Примечания 4 страница

Как ни парадоксально это может показаться на первый взгляд, но именно через отказ от унитарной модели государственности и переход к федерализму Врангель создавал новую модель «единой России», объединенной не только политическими, но также экономическими, финансовыми, военными (борьба с Красной армией) факторами.

В плане создания «единого антибольшевистского фронта» показательны стратегические перспективы десантов на Дону и Кубани, и особенно октябрьской Заднепровской операции. Многие военные рассматривали ее цель как попытку установления прямого контакта с Польшей и Украинской Народной Республикой. Врангель координировал усилия антибольшевистских структур на территории Польши (Русский политический комитет Б.В. Савинкова и 3-я Русская армия). Показательна телеграмма Врангеля барону К.Г. Маннергейму, в которой отмечалось, что «в целях объединения и координирования действий всех борющихся против большевиков армий я сделал французскому правительству и командованию предложение о совместном плане действий с поляками. Не сомневаюсь, что благодаря Вашему содействию Финляндия также присоединится к общим действиям с целью нанесения большевизму окончательного удара». Таким образом, признание независимости Финляндии для Врангеля, в отличие от многих деятелей Белого движения 1918-1919 гг., было свершившимся фактом¹⁷. Есть сведения (нуждающиеся, правда, в дополнительной проверке) о контактах офицеров Русской армии с тамбовскими повстанцами в августе 1920 г. В сентябре — октябре предпринимались попытки заключения договора с представителями Союза горцев Северного Кавказа, велись переговоры с внуком имама Шамиля, Саид-беком, о признании Горской федерации.

Прямым указанием на утверждение власти Врангеля в общероссийском масштабе стало признание со стороны атамана Забайкальского казачьего войска генерал-лейтенанта Г.М. Семенова 6 октября 1920 г. Этот акт слабо освещен в историографии, между тем он означал подчинение правителю Юга России Верховного руководителя Российской восточной окраины (статус, утвержденный Колчаком одновременно с передачей власти Верховного правителя в январе 1920 г.). На это Семенов прямо указывал в письме Врангелю¹⁸.

Что же касается «международного статуса» ПЮР, то признание его де-факто Францией свидетельствовало не столько о признании белого правительства как центра всероссийской «борьбы с большевизмом» (на что надеялись белые политики и военные), сколько о следовании политике признания и поддержки государств, образовавшихся на западных и южных границах России после 1917 г., в частности государств «Малой Антанты» (в состав которой могло быть включено и врангелевское правительство). В условиях советско-польской войны это означало бы создание «санитарного кордона» против Советской России. Примечательно, что на предполагавшиеся международные конференции в Париже участие ПЮР предполагалось лишь в качестве представителей Крыма¹⁹.

Но, несмотря на это, Врангель к осени 1920 г. был близок к провозглашению своей власти в качестве всероссийской. То, что такая тенденция существовала, подтверждает и образование в Константинополе на основе ПЮР Русского совета (февраль 1921 г.). Именно Русский совет во главе с Врангелем официально провозглашался органом-правопреемником от всероссийских государственных структур²⁰.

Другим важнейшим направлением внутриполитического курса ПЮР стала земельная реформа. Ее подготовка и проведение, несомненно, заслуживает специального исследования. Не отрицая ее значения для аграрно-крестьянской политики Белого движения в целом, нельзя не отметить ее преемственности от политики деникинского правительства.

Особое совещание строило аграрную политику на принципе «непредрешения»: проведение аграрных преобразований предполагалось только после «окончательной победы над большевизмом». Показательны в этом отношении замечания, высказанные в письме бывшего председателя IV Государственной думы М.В. Родзянко Деникину: «Считаю своим гражданским долгом предостеречь Вас от рискованного и опасного шага в виде издания земельного закона Вашей единоличной властью. Закон, выработанный случайно собравшимися людьми, для этой цели не имеющими достаточно народных полномочий, не может быть авторитетным в глазах народа, а может быть не только бесполезным, но даже вредным для страны»²¹. Официальным документом, определявшим курс аграрно-крестьянской политики Особого совещания, стало «предписание Особому совещанию по земельному вопросу», более известное как «декларация генерала Деникина о земле» (ее авторство принадлежало Н.И. Астрову). В ней заявлялось о сохранении права собственности на землю, но в то же время и о наделении мелких и средних крестьянских хозяйств за счет казенных и частновладельческих земель. Сочетание этих двух, казалось бы, взаимоисключающих принципов предполагалось провести посредством добровольных сделок купли-продажи земли между крестьянином и помещиком. А по истечении этого периода (от двух до пяти лет) — через принудительное отчуждение части владельческих земель, но обязательно за выкуп²². Для законодательного воплощения провозглашенных Декларацией принципов создавалась особая комиссия под председательством главы Управления земледелия В.Г. Колокольцева (бывшего министра земледелия в правительстве гетмана П.Г. Скоропадского), а после его отставки (в июле 1919 г.) — профессора Киевского университета А.Д. Билимовича и главы ведомства юстиции В.Н. Челищева.

