Главная страница Случайная страница Разделы сайта АвтомобилиАстрономияБиологияГеографияДом и садДругие языкиДругоеИнформатикаИсторияКультураЛитератураЛогикаМатематикаМедицинаМеталлургияМеханикаОбразованиеОхрана трудаПедагогикаПолитикаПравоПсихологияРелигияРиторикаСоциологияСпортСтроительствоТехнологияТуризмФизикаФилософияФинансыХимияЧерчениеЭкологияЭкономикаЭлектроника |
💸 Как сделать бизнес проще, а карман толще?
Тот, кто работает в сфере услуг, знает — без ведения записи клиентов никуда. Мало того, что нужно видеть свое раписание, но и напоминать клиентам о визитах тоже.
Проблема в том, что средняя цена по рынку за такой сервис — 800 руб/мес или почти 15 000 руб за год. И это минимальный функционал.
Нашли самый бюджетный и оптимальный вариант: сервис VisitTime.⚡️ Для новых пользователей первый месяц бесплатно. А далее 290 руб/мес, это в 3 раза дешевле аналогов. За эту цену доступен весь функционал: напоминание о визитах, чаевые, предоплаты, общение с клиентами, переносы записей и так далее. ✅ Уйма гибких настроек, которые помогут вам зарабатывать больше и забыть про чувство «что-то мне нужно было сделать». Сомневаетесь? нажмите на текст, запустите чат-бота и убедитесь во всем сами! Анализ лирики М.Ю. Лермонтова ⇐ ПредыдущаяСтр 3 из 3
М.Ю.Лермонтов начал писать стихи рано: ему было всего 13-14 лет. Он учился у своих предшественников — Жуковского, Батюшкова, Пушкина. В целом лирика Лермонтова проникнута скорбью и как будто звучит жалобой на жизнь. Но настоящий поэт говорит в стихах не о своем личном «я», а о человеке своего времени, об окружающей его действительности. Лермонтов говорит о своем времени — о мрачной и трудной эпохе 30-х годов XIX века. И дело не в самих жалобах, а в том, что стоит за ними, чем они продиктованы. В юношеском стихотворении «Слава» он говорит: К чему ищу так славы я? Известно, в славе нет блаженства, Но хочет все душа моя Во всем дойти до совершенства. Пронзая будущего мрак, Она бессильная страдает, И в настоящем все не так, Как бы хотелось ей, встречает. Вот настоящая, ясно выраженная основа жалоб Лермонтова на жизнь, на одиночество, вот основа его негодования, ненависти и презрения. Лермонтов жаловался на жизнь и на свое поколение («Печально я гляжу на наше поколенье...») не потому, что был угрюм и нелюдим, а потому, что был человеком больших требований, больших идеалов и стремлений. Все творчество поэта проникнуто этим героическим духом действия и борьбы. Он напоминает о том времени, когда могучие слова поэта воспламеняли бойца для битвы и звучали «как колокол на башне вечевой во дни торжеств и бед народных» («Поэт»). Он ставит в пример купца Калашникова, смело отстаивающего свою честь, или юношу-монаха, бегущего из монастыря, чтобы познать «блаженство вольности» («Мцыри»). В уста солдата-ветерана, вспоминающего о Бородинской битве, он вкладывает слова, обращенные к своим современникам, твердившим о примирении с действительностью: «Да, были люди в наше время, не то, что нынешнее племя: богатыри — не вы!» («Бородино»). Излюбленный лермонтовский герой — герой активного действия. Лермонтовское познание мира, его пророчества и предсказания имели всегда своим предметом практическую устремленность человека и служили ей. Какие бы мрачные прогнозы ни делал поэт, как бы ни были безотрадны его предчувствия и предсказания, они никогда не парализовали его воли к борьбе, а лишь заставляли с новым упорством искать закон деяния. Вместе с тем каким бы испытаниям ни подвергались лермонтовские мечты при столкновении с миром действительности, как бы ни противоречила им окружающая проза жизни, как бы ни сожалел поэт о несбывшихся надеждах и разрушенных идеалах, все равно он с героическим бесстрашием шел на подвиг познания. И ничто не могло отвратить его от суровой и беспощадной оценки самого себя, своих идеалов, желаний и надежд. Познание и действие — вот два начала, которые воссоединил Лермонтов в едином «я» своего героя. Обстоятельства времени ограничили круг его поэтических возможностей: он проявил себя главным образом как поэт гордой личности, отстаивающий себя и свою человеческую гордость. От «Жалоб турка» и первых набросков «Демона» (1829) до «Прощай, немытая Россия» и «Пророка» (1841) Лермонтов неизменен в своем отношении к существующему строю. Он имел гордое право сказать о себе, обращаясь к кинжалу: Да, я не изменюсь и буду тверд душой, Как ты, как ты, мой друг железный. («Кинжал», 1838 г.). В поэзии Лермонтова общественное перекликается с глубоко интимным и личным: семейная драма, «ужасная судьба отца и сына», принесшая поэту цепь безысходных страданий, усугубляется болью неразделенной любви, а трагедия любви раскрывается как трагедия всего поэтического восприятия мира. В Лермонтове поражают истинность и огромность его страданий, он рано почувствовал себя средоточием страданий человечества. Его боль открыла ему боль других, через страдания он обнаружил свое человеческое родство с другими, начиная от крепостного крестьяни на села Тарханы и кончая великим поэтом Англии Байроном. Тема поэта и поэзии особенно сильно волновала Лермонтова и приковала его внимание на многие годы. Для него эта тема была соединена со всеми великими вопросами времени, она была составной частью всего исторического развития человечества. Поэт и народ, поэзия и революция, поэзия в борьбе с буржуазным обществом и крепостничеством — таковы аспекты данной проблемы у Лермонтова. А это, в свою очередь, приводит к стойкой, излюбленной лермонтовской ассоциации: поэт-воин, поэзия-кинжал. Причем эти ассоциации были настолько «сросшимися» воедино, что Лермонтов мог взаимозаменять предметы, перенося качества одного на другой. О, как мне хочется смутить веселость их И дерзко бросить им в глаза железный стих, Облитый горечью и злостью. Поэтика Лермонтова утверждала и закрепляла великую идею: поэзия есть оружие битвы. Исходя из этих предпосылок, нужно вести анализ таких произведений поэта, как «Смерть поэта», «Поэт» и многие другие. Стихотворение «Смерть поэта» стоит в центре политической, философской и любовной лирики Лермонтова. В нем — узел всех противоречий эпохи, которые проходят через творчество великого поэта, — от робких первых стихов до дивных песен последних дней. В нем слышен и стон человека от «рабства и цепей», и властный призыв к борьбе с палачами свободы, гения, славы, и пророческое предсказание черных дней для жадной толпы, стоящей у трона. Лермонтов в «Смерти поэта» говорит о трагедии Пушкина и как о своей личной трагедии, и одновременно как о трагедии эпохи, мира. Он с тревогой видел, как торжествующая пошлость в Европе и России атакует поэзию, осаждает гения, попирает героя, втаптывает в грязь достоинство человека. Все это и внесло в стихотворение «Смерть поэта» поэтику битвы, и облик Пушкина наряду с чисто «поэтическими» определениями («поэт», «певец») дорисовывается чертами, характеризующими поэта как воина. Отсюда идет повторенное «погиб поэт» (не «умер», не «скончался» — погиб), отсюда идет и «пал» — так пишут о воинах, погибших на поле брани. Дальнейшее «убит», «пал» С свинцом в груди и жаждой мести, Поникнув гордой головой!.. — дорисовывает и образ поэта-воина, и образ сражения, в котором он принимал участие. Идущее затем слово «восстал», как и предыдущее «гордый», а также и заключительное «праведная кровь», не только уточняет характер битвы-восстания, не только готовит рождение знаменитых заключительных шестнадцати строк, но и воссоединяет данное стихотворение со всей лермонтовской политической лирикой, которая будто бы готовила рождение этого вершинного произведения русского гения. Обвинение против света и Дантеса («убийцы») переросло в обвинение против правительства, против социального строя в целом. Вы, жадною толпой стоящие у трона, Свободы, Гения и Славы палачи! Таитесь вы под сению закона, Пред вами суд и правда — все молчи! Дальнейшие строки концовки восстанавливают идею правого суда (вместо суда неправого), но уже в высшей инстанции. Но есть, есть божий суд, наперсники разврата! Есть грозный судия: он ждет; Он недоступен звону злата, И мысли и дела он знает наперед. Тогда напрасно вы прибегнете к злословью: Оно вам не поможет вновь, И вы не смоете всей вашей черной кровью Поэта праведную кровь! Стихотворение «Смерть поэта» является идейно-поэтическим центром всего творчества Лермонтова. Ближе всего к стихотворению «Смерть поэта» стоит программное