно относился к идее автономии кубанского казачества и созданию Кубанской армии. В апреле 1920 г. он допустил крупную ошибку, когда он по требованию атамана Н.А. Букретова отдал приказ об отозвании с высших командных должностей в Кубанской армии боевых генералов — Улагая, Шкуро, Бабиева и Науменко. Вот как эта ситуация изложена в дневнике Науменко: «10 апреля 1920 г. Получил назначение вместе с Бабиевым прибыть с Сочи, куда приехал генерал Улагай и терский атаман. Здесь Улагай и Шкуро рассказали о положении дел. Атаманы Донской и Терский решили перевезти своих казаков в Крым. Улагай настаивал на переводе кубанцев, но Букретов категорически воспротивился этому, говоря, что не один кубанец не последует в Крым. Тогда Улагай отказался от командования армией и принял ее на себя Букретов, который заявил, что армия Кубанская боеспособна, настроена отлично и готова воевать, но тормозят все дело Шкуро, Бабиев, Науменко, присутствие которых в армии нежелательно. Вследствие этого генерал Врангель отдал приказ об отозвании нас в его распоряжение. Причем Улагай добавил, что Букретов желает, чтобы мы выехали до его приезда в Сочи. Итак, мы, казаки — Улагай, Шкуро, Бабиев и я, не у дел, и нас заменили — Букретов, Морозов»7. Для отозванных Врангелем в Крым генералов, как и для всей армии, это явилось полной неожиданностью. Армия была обезглавлена.
В Севастополь В.Г. Науменко добирался морем на английском корабле. «Пришли в Ялту, — записывает в дневнике Вячеслав Григорьевич, — 14 апреля вечером. Ночевали в море. Вечером англичане устроили импровизированный концерт. Сначала вынесли на палубу граммофон, который играл какие-то странные танцы, и англичане танцевали. В 11 вечера ужинали, но наших офицеров на этот ужин не пригласили. Впечатление от этой поездки у меня самое неприятное. Нас, русских, англичане ставят ни во что. Не знаю, как я буду чувствовать за границей, а поехать туда придется.
В Ялте остановился на Бульварной улице, дом 6. Ялту видел мало, но произвела хорошее впечатление. 17-го в 8.30 пришли в Севастополь. Первый, кого я встретил, был генерал Шатилов. Он рассказал о положении дел, и, между прочим, сказал, что у Романовского после его смерти найдены среди бумаг копии писем ко мне, и одно из них показал мне. Значит, была слежка... Из всех разговоров вывел заключение, что единодушия в штабе нет и что уверенности в том, что Крым будет удержан, также нет. Убеждаюсь, что помощь союзников дает мало. В бухте масса иностранных кораблей, но все это больше любопытные»8.
В Севастополе, встретившись с генералами Шкуро, Бабиевым и офицером своего штата Тобиным, Науменко узнал о событиях 17-19 апреля в Адлере и сдаче атаманом Букретовым и генералом Морозовым Кубанской армии в количестве 34 тыс. казаков большевикам. Сам Букретов сбежал в Грузию, передав атаманскую булаву председателю Краевого правительства В.Н. Иванису. «К всеобщему удивлению, — писал Науменко, — генерал Врангель принял Иваниса в Крыму очень любезно»9. Из дневника Науменко: «Тобин говорил, что после сдачи красные немедленно отделили казаков от офицеров, приказали бросить оружие, а потом начали всех грабить. Казаки возмутились, началась драка, в результате часть казаков села на лошадей и ушла. Букретов и красные старались скрыть от казаков прибытие транспортов, вследствие чего многие желающие погрузиться остались. Возмутительней всех вел себя Морозов, который ездил на переговоры с большевиками с красным бантом на груди. Так закончилась борьба кубанцев на Кавказе. Казаки проданы Букретовым, Морозовым, и теперь ясно, что главнокомандующий сделал большую ошибку, поддавшись на хитрости Букретова. Только мы уехали, начались переговоры о мире и сбитых с толку казаков некому было поддержать»10.