Деникинское правительство не считало единственно возможным способом путем решения аграрных проблем перераспределение земельной собственности. Во всех официальных выступлениях, в официальной пропаганде подчеркивалось, что только интенсификация земледелия, широкая помощь крестьянству инвентарем, доступным кредитом, семенами, удобрениями поможет разрешить проблемы российского села. «Нужно воспитывать в крестьянине хозяина, настоящего собственника, а не поощрять его стремление все поделить и захватить не принадлежащие ему земли», — так оценивал суть требуемой аграрно-крестьянской политики Билимович²³.

Законопроект комиссии Билимовича-Челищева выигрышно отличался четкостью юридических формулировок, детальной проработкой ряда положений. В частности, им предусматривались два варианта отчуждения владельческих земель, при которых вводилась погубернская дифференциация (в зависимости от плотности населения и средних размеров крестьянских хозяйств). У владельцев отчуждалось большее или меньшее количество земли, сокращались сроки начала реформы (до двух лет после наступления «гражданского мира»)²⁴.

Законопроект, по мнению Деникина сопоставимый с реформой Столыпина, был почти готов к реализации. В сентябре 1919 г., накануне ожидавшегося «освобождения Москвы и Петрограда» был даже составлен текст манифеста-обращения о начале реформы. Однако в ноябре 1919 г. Верховный правитель России адмирал Колчак указал на недопустимость издания деникинским правительством каких-либо законодательных актов по земельной политике вне координации с омским Российским советом министров²⁵. Этим заявлением Колчак вновь подтверждал как свои полномочия всероссийского главы, так и принцип «непредрешения».

Положение на фронтах, изменившееся к началу 1920 г. не в пользу Белого движения, убедило Врангеля в необходимости приступить к осуществлению реформы в условиях ограниченной Таврии. Первоначально он не отказывался от пути разрешения «аграрного вопроса», предначертанного «декларацией» Деникина. Как и в 1919 г., была создана особая комиссия по земельному вопросу, работавшая в апреле в Ялте. В своей итоговой резолюции комиссия, под председательством нового главы Управления земледелия Г.В. Глинки, осталась на принципе «непредрешения», отметив недопустимость «огульного узаконения разбойных захватов и кровавых приобретений» и указав лишь на возможность «продления пользования захваченными землями для трудящихся земледельцев впредь до установления порядка и законности» (то есть на перевод «захваченных» земель в категорию арендованных, с выплатой владельцам (или государству при их отсутствии) определенной платы)²⁶.

Данный вариант временного разрешения аграрных проблем, приемлемый для Колчака и Деникина, не устраивал Врангеля. По его указанию комиссия была распущена и разработка проекта поручалась фактически единолично ее председателю. Законодательство, выработанное к концу мая 1920 г., было утверждено главкомом к началу наступления Русской армии из Крыма²⁷. Перед врангелевским правительством стояла трудноразрешимая задача. Нужно было привлечь на сторону Белого движения зажиточное и среднее крестьянство, создать новую социальную базу из тех, кто сможет кормить фронт и тыл, поддерживать Белую власть. Причем сделать это нужно было быстро и эффективно, действуя в условиях разрушенной экономики, нарушенных связей между городом и деревней, тяжелого финансового кризиса и, самое главное, отсутствия доверия к власти. В данной ситуации главным средством привлечения крестьянства признавалось наделение крестьян землей. Но в этом случае белые правительства, провозглашавшие «восстановление законности и порядка», неизбежно сталкивались с проблемой легализации произошедшего «черного передела» («декрета о земле») или, наоборот, с необходимостью его отрицания, «восстановления нарушенных прав собственников», проведения своеобразной реституции.

