💸 Как сделать бизнес проще, а карман толще?

Тот, кто работает в сфере услуг, знает — без ведения записи клиентов никуда. Мало того, что нужно видеть свое раписание, но и напоминать клиентам о визитах тоже. Проблема в том, что средняя цена по рынку за такой сервис — 800 руб/мес или почти 15 000 руб за год. И это минимальный функционал. Нашли самый бюджетный и оптимальный вариант: сервис VisitTime.
⚡️ Для новых пользователей первый месяц бесплатно. А далее 290 руб/мес, это в 3 раза дешевле аналогов. За эту цену доступен весь функционал: напоминание о визитах, чаевые, предоплаты, общение с клиентами, переносы записей и так далее.
✅ Уйма гибких настроек, которые помогут вам зарабатывать больше и забыть про чувство «что-то мне нужно было сделать».
Сомневаетесь? нажмите на текст, запустите чат-бота и убедитесь во всем сами!

Журнально-издательская деятельность А. И. Герцена и Н. П. Огарева

«Полярная звезда» и «Колокол»

Самой насущной, самой неотложной потребностью растущего русского освободительного движения было создание вольной, бесцензурной печати, которая бы не только ярко показывала и разоблачала ужасы самодержавной России, пропагандировала социалистические и революционные идеи, но и открыто звала бы на революционную борьбу против крепостничества и царизма.

Задача создания вольной русской печати выпала на долю великого революционного демократа, мыслителя, замечательного писателя и публициста Александра Ивановича Герцена.

В самой России создание вольной печати было невозможно. Поэтому Герцен, покинувший отечество в самом начале 1847 г., задумал начать, по его словам, «заграничную русскую литературу» и наладить ее нелегальную переброску на родину.

Однако в первые годы эмиграции Герцен, отвлеченный революционными событиями в Европе и, как он писал, «гонимый из страны в страну, преследуемый рядом страшных бедствий», не смог осуществить своего намерения.

В феврале 1853 г. Герцен напечатал воззвание «Братьям на Руси», в котором объявлял о создании «вольного русского книгопечатания в Лондоне» и обращался к читателям с просьбой: «Присылайте, что хотите, – все, писанное в духе свободы, будет напечатано, от научных и фактических статей по части статистики и истории до романов, повестей и стихотворений... Если у вас нет ничего готового, своего, пришлите ходящие по рукам запрещенные стихотворения Пушкина, Рылеева, Лермонтова, Полежаева, Печерина и др....Дверь вам открыта. Хотите ли вы ею воспользоваться или нет? – это останется на вашей совести... Быть вашим органом, вашей свободной, бесцензурной речью – вся моя цель».

Планы Герцена испугали его либеральных друзей – Грановского, Анненкова, Корша, Кетчера, Мельгунова, которым казалось, что он погубит их своей «неосторожностью». Трусость либералов не заставила Герцена отречься от задуманного дела: он верил, что в России найдутся люди, которые поддержат его призыв. «Если наши друзья не оценят всего дела, – говорил он известному актеру М. С. Щепкину, приехавшему в Лондон, чтобы уговорить Герцена отказаться от вольного книгопечатания как дела бесполезного и опасного, – мне будет очень больно, но это меня не остановит, – оценят другие, молодое поколение, будущее поколение».

Историческую необходимость и своевременность этого начинания Герцен обосновал в написанном тогда же открытом письме в редакцию газеты «Польский демократ». Он утверждал, что русское политическое и литературное движение развивалось до сих пор в «среде аристократического меньшинства», без участия народа, «за пределами народного сознания». Возможность единения с народом, по мнению Герцена, была найдена в социализме, который он, будучи утопистом, видел в общинном землевладении, в освобождении крестьян с землей. Но в тот момент, писал Герцен, «когда впервые у нас было что сказать народу», царь цензурными гонениями «лишил нас языка». Отсюда – неизбежность создания вольной печати. «Основание русской типографии в Лондоне, – заключал Герцен, – является делом наиболее практически революционным, какое только русский может предпринять в ожидании исполнения иных лучших дел. Таково мое глубокое убеждение».

Вольная типография была создана 22 июня 1853 г. Через несколько дней появилось первое издание – брошюра «Юрьев день!

Юрьев день! Русскому дворянству». Начиная агитацию за раскрепощение крестьян, Герцен обращается к дворянам, надеясь, что среди них живы традиции декабристов. Он еще не видит революционного народа и не верит в него, но уже и в этой брошюре угрожает дворянам обратиться через их голову к крестьянству с призывом «к топору», к революции. 20 июля вышла вторая брошюра – «Поляки прощают нас» – по вопросу о независимости Польши и за нею третья – «Крещеная собственность».

Положение Вольной русской типографии было в то время очень тяжелым. Начавшаяся Крымская война почти полностью разорвала слабые связи типографии Герцена с Россией. «Начала наши были темны и бедны, – вспоминал Герцен в предисловии к сборнику «Десятилетие Вольной русской типографии в Лондоне». – Три года мы печатали, не только не продав ни одного экземпляра, но не имея возможности почти ни одного экземпляра послать в Россию.... все, напечатанное нами, лежало у нас на руках или в книжных подвалах...».

В 1854 – начале 1855 г. Герценом были опубликованы лишь старые и новые его произведения – «Прерванные рассказы», «Тюрьма и ссылка», «Письма из Франции и Италии», «С того берега», речи на организованных революционной эмиграцией «сходах», прокламации сблизившегося в те годы с Герценом русского эмигранта В. А. Энгельсона.

Перелом в положении Вольной русской типографии наступил после смерти Николая I и окончания Крымской войны. В связи с новым подъемом общественного движения в России Герцен задумал издавать альманах «Полярная звезда». 25 июля 1855 г., в годовщину казни декабристов, вышел его первый номер. На обложке альманаха были изображены профили пяти казненных декабристов: Пестеля, Рылеева, Бестужева-Рюмина, Муравьева-Апостола и Каховского, а эпиграфом к нему служили слова из «Вакхической песни» Пушкина: «Да здравствует разум». Герцен всеми средствами старался раскрыть «непрерывность предания, преемственность труда, внутреннюю связь и кровное родство» своей вольной печати с деятельностью декабристов.

Во введении к первой книге «Полярной звезды» Герцен характеризовал ее как русское периодическое издание, выходящее без цензуры, исключительно посвященное вопросу русского освобождения и распространению в России свободного образа мыслей. «План наш чрезвычайно прост, – писал Герцен. – Мы желали бы иметь в каждой части одну общую статью (философия революции, социализм), одну историческую или статистическую статью о России или о мире славянском, разбор какого-нибудь замечательного сочинения и одну оригинальную литературную статью; далее идет смесь, письма, хроника и пр. «Полярная звезда» должна быть, и это одно из самых горячих желаний наших, убежищем всех рукописей, тонущих в императорской цензуре, всех изувеченных ею...».

Первая книга журнала, кроме статей, заметок и больших отрывков из «Былого и дум» самого Герцена, содержала статью Энгельсона «Что такое государство?», переписку Белинского с Гоголем по поводу «Выбранных мест из переписки с друзьями» (в том числе знаменитое зальцбруннское письмо Белинского), письма Гюго, Прудона, Мишле, Маццини, приветствовавших «Полярную звезду».

«Полярная звезда» была первым изданием Герцена, получившим распространение в России. Известно, что ее первый номер уже в 1855 г. проник не только в Европейскую Россию, но и в Сибирь, к ссыльным декабристам, которые встретили его с восхищением.