В дневниковых записях за 17-18 апреля 1920 г. приводятся описания встреч Науменко как с кубанцами, так и с офицерами штаба Врангеля, записаны рассказы очевидцев о трагической гибели Кубанской армии. Описана и его первая после переезда в Крым встреча с Врангелем, которая состоялась 18 апреля 1920 г.: «Вечером был у Врангеля, но он просил зайти завтра в 7 часов вечера, так как разговор предстоит длинный, а время его расписано по часам. Он меня спросил, получил ли я его письмо, в котором он сообщал мне об его отъезде за границу. Не получил. Очевидно, оно, как и последнее письмо Шатилова, перехвачено агентами Романовского. После Врангеля был у полковника Данилова, который рассказал мне об отозвании нас в распоряжение главнокомандующего и о том, что в то же время было дано распоряжение атаманом о воспрещении кому бы ни было из членов армии уезжать с нами. Это произвело удручающее впечатление, так как много офицеров и казаков собирались уехать с нами в Крым»11.
На следующий день состоялся обстоятельный разговор Врангеля и Науменко: «Только что вечером 19 апреля вернулся от генерала Врангеля. Он предложил мне занять штабную должность в его штабе, но я попросил дать мне возможность побывать дома. На мои слова, что в случае тяжелого положения семьи я предполагаю перевезти ее сюда, он сказал, что это опасно. Относительно кубанцев — его предположения перевести их сюда, сорганизовать и месяца через два перебросить на Таманский полуостров. Генерал Врангель верит в восстание на Кубани, но я считаю, что сейчас оно невозможно. Выступление возможно в июле или в августе, т.е. после уборки хлеба, который большевики пожелают социализировать. Рассказал мне Врангель о своих разговорах с Букретовым, он постоянно жаловался на кубанских генералов, что мы помеха всему. Врангель находит, что сейчас время выбросить Букретова из атаманства и принять эту должность мне. Я категорически отказался»12.
Вечером 22 апреля в Севастополь прибыл генерал Бабиев, который подробно изложил события сдачи Кубанской армии: «С этими сведениями, — продолжает В.Г. Науменко, — мы втроем, Богаевский, Бабиев и я, пошли к Врангелю. Он нас принял немедленно и сказал, что получил сведения об этом от англичан и что положение далеко не так плохо, что лучшие части в числе 9 тыс. человек плывут в Феодосию, часть казаков ушла в Грузию, часть в горы и на Красную Поляну и лишь незначительная часть сдалась большевикам (34 тыс.) — это незначительная часть! Здесь мы обсудили вопрос, как быть дальше, и решили возможно скорее сорганизовать кубанцев»13.
Летом 1920 г. Науменко принял участие как командир 2-го корпуса в неудавшемся десанте генерала Улагая на Кубань. Из дневника Науменко: «Мы ушли с Кубани 24 августа в 6 часов вечера, забрав все что можно. Оставили несколько сот повозок и до 100 лошадей, для которых не было места на судах. Потеряли мы около 3000 человек (700 убитыми, остальные раненые). Пришли с Кубани в составе больше, чем ушли. Людей было 14000, стало 17000. Лошадей было 4 тысячи, стало около 7. Пушек было 28, стало 36. Из Ачуева войска перевезли в Керчь, Бабиева направили в Северную Таврию, Кубанское правительство — в Феодосию. Филимонов немедленно уехал в Болгарию. 27 августа выехал из Керчи в Севастополь. Утром был у Врангеля. Принял любезно, но с озабоченным видом. Главную причину неудачи на Кубани он приписывает неправильным действиям Улагая. Я с ним не согласился и указал на то, что главнейшей причиной считаю неудовлетворительную подготовку со стороны штаба главнокомандующего»14.
