Здравый смысл на эскалаторе социожурналистики

Всякое сравнение хромает, и тем не менее... Петербургское метро знаменито своей глубиной. Только подойдя к длинному эскалатору и с его первых пяти ступенек можно увидеть всю движущуюся ленту, уносящую вверх вечно спешащих пассажиров. Затем взгляд упирается в спины и головы впереди стоящих, перспектива закрывается.

Те первые пять ступенек, дающие возможность увидеть перспективу и лучше понять механизм движения, и есть своего рода точки (координаты) социологического мышления, которое формируется, если ты стоишь на эскалаторе социожурналистики. А когда ты, как в спины, упираешься в «голые» факты («теория первородства факта»), то понять существо явления тебе не дано, хотя, возможно, есть и литературный талант, и журналистская хватка. В лучшем случае – проинформируешь, а в худшем – выступишь в роли «ретранслятора», как с горечью назвала своих коллег журналистка Евг. Альбац, размышляя о начавшейся в 1990-х годах и продолжающейся до сих пор информационной войне в России (Новая газета. 1997. 8–14 дек.).

Еще Сократ в своих диалогах с учениками выдвинул тезис: «Единственное, что я знаю, это то, что я ничего не знаю». Он подводил слушателей к выводу о том, что обыденный рассудок, основывающийся на чувственных наблюдениях и привычных представлениях, дает лишь мнимое знание – знание «последних слов». Продолжая сократовскую линию рассуждений, Ф. Энгельс писал: «Но здравый человеческий рассудок, весьма почтенный спутник в четырех стенах своего домашнего обихода, переживает самые удивительные приключения, лишь только он отважится выйти на широкий простор исследования»^[313][37]. И все же, несмотря на то, что обыденное сознание не в силах разобраться в противоречии между сущностью и явлением, в антиномиях природы и общества, оно выполняет весьма важные функции в жизни человека и социумов. Назовем некоторые из них: непосредственное отражение общественного бытия в чувственно-эмпирической форме, передача накопленного людьми эмпирического опыта, обычаев и традиций, осуществление связи между людьми, сообщение о новых знаниях, вошедших в массовое сознание, и др. Уже сам по себе далеко не полный перечень этих функций свидетельствует о недопустимости противопоставления обыденного сознания социологическому. Это положение следует подчеркнуть особо, так как дело в каждом конкретном случае заключается в методах мышления и глубине познания.

Социолог 3. Бауман называет несколько изначальных отличий социологии от здравого смысла по отношению к общей для них сфере – человеческому опыту.

w  Социологически мыслящий человек в анализе действительности и выводах не будет основываться только на собственных убеждениях, и скрывать «кухню» исследования, подлежащую общественному контролю и проверке. Поэтому для него строгим правилом служит ответственность за высказывания, что является важным атрибутом науки.

w  Второе отличие – в размере «поля», на котором собирается материал для выработки суждений. Обычно оно ограничивается жизненным миром самой личности или социальных и профессиональных групп. Знание, полученное из этого источника, страдает неполнотой и фрагментарностью, оно не раскрывает перспектив развития явления и может «потонуть» в потоке дискретных сообщений. Не случайно древние мыслители утверждали, что quiniminn probat nihil probat (слишком много доказательств равно их отсутствию).

w  В-третьих, социология и здравый смысл отличаются тем, каким способом они придают смысл человеческой деятельности, какими удовлетворяются объяснениями по поводу того, что все устроено так, а не иначе. Рассуждая обыденным образом, мы довольствуемся случайным, ситуативным выводом и тем самым скрываем подлинные причинно-следственные связи. «Рассуждая социологически, мы предпринимаем попытку... анализа многообразных зависимостей».

w  И, наконец, все знакомое, привычное обладает свойством самообъяснения: «вещи таковы, каковы они есть, люди таковы, каковы они есть, – и с этим ничего не поделаешь». Социологическое же мышление все подвергает сомнению, ставит «злые» вопросы и ищет ответы, взрывающие уютную и спокойную обыденную жизнь. В результате оказывается, что всегда есть альтернативы привычному, «единственному и естественному» существованию^[314][38].

Таким образом, социологическое мышление по своей природе альтернативно, плюралистично, иронично по отношению к себе, оно допускает разные пути к истине и ставит под сомнение первородство факта над теоретическим знанием и самое главное – способно глубоко вскрывать причинно-следственные связи как между фактами, так и между порождающими их процессами.