Развитие единоличных крестьянских хозяйств, закрепление за ними земли на правах собственности составляло основу реформ Столыпина. Но восстановить нарушенные революционными событиями 1917 г. поземельные отношения было невозможно. И белые правительства оказывались перед единственно возможным путем — направления стихии земельных разделов в русло организованной земельной реформы. Соединялось, казалось бы, несоединимое — революция и реформа. Об этом еще осенью 1919 г. говорил П.Б. Струве (будущий министр иностранных дел ПЮР): «Сейчас земельный вопрос сводится к тому, чтобы утвердить крестьянскую собственность. Русская революция должна осуществить столыпинскую аграрную реформу. Я сказал когда-то, что нужно лозунг социалистов-революционеров " в борьбе обретешь ты право свое" окончательно превратить в лозунг " в борьбе обретешь ты право собственности"»²⁸.

Как расчетливый политик, Врангель использовал земельную политику и для укрепления своего авторитета. В 1920 г. провозглашалось, что «армия должна нести крестьянам землю на штыках». Образ «реакционной военщины», «генерала-душителя», активно обыгрывавшийся в большевистской и эсеровской пропаганде периода гражданской войны, должен был смениться образом «твердой власти, обеспечивающей свободу и порядок», «просвещенного правителя», «честного воина-патриота, близкого к народным нуждам». Не случайно поэтому «приказ о земле» был обнародован накануне летнего наступления. А самой доступной формой пропаганды стали листовки с кратким изложением основных положений земельного законодательства. Аграрная реформа осуществлялась в Таврии незамедлительно, по мере занятия уездов и волостей Русской армией. Тем самым в аграрно-крестьянской политике произошел полный отказ от позиции «непредрешения».

Реформа ПЮР отличалась своей краткостью, сосредоточенностью на земельных проблемах того времени. Вся земля, в том числе и «захваченная» у помещиков в ходе «черного передела» 1917— 1918 гг., оставались в «распоряжении обрабатывающих их хозяев», независимо от того, на каком праве это распоряжение основано (тем самым фактически признавался законным «захват» частновладельческих земель после 1917 г.). «Захваченные земли» закреплялись в собственность после уплаты государству за них ежегодно в течение 25 лет (деньгами или натурой) «пятикратного среднего за последние 10 лет урожая зерновых» данного района. Приказом главкома от 26 июня 1920 г., учитывая бедственное положение многих крестьянских хозяйств в результате войны, размер выкупа определялся как «пятикратное среднее от урожая текущего года», а не за последние 10 лет (гораздо более урожайных, чем засушливый 1920-й). Бывшие владельцы полностью исключались из расчета с крестьянами — «захватчиками». Более того, специальным распоряжением Врангель запретил помещикам возвращаться в свои имения и занимать любые административные должности там, где они проживали. Расчет с ними (передачу выкупа) государство брало на себя. Все дифференцированные шкалы «отчуждаемых максимумов», юридические тонкости проектов Билимовича 1919 г. отвергались. Ни о какой реституции речи не было. Так, например, когда один из крупнейших таврических землевладельцев Шатилов-Фелибер (имение которого «Атманай» Мелитопольского уезда было в числе первых, разделенных по установленным реформой нормам) просил в августе 1920 г. разрешения проживать в имении, ему это было запрещено по причине «нежелательности возвращения крупных землевладельцев... при настоящих условиях, когда в крестьянстве еще не окрепла уверенность, что закон о земле будет действительно осуществлен и когда вся сила агитации большевиков направлена к тому, чтобы вызвать сомнения в этом и внушить убеждение, что Русская армия возвращает землю помещикам». Правда, начальник Гражданского управления С.Д. Тверской рекомендовал Глинке предоставить возможность проживать в доме сторожа экономии²⁹.