В дневниковых записях приводится довольно много примеров, свидетельствующих о честолюбии Врангеля и его неискренности как в отношении генерала Науменко, так и вообще к кубанским казакам. В сентябре 1920 г. Науменко с большим разочарованием и горечью писал о политике Врангеля: «Обдумав положение кубанского вопроса и отношение к нему главного командования, пришел к выводу, что Иванис главному командованию выгоден, при нем они надеются взять казачество в свои руки. Обращают внимание подробности: Улагая держат в тени, Ткачева как атамана считают совершенно невозможным. Меня к делу организации не допускают»15.
В ноябре 1920 г. В.Г. Науменко, раненный в последних боях на Днепре, был эвакуирован в Сербию. Тем временем 19 ноября на острове Лемнос, где были сосредоточены до 18 тыс. эвакуированных из Крыма казаков, собрались все наличные члены Рады, и кубанским атаманом был избран Науменко. Об этом ему телеграфировал участник Лемносской Рады Д.Е. Скобцов. Очередная дневниковая запись отражает, с какими противоречивыми чувствами встретил Вячеслав Григорьевич это известие: «20 ноября. Сегодня получил из Константинополя телеграмму Скобцова об избрании меня в атаманы. Придется согласиться, так как в такое тяжелое время отказаться нельзя. Кубанцы совсем в загоне»16.
Науменко направляется в Константинополь. 27 декабря 1920 г. состоялась его встреча с Врангелем. Новоизбранный атаман заявил о том, что своей главной задачей он считает переезд казаков в Сербию и Болгарию, сплочение и организацию Кубанского войска вне России. В Константинополе Науменко получил сведения о том, что бывший главнокомандующий ведет разговоры о незаконности избрания Науменко на острове Лемносе и всячески поддерживает генерала Фостикова. Чтобы избежать очередного раскола и объединить усилия всех казачьих войск, кубанский атаман предложил создать Союз трех казачьих войск — Дона, Кубани и Терека. Войсковые атаманы и представители казачьих правительств 1 января 1921 г. в Константинополе подписали соответствующее соглашение и выработали декларацию.
В январе 1921 г. состоялось десять встреч Врангеля и Науменко, во время которых Врангель выдвигал такие варианты устройства казачьих войск, которые, с точки зрения Науменко, могли только распылить казачество. Каждое совещание у Врангеля заканчивалось требованием ввести в данную декларацию руководящую роль главнокомандующего. Науменко отметил в дневнике, что, «будучи талантливым командующим, он удивительно легкомыслен в остальном». На одном из совещаний в Константинополе в январе 1921 г., обсуждая неудачи десанта Улагая на Кубань, Врангель сказал: «Это к лучшему, после этой неудачи казаки должны понять, что одни они ничего не могут сделать. Следующий десант он подготовит иначе и побольше частей неказачьих»17.
В 1921 г. кубанские казаки, более 12 тысяч, были перевезены с острова Лемнос в Югославию, а уже оттуда они расселились по многим странам. В 1923 г произошел окончательный разрыв между Науменко и Врангелем. В 1923 г. Науменко записал слова Врангеля по поводу взаимоотношений с кубанскими казаками: «В этом вопросе пусть нас рассудит история»18.
На страницах дневников Науменко остались горечь поражений, печаль о покинутой России, споры и разногласия с Врангелем — двух генералов русской армии, которые так и не смогли объединить свои усилия в борьбе с большевиками.
Примечания
1. Науменко Вячеслав Григорьевич (1883-1979) — из семьи войскового старшины станицы Петровской Кубанской области; дворянин, окончил Воронежский кадетский корпус, затем Николаевское кавалерийское училище в Петербурге. В 1903 г. направлен на службу в 1-й Полтавский казачий полк, в 1911 г. поступил в Военную академию, по окончании которой направлен в Генеральный штаб. В начале Первой мировой войны служил в 1-й Кубанской казачьей дивизии, принимал участие в боях с августа 1914 по январь 1917 г., был награжден боевыми орденами и Георгиевским оружием. В ноябре 1917 г. прибыл в Екатеринодар и назначен начальником штаба, затем командующим войсками Кубанской области; участник 1-го и 2-го Кубанских походов.
