Мелани Кляйн

Мелани Кляйн была одной из тех, кто стоял у истоков теории объектных отношений. Ее теория во многом возникла из наблюдений за ее собственными детьми и из анализа других детей, многие из которых были, по ее мнению, психотиками. В своих работах она

– 87 –

демонстрировала важность ранних доэдиповых отноше­ний в развитии и манифестации психопатологии, тем самым бросая вызов фрейдовскому акценту на Эдиповом комплексе. Ее теория в основном базируется на травма­тической и топографической моделях Фрейда, то есть, она придерживается расширенного толкования теории инстинкта смерти и развивает свою собственную комп­лексную терминологию. Одним из базовых положений ее теории является конфликт, исходящий из изначаль­ной борьбы между инстинктами жизни и смерти (1948). Этот конфликт является врожденным и проявляется с момента рождения. Действительно, рождение само по себе — это сокрушающая травма, которая дает начало постоянно сопутствующей тревожности в отношениях с окружающим миром. Первым объектом ребенка, изна­чально присутствующим в его уме отделено от «я», согласно Кляйн, является материнская грудь, которая, в силу сопровождающей ее тревоги, воспринимается как враждебный объект. Кляйн в своих работах подчеркивает первостепенную важность влечений, которые представ­ляют собой объектные взаимоотношения (Greenberg & Mitchell, 1983, стр. 146).

Кляйн утверждает, что функции Эго, бессознатель­ная фантазия, способность формировать объектные от­ношения, переживание тревожности, применение защит­ных механизмов, — все это доступно ребенку с самого рождения. Она рассматривает фантазию как ментальную репрезентацию инстинкта. Таким образом, получается, что любой инстинктивный импульс имеет соответствую­щую ему фантазию. Это значит, что любые инстинктив­ные импульсы переживаются только через фантазию, и функция фантазии заключается в обслуживании инстин­ктивных импульсов.

Поскольку ребенок постоянно воспринимает мать с новой позиции или другим способом, Кляйн исполь­зует слово позиция для описания того, что аналитики, не разделяющие ее взглядов, называют стадией развития (1935). Первая позиция, от рождения до трех месяцев,

– 88 –

обозначается как параноидно-шизоидная позиция (1946, 1952а, 1952b). Параноидна она в силу того, что у ребен­ка существует устойчивый страх преследования со сторо­ны внешнего плохого объекта, груди, которая интерна­лизована или интроецирована ребенком, пытающимся уничтожить ее как объект. Внутренний и внешний пло­хой объект возникает из влечения к смерти. Идея шизо­идности исходит из склонности ребенка к расщеплению «хорошего» и «плохого». Она вводит термин проективная идентификация в контексте действий ребенка по отно­шению к самому себе и по отношению к своей матери (1946). В фантазиях ненавистная и угрожающая часть себя расщепляется (в добавлении к более раннему рас­щеплению объектов) и проецируется на мать, для того чтобы повредить объект и завладеть им. Ненависть, ра­нее направляемая на часть себя, теперь направляется на мать. «Этот процесс ведет к частичной идентификации, которая устанавливает прототип агрессивных объектных отношений. Для описания этих процессов я предлагаю термин «проективная идентификация»» (стр. 8).

Вот что пишет Спиллиус: «Кляйн определила тер­мин... почти случайно, в паре параграфов и, согласно Ханне Сегал, сразу же пожалела об этом» (1983, стр. 521). Этот термин стал повсеместно использоваться в расши­ренном значении и часто равнозначен проекции (стр. 322; Meissener, 1980; Sandier, 1987).

Так же как и влечение к смерти, влечение к жиз­ни или либидо связанно с грудью, с первым внешним объектом. Эта хорошая грудь также интернализуется и сохранятся с помощью интроекции. Так борьба между влечением к смерти и влечением к жизни представляет­ся как борьба между питающей и пожирающей грудью. С двух сторон «формируется сердцевина Суперэго в его хорошем и плохом аспектах» (1948, стр. 118). Страх в первые три месяца характеризуется угрозой вторжения плохого преследующего объекта внутрь Эго, разрушени­ем внутренней идеальной груди и уничтожением соб­ственного «я». С этим связана и роль зависти, которая

– 89 –

также существует у ребенка от рождения. Так как иде­альная грудь принимается теперь как источник любви и доброты, Эго старается соответствовать этому. Если это не представляется возможным, Эго стремиться атаковать и разрушить хорошую грудь, чтобы избавиться от источ­ника зависти. Ребенок пытается расщепить болезненный аффект, и, если эта защита оказывается удачной, благо­дарность, интроецированная в идеальную грудь, обога­щает и усиливает Эго (Klein, 1957).