Выпускать «Полярную звезду» строго периодически оказалось невозможным: вторая книга вышла только в конце мая 1856 г. В статье «Вперед! Вперед!», помещенной там, Герцен писал: «На первый случай вся программа наша сводится на потребность гласности, и все знамена теряются в одном – в знамени освобождения крестьян с землею. Долой дикую цензуру и дикое помещичье право! Долой барщину и оброк! Дворовых на волю! А со становыми и квартальными мы сделаемся потом».

Второй номер по содержанию был разнообразнее первого: кроме произведений Герцена, в него вошли присланные в Лондон запрещенные стихи Пушкина, Рылеева и других поэтов, статьи Н. И. Сазонова и Н. П. Огарева, два письма из России.

Эта книга «Полярной звезды», по свидетельству Герцена, «разошлась, увлекая за собой все остальное». В начале 1857 г. все напечатанное в Вольной типографии было распродано, материальные издержки стали окупаться, а лондонский издатель и книгопродавец Н. Трюбнер придпринял на свой счет вторые издания.

Более того, уже к середине 1856 г. обнаружилось, что рукописей из России поступает так много, а по характеру своему они иногда столь значительно отличаются от направления «Полярной звезды», что необходимо время от времени издавать особые, составленные из этих рукописей сборники. Так возникли сборники «Голоса из России». Первый из них вышел в свет в июле 1856 г. «Мы не отве­чаем за мнения, изложенные не нами», – счел нужным предупредить Герцен в предисловии.

В начале апреля 1856 г. в Лондон приехал старый друг и единомышленник Герцена – Николай Платонович Огарев, который немедленно стал участвовать в изданиях Вольной типографии. Во второй книге «Полярной звезды» была помещена его статья «Русские вопросы» за подписью «Р. Ч.» («Русский человек»). С этого времени Огарев становится ближайшим помощником и соратником Герцена. Огареву, который только что приехал из России и живо чувствовал потребности русской общественной жизни, и принадлежала мысль – издавать в Лондоне новый периодический орган. Это издание должно было выходить чаще, чем «Полярная звезда», откликаться на все текущие события и вопросы русской жизни и быть удобным для распространения. По словам H.A. Тучковой-Огаревой, «Герцен был в восторге от этой мысли» и тут же предложил назвать новый орган «Колоколом».

Через год, в апреле 1857 г., Герцен особым листком известил читателей о скором выходе «Колокола»: «События в России несутся быстро, их надобно ловить на лету, обсуживать тотчас. Для этого мы предпринимаем новое повременное издание. Не определяя сроков выхода, мы постараемся ежемесячно издавать один лист, иногда два, под заглавием «Колокол»... О направлении говорить нечего; оно то же, которое в «Полярной звезде», то же, которое проходит неизменно через всю нашу жизнь... В отношении к России мы хотим страстно, со всей горячностью любви, со всей силой последнего верования, чтоб с нее спали наконец ненужные старые свивальники, мешающие могучему развитию ее. Для этого мы теперь, как в 1855 году, считаем первым необходимым, неминуемым, неотлагаемым шагом:

Освобождение слова от цензуры.

Освобождение крестьян от помещиков.

Освобождение податного сословия от побоев.

Обращаемся ко всем соотечественникам, делящим нашу любовь к России, и просим их не только слушать наш «Колокол», но и самим звонить в него».

Извещение было дословно включено Герценом в передовую статью первого номера «Колокола», который появился 1 июля 1857 г. «Колокол» представлял собой небольшой журнал на восьми страницах с подзаголовком: «Прибавочные листы к «Полярной звезде». Девизом были выбраны начальные слова «Песни о колоколе» Шиллера: «Vivos voco» – «Зову живых». Первый номер открывался стихотворением Огарева:

...Звучит, раскачиваясь, звон,

И он гудеть не перестанет,

Пока – спугнув ночные сны –

Из колыбельной тишины

Россия бодро не воспрянет,

И крепко на ноги не станет,

И, непорывисто смела,

Начнет торжественно и стройно,

С сознаньем доблести спокойной,

Звонить во все колокола.

Вольная русская печать стала на прочные основания. В статье «Памяти Герцена» В. И. Ленин писал: «Герцен создал вольную русскую прессу за границей – в этом его великая заслуга<...> Рабье молчание было нарушено». «...Герцен первый поднял великое знамя борьбы путем обращения к массам с вольным русским словом» [106] [9].

В первое пятилетие своего существования «Колокол» имел в России неслыханный успех и приобрел исключительное влияние. Это было естественно в условиях общественного подъема, начавшегося после Крымской войны, роста крестьянского движения, постепенного назревания революционного кризиса. «Колокол» отвечал на пробудившуюся в широких слоях русского общества потребность в свободном бесцензурном органе антикрепостнического и демократического направления, открыто разрешающем наболевшие вопросы русской жизни.

Одной из причин успеха «Колокола» была, конечно, поразительная одаренность Герцена как публициста. Чернышевский считал, что «по блеску таланта в Европе нет публициста, равного Герцену». Незаменимым соратником Герцена был Огарев, перу которого принадлежит большая часть выступлений «Колокола» по экономическим и юридическим вопросам и который, как никто другой, умел писать статьи и прокламации, обращенные к народу. Кроме их статей, постоянно публиковались злободневные сообщения из России, блестяще обработанные редакцией и снабженные убийственными примечаниями. Изредка помещались в «Колоколе» стихотворения Огарева, Некрасова, М. Михайлова и др. В 1860-е годы в журнале не раз публиковались и перепечатывались революционные прокламации.

«Колокол», а вслед за ним и другие издания Вольной типографии распространялись по всей России – от Петербурга до Сибири, от столицы до глухой провинции. Их читала учащаяся молодежь, они проникали в дома чиновников и купцов (особенно старообрядцев), попадали иногда в руки крестьян, в отдельных случаях доходили до «фабричных» и солдат. По словам барона Корфа, издания Герцена «расходились по России в тысячах экземпляров, и их можно было найти едва ли не в каждом доме, чтобы не сказать: в каждом кармане». Из-за границы «Колокол» и другие издания Вольной типографии доставлялись самыми различными путями.

В Лондоне распродажа изданий Герцена шла через книгоизда­тельство Трюбнера, оно же распространяло их по всей Европе. Естественно, что многие русские, побывавшие за границей, вывозили оттуда издания Герцена. Немецкие книгопродавцы, которые наживали на перепродаже изданий вольной печати огромные барыши, торговали ими не только в городах Германии, но и перебрасывали через границу в виде контрабанды и, по свидетельству современников, брались отвозить «Колокол» даже в Петербург.

Постоянной нелегальной организации, занимавшейся доставкой «Колокола» и других изданий Герцена и Огарева, не существовало, но вокруг Вольной типографии постепенно складывалась сеть добровольных агентов. Так, в распространении «Колокола» участвовали революционеры Николай и Александр Серно-Соловьевичи, М. Л. Налбандян, В. И. Касаткин, Л. И. Мечников, Н. И. Жуковский, В. И. Бакст, М. А. Бакунин и др.

Революционная организация московских студентов (кружок П. Г. Заичневского) создала типографию для литографирования «Колокола» и отдельных сочинений Герцена; в Воронеже семинаристы переписывали «Колокол» от руки «с местными добавлениями»; в Перми революционная молодежь подготавливала перепечатку из «Колокола» статьи «Что нужно народу?» в количестве пяти тысяч экземпляров.

Для переброски «Колокола» через границу и связи с Россией были использованы агенты английских торговых фирм, имевших от деления в Петербурге, моряки торговых и военных кораблей, представители польской революционной эмиграции, у которой были необходимые связи в приграничных местностях.