2. Государственный архив Краснодарского края (ГАКК). Ф. Р-1864. Оп. 1. Д. 2.
3. Мельниковский В. Из недавнего прошлого Кубани. Белград, 1924.
4. Врангель П.Н. Главнокомандующий Петр Врангель. M., 2004 С 184
5. Там же. С. 206.
6. Там же. С. 229.
7. ГАКК. Ф. Р-1864. Оп. 1. Д. 2. Дневник № 6. Л. 2-5.
8. Там же. Дневник № 7. Л. 10.
9. Там же. Л. 7-14.
10. Там же. Дневник № 9. Л. 2-4.
11. Там же. Дневник № 7. Л. 9-10.
12. Там же. Дневник № 8. Л. 1-3.
13. Там же. Л. 7-9.
14. Там же. Дневник № 13. Л. 2-14.
15. Там же. Дневник № 7. Л. 5-8.
16. Там же. Дневник № 16. Л. 17.
17. Там же. Дневник № 18. Л. 1-4.
18. Там же. Дневник № 37. Л. 23.
|
В.Ж. Цветков. «Эволюция программы реформ в политической деятельности правительства Врангеля в 1920 году»
Как известно, в советской историографии оценка реформ П.Н. Врангеля проводилась с позиций «режима ничем не ограниченной личной диктатуры», «исторически обреченного». Тем не менее политическая деятельность генерала Врангеля и его правительства Юга России (ПЮР) в Крыму привлекает внимание отечественных и зарубежных историков. Среди них выделяются исследования Н. Росса и C.B. Карпенко1. В результате проведения юбилейных научных конференций в Симферополе (1995 г.) и Севастополе (2000 г.) вышли в свет сборники докладов участников, посвященные различным аспектам внутренней и внешней политики ПЮР, военным действиям2. В отечественной историографии период «врангелевского Крыма», как правило, рассматривается в контексте эволюции Белого движения в целом. Оценка политического курса, провозглашенного новым главнокомандующим Вооруженными силами Юга России (ВСЮР) генерал-лейтенантом Врангелем (с августа — правителем Юга России), дается разная. Одним из распространенных является утверждение, что его политика радикально отличалась от политического курса прежнего главкома ВСЮР генерал-лейтенанта А.И. Деникина.
Действительно, в своем интервью представителям крымской печати Врангель четко определил причины военных и политических неудач предшествующего периода Белого движения: «Стратегия была принесена в жертву политике, а политика никуда не годилась. Вместо того чтобы объединить все силы, поставившие себе целью борьбу с большевизмом и коммуной, и проводить одну политику «русскую» вне всяких партий, проводилась политика «добровольческая», какая-то частная политика. В итоге, провозгласив единую, великую и неделимую Россию, пришли к тому, что разъединили все антибольшевистские русские силы и разделяли всю Россию на целый ряд враждующих между собой образований»3. В качестве основных направлений своей политики главкомом выдвигались: создание единого антибольшевистского фронта, ради которого следовало отказаться от партийности в политической системе, а также от безоговорочного следования принципам унитарного государства, земельная и земская реформы.
Схожие позиции декларировались Врангелем еще в 1919 г., в его рапортах («письмах-памфлетах»), адресованных Деникину. Так, например, в рапорте от 9 декабря 1919г. отмечалось «полное неустройство нашего тыла». Набор предлагаемых мер был, в целом, характерен для военных руководителей Белого движения и определялся на разных фронтах примерно одинаково: сокращение тыловых учреждений и отправка их личного состава на фронт, сокращение линии фронта и мобилизация тыловых ресурсов, милитаризация транспорта и военного производства. В рапорте от 25 декабря 1919 г. Врангель, затронув вопрос о создании власти, построенной на федеративных началах, и об отказе от лозунга «великой, единой и неделимой России», считал необходимым признать общеказачью власть, сохранить неизменными имеющиеся структуры управления в казачьих областях (казачьи парламенты и правительства). Но при этом командованию ВСЮР следовало бы отказаться от сотрудничества с казачеством и строить новый антибольшевистский фронт на Западе и Юго-Западе, используя поддержку Польши и координируя действия с Северо-Западным фронтом генерала Юденича. В этом варианте основной базой Белого движения становился район Новороссии (Херсонской, Екатеринославской и Таврической губерний), где белая власть могла «опереться на коренные русские силы»4.