Если развитие проходит благоприятно и, в частно­сти, происходит идентификация с хорошей грудью, ре­бенок становится более терпимым к инстинкту смерти и все реже прибегает к расщеплению и проекции, одно­временно уменьшая параноидальные чувства и двигаясь к дальнейшей эго-интеграции. Хорошие и плохие ас­пекты объектов начинают интегрироваться, и ребенок воспринимает мать одновременно как источник и полу­чатель плохих и хороших чувств. В возрасте приблизи­тельно трех месяцев ребенок минует депрессивную пози­цию (Klein 1935, 1946, 1952а, 1932b). Теперь основная его тревожность связана со страхом, что он разрушит или повредит объект своей любви. В результате, он на­чинает искать возможность интроецировать мать ораль­но, то есть интернализировать, как бы защищая ее от своей деструктивности. Оральное всемогущество, однако, ведет к страху, что хороший внешний и внутренний объект каким-либо способом могут быть поглощены и уничтожены и, таким образом, даже попытки сохранить объект переживаются как деструктивные. В фантазиях куски мертвой поглощенной матери лежат внутри ребен­ка. Для этой фазы характерны депрессивные чувства стра­ха и безнадежности. Развитие и мобилизация Суперэго и Эдипов комплекс углубляют депрессию. На пике орально садистической фазы (в возрасте около восьми-девя­ти месяцев) под влиянием преследования и депрессив­ных страхов и мальчики и девочки отворачиваются от матери и ее груди к пенису отца, как к новому объекту орального желания (Klein, 1928). В начале эдиповы же-

– 90 –

лания фокусируются на фантазиях лишения матери пе­ниса, телесности и детей. Очевидно, что это происходит под влиянием мощных тенденций, таких, например, как консолидация структур Суперэго, стремление скомпен­сировать депрессивную позицию, чтобы, таким образом в фантазиях, восстановить мать (Klein, 1940).

Приведенное выше краткое изложение теории Кляйн не вполне адекватно, но зато оно иллюстрирует основные разногласия между теорий Кляйн и нашими взглядами. Теория Кляйн скорее топографическая, чем структурная (то есть базируется на поздней теории Фрей­да), поэтому ее понятия не связаны с эго-функциони­рованием, как мы его себе представляем. К примеру, Эго в понимании Кляйн ближе к «я», в котором отсутствуют саморегулирующие функции, обозначенные Фрейдом в его структурной модели. Далее, фантазия, а ее понима­нии, «это прямое выражение влечения, а не компромисс между импульсами и защитными механизмами, которые следуют из эго-функционирования, соответствующего с реальности». Ее убежденность, что фантазия доступна ребенку от рождения, не соответствует данным когнитив­ной психологии и нейродисциплин. Тревожность для нее — это постоянно угрожающее травматическое влия­ние, сокрушающее Эго и не несущее сигнальной функ­ции, как предполагал Фрейд в своей структурной теории тревожности (1926). Хотя Кляйн и описала широкий набор защитных механизмов, преобладание «хорошего» опыта над «плохим» более важно в ее теории для под­держания внутренней гармонии, чем использование эф­фективных защитных механизмов, как это понимается в структурной теории.

Согласно Кляйн, основной конфликт, присущий от рождения, происходит между двумя врожденными влече­ниями, а не между разными психическими структурами, и это не связанно с эго-функционированием. Соответ­ственно, интерпретация бессознательных агрессивных и сексуальных импульсов vis-a-vis с объектом является центральным моментом в практике Кляйн. Более того,

– 91 –

согласно ее взглядам, конфликт существует между двумя определенными врожденными влечениями, и, кроме как по своей форме, он вряд ли зависит от условий последу­ющего развития. То есть, влияние среды и индивидуаль­ного опыта имеют небольшое значение для развития; ее взгляд на развитие сильно отличается от принятого нами. Как это выразил Сьюзерленд: «Большинству аналитиков кажется, что она минимизирует роль внешних объектов, почти что утверждая, что фантазия продуцируются из­нутри с помощью активности импульсов. Таким обра­зом, она скорее пришла к теории биологического солип­сизма, чем к четко оформленной теории эволюции струк­тур, основанных на опыте объектных отношений» (1980, стр. 831). В конце концов, хотя теорию Кляйн обычно называют теорией объектных отношений, для нее значи­мость объекта вторична по сравнению со значимостью влечений. Очень мало места в ее теории уделено прояв­лению реальных качеств объекта и его роли в развитии ребенка.

Эти замечания позволяют понять, почему существу­ет так мало сходных моментов между теорией Кляйн и современным фрейдистким психоаналитическим взглядом, опирающимся на структурную теорию, даже несмотря на то, что они используют примерно одинаковую термино­логию. (Изложение и критика теории Кляйн в: Waelder, 1936; Glover, 1945; Bibring, 1947; Joffe, 1969; Kernberg, 1969; York, 971; Segal, 1979; Greenberg & Mitchell, 1983; Hayman, 1989).

С другой стороны, Шарфман (Scharfman, 1988) указывает на то, что усилия Кляйн обратили внимание психоаналитиков на важность доэдиповой стадии в раз­витии ребенка, и, в частности, на доэдиповы объектные отношения. Понятия о проекции и интроекции вошли в психоаналитический лексикон. Понимание этих терми­нов более ортодоксальными фрейдистскими аналитика­ми могут отличаться от понимания Кляйн, но именно Кляйн была первой, использующей эти понятия, кото-

– 92 –

рые сейчас занимают центральное место в теории объек­тных отношений.