Как уже отмечалось в начальных разделах нашей книги, социологическая культура журналиста начинается с уважения к точному знанию и ее носителю. Уместно вспомнить основной постулат интеллектуальной этики Сократа: «Есть только одно благо – знание и только одно зло – невежество». Этой позиции придерживались основоположники научной социологии – О. Конт, К. Маркс, М. Вебер, Э. Дюркгейм и др., на ней стоят и квалифицированные обществоведы наших дней. К сожалению, значительной массе журналистов свойственны скоропалительность суждений, эмоциональные, поспешные и необоснованные обобщения, основанные на упрощенной логике здравого смысла и стереотипизации мышления. Свидетельством тому – укоренившаяся монологическая (а не диалогическая) модель общения, которая проявляется даже в таких «беседных» жанрах СМИ, как интервью, «круглый стол» и др. Привычка к дидактическому поучению, нередко приобретающему менторский тон, возникает из завышенного представления о себе как о «четвертой власти», взятого из политической мифологии и журналистского фольклора. Неуважение к знанию и опыту специалистов можно без труда обнаружить в творчестве ведущих весьма известных и популярных программ телерадиовещания.

Приведем данные сравнительного анализа культуры общения в эфире нескольких радиопрограмм: российских «круглых столов» – с одной стороны, и дискуссионных программ радиостанций «Свобода», «Немецкая волна» и «Голос Америки» – с другой стороны.

Сопоставление свидетельствует не в пользу наших соотечественников. Если российские ведущие позволяют себе прерывать приглашенных специалистов, подменять предмет обсуждения, делать под занавес передачи некомпетентные заключения, то их зарубежные коллеги демонстрируют более высокую культуру диалога и профессионализм. Перед каждой дискуссией комментатор радио «Свобода» обязательно сообщает, что в ней участвуют такие ролевые фигуры, как «вовлеченный» (журналист из России), «отстраненный» (западный корреспондент) и «объективный» (сотрудник «Свободы»). В случае несогласия с точкой зрения интервьюируемого западные журналисты высказывают его в ходе беседы, а не после ее завершения, как это постоянно позволяют себе делать телеведущие В. Познер («Времена») и Н. Сванидзе («Зеркало»). «Немецкая волна» обычно заканчивает интервью с политиками и специалистами обращением к аудитории: «Оценить выраженные взгляды вы сможете сами». «Голос Америки», как правило, воздерживается от комментирования данных социологических опросов, а официальные заявления сопровождает указанием на то, что это точка зрения правительства США.

Конечно, американские и европейские СМИ заинтересованы в распространении определенных идей и взглядов, но делают они это с соблюдением этики плюрализма и строгих правил политкорректности.

Культура социологического мышления – это важнейшее проявление культуры интеллектуальной деятельности, составляющей основу журналистского труда. Операции анализа, синтеза, восхождения к абстракции и обобщению как необходимые атрибуты познания подчиняются логическим законам и нацелены на раскрытие причинно-следственных связей между явлениями. Нарушение принципа детерминизма в журналистском анализе фактов и событий (если оно не обусловлено умышленной тенденциозностью автора и задачами манипулирования аудиторией) можно объяснить мифологизированностью сознания или проявлением аутистического мышления. Эти сложные феномены психологии исследовались в работах А.Р. Лурия, Л. Леви-Брюля, К. Леви-Стросса и др. Вот одна из иллюстраций (по Леви-Брюлю): туземец, возвращаясь с охоты или рыбной ловли с пустыми руками, ломает голову над тем, как найти человека, околдовавшего его оружие и сети. Случайно встретив туземца из соседнего селения, он делает вывод, что наконец нашел причину, и при удобном случае убивает встреченного^[315][39]. Нарушение принципа причинности в логике и психологии принято обозначать софизмом «Post hoc, ergo propter hoc» (после этого, значит вследствие этого). При аутистическом мышлении чувства преобладают над реалистическими рассуждениями. Тогда, делает вывод Э. Блейлер, «логика, репродуцирующая реальные соотношения, не является руководящим началом для субъекта, и ему нет нужды считаться с действительностью»^[316][40].