Отчуждение было максимально возможным. Примечательно, что сам Кривошеин, в 1919 г. критиковавший Астрова за его стремление сократить площадь экономически эффективных частновладельческих хозяйств, в 1920 г. встал на противоположные позиции³⁰. Из списка отчуждаемых земель (среди которых на первом месте были земли длительное время сдаваемые в аренду) исключались хуторские, отрубные земли (т.е. земли тех же крестьян-собственников), а также земли церкви и имеющие «культурное, общественно-полезное значение» (тем самым государство защищало от ликвидации многие ценные хозяйства, например, известное имение баронов Фальц-Фейнов «Аскания-Нова» было передано Таврическому университету; не подлежали разделу и бывшие «удельные имения» представителей императорской фамилии в Крыму).

Принципиально новым для южнорусского Белого движения стало проведение реформы при участии самих крестьян (через посредство земельных советов), хотя и под контролем со стороны местной администрации. Схожие принципы реализации земельных преобразований были разработаны правительством Колчака в 1919 г., с учреждением специально подготовленных земельных советов. Но на белом юге, до Врангеля, крестьянство от участия в земельной реформе устранялось, аграрная политика проводилась только уездными и губернскими структурами Управления земледелия и землеустройства. В 1920 г. управление играло лишь консультативную, а не руководящую роль: «Главнейшим условием успешного хода дела является доверие и авторитет, коим уездный посредник и его сотрудники должны пользоваться с первых же шагов своей деятельности среди местного населения. Уездный посредник по земельным делам ни с какой стороны не должен быть начальством, а лишь желанным гостем в селе, способным разъяснить закон и помочь разобраться населению в действительно сложных вопросах»³¹. Основная задача врангелевского управления заключалась в своевременном обеспечении крестьянских земельных советов необходимой статистической информацией, предоставлении им помощи землемеров, агрономов, техников.

В соответствии с утвержденным 25 мая 1920 г. «Временным положением о земельных учреждениях» выборы в земельные советы должны были производиться на специально созываемых волостных сходах. Право участия в них получали волостные старосты и по одному выборному из каждых 10 дворов в волости. Они составляли основную категорию выборщиков. Кроме них право «избирать и быть избранным» получали выборщики, имеющие земельные участки в пределах волости (то есть представители церкви, учебных заведений, земств и городов, а также бывшие помещики). От участия в выборах отстранялись дезертиры, бывшие члены советских хозяйств и коммун, лица, состоявшие под судом. Тем самым в состав советов должны были войти люди, связанные исключительно с трудом на земле. После выборов волостных советов предполагались выборы уездных земельных советов³².

Нередко сразу же после выборов и распределения должностей, земельные советы приступали к работе по распределению земельного фонда между «обрабатывающими его хозяевами». Преимущественное право на закрепление земли в собственность получали военнослужащие Русской армии, земледельцы, имеющие «ценз оседлости» в волости (от 3 до 15 лет), «инвентарный ценз» (наличие сельскохозяйственных орудий, рабочего скота и др.), арендаторы частновладельческих земель и, главное, «лица, имеющие землевладельческие знания и навыки». «Землю тем, кто ее обрабатывает» — этот лозунг четко прослеживался во всех конкретных действиях советов. Им также передавалось право полного контроля над земельным рынком в пределах волостей и уездов³³. Вообще земельный рынок, как способ разрешения аграрных проблем посредством добровольных сделок по купле-продаже земли между помещиками и крестьянами, не поощрялся в Таврии в 1920 г. Помимо землеустроительных работ в условиях войны и хозяйственного разорения земельные советы неоднократно обращались к правительству с ходатайствами о снижении платежей за закрепляемую землю, о выдаче кредитов, о снабжении сельскохозяйственной техникой.

