Церковная публицистика в 16 веке. Митрополит Даниил и Максим Грек.

Борьба иосифлян с заволжскими старцами в сфере церковно-общественной выразилась ещё в первые десятилетия XVI в. в деятельности таких лиц, как князь Вассиан Патрикеев и Максим Грек, с одной стороны, и митрополит Даниил — с другой.

Максим Грек. В 1518 г. на Русь с Афона приехал Максим Грек (в миру Михаил Триволис) (1480-1556), до пострижения в монашество живший долго в Италии, получивший сильное богословское и филологическое образование.

Он вызван был в Москву великим князем Василием Ивановичем для переводов и исправления книг его библиотеки. Выступал в качестве проповедника, публициста и обличителя разнообразных церковных и общественных непорядков, какие он усматривал в окружающей его русской действительности. В своих взглядах на вещи и в своих суждениях он примыкал к заволжским старцам, в частности был в очень близких отношениях с Вассианом Патрикеевым.

Критическое отношение его к текстам исправлявшихся им книг навлекло на него гонение: он трижды был осуждён и с 1525 по 1551 г. провёл в заточении, сначала в том же Волоколамском монастыре, а затем в тверском Отрочем монастыре. Умолял о разрешении вернуться на Афон.

В своих произведениях - догматических, полемических, нравоучительных, публицистических и пр.- Максим Грек проявил себя как очень незаурядный писатель, страстно откликавшийся на всё то, что волновало его самого и его единомышленников. Обладая большим литературным талантом и будучи очень образованным человеком, он заметно поднял самую культуру письменного слова, использовав средства словесного мастерства.
Он даёт практические указания, как нужно писать и как отличить человека способного к писательской деятельности от неспособного к ней. Для испытания желающих посвятить себя переводам или исправлению книг он составил шестнадцать греческих стихов, написанных гекзаметром и пентаметром.

С большой похвалой и уважением Максим Грек отзывается о широком развитии в Париже философских и богословских наук, которыми могут заниматься бесплатно все желающие. Его восхищает то, что там преподаются науки, не только связанные с богословием, но и всякие " внешние", что со всех концов собираются туда для изучения словесных наук и " художеств" и дети простых людей и дети князей и царей, и все они, пройдя учение и возвратившись к себе на родину, становятся украшением своего отечества, а также советниками, опытными руководителями и помощниками во всём добром, в чём имеется потребность. Такими же, по мысли Максима Грека, должны быть для своего отечества и русские люди.

Наряду с традиционными поучительными и полемическими " словами" и посланиями Максим Грек пишет эмоционально насыщенные морально-философские сочинения в форме обращения к своей душе или беседы ума с душой, составленные, наподобие платоновских диалогов, в диалогической форме.
Тут же в изложение вклинивается живая полемика против современных писателю общественных зол и предрассудков - лихоимства, влечению к астрологии и т. д.

Встречаются у Максима Грека и короткие похвальные слова, а также медитации, проникнутые обличительным пафосом, вроде слов о " ненасытном чреве" или о " прелести сонных мечтаний". Обличительное поучение произносится иногда у него не от своего лица, а от лица богородицы. Максим Грек, обличая корыстных и неправедных правителей, притесняющих подвластных им, аллегорически изображает Русь в виде неутешно плачущей вдовы, сидящей при дороге и окружённой дикими зверями. Она жалуется на свою полную беззащитность, на отсутствие рачителей, которые пеклись бы о ней, на сребролюбцев и лихоимцев, в обладании которых она находится.
Показное благочестие, суеверие в различных слоях русского общества, неправосудие властей, испорченность духовенства, бедность и беззащитность простого люда - всё это нашло в лице Максима Грека сурового обличителя. Особенно часто восстаёт он против притеснения сильными и богатыми слабых и угнетённых. В таких случаях речь его, подчас сухая и многослойная, становится захватывающей своей искренностью. Тут он поднимается до пафоса, и по адресу угнетателей у него вырываются негодующие угрозы и осуждения. " Страсти ради нищих и воздыхания убогих отмстити их возстану", - приводит он слова " священного писания".

Нравственные пороки духовенства, в том числе стяжательство, вызывали особое негодование Максима Грека. В " Стязании о известном иноческом жительстве" и в " Повести страшной и достопамятной о совершенном иноческом жительстве" мы находим наиболее суровые обличения современной Максиму Греку иноческой жизни. Страсть к стяжательству и обогащению имениями, которая до этого так осуждалась заволжскими старцами во главе с Нилом Сорским и Вассианом Патрикеевым, находит в Максиме Греке ещё более энергичного обличителя.