Под видом каталогов и детских книг спрятанный в ящики с двойным дном и даже в бюсты Николая I «Колокол» доставлялся в порты Черного и Балтийского морей или провозился через сухопутную границу.

Широкое распространение изданий Вольной типографии в России вызвало множество писем в «Колокол». Корреспондентов не мог остановить и страх перед правительственными репрессиями. Герцен получал сообщения отовсюду, даже из министерских канцелярий и царских дворцов. Поток корреспонденции сопровождался многочисленными посетителями, хлынувшими к издателю в Лондон.

В первое пятилетие существования «Колокола» у Герцена побывали сотни людей из России. Среди них были видные общественные деятели, писатели, журналисты, ученые: Н. Г. Чернышевский, Л. Н. Толстой, И. С. Тургенев, Ф. М. Достоевский, Марко Вовчок, М. Л. Михайлов, В. С. Курочкин, Н. В. и Л. П. Шелгуновы, С. Сераковский, К. Д. Кавелин, П. В. Анненков, И. С. Аксаков и др. Многие ехали за границу лишь для того, чтобы познакомиться с Герценом и выразить ему свое сочувствие.

Правительство Александра II боялось герценовских разоблачений, было напугано его требованиями и чрезвычайно опасалось проникновения вольной печати в народ. Меры борьбы с лондонскими изданиями стали предметом постоянных забот царского правительства. Лица, уличенные в передаче изданий Вольной типографии или в связях с Герценом и Огаревым, подвергались преследованию. Русской печати категорически запрещалось даже упоминать имя Герцена. В то же время за границей подкупленная пресса выступала против Герцена, изливая на него клевету и брань. Особенно старалась правительственная русская газета «Le Nord», выходившая в Брюсселе на французском языке.

За границей стали появляться книги, направленные против Герцена. Первой из них была книга «Искандер-Герцен» Н. В. Елагина, одного из самых жестоких и нелепых цензоров при Николае!. В 1861 г. вышла брошюра некоего барона Фиркса, бельгийского агента русского правительства, скрывшегося под псевдонимом Шедо-Ферроти. Эта брошюра, автор которой упрекал Герцена в чрезмерном самомнении, честолюбии, проповеди анархии и призывал его к умеренности и благожелательному отношению к русскому царю, была затребована царским правительством из Берлина, где она печаталась, и распространена в России. В среде революционной демократии книжонка Шедо-Ферроти вызвала глубокое негодование. «Династия Романовых и петербургская бюрократия должны погибнуть. Их не спасут ни министры, подобные Валуеву, ни литераторы, подобные Шедо-Ферроти», – писал Д. И. Писарев в статье-прокламации, которую он предполагал напечатать в подпольной типографии. Четырьмя годами, проведенными в камере одиночке Петропавловской крепости, поплатился он за это выступление.

Дозволив брошюру Шедо-Ферроти, правительство дало понять, что находит желательным поход русской печати против Герцена. И реакционная пресса во главе с Катковым, который в то время, по выражению В. И. Ленина, повернул «к национализму, шовинизму и бешеному черносотенству», развернула кампанию разнузданной клеветы, систематической травли Герцена.

Однако ничто не могло помешать успеху и влиянию «Колокола». Уже с 15 февраля 1858 г. он выходит дважды в месяц, а не один раз, как раньше. Тираж его был увеличен до 2500–3000 экземпляров, что по тем временам считалось очень большой цифрой, особенно если принять во внимание, что каждый номер «Колокола» проходил через добрый десяток рук. В 1862 г. количество выпущенных номеров достигло 35.

Герцен и Огарев продолжали ежегодно издавать «Полярную звезду». С 1855 по 1862 г. вышло семь книжек[107][10]. В них публиковались стихотворения русских поэтов, запрещенные в России, материалы о декабристах, стихи Огарева, «Былое и думы» Герцена, теоретические статьи о социализме. До 1860 г. выходили и сборники «Голоса из России», где преимущественно помещались присланные из России записки по наболевшим вопросам русской жизни. Всего их было издано девять выпусков.

Вольная типография печатала много книг и материалов исторического характера. Кроме двух «Исторических сборников» (1859, 1861) и шести сборников, посвященных раскольникам и старообрядчеству (составлены В. Кельсиевым), вышли «Записки Екатерины II», «Записки кн. Е. Р. Дашковой», «Записки И. В. Лопухина», «О повреждении нравов в России» князя М. М. Щербатова. Эти издания имели огромную ценность для исторической науки, тем более что их нельзя было тогда выпустить в России. Герцен же рассматривал их и как «материалы для уголовного следствия над петербургским периодом нашей истории».

Особенно большое значение придавали Герцен и Огарев публикации материалов о жизни и деятельности декабристов, революционные традиции которых они высоко чтили. Не ограничиваясь обширными сообщениями в «Полярной звезде», они издали три выпуска «Записок декабристов», а также выступили с книгой «14 декабря 1825 года и император Николай I», направленной против верноподданнического произведения барона Корфа «Восшествие на престол Николая I».

Важное место среди изданий Вольной типографии занимали революционные воззвания, прокламации и брошюры, рассчитанные на распространение в народе и написанные доступным для него языком. Начало было положено в 1854 г. прокламациями В. А. Энгельсона «Первое видение святого отца Кондратия», «Емельян Пугачев честному казачеству и всему люду русскому шлет низкий поклон» и др. Много прокламаций и воззваний было напечатано в «Колоколе» и отдельными изданиями в 1860-е годы. Среди них – воззвания «Земли и воли» («Что нужно народу?», «Что надо делать войску?», «Свобода» и др.), «К молодому поколению» Н. В. Шелгунова и М. Л. Михайлова, три листка «Великорусса», несколько брошюр, написанных представителями «молодой эмиграции».

Исключительную роль сыграла Вольная типография в издании многих запрещенных в России художественных произведений. Здесь впервые были напечатаны ода «Вольность», «Деревня», «Послание в Сибирь», «К Чаадаеву» Пушкина, агитационные песни Рылеева и Бестужева, «Смерть поэта» Лермонтова и множество других. Герцен и Огарев выпустили отдельными изданиями «Думы» Рылеева, сборники «Русская потаенная литература XIX столетия», «Свободные русские песни», перепечатали книгу Радищева «Путешествие из Петербурга в Москву». Было издано и много произведений редакторов «Колокола».

В основу программы «Полярной звезды» и «Колокола» была положена теория «русского социализма».

После поражения революции 1848 г. Герцен и Огарев пришли к убеждению, что Россия скорее и легче перейдет к социализму, чем Западная Европа, так как в первой сохранились общинное землевладение, мирское управление и понятие о праве каждого на землю. В крестьянской полуфеодальной общине они увидели проявление социалистических начал, а в русском крепостном крестьянине – бессознательного социалиста. Герцен и Огарев надеялись, что принципы частной собственности никогда не получат в России такого развития, как в Западной Европе, что Россия может перейти к социализму, миновав стадию капиталистического развития. Исторической роли пролетариата они не понимали.

Представляя одну из разновидностей утопического социализма, теория основоположников вольной печати была, по словам В. И. Ленина, лишь «прекраснодушной фразой» и «добрым мечтанием» и на деле в ней не было «ни грана социализма»[108][11]. В дальнейшем их учение о «русском социализме» было принято и усвоено народничеством, в борьбе с которым развивался научный социализм в России.