Реформа 1920 г. стала, несомненно, не только этапом в развитии аграрно-крестьянской политики белых правительств Юга России, но и этапом во всей аграрной истории России начала века. Признание совершившихся революционных перемен в деревне, введение их в русло организованного реформирования было большой заслугой правительства Врангеля — Кривошеина. Вместе с тем отказ от принципов «непредрешения» и всеобщей реституции прав собственности, нарушенной в 1917 г., определенный радикализм реформы, выразившийся в передаче крестьянам «захваченной» помещичьей земли и организации крестьянских земельных советов, вызывал нередко непонимание и осуждение. Примером подобного рода может быть оценка со стороны правых кругов: «Чтобы облегчить движение армии на север, Врангель издал... приказ о земле, которым все частновладельческие земли отдаются крестьянам. С момента этого приказа армия Врангеля не двинулась ни на шаг вперед. Этим приказом он оттолкнул от себя элементы, которые сражались за восстановление порядка и законности. Крестьяне этим приказом куплены не были. Большевики им обещали больше, чем Врангель, и в мужицкие головы не укладывалось, чтобы генерал мог отдавать чужие земли на более прочных основаниях, чем большевики. Этот приказ вселил в умы представление о власти, как о власти ненастоящей, которая сама сомневается, власть она или нет»³⁴. О несвоевременности, конъюнктурности реформы говорили также лидер кадетов П.Н. Милюков, идеолог национал-большевизма Н.В. Устрялов, бывший член Северо-Западного правительства М.С. Маргулиес. Оригинальная точка зрения о сути аграрно-крестьянской политики ПЮР была высказана членом этого правительства, государственным контролером Н.В. Савичем: «Закон был попыткой приобрести доверие крестьянских масс, которую надо было сделать хотя бы для того, чтобы впоследствии нельзя было сказать, что Белое движение провалилось потому, что не смогло ответить на требования крестьянства в земельном вопросе. Врангель сделал опыт привлечь мужика землицей, и в результате этого опыта получилось лишнее разочарование. То, что этот закон был издан, есть доказательство перед судом истории, что правое течение готово было пожертвовать насущными интересами класса, ему наиболее близкого, ради спасения Родины, и не его вина, если масса пошла за элементами антигосударственными. Недаром Кривошеин, умирая через год в Германии, сказал: «Моя политическая совесть чиста»³⁵.

С земельной реформой была тесно связана реформа земского самоуправления. Предполагалось, что после окончания основных землеустроительных работ в уездах и волостях земельные советы передадут свои полномочия волостным земствам, также избранным самими крестьянами. В этой реформе ПЮР оказалось наиболее самостоятельным, опыт земской политики предшественников не использовался. Восторженное отношение к земствам, как к центрам «демократизации масс», характерное для 1917 г. и земской реформы Временного правительства, сменилось настороженностью периода 1918-1919 гг., когда руководство белого Юга упрекало земства в «излишней политической активности» и нередко полностью подчиняло земства военной власти, в лице уездных и волостных комендантов. Волостное земство, избранное на основе всеобщего избирательного права, при отсутствии «ценза оседлости» упразднялось Деникиным. Но в 1920 г. земское самоуправление предстало в новом качестве — основы системы государственного управления. В приказе № 94 от 28 июля 1920 г. так объяснялась необходимость реформы: «Переход земли в собственность обрабатывающих ее хозяев и раздробление крупных имений на мелкие участки предрешают изменение прежнего строя земского самоуправления. К трудной и ответственной работе по восстановлению разрушенной земской жизни необходимо привлечь новый многочисленный класс мелких земельных собственников, из числа трудящегося на земле населения. Кому земля, тому и распоряжение земским делом, на том и ответ за это дело и за порядок его ведения»³⁶. По проекту реформы губернское земство упразднялось, а уездное и волостное становились «крестьянскими», избранными на основании цензов оседлости и земельного (владение собственностью в волости)³⁷. Вопросы развития и финансирования местного хозяйства, строительства школ, больниц, распоряжения землей — все это входило в компетенцию новообразованных волостных земств.

В отличие от земельной земская реформа начала осуществляться в Таврии только осенью 1920 г. Ее результаты были гораздо менее заметными. Критика реформы сводилась к тому, что из земства исключались представители «интеллигентного класса». Об этом, в частности писал председатель Таврической губернской земской управы князь В.А. Оболенский³⁸. Но принцип сословного самоуправления, фактически провозглашенный ПЮР, считался более важным, прежде всего в целях преодоления «гражданской пассивности» крестьянского большинства населения России.

Подводя итоги реформаторской деятельности ПЮР, можно отметить общую для нее основу. Это была, по выражению П.Б. Струве и П.И. Новгородцева, «левая политика правыми руками». Реформы Врангеля ломали сложившийся в России начала XX в. стереотип идентичности партий и партийных идеологий, согласно которому «правыми» считались только «монархисты», мечтавшие о полной реставрации «дофевральской России», а «левыми» — сторонники социализма. Князь Б.В. Гагарин очень точно отметил ошибочность подобного стандарта: «Реставрация в смысле возвращения к прежней петербургской системе централизации и бюрократии немыслима. О ней могут мечтать только легкомысленные люди, а не трезвые политики, несущие на себе все бремя ответственности в такое трагическое время, как наше». «Правительство Врангеля... ведет политику, которая диктуется обстоятельствами, намечена твердою волею генерала Врангеля и вся проникнута чувством патриотизма»³⁹.