Очень энергичным противником Вассиана Патрикеева и Максима Грека был Даниил, занимавший митрополичью кафедру с 1522 по 1539 г. Человек очень дипломатичный по натуре, внешне обходительный, он не пренебрегал ничем для достижения поставленной себе цели - сделать русскую церковь сугубо иосифлянской и, устраняя инакомыслящих, назначал на архиерейские кафедры и игуменские посты своих приверженцев и единомышленников. Перед светской властью, в лице великого князя Василия III, он обнаружил крайнюю угодливость, доходившую до прямого нарушения церковных канонов. От него дошло до нас шестнадцать " слов" и ряд объединённых им самим в отдельный сборник посланий. Те и другие посвящены вопросам догматическим и обрядовым, а также вопросам нравственно-бытовым. Как типичный иосифлянин, Даниил в своих сочинениях опирается на широкий круг " божественных", или " святых", писаний, включая в это понятие всю церковную письменность, не обнаруживая к ней никакого критического отношения, на одну доску ставя и каноническое " священное писание" и апокрифические и даже подложные книги, подчас расходившиеся с христианской догматикой. В отличие оттого, что мы имеем в писательской традиции заволжских старцев, писания Даниила не отличались ни стройностью и логической последовательностью изложения, ни внутренним единством.

Для историка литературы особенный интерес представляют сочинения Даниила, написанные на темы нравственно-бытового характера. В отличие от сочинений догматическо-обрядовых, рассчитанных на искушённого в богословских тонкостях читателя, с их традиционно книжным стилем, произведения Даниила с бытовой тематикой, ориентировавшиеся на широкий круг слушателей и читателей, написаны живым, часто выразительным языком. Тут в суровых обличениях несимпатичного Даниилу быта сплошь и рядом выступают картины реальной жизни и достаточно яркие образы носителей тех пороков, которые особенно претили строгому церковнику, воспитанному на предписаниях консервативной, иногда чисто внешней аскетической морали.

Сочинения Даниила позже пользовались большим уважением в старообрядческой среде, и можно думать, что богатая элементами просторечного разговорного языка речь вождя старообрядцев протопопа Аввакума сформировалась, между прочим, и под известным воздействием стиля писаний Даниила.

Деятельностью митрополита Даниила позиции иосифлянской церкви были прочно закреплены, и эти позиции в очень большой мере определяли идейное направление русской литературы последующих годов.

27. Программа реформ в «Сказании о Магмете-салтане»

Характер и содержание русской публицистической литературы, начиная с 40-х годов 16 века, определяются преимущественно борьбой восходящего дворянства и быстро клонившимися к политическому и экономическому упадку боярством, со временем учреждения опричнины окончательно утратившим свои социальные привилегии.

Виднейшим идеологом служилого дворянства в эпоху Грозного является Иван Пересветов, приехавший на Русь из Польши 40-х годах. Он – первый светский публицист. Он поддерживает интересы дворянства и самодержавное государство, организованное на регулярно действующем чиновничьем и воинском аппарате. Кстати, в ту пору на Западе усилившаяся власть королевская успешно боролась с феодальными порядками, монархический принцип всюду побеждал, правда, исключением были Венгрия, Чехия, Польша, где работал Пересветов (но там тоже были попытки). Он написал несколько публицистических повестей («Сказание о Магмете-салтане» и «Сказание о царе Константине») и 21 челобитные к Ивану Васильевичу Грозному.

В «Сказание о царе Константине», Пересветов, рисуя гибельное влияние византийского боярства на царя Константина и на судьбы Византии, Пересветов аллегорически изображает засилие боярской партии в пору малолетства Грозного (вспоминаем письмо Грозного к Курбскому).

В «Сказание о Магмете-салтане» в замаскированной форме представлена целая политическая программа, предвосхищающая собой позднейшие государственные реформы Грозного, в частности опричнину. Пересветов пишет, что град Константинополь пал только потому, что Константин слушал и доверял боярам. Идеальный монарх у него – Магмет-салтан, который был жестоким, но справедливым («Не мощно царю царства без грозы держати»). Магмет считал, что в государственных делах самое важное – правда. Эту правду он вычитал из греческих христианских книг, когда взял Константинополь, но государственная практика у него была совершенно иная, чем практика Константина. Магмет сузил боярскую власть и привилегии, установил такую систему, чтобы все налоги шли в казну непосредственно, нет взяткам, нет подкупному суду. Он держит у себе 40 тысяч янычар, которым платит деньги регулярно, и жалует их не по степени знатности, по заслугам. По приказу его, кто не хочет умереть на «игре смертной» честно с недругом за его жалование, тот попадет в опалу и умрет страшной смертью. Войско разделено на десятки, сотни, тысячи… Система такая: десятник скрыл плохого человека, им обоим смерть. Магмет даже против рабского государства, ведь холопы сражаются без храбрости и плохо. «То царь уразумев, да дал им волю и взял к себе в полк, и стали они у царя храбры, лутчие люди, которые у вельмож царевых в неволи были». Заканчивает Пересветов: «Если бы правда турецкая да вера христианская!»

Сочинение Пересветова написано бойким, простым языком, почти чуждым элементов церковно-славянской речи, без обычных у его современников цитат из «священного писания».