Сила и значение программы «Полярной звезды» и «Колокола» заключались в тех практических требованиях, которые были облечены в форму «русского социализма». Вера в близкое торжество социализма соединялась у Герцена и Огарева с постоянным стремлением к радикальному преобразованию существующего социально-политического строя России, к уничтожению крепостного права и самодержавия. «Герцен видел «социализм» в освобождении крестьян с землей, в общинном землевладении и в крестьянской идее «права на землю», – писал В. И. Ленин[109][12].

«Полярная звезда» и «Колокол» были органами революцион­ной крестьянской демократии. «Мы — крик русского народа, битого полицией, засекаемого помещиками», — заявляли руководители Вольной типографии («Колокол», 1857, №5).

Главной чертой направления «Колокола» и всей вольной печати была борьба за освобождение крестьян от крепостного права. Журнал систематически разоблачал «ужасы помещичьей власти», с сочувствием говорил о крестьянских волнениях, требовал немедленного уничтожения крепостного права с передачей крестьянам той земли, которая находилась в их пользовании. «Колокол» (1857–1867) встал горой за освобождение крестьян», – указывал В. И. Ленин[110][13].

Материалы о крестьянском движении, публиковавшиеся в журнале, были в свое время единственными объективными источниками, которые давали представление о том, что происходит в России. За ними с интересом следили К- Маркс и Ф. Энгельс, придававшие очень большое значение борьбе крепостных крестьян в России.

Наряду с освобождением крестьян «Колокол» и вольная печать защищали всестороннюю демократизацию государственного строя в России и боролись против самодержавия. Они настаивали на передаче законодательной власти в руки земской государственной думы, на введении крестьянского самоуправления, выборности государственных органов, на уничтожении чиновничества, полиции и Третьего отделения, выступали за отмену телесных наказаний, за свободу слова, печати и вероисповеданий, за бесплатное обучение в начальной, средней и высшей школе. Из номера в номер «Колокол» обличал бесправие народа и полицейский разбой, царившие в России, издевался над правительством Александра II, обнажал тайные махинации правящей бюрократии. С октября 1859 по 1862 г. Герцен и Огарев выпускали в качестве приложения к «Колоколу» особый листок «Под суд!», посвященный разоблачению преступле­ний и безобразий, творившихся в России (вышло тринадцать номеров).

Не щадил «Колокол» и православное духовенство. «Для нас Адлерберги, Сечинские, Орловы так же равны, как Филареты, Макридии, Акрупирии, московские, коломенские, эчмиадзинские и не знаю еще какие святители», – писал Герцен.

Выступив против самодержавия и крепостного права, Герцен, Огарев и их вольная печать подняли и развили традиции первого поколения русского освободительного движения – декабристов. Постоянно указывали они и на связь своей деятельности с идеями и заветами Белинского, которого Герцен называл «самой революционной натурой николаевского времени».

Будучи органами революционной крестьянской демократии, «Полярная звезда» и «Колокол» отразили в то же время либеральные тенденции своих руководителей, их отступления от демократизма к либерализму. Герцен и Огарев были менее последовательными революционерами, чем Чернышевский и Добролюбов. Не понимая классовой природы русского самодержавия, они наивно мечтали о «революции сверху». Этим и можно объяснить появление в «Полярной звезде» и «Колоколе» писем Герцена к Александру П. в которых он уговаривает царя освободить крестьян с землей. В. И. Ленин сказал об этих письмах, что их «нельзя теперь читать без отвращения»[111][14].

Раскрывая причины идейных колебаний Герцена в дореформенные годы, В. И. Ленин указывает на принадлежность его к помещичьей барской среде, на то, что он до 1860-х годов «не видел революционного народа и не мог верить в него»[112][15]. С другой стороны, ошибки Герцена, несомненно, связаны и с той духовной драмой, которую переживал он после 1848 г. и которая, по мнению В. И. Ленина, «была порождением и отражением той всемирно-исторической эпохи, когда революционность буржуазной демократии уже умирала (в Европе), а революционность социалистического пролетариата еще не созрела»[113][16].

Герцен правильно понял ограниченность буржуазных революций, при которых народные массы остаются по-прежнему обездоленными, но при этом впал в крайность и стал вообще недоверчиво относиться к насильственным методам преобразования действительности.

Программа «Колокола» неизбежно приобрела некоторые черты умеренности. Так, настаивая на освобождении крестьян с землей, находящейся в их пользовании, Герцен и Огарев не требовали ликвидации помещичьего землевладения и считали возможным установить за переданную крестьянам землю небольшой выкуп из средств государства. Огарев писал, что выкуп обойдется крестьянам дешевле, чем восстание, а для помещиков передача земли крестьянам выгоднее, чем новая пугачевщина.

Непоследовательность руководителей «Колокола» сказалась и на их отношениях с либералами и революционными демократами.

Либералы, как известно, «в штыки» встретили основание Герценом Вольной типографии и выход «Полярной звезды» и «Колокола». Однако либеральные иллюзии руководителей «Колокола» вызвали у западников и славянофилов надежды на коренное изменение вольной печати. Учитывая огромное влияние «лондонских изданий» на русское общество, они захотели использовать их в своих интересах. Анненков, Кавелин, Тургенев, И. Аксаков и другие охотно снабжали Герцена различными корреспонденциями, настойчиво советуя при этом не увлекаться «крайностями» и «обратиться на путь истины». К сожалению, в предреформенные годы Герцен и Огарев не были достаточно последовательны и решительны в своем отношении к либералам, иногда прислушивались к их советам, предоставляли страницы своих изданий для их статей. Здесь сказывалась вера Герцена в прогрессивность русской дворянской интеллигенции, желание в союзе с ней бороться против крепостничества.

Но при всех своих ошибках вольная печать Герцена всегда оставалась защитницей народных интересов, а «Колокол» – органом революционной демократии. Герцен и Огарев никогда не были либералами, а только допускали отступления от демократизма к либерализму. Подтверждением коренного, принципиального различия между направлением «Колокола» и либерализмом может служить вся история отношений Герцена с русскими либералами. Так, в 1856 г. Кавелин и Чичерин прислали Герцену несколько статей, снабдив их сердитым «Письмом к издателю», в котором резко выступали против революционных идей Герцена. «Только через правительство у нас можно действовать и достинуть каких-либо результатов, – писали они. –...Ваши революционные теории никогда не найдут у нас отзыва, и ваше кровавое знамя, развевающееся над ораторской трибуною, возбуждает в нас лишь негодование и отвращение». Герцен опубликовал все присланное в первой книжке «Голосов из России», указав в предисловии, что не согласен с письмом и не отвечает за мнения, изложенные в статьях. В письмах же к Рейхель и Тургеневу он заявлял, что «во всем расходится» с Кавелиным и Чичериным, что «воззрение осиплых Голосов» – глупое и подлое. Позднее, в 1858 г., Чичерин, побывав в Лондоне и убедившись, что «исправить» Герцена невозможно, написал Герцену письмо, где снова упрекал «Колокол» в «легкомыслии», «запальчивости» и «шаткости». Возражая Чичерину в статье «Нас упрекают» («Колокол», 1858, №27), Герцен защищал любые средства освобождения крестьян от крепостной зависимости, вплоть до «топора», прибавляя, что «поэтическим капризам истории» мешать «неучтиво». Эта статья, а также несколько других революционных статей и писем, присланных из России и помещенных в «Колоколе», вызвали бешеные нападки Чичерина. «Вы открываете страницы своего журнала безумным воззванием к дикой силе», – писал он Герцену в пространном ответе («Колокол», 1858, № 29), высказывая сожаление, что царская цензура бессильна над вольной печатью. «Нам нужно независимое общественное мнение, – утверждал Чичерин, – но общественное мнение умеренное, стойкое..., которое могло бы служить правительству и опорою в благих начинаниях и благоразумною задержкой при ложном направлении». Пропаганду же «Колокола», «раздувающую пламя», «взывающую к топору», Чичерин объявил вредной для России.