произведение «Поэт» (1838). Здесь идея поэта-воина является главной, здесь образ сражения определяет всю тональность стиха. Стихотворение построено на развернутом сравнении кинжала и поэзии. В образах, будто кованных из стали, Лермонтов утвердил естественность и верность этой параллели. Поэт нашел между поэтом и кинжалом черты прямого сходства, что дало абсолютное право на сравнение и взаимозаменяемость поэтических элементов. Эти черты — в заключительных двух стихах четверостишия: Никто привычною, заботливой рукой Его не чистит, не ласкает, И надписи его, молясь перед зарей, Никто с усердьем не читает. Кинжал был не только оружием боя, но и могучим духовным оружием: выгравированные на нем стихи Корана укрепляют сердце и душу воина, как дамасская сталь кинжала делает твердой руку его господина. Лермонтовская параллель кинжал-поэт вырастала из непосредственного равенства поэтических величин, что и дало право на уподобление и развертывание второй части равенства. В наш век изнеженный не так ли ты, поэт, Свое утратил назначенье, На злато променяв ту власть, которой свет Внимал в немом благоговенье? И вновь появляется знаменитое лермонтовское слово «толпа», «гордая толпа», преображенная революцией: Твой стих, как божий дух, носился над толпой И, отзыв мыслей благородных, Звучал, как колокол на башне вечевой, Во дни торжеств и бед народных. Надо было быть Лермонтовым, чтобы так открыто и смело присягнуть на верность революционной традиции и назвать излюбленный образ декабристской поэзии («колокол на башне вечевой»), который воскрешал всю полноту взглядов дворянских революционеров. Среди произведений последних дней «Родина» — стихотворение, которым Лермонтов завершает свое творчество и прощается с Россией. Его исповедь, его интимное объяснение в любви отчизне начинается словами, в которых слышится и пламенная любовь исстрадавшегося сердца, и трагедия этой любви: Люблю отчизну я, но странною любовью! Не победит ее рассудок мой... «Странная» любовь — любовь, недовольная окружающим и требующая изменения жизни Родины. «Не победит ее рассудок мой», — говорит о том, что могучий патриотический инстинкт Лермонтова все время находился в борении с «рассудком», заставлявшим посылать проклятия николаевской России. Сложен исход борьбы «любви» и «рассудка». Борьба носила внешний, временный характер: они еще не узнали друг друга, не ведали того, что и в «рассудке», борющемся с «любовью», жила она же — «святая и разумная» любовь к родине, что и будет развернуто в последующих стихах. Поэт говорит, что у него «не шевелит отрадного мечтанья» ничто — ничто из того, чем восторгается «толпа», «свет». И прежде всего Лермонтов скажет о «славе, купленной кровью» — она не радует поэта. Не радуют поэта и «темной старины заветные преданья». «Ни полный гордого доверия покой...» — самая сильная по своему революционно-политическому звучанию строка. Лермонтов ею бросил вызов лично Николаю I. Это в каждом его манифесте говорилось о покое, который он гордо предоставляет России. И здесь, в этом «удивительном» стихотворении, поэт создает русский пейзаж, который пройдет через всю нашу литературу и живопись и станет как бы эмблемой России: Люблю дымок спаленной жнивы, В степи ночующий обоз И на холме средь желтой нивы Чету белеющих берез. В лирике Лермонтова вопросы общественного поведения сливаются с глубоким анализом человеческой души, взятой во всей полноте ее жизненных чувств и стремлений. В итоге получается цельный образ лирического героя — трагический, но полный силы, мужества, гордости и благородства. До Лермонтова такого органического слияния человека и гражданина в русской поэзии не было, как не было и такого глубокого раздумья над вопросами жизни и поведения. Наследник Пушкина, Лермонтов вместе с тем не просто его ученик или последователь — он придет русской поэзии новый характер, сказавшийся на всем ее дальнейшем движении. Белинский писал о своих впечатлениях от стихов Лермонтова: «Нигде нет пушкинского разгула на пиру жизни; но везде вопросы, которые мрачат душу, леденят сердце. Да, очевидно, что Лермонтов — поэт совсем другой эпохи и что его поэзия — совсем новое звено в цепи исторического развития нашего общества».
|