Перефразируя известные слова Врангеля, можно определить, что в его деятельности в Крыму 1920 г. «стратегия была принесена в жертву тактике». «Тактические» по сути своей союзы с другими антибольшевиками (вплоть до Махно), радикальные уступки крестьянству в области земельной и земской политики — все это диктовалось необходимостью не только «победы над большевизмом», но строительством новой российской государственности, «Белой России»⁴⁰. «Годилась» ли такая политика или «никуда не годилась»? Однозначно ответить на этот вопрос нельзя хотя бы по причине краткости существования белой Таврии (с апреля по октябрь 1920 г.). А, как известно, любая реформа требует большого времени. Вывод о том, что крестьянство не поддержало его реформу, неправомерен. Однако очевидно, что в случае дальнейших военных успехов и овладения значительной территорией юга России реализация намеченных реформ потребовала их существенной корректировки. ПЮР столкнулось бы с проблемами не меньшими чем у деникинского правительства. Кризисное состояние России, разоренной гражданской войной, не позволяло предложить универсальных программ по ее «спасению». Белой власти требовалось учитывать множество региональных, социальных, психологических факторов. Но потенциал реформаторской деятельности, созданный в 1920 г., открывал перспективу успешного решения российских проблем. И, возможно, с большим эффектом, чем это было сделано большевиками.

Примечания

1. Росс Н. Врангель в Крыму. Франкфурт-на-Майне, 1982; Карпенко C.B. Очерки Белого движения на Юге России (1917-1920 гг.). М., 2003.

2. Революция и Гражданская война 1917-1920 годов: новое осмысление // Материалы научной конференции, Симферополь, 1995; Белая Россия. Опыт исторической ретроспекции // Материалы научной конференции, СПб. — М., 2002.

3. Врангель П.Н. Записки // Белое дело. Летопись белой борьбы. T. VI. Берлин, 1928. С. 43.

4. Там же. С. 257-261, 280-281.

5. Росс Н. Указ. соч. С. 47.

6. Билимович А.Д. Деление Южной России на области. Ростов н/Д., 1919. С. 2-10.

7. Соколов КН. Правление генерала Деникина. София, 1921. С. 247.

8. Врангель П.Н. Указ. соч. С. 44.

9. Свод законов Российской Империи. Т. 2. СПб., 1892. С. 254-259.

10. Врангель П.Н. Указ. соч. С. 30.

11. Временное Положение о гражданском управлении в местностях, находящихся под Верховным управлением Главнокомандующего Вооруженными Силами Юга России. Ставрополь, 1919. С. 29-30.

12. Врангель П.Н. Указ. соч. С. 44.

13. Шульгин В.В. 1920. М., 1990. С. 738.

14. См. например, письмо В.А. Маклакова от 6 мая 1920 г. // «Совершенно лично и доверительно!» Б.А. Бахметев-В.А. Маклаков, переписка 1919-1951. T. 1. М., 2001.С. 206.

15. Врангель П.Н. Указ. соч. С. 131-133.

16. Карпенко C.B. Указ. соч. С. 280.

17. ГАРФ. Ф. 6094. On. 1. Д. 2. Л. 1.

18. Врангель П.Н. Указ. соч. С. 210-211.

19. Маргулиес М.С. Год интервенции. Кн. 3 (сентябрь 1919 — декабрь 1920). Берлин, 1923.

20. Русский Совет. Париж. 1921. С. 1, 9.

21. ГАРФ. Ф. 5827. Оп. 1. Д. 105. Л. 21-21 об.

22. Там же. Ф. 439. Оп. 1. Д. 51. Л. 23-23об.

23. Билимович А.Д. Революция, большевики и хозяйство России. Ростов н/Д., 1919. С. 14-15.

24. ГАРФ. Ф. 5827. Оп. 1.Д. 105. Л. 11-15, 19-20.