Выступление Чичерина, которое Герцен назвал «обвинительным актом», вполне раскрыло истинные отношения между руководителями вольной печати и либералами. Герцен, отметив, что письмо Чичерина «писано с совершенно противной точки зрения», порвал с его автором и группой либералов, поддержавших «обвинительный акт», – Кетчером, Коршем, Милютиным. Следует сказать, что не все либералы выступили на стороне Чичерина. Тургенев, Анненков, Кавелин и некоторые другие обратились к Чичерину с протестом, они считали, что Герцен еще «исправится». Поэтому Герцен сохранил тогда отношения с некоторыми либералами.

Особенно близок Герцену в предреформенное время был Тургенев, которого Герцен ценил за огромный художественный талант, ум и широту взглядов. Но и между ними были существенные различия. Герцен и Тургенев расходились в оценке «русского социализма», западноевропейской государственности и культуры. Позднее Тургенев вполне искренно писал в своих показаниях правительству, что он «никогда не разделял его [Герцена. – Ред.] образа мыслей». Герцен тогда же подтвердил это в своем письме к Тургеневу от 10 марта 1864 г.: «В самом деле, особенной близости между нами никогда не было».

Отношение Герцена и Огарева к славянофилам – этому правому крылу русского либерализма 1840–1850-х гг. – ничем существенным не отличалось от их отношения к либерализму в целом. Несомненно, что руководители «Колокола» и здесь не проявили должной последовательности. Они ошибочно видели в славянофильском учении о самобытности России и общине близкие им взгляды и цели, однако славянофильское преклонение перед общиной было далеко от «русского социализма». Герцен видел в общине начало будущей социалистической организации и выступал, несмотря на утопический характер своих воззрений, как революционный демократ, а славянофилы пытались сделать из русской общины оплот против революции и социализма. Герцену и Огареву были чужды религиозность славянофилов, их монархические и патриархально-феодальные увлечения. В статье «Еще вариации на старую тему» Герцен, отвечая на упреки Тургенева и других, писал: «Я с ужасом и отвращением читал некоторые статьи славянских обозрений: от них веет застенком, рваными ноздрями, епитимьей, покаяньем, Соловецким монастырем... Они [славянофилы. – Ред.] не знают настоящей России..., они свихнули свое понимание лицемерным православием и поддельной народностью». Еще более сурово Герцен и Огарев осуждали защиту царизма на страницах славянофильского органа – журнала «Русская беседа» – и известное выступление Черкасского, который предлагал после освобождения крестьян сохранить, по словам Герцена, «помещичий полицейский надзор и даже помещичью розгу».

Таким образом, Герцен и Огарев никогда не стояли в одном лагере с либералами. Руководителям вольной печати было ясно, что «нынешние государственные формы России никуда не годятся», что «жалкой системой мелких частных улучшений» их не исправишь и необходима коренная ломка общественно-политического строя. Если мирное преобразование страны окажется невозможным, Герцен и Огарев, при всем своем «отвращении к крови», были готовы поддержать крестьянскую революцию. В этом их основное отличие от либералов, для которых революция при любых условиях была неприемлема.

Герцен и Огарев разоблачали либералов и вели с ними борьбу. По словам В. И. Ленина, «Колокол» выдвинул важнейший вопрос «о различии интересов либеральной буржуазии и революционного крестьянства в русской буржуазной революции; иначе говоря, о либеральной и демократической, о «соглашательской» (монархической) и республиканской тенденции в этой революции. Именно этот вопрос поставлен «Колоколом» Герцена, если смотреть на суть дела, а не на фразы, – если исследовать классовую борьбу, как основу «теорий» и учений, а не наоборот»[114][17]. И далее: «справедливость требует сказать, что, при всех колебаниях Герцена между демократизмом и либерализмом, демократ все же брал в нем верх»[115][18].

Буржуазные историки литературы Котляревский, Корнилов, Ашевский и другие, «тщательно скрывая, чем отличался революционер Герцен от либерала»[116][19], изображали руководителей «Колокола» и «Современника» как представителей различных классов и политических направлений, боровшихся между собою, охотно писали о разногласиях между Герценом и Чернышевским. Однако совершенно очевидно, что Герцен и Огарев, хотя и допускали отступления от демократизма, все же находились в одном лагере с революционной демократией, а не с либералами.

Чернышевский и Добролюбов видели в руководителях «Колокола» своих ближайших предшественников и учителей, но это не мешало им вскрывать уступки Герцена либерализму и сурово критиковать его за это.

Одним из наиболее явных отступлений Герцена от демократизма к либерализму явилась статья «Very dangerous!!!» («Очень опасно!!!»), опубликованная в №44 «Колокола» 1 июня 1859 г. В ней он резко напал на руководителей «Современника» и «Свистка» за их насмешки над либерально-обличительной литературой и отрицательное отношение к «лишним людям». Герцен обвинял «Современник» и «Свисток» в «пустом балагурстве» и заявил, что, «истощая свой смех на обличительную литературу, милые паяцы наши забывают, что на этой скользкой дороге можно досвистаться не только до Булгарина и Греча, но (чего, боже, сохрани!) и до Станислава на шею». Выступление Герцена не было случайным. Оторванный от России, он не понимал еще ни убеждений разночинцев, ни их силы и продолжал переоценивать роль дворянской интеллигенции в революционном движении.

Руководители «Современника», Чернышевский, Добролюбов, Некрасов, были возмущены этой статьей. Чернышевский поехал в Лондон, чтобы объясниться и договориться с Герценом. В двадцатых числах июля 1859 г. он встретился с Герценом. Они не понравились друг другу. «Кавелин в квадрате – вот и все», – писал Чернышевский о Герцене Добролюбову. Отзыв этот является результатом обострившихся отношений и, конечно, очень несправедлив. Позднее Чернышевский назвал выступление Герцена со статьей «Very dangerous!!!» «удивительным недоразумением», в которое впал «один из знаменитейших к действительно лучших деятелей русской литературы».

Поездка Чернышевского в Лондон не была бесполезной и безрезультатной. В №49 «Колокола» появилось разъяснение, в котором Герцен признавал ошибочными свои выпады против руководителей «Современника» – «русских собратьев».

Через год Герцен еще раз вернулся к разногласиям с «Современником» в статье «Лишние люди и желчевики» («Колокол», № 83). Называя «Современник» «одним из лучших русских обозрений», Герцен признавал правильным отношение журнала к либеральному обличительству. Защищая «лишних людей», Герцен в то же время писал, что они «были столько же необходимы» в 1830 и 1840-е годы, «как необходимо теперь, чтобы их не было». Однако характеристика «желчевиков», т. е. разночинной демократии, дана Герценом без сочувствия. В них он видел «людей озлобленных и больных душой», его пугала их нетерпимость, «злая радость отрицания». Вместе с тем Герцен признавал, что «желчевики» представляют «явный шаг вперед». Но и «лишних людей» и «желчевиков», по мнению Герцена, должны сменить новые люди.

Как ни выигрывала эта статья по сравнению с «Very dangerous!!!», все же и в ней сказались плохое знание Герценом русской революционной демократии, его либеральные тенденции.

Разногласия между руководителями «Колокола» и разночинной демократией были глубоко вскрыты в «Письме из провинции» («Колокол», №64), подписанном «Русский человек», и в предисловии к нему Герцена. Автор «Письма» до сих пор неизвестен, но, несомненно, он разделял взгляды Чернышевского и Добролюбова.