Известно, что на политические взгляды генерала большое влияние оказывал лидер консервативного Совета государственного объединения России (СГОР) ближайший помощник П.А. Столыпина — А.В. Кривошеин. СГОР в конце 1919 г. был в оппозиции к Особому совещанию при главкоме ВСЮР, деятельность либерального Национального центра, во главе с кадетами Н.И. Астровым и М.М. Федоровым, признавалась ошибочной. Очень часто поэтому осуждение «деникинской политики» становилось не столько критикой по существу, сколько «критикой ради критики». Недовольство вызывал принцип «непредрешения» основных политических и экономических вопросов до созыва Учредительного собрания. Уже в Крыму, в официальной секретной справке от 19 мая 1920 г., отмечалось, что «основной чертой прежней власти при решении политических вопросов была крайняя неопределенность. Прежнее командование прямо избегало высказать свой взгляд на коренные вопросы внешней и внутренней политической работы. Такая неопределенность, безусловно, явилась одной из серьезных причин той неудовлетворенности, какую питали по отношению к главному командованию самые разнообразные течения русской государственности»5.
Но следует помнить, что принцип «непредрешения», провозглашенный всеми без исключения белыми правительствами и санкционированный Верховным правителем России адмиралом А.В. Колчаком, был вызван отсутствием легитимной власти во всероссийском масштабе, необходимостью тщательной юридической разработки основных политико-экономических законопроектов, которые должно утвердить собрание. К тому же военная победа над Красной армией летом-осенью 1919 г. казалась близкой, и с реализацией законов не торопились.
Вряд ли правомерным будет утверждение об оригинальности врангелевского «нового курса», в сравнении с предшествующей политикой южнорусского Белого движения. Говоря о провозглашенных Врангелем «стратегических целях», нужно иметь в виду, что Особым совещанием также разрабатывались проекты областной автономии и создания федеративных государственных образований. Еще осенью 1917 г. в качестве альтернативы советским Петрограду и Москве предполагалось создание «Юго-Восточного Союза» (учредительная конференция о его образовании состоялась 20 октября 1917 г., накануне прихода большевиков к власти). Этот союз был призван объединить на федеративных началах донское, кубанское, терское и астраханское казачьи войска, а также горские народы Северного Кавказа. Несмотря на то что фактически союз так и не был создан, идеи федеративного устройства продолжали разрабатываться и в 1919 г., на Южно-русской конференции, где обсуждались различные модели государственного системы, от областной автономии, до федерации. «Областное устройство», принятое на белом Юге России в 1919 г., означало создание новых административно-территориальных образований — «областей». Они объединяли несколько губерний, близких территориально и сходных по экономическому и национальному укладу. Таврия входила в 1919 г. в состав Новороссийской области, главноначальствующим которой был генерал-лейтенант Н.Н. Шиллинг. «Областное устройство» предполагалось постепенно распространить и на всю территорию России6.
Незадолго до «новороссийской катастрофы» 5 февраля 1920 г. Деникин согласился на организацию модели власти, при которой высшая законодательная власть принадлежала бы Верховному кругу Дона, Кубани и Терека, а его собственные полномочия распространялись на вооруженные силы и на назначение главы правительства. По существу, это был отказ от принципа единоличной военной диктатуры и признание разделения полномочий законодательной и исполнительной власти. Круг контролировал деятельность создаваемого Южно-русского правительства, члены которого подбирались по принципу политической коалиции. Правда, новая властная модель так и не успела сформироваться (в марте после отступления белых из Новороссийска). Но сам по себе факт не только провозглашения, но и начала реализации модели «демократической власти» был налицо7.