Мифологическая логика и аутистичность характерны не только для первобытного или больного сознания, они время от времени обнаруживают себя и в журналистских материалах. Примером может служить аналитическая публикация И. Руденко «Неужели мы рождены, чтобы «Сказку» сделать «Бомбой»», появившаяся в «Общей газете» (между прочим, до своего закрытия в 2001 г. претендовавшей на репутацию качественного издания). Автор нашла на прилавке магазина торт «Бомба», вместо привычной для нее «Сказки», и водку с убойным названием «Калашников». Это открытие стало для автора информационно-оперативным поводом для социально-психологического анализа массового сознания, истоков насилия и агрессивности в нашем обществе. Почему, спрашивает И. Руденко, поэтизируются, например, слова «киллер», ПСМ (пистолет самозарядный малогабаритный), а понятия морали и нравственности подаются как «советский атавизм»? Можно разделить с журналисткой ее эмоции, однако более чем изумляет вывод, оформленный в виде патетических вопросов: «Могут сказать: какова жизнь – таково и искусство, каково сознание людей – таков их язык. Но до каких пор мы будем следовать ленинской теории отражения, марксистскому представлению о человеке лишь как о продукте общественных обстоятельств?». Чем не леви-брюлевский «туземец»? Или, как говорят на Украине, в огороде бузина, а в Киеве дядька. Даже если алогичность все глубже укореняется в массовом сознании, журналисты должны всячески противостоять ей.

Социологическое мышление – это, прежде всего, рационалистическое мышление, в его основе лежит независимость мысли, умение брать не отдельные факты, а всю их совокупность, без исключений. Нарушение этого методологического принципа вызывает законное подозрение в том, что факты подобраны произвольно, сопределенной целью («формирование повестки дня» – так ныне называется этот журналистский и пиаровский прием).

С учетом сказанного проанализируем один пример продуктивного мышления, научно-публицистического подхода к анализу сложной и злободневной проблемы – эпидемии наркомании, захлестывающей Россию.

Расследование провели спецкор «Известий» Дмитрий Соколов-Митрич и аспирантка биофака МГУ Татьяна Путятина. Их первый объект – старинный город Кимры Тверской губернии – в прошлом центр хлеботорговли и сапожного дела, позднее – родина советского авиастроения, а ныне столица наркоманов Центральной России. Второй объект – муравейники средней полосы России. Результаты анализа опубликованы в двух номерах газеты, в каждом по полосе (2003. 12, 13 авг.). Первая полоса – «Гибель муравейника. Стадия первая – “Заражение”», вторая – «Сопротивление муравейника. Стадия вторая “Облик врага”». Применяется такой прием, как социологическая метафора: «По своему общественному устройству муравьи – наиболее близкие человеку существа на Земле. Каждое новое открытие в мирмекологии (наука о муравьях) лишь подтверждает это». Ученые-мирмекологи заметили, что иногда муравейники без видимых причин гибнут в считанные месяцы, хотя могут жить 20–50 и более лет. Причина гибели – жук-паразит – ломехуза, которая «взрывает» муравейник изнутри, так как, зная «язык» муравьев, беспрепятственно проникает внутрь него и одаривает «воинов» и рабочих муравьев веществом, которое оказывает на них наркотическое воздействие. Постепенно сообщество, неспособное отказаться от наркотика, деградирует и погибает. Молодые ломехузы, которых вскормили погибшие муравьи, принимая их за своих, перебираются в другие муравейники. Город Кимры, как и муравейники, поражен наркотиками и находится на краю гибели. Авторы с научной беспощадностью, сбросив «журналистские очки» и отказавшись от конструирования фактов, провели критический анализ причинно-следственных связей, выявили кимровских «ломехуз». Но главное в социологических очерках «Известий» состоит не в том, что авторы исследовали причины несчастья, а в том, что они подробно и заинтересованно рассказали об опыте борьбы с наркоманией в других местностях и встали на защиту общественного фонда «Город без наркотиков».

Почему авторы «Известий» смогли увидеть то, что не увидели или мимо чего прошли другие? Дело в типе мышления, мировоззренческих и нравственных принципах журналистов. Известный американский психолог Карл Роджерс в свое время говорил, что социальному психологу (а журналист должен им быть по роду своей деятельности) необходимо обладать тремя качествами: децентрацией – умением стать на позицию другого человека и понять его, эмпатией – способностью принять эмоциональное состояние другого и аутентичностью – способностью оставаться самим собой и не поступаться своими принципами. Представляется, что эти качества в сочетании с научностью и независимостью мышления в конечном итоге составляют сущность социологического мышления журналиста.