«Все ждали, что вы станете обличителем царского гнета, – писал «Русский человек» Герцену, – что вы раскроете перед Россией источник ее вековых бедствий – это несчастное идолопоклонство перед царским ликом, обнаружите всю гнусность верноподданнического раболепия. И что же? Вместо грозных обличений неправды, с берегов Темзы несутся к нам гимны Александру II....По всему видно, что о России настоящей вы имеете ложное понятие. Помещики-либералы, либералы-профессора, литераторы-либералы убаюкивают вас надеждами на прогрессивные стремления нашего правительства... Вы пожалеете о своем снисхождении к августейшему дому. Посмотрите – Александр II скоро покажет николаевские зубы. Не увлекайтесь толками о нашем прогрессе, мы все еще стоим на одном месте... Нет, наше положение ужасно, невыносимо, и только топор может нас избавить, и ничто, кроме топора, не поможет!.. Перемените же тон, и пусть ваш «Колокол» благовестит не к молебну, а звонит в набат! К топору зовите Русь. Прощайте и помните, что сотни лет уже губит Русь вера в добрые намерения царей. Не вам ее поддерживать».

«...Где же у нас та среда, которую надо вырубать топором? – возражал Герцен в предисловии «От редакции», которое было ответом на «Письмо из провинции». – «К метлам!» надо кричать, а не «к топорам!»... Кто же в последнее время сделал что-нибудь путное для России, кроме государя? Отдадим же и тут кесарю кесарево».

Так открыто столкнулись либеральные иллюзии и надежды Герцена с принципами революционной демократии.

Конфликт между Герценом и редакцией «Современника» был острым, разногласия – глубокими и серьезными. Но было бы ошибкой объявлять Герцена либералом и видеть в этих столкновениях борьбу классово различных политических направлений.

К сожалению, в нашем литературоведении встречались неверные утверждения о том, что редакция «Колокола» до реформы состояла в блоке с либералами (3. П. Базилева в книге «Колокол» Герцена». М., 1949, с. 72, 107 и др.), что программа герценовского журнала отличалась «чрезвычайной умеренностью и под ней мог бы подписаться любой либерал» (Б. П. Козьмин в статье «А. И. Герцен в истории русской общественной мысли». – «Известия АН СССР», серия истории и филологии, 1945, № 2), что, наконец, Герцен и редакция «Современника» в 1859 г. «сражались на разных сторонах баррикады, ибо защищали интересы враждующих классов» (В. Е. Евгеньев-Максимов в книге «Современник» при Чернышевском и Добролюбове». Л., 1936, с. 372–373). По мнению этих исследователей, Герцен и Огарев в дореформенные годы все свои усилия прилагали к тому, чтобы убедить русское общество в благотворности мирных реформ под главенством царя и в ненужности революции. На самом же деле Герцен и Огарев и в те годы боролись против либерализма, подвергали беспощадной критике самодержавие и выступали в защиту революции. Даже отвергая призыв «К топору зовите Русь!», Герцен не отказывался от революционного насилия. Он только считал, что топор – это «ultima ratio [последний довод. – Ред.] притесненных», что призыв к топору преждевременен: «Призвавши к топору, надобно овладеть движением, надобно иметь организацию, надобно иметь план...». Если же крестьянское восстание станет фактом, тогда, писал Герцен, «рассуждать нельзя, тут каждый должен поступать, как его совесть велит, как его любовь велит».

Разногласия между Герценом и революционной демократией, возглавляемой Чернышевским и Добролюбовым, несмотря на свою глубину и серьезность, были разногласиями людей одного, по словам Герцена, «дружеского стана». Это противоречия между демократом колеблющимся, допускающим отступления от демократиз­ма к либерализму (каким был Герцен), и демократами более последовательными и цельными (какими были Чернышевский и Добролюбов).

«Колокол» и другие издания Герцена оказали огромное влияние на развитие политического сознания демократической интеллигенции 1850–1860-х гг. и сыграли большую роль в русском освободительном движении. Глубокие мысли о связях Герцена с революционной демократией высказал В. И. Ленин в своих работах «Памяти Герцена» и «Из прошлого рабочей печати в России». С одной стороны, он установил идейно-политическое сродство Герцена с революционной демократией. С другой, он вскрыл и различия между Герценом и лучшими представителями революционной демократии. Чернышевский, по мнению Ленина, «сделал громадный шаг вперед против Герцена. Чернышевский был гораздо более последовательным и боевым демократом»[117][20].

По мере нарастания революционной ситуации в России направление «Колокола» становится все более революционным. «Александр II не оправдал тех надежд, которые Россия имела при его воцарении», – писал Герцен в «Колоколе» 1 июля 1858 г. «Мы каемся перед Россией в нашей ошибке. Это – то же николаевское время, но разварное с патокой», – заявил он через полтора месяца. Непосредственно перед реформой разочарование достигло высшей степени. «Прощайте, Александр Николаевич, счастливого пути! Bon voyage!.. Нам сюда», – писал Герцен 15 апреля 1860 г. («Колокол», № 68–69).

Утрачивая надежды на Александра II, Герцен и Огарев все сильнее и сильнее осознавали, что во дворце нет «живых», что нужно звать и будить народ и демократическую интеллигенцию. Решительные и смелые призывы все чаще раздаются со страниц «Колокола». «В Тамбовской губернии крепостной человек убил своего помещика, вступившись за честь своей невесты. И превосходно сделал, прибавим мы», – сообщал Герцен («Колокол», № 62). «Первый умный полковник, который со своим отрядом примкнет к крестьянам вместо того, чтобы душить их, сядет на трон Романовых», – утверждал он в следующем номере.

Сущность реформы была понята руководителями «Колокола» очень быстро. Огарев, разбирая опубликованное «Положение» об отмене крепостного права, писал в № 101 журнала: «Старое крепостное право заменено новым. Вообще крепостное право не отменено. Народ царем обманут». Сообщения из России о том, что крестьяне ответили на «освобождение» восстаниями, заставили Герцена и Огарева выразить свою оценку реформы еще более определенно. С 1861 г. в «Колоколе» появляются статьи, рассчитанные на читателя из народа и написанные доступным для него языком («Что нужно народу?», «Ход судеб» и др.). Руководители вольной печати призывали народ к борьбе за землю и волю, за выборность всех властей снизу доверху, за уничтожение бюрократии и чиновничества.

Одновременно с публикацией в «Колоколе» эти статьи выпускались в виде прокламаций и брошюр и в тысячах экземпляров отправлялись в Россию. Было также решено издавать для читателей и корреспондентов из народа новое прибавление к «Колоколу». Под названием «Общее вече» оно стало выходить с 15 июля 1862 г.

Среди статей-прокламаций, напечатанных в «Колоколе», следует выделить прокламацию «Что надо делать войску?», написанную Огаревым, Обручевым и Н. Серно-Соловьевичем и выпущенную в Лондоне тремя отдельными изданиями. Авторы этой прокламации призывали солдат и офицеров не выступать против восставшего народа. «Солдаты должны помнить, – говорилось в ней, – что они взяты на службу насильно или из помещичьих, или из казенных крестьян, что их отцы и братья и теперь или помещичьи, или казенные, что и тем и другим нужна земля и воля».

Понимая решающее значение войска для революции, Герцен и Огарев неоднократно обращались к офицерам и солдатам с призывом нарушать присягу царю, не стрелять в народ и переходить на его сторону.