25. Там же. Л. 23-24; Деникин А.И. Очерки русской смуты. T. IV. Берлин, 1925. С. 223-224.

26. Росс Н. Указ. соч. С. 149-150.

27. Врангель П.Н. Указ. соч. С. 243-250.

28. Великая Россия. 1919. 21 ноября.

29. ГАРФ. Ф. 355. Оп.1. Д. 27. Л. 71.

30. Савич Н.В. Воспоминания. СПб., 1993. С. 362-363.

31. ГАРФ. Ф. 355. Оп.1. Д. 5. Л. 12-12 об., 19.

32. Там же. Д. За Л. 155-159 об.

33. Крестьянский путь. 1920. 27 августа

34. Илларионов Д. К земельному вопросу //Двуглавый орел. 1921. Вып. 6. С. 18-19.

35. i> Савич Н.В. Указ. соч. С. 363.

36. Врангель П.Н. Указ. соч. С. 256.

37. Великая Россия. 1920. 19 июля.

38. Оболенский В.А. Земства в Крыму во время гражданской войны // Местное самоуправление. Вып. 1. Прага. 1925. С. 280-287.

39. Гагарин Б.В. Политика генерала Врангеля // Российская газета. 1990. 14 декабря.

40. Пушкарев B.C. Врангель в Крыму // Белая Россия: Опыт исторической ретроспекции. М., 2002. С. 18-25.

C.B. Карпенко. «Врангель в Крыму: государственность и финансы»

Способность воюющего государства (или государственного образования — в условиях гражданской войны) обеспечить себя финансовыми ресурсами для покрытия расходов на войну и сохранить устойчивость финансовой системы является одним из решающих факторов победы. Поэтому изучение финансовой политики военной диктатуры генерала П.Н. Врангеля дает ключ к пониманию причин окончательной гибели Белого движения на юге России в 1920 г.

Полагая, что А.В. Колчаку и А.И. Деникину «связывали руки» правительства — Временное Российское и Особое совещание, — Врангель был убежденным сторонником того, что в условиях войны и разрухи эффективной формой правления может быть только военная диктатура¹.

Главным препятствием, как показал опыт Деникина, на пути к установлению единоличной диктаторской власти являлась суверенность казачьих областей. Однако войсковые атаманы и председатели правительств Дона, Кубани, Терека и Астрахани, оказавшиеся в Крыму «без народов и территорий», попали в полную зависимость от нового главкома: только управления его штаба и подчиненные ему центральные учреждения могли финансировать казачьи части и снабжать всем необходимым. 29 марта Врангель приказом № 2925 объявил новое «Положение об управлении областями, занимаемыми Вооруженными силами на Юге России»: «Правитель и главнокомандующий... обнимает всю полноту военной и гражданской власти без всяких ограничений». Казачьи войска подчинялись главкому ВСЮР, а «земли казачьих войск» объявлялись «независимыми в отношении самоуправления». Состоящие в непосредственном подчинении главкома его помощник, начальник его штаба и начальники управлений — Военного, Морского, Гражданского, Хозяйственного, Иностранных сношений, — а также Государственный контролер составляли Совет при главкоме, «имеющий характер органа совещательного»².

В июле, в ходе подготовки десантной операции на Кубань, Врангель решительно, с одной стороны, распространил свое управление на экономику казачьих областей и установил свое исключительное право эмиссии, с другой — интегрировал казачьи власти в созданный при себе правительственный аппарат. 22 июля в Севастополе он подписал соглашение с атаманами и главами правительств Дона, Кубани, Терека и Астрахани. Последние были введены в Совет при главкоме с правом решающего голоса. Главкому «присваивалась полнота власти» над всеми их вооруженными силами «как в оперативном отношении, так и по принципиальным вопросам организации армии». Все необходимые для снабжения войск «продовольственные и иные средства» они должны были предоставлять по требованию главкома «по особой разверстке». Устанавливалась общая таможенная черта, отменялись все таможенные заставы и досмотры, вводилось единое косвенное обложение. Устанавливались единая денежная система и исключительное эмиссионное право власти главкома, причем размеры эмиссии определялись постановлениями совета при главкоме, а «установление денежной системы и распределение денежных средств, получаемых от эмиссии», должны были определяться дополнительными соглашениями³.