После того как Военный совет (21-22 марта 1920 г.), проходивший в Севастополе, решил вопрос о назначении нового главнокомандующего, 22 марта Деникиным был издан последний приказ, передававший полномочия главкома Врангелю. Вступление в должность сопровождалось соответствующим актом Правительствующего сената. В отличие от Деникина, получившего должность со слов погибшего генерала Корнилова, это должно было подчеркнуть официальный характер принятия командования. Сенат утверждал власть Врангеля, и Врангель мог распоряжаться этой властью. Ожидалось, что генерал будет твердо следовать принципу диктатуры, игнорируя излишние компромиссы.
На практике все оказалось сложнее. Хотя еще в апреле 1920 г., в своей речи перед представителями крымской печати генерал утверждал: «Мы в осажденной крепости, и лишь единая твердая власть может спасти положение. Надо побить врага, прежде всего, сейчас не место партийной борьбе, все партии должны объединиться в одну, делая деловую внепартийную работу. Значительно упрощенный аппарат управления мною строится не из людей какой-либо партии, а из людей дела. Для меня нет ни монархистов, ни республиканцев, а есть лишь люди знания и труда»8. Но принцип диктатуры не стал абсолютным. Диктатору выгоднее было бы использовать полномочия «Правил о местностях, объявляемых состоящими на военном положении», согласно которым гражданские власти, во главе с назначаемым губернатором, подчинялись военному командованию9. Эти «правила» формально не отменялись и во время гражданской войны. Данная модель устройства тыла применялась, в частности, на Северо-Западном фронте в 1919 г. Да и сам Врангель использовал подобные полномочия в ноябре 1919 г. во время «разгона Кубанской Рады», когда по решению Ставки главкома ВСЮР было арестовано 12 депутатов казачьего парламента. Теоретически эти «правила» можно было ввести и на ограниченной территории Таврической губернии, действуя после этого безо всякой оглядки на гражданскую администрацию. Но Врангель утвердил другую модель управления.
Ее основой стал Совет при главкоме ВСЮР. Приказом № 2925 от 29 марта 1920 г. было объявлено «Положение об управлении областями, занимаемыми Вооруженными Силами Юга России». В нем, в целях повышения эффективности работы, существенно сокращался аппарат управления, создавался Совет, представленный начальниками Военного и Морского управлений, а также начальниками Гражданского (внутренние дела, земледелие и землеустройство, юстиция и народное просвещение) и Хозяйственного (финансы, продовольствие, торговля и промышленность, пути сообщения) управлений. Совет «имел характер органа совещательного», а «правитель и главнокомандующий обнимал всю полноту военной и гражданской власти без всяких ограничений»10. По своей структуре «Совет при главнокомандующем» был близок к модели «Совета при главноначальствующем области», утвержденном в 1919 г. В его состав также вводились помощники плавноначальствующего по военной и гражданской части, прокурор судебной палаты и по одному чиновнику от каждого из правительственных ведомств11.
Для управления ограниченной территорией Таврии, находившейся под контролем ВСЮР, подобного аппарата вполне хватало. Врангель так определил основную задачу возглавляемой им власти: «Не триумфальным шествием из Крыма к Москве можно освободить Россию, а созданием хотя бы на клочке русской земли такого порядка и таких условий жизни, которые потянули бы к себе все помыслы и силы стонущего под красным игом народа». Тем самым провозглашался отказ от главной цели южнорусского Белого движения — занятия Москвы. Декларировалось намерение создать из Крыма своего рода плацдарм, на котором можно было реализовать новую политическую программу, создать «модель Белой России», альтернативную «России большевистской»12.