Большое значение в революционной борьбе «Колокол» придавал студенческой молодежи. В статьях, посвященных студенческим волнениям 1861 г., Герцен убеждал интеллигентную молодежь идти в народ.

Все чаще и сильнее зовет «Колокол» к всенародному вооруженному восстанию. Теперь уже руководители журнала требуют не только передачи крестьянам той земли, которая находилась в их пользовании при крепостном праве, но и полной ликвидации помещичьего землевладения; теперь они учат не верить обещаниям царя и правительства, а с оружием в руках подниматься «на притеснителей».

Хорошо сознавая неорганизованность и бессилие стихийных крестьянских восстаний, Герцен и Огарев в 1860-е годы настойчиво пропагандируют идею создания тайной революционной организации, способной возглавить народное движение. Известно, что в 1861 –1862 гг. руководители «Колокола» помогли Н. Серно-Соловьевичу, Обручеву, Слепцову и другим представителям русских прогрессивных сил создать тайное революционное общество «Земля и воля», которое в России было связано с Чернышевским. В основу программы этой организации легла опубликованная в №102 «Колокола» прокламация «Что нужно народу?», написанная Огаревым совместно с Обручевым и при содействии Н. Серно-Соловьевича, Слепцова и Налбандяна.

На вопрос: «Что нужно народу?» – авторы прокламации отвечали: «Очень просто, народу нужна земля и воля» и разъясняли, что «шуметь без толку и лезть под пулю вразбивку нечего; а надо молча собираться с силами, искать людей преданных, которые помогли бы и советом, и руководством, и словом, и делом, и казной, и жизнью, чтоб можно было умно, твердо, спокойно, дружно и сильно отстоять против царя и вельмож землю мирскую, волю народную да правду человеческую». Прокламация советовала народу не ждать «никакого добра» от царя и учила, что «пуще всего надо народу сближаться с войском».

Еще более ясно и остро вопрос об организации тайного революционного общества был поставлен в № 107 и 108 «Колокола» в полемике против прокламаций общества «Великорусе». Н. Серно-Соловьевич в статье «Ответ «Великоруссу» и Огарев в редакционном примечании к этой статье открыто призывали к созданию тайных организаций. «Для страны, находящейся под вековым рабством, – писал Серно-Соловьевич, – нет другого средства сбросить иго, как тайные союзы. Они образуют борцов, соединяют силы, подготовляют движение, без них массы или не поднимаются, или, поднявшись, неподготовленные, не выдерживают борьбы с организованным врагом».

Говоря о задачах революционной организации, Серно-Соловьевич и Огарев, в противоположность «Великоруссу», утверждали, что «надо обращаться не к обществу, а к народу».

Разошлись они с «Великоруссом» и в понимании целей революционной организации. «Великорусе» полагал, что главная цель движения – конституция, а Серно-Соловьевич и Огарев, соглашаясь, что «конституция лучше самодержавия», считали, что не она «цель и последнее слово». «Наша цель, – заявлял Серно-Соловьевич, – полное освобождение крестьян, право народа на землю, право его устроиться и управляться самим собою, освобождение и свободный союз областей».

С появлением в «Колоколе» статьи «Что нужно народу?» влияние «Земли и воли» стало заметно сказываться на облике журнала. Он становится заграничным центром этой революционной организации. Появление на страницах «Колокола» прокламаций «Земли и воли», перепечатка их в виде отдельных листков и брошюр, объявление редакции об основании «общего фонда» на «общее русское дело» (№133), обращение Совета общества «Земля и воля» ко всем русским людям вносить денежные пожертвования «в пользу сосланных и ссылаемых» (№157) ярко свидетельствуют об этом. Герцен относился к созданию и деятельности «Земли и воли», по-видимому, более сдержанно, чем Огарев, но и он 1 марта 1863 г. выступил с открытым обращением к «Земле и воле» (№157).

Позднее, начиная с №197 «Колокола» (25 мая 1865 г.), Герцен и Огарев прибавили к старому девизу журнала «Vivos voco» девиз «Земля и воля».

Героическая борьба революционной демократии против самодержавия, мужественное поведение осужденных – Чернышевского, Михайлова, Н. Серно-Соловьевича и многих других – заставили Герцена и Огарева по-новому оценить разночинную интеллигенцию, ее огромную историческую роль в революционном движении, ее вождей. «Колокол» начинает с исключительным уважением говорить о новой интеллигенции, появившейся из «духоты семинарий, из-под гнета духовных академий, из бездомного чиновничества, из удрученного мещанства». «La roture» [разночинцы. – Ред.], – заявлял Герцен в «Письмах к путешественнику» («Колокол», 1865, № 197), – единственная гавань, в которую можно спрыгнуть с тонущего дворянского судна».

Воплощением новой России стал для руководителей «Колокола» Чернышевский. Еще до ареста вождя русской революционной демократии Герцен изменил свое отношение к нему и отказался от выступлений, подобных статьям «Very dangerous!!!» или «Лишние люди и желчевики».

Когда Чернышевский был арестован и осужден и даже имя его было запрещено в России, «Колокол» в многочисленных статьях защищал «самого выдающегося публициста» и разоблачал правительство и либеральное общество, рукоплескавшее ссылке «самого талантливого из преемников Белинского».

Отход Герцена и Огарева от либеральных надежд, тесное сближение с революционной демократией неизбежно должны были сопровождаться их окончательным разрывом с либералами, повернувшими на путь реакции и союза с правительством.

Последние связи «Колокола» с либералами оборвались с началом польского восстания 1863 г. Одержимая, по выражению Гер­цена, «пеньковым патриотизмом», русская реакционная и либеральная пресса бесстыдно клеветала на восставших поляков, яростно требовала от правительства немедленной кровавой расправы с ними. И только «Колокол» открыто отстаивал свободу Польши. «Мы с Польшей, потому что мы за Россию, – писал Герцен. – Мы со стороны поляков, потому что мы русские. Мы хотим независимости Польши, потому что мы хотим свободы России. Мы с поляками, потому что одна цепь сковывает нас обоих... Мы против империи, потому что мы за народ» («Колокол», 1863, №160).

Не ограничиваясь выступлениями в журнале, Герцен и Огарев оказали и материальную поддержку польскому восстанию. Вместе с обществом «Земля и воля» они выпустили несколько воззваний и прокламаций, призывающих русских солдат и офицеров не участвовать в усмирении Польши, а послужить делу народного освобождения.

Борьба Польши за свою независимость имела прогрессивный характер, так как наносила удар всесилию царизма, продолжавшего играть роль мирового жандарма. Именно поэтому польское восстание 1863 г. приветствовали Маркс и Энгельс.

«...Ты должен теперь внимательно следить за «Колоколом», ибо теперь Герцену и К° представляется случай доказать свою революционную честность», – советовал Маркс Энгельсу 13 февраля 1863 г.[118][21] Свою «революционную честность» руководители «Колокола» доказали более чем убедительно. В статье «Памяти Герцена» Ленин писал: «Когда вся орава русских либералов отхлынула от Герцена за защиту Польши, когда все «образованное общество» отвернулось от «Колокола», Герцен не смутился. Он продолжал отстаивать свободу Польши и бичевать усмирителей, палачей, вешателей Александра II. Герцен спас честь русской демократии»[119][22].

Благодаря разрыву Герцена и Огарева с либералами и сближению с революционной демократией «Колокол» стал в 1860-е годы более последовательным демократическим органом, чем раньше.