Аналогичные соображения были высказаны Врангелем в беседе с В.В. Шульгиным: «Политику завоевания России надо оставить. Я добиваюсь, чтобы в Крыму, хотя на этом клочке, сделать жизнь возможной, чтобы показать остальной России; вот там, у вас коммунизм, голод и чрезвычайка, а здесь идет земельная реформа, заводится порядок и возможная свобода. Тогда можно будет двигаться вперед, медленно, не так, как мы шли при Деникине, медленно, закрепляя за собой захваченное. Тогда отнятые у большевиков губернии будут источником нашей силы, а не слабости, как было раньше»13.
Однако в силу ряда причин (прежде всего из-за недостатка продовольствия) ВСЮР должны были перейти от выжидательной к наступательной тактике действий. Начавшееся в конце мая наступление в Северной Таврии закончилось занятием практически всей территории Таврической губернии. В течение лета-осени 1920 г. фронт уже охватывал уезды Екатеринославской губернии, предпринимались попытки расширения территории за счет Дона и Кубани (десанты в июле-августе). В этой ситуации белая власть снова возвращалась к положению если не «всероссийской», то «южнорусской», но отнюдь не «крымской».
Интересно проследить юридическое оформление статуса Врангеля и его правительства. 4 января 1920 г. адмирал Колчак официально утвердил передачу статуса Верховного правителя России своему заместителю Деникину. Последний заявил о передаче Врангелю лишь высшей военной власти. Это вызывало определенное недоумение за рубежом, о чем говорилось, в частности, в переписке российских послов во Франции и США — В.А. Маклакова и Б.А. Бахметева14. До наступления в Таврии Врангель не торопился делать каких-либо общероссийских заявлений, всячески подчеркивал региональный характер своей власти на ближайшее время. Но идеи «острова Крым», «русского Тайваня» рано или поздно должны были уступить место всероссийским лозунгам. Уже накануне наступления ВСЮР были переименованы в Русскую армию. Полностью сохранялась всероссийская символика. Статус правителя Юга России (а не «правителя Крыма», например) требовал координации с другими антибольшевистскими государственными образованиями, прежде всего с казачеством. В приказе о создании Совета отмечалось, что «земли казачьих войск независимы в отношении самоуправления, однако с полным подчинением казачьих вооруженных сил главнокомандующему». Позднее, накануне десантной операции на Кубань, был подписан приказ № 3504 от 6 августа 1920 г., переименовавший Совет при главнокомандующем в правительство Юга России, с включением в его состав «представителей казачьих государственных образований». Этому предшествовало торжественное подписание 22 июля договора между «правителем и главнокомандующим ВСЮР» и «атаманами и правительствами Дона, Кубани и Терека». Здесь полнее всего был отражен принцип федеративного устройства, предполагавшийся в качестве будущей всероссийской модели. Договор гарантировал казачеству «полную независимость в их внутреннем устройстве и управлении», при этом сохраняя «всероссийскими» финансы, таможенное обложение, косвенные налоги, телеграф и железнодорожное сообщение, а также вооруженные силы15. Вряд ли следует считать этот договор «подавлением казачьих свобод», поскольку в случае предоставления казачьим войскам еще большей степени свободы утверждалось бы уже конфедеративное устройство, на что Врангель не мог согласиться.
C.B. Карпенко правомерно отмечает, что образование ПЮР, «не меняя ни сути военно-диктаторской власти Врангеля, ни положения правительства как совещательного органа при главкоме, важно было как для обоснования распространения власти главкома на казачьи области, так и для придания этой власти более гражданского и общероссийского облика»16. С большой долей вероятности можно предположить, что в случае дальнейшего наступления на южнорусские губернии либо в состав ПЮР вошли бы руководители других антибольшевистских структур, на правах, разумеется, совещательного голоса, либо ПЮР трансформировалось бы в некий орган представительной власти. Но модель представительства в существующих структурах исполнительной власти считалась более приемлемой, чем создание специальных выборных органов управления, аналогичных казачьим парламентам.
|
|