Но и в этот период их решительные призывы к свержению самодержавия иногда уступают место старым надеждам на мирное преобразование государственного строя России. Особенно ясно пореформенные колебания руководителей «Колокола» сказались в статьях по поводу прокламации «Молодая Россия», появившейся в России в мае 1862 г. «Молодая Россия» стремилась к «революции кровавой и неумолимой», справедливо порицала «Колокол» за обращение к царю, за либеральные надежды на мирный переворот, за «близорукий ответ» на письмо «Русского человека». Герцен посвятил «Молодой России» две статьи: «Молодая и старая Россия» (№ 139) и «Журналисты и террористы» (№ 141). Очень энергично защищая авторов прокламации от клеветы и расправы правительства, издеваясь над испугом либералов перед «Молодой Россией», он в то же время продолжал надеяться на возможность мирного освобождения народа: «Придет роковой день – станьте грудью, лягте костьми, но не зовите его, как желанный день. Если солнце взойдет без кровавых туч, тем лучше, а будет ли оно в Мономаховой шапке или во фригийской – все равно».

Вместе с тем в герценовской критике «Молодой России» было много верного. Герцен справедливо обвинял авторов прокламации в доктринерском пренебрежении к народу и перенесении на русскую почву бланкистской, заговорщической тактики. При этом он вовсе не считал революционные методы борьбы принципиально недопустимыми: «Насильственные перевороты бывают неизбежны; может, будут и у нас... на них надобно быть готовым».

И хотя либеральные иллюзии не исчезли из «Колокола» до его конца, следует сказать, что в 1860-е годы революционные идеи в пропаганде значительно усилились, направление журнала стало более последовательным. Следствием этого явились правильное освещение «Колоколом» сущности реформы, переход Герцена и Огарева к практической революционной деятельности в России, их честные революционные позиции во время польского восстания. Герцен «не мог видеть революционного народа в самой России в 40-х годах, – писал В. И. Ленин. – Когда он увидал его в 60-х –он безбоязненно встал на сторону революционной демократии против либерализма. Он боролся за победу народа над царизмом, а не за сделку либеральной буржуазии с помещичьим царем. Он поднял знамя революции»[120][23].

С осени 1863 г. начался период упадка «Колокола» и Вольной типографии. Резко уменьшаются поток корреспонденции и количество читателей. «К концу 1863 года, – вспоминал Герцен, – расход «Колокола» с 2500–3000 сошел на 500 и ни разу не поднимался далее 1000 экземпляров». С 15 мая 1864 г. Герцен и Огарев стали выпускать «Колокол» лишь один раз в месяц, а 15 июля закончили выход «Общего веча». Тогда же Вольная типография и книгоиздательство Трюбнера прекращают издание всяких книг и сборников. Еще раньше – с 1863 г. – перестает выходить «Полярная звезда».

Кризис журнала и Вольной типографии был вызван общим спадом революционной волны в России. Летом 1862 г. царское правительство, подавив стихийные крестьянские волнения и обвинив в петербургских пожарах «бунтовщиков»-разночинцев, выступило походом против революционной демократии. Были закрыты на восемь месяцев «Современник» и «Русское слово», запрещены воскресные школы. В казематах Петропавловской крепости томились Чернышевский и Писарев, подверглись аресту десятки людей, обвиненных в сношениях с «лондонскими пропагандистами». Разгром польского восстания знаменовал окончательную неудачу демократического подъема. Надежды на близкую крестьянскую революцию рассеялись. Революционные организации, не имевшие прямой опоры в народе, были уничтожены правительством или распались. В 1864 г. прекращает свое существование «Земля и воля». Либералы, напуганные возможностью новой «пугачевщины», полностью перешли на сторону правительства. В «обществе» распространяются националистические настроения, вызванные польским восстанием. Широкие круги интеллигенции, сочувствовавшие раньше революционным демократам, отказываются от участия в общественно-по­литической жизни страны. С другой стороны, и среди революционной интеллигенции популярность «Колокола» постепенно падала. У разночинцев был другой властитель дум – более последовательный и решительный, чем Герцен, – Чернышевский.

Положение «Колокола» и Вольной типографии стало исключительно тяжелым. Чтобы поправить его, Герцен решает перенести издание «Колокола» из Лондона в Женеву, надеясь найти поддержку у русской революционной эмиграции, которая после разгрома революционного движения в России спасалась от преследований царского правительства за границей, чаще всего в городах Швейцарии. Здесь проживали А. Серно-Соловьевич, Л. Мечников, Н. Утин, позднее – С. Нечаев и многие другие. Были среди них и последователи Бакунина, и люди, случайно, круговоротом событий попавшие в революционную стихию и затем «принесшие покаяние», но большинство «молодой эмиграции» имело полное право называть себя достойными учениками Чернышевского. Именно среди этой части швейцарской эмиграции возникла русская секция Первого Интернационала.

197-й номер «Колокола» вышел уже в Женеве 25 мая 1865 г. Туда была переведена и Вольная типография.

Но переезд в Женеву не помог журналу. Реакция, усилившаяся в России после покушения Каракозова, препятствовала его возрождению. Не суждено было сбыться и надеждам Герцена и Огарева на сотрудничество с «молодой эмиграцией», которая требовала, чтобы «Колокол» зависел от широкой корпорации эмигрантов. Герцен же, предлагая им чаще печататься в журнале и даже соглашаясь пригласить некоторых постоянных сотрудников «Колокола» в совет редакции, решительно отказывался выпустить руководство журналом из своих рук и передать «Колокол» и средства, обеспечивающие его издание, корпорации, так как во многом расходился с «молодой эмиграцией» и не верил в ее литературные силы.

А. Серно-Соловьевич выступил против Герцена с нашумевшей брошюрой «Наши домашние дела» (1867). Он был прав, когда обвинял Герцена в колебаниях, в заигрывании с либералами, когда издевался над умилением Герцена перед идейкою «земского царя» и возмущался его несправедливым отзывом о стрелявшем в царя Каракозове, которого Герцен назвал «сумасшедшим».

Однако Серно-Соловьевич и другие выдвинули против Герцена и ряд неверных обвинений. Так, Серно-Соловьевич совершенно бездоказательно утверждал, что все молодое поколение «с отвращением» отвернулось от Герцена, что никакого положительного значения в русском революционном движении Герцен не имеет, что между Герценом и Чернышевским «нет, не было, да и не могло быть ничего общего». Серно-Соловьевич не понимал, что Герцен, несмотря на все свои колебания, принадлежал к одному лагерю с Чернышевским, что значение Герцена в формировании взглядов молодого поколения и в развитии революционного движения в России было огромно.

Со своей стороны, Герцен справедливо возражал против увле­чения некоторых представителей «молодой эмиграции» бакунинскими, заговорщическими методами, против их склонности к террору, против нечаевщины, подложных манифестов и т. п. И хотя Герцен допускал иногда недооценку массового революционного насилия, это не мешало ему быть в данном случае более глубоким политическим мыслителем, чем многие революционеры того времени и будущие русские народники.

Нужно отметить и то, что Герцен отказался от публичной полемики с Серно-Соловьевичем, видимо, признав внутреннюю правоту многих обвинений «молодой эмиграции». В посвященной общей характеристике «нигилистов» статье «Еще раз Базаров» («Полярная звезда», 1869) он не столько нападал на молодежь, сколько старался оправдать свое поколение в глазах последней.

Многие представители «молодой эмиграции» более объективно, чем Серно-Соловьевич, оценивали историческую роль Герцена. Так, Н. Утин в 1869 г. в одном из своих писем утверждал, что молодое поколение относится к Герцену «с тем уважением, которое заслуживает 17-летний труд на пользу дела свободы, хотя бы это дело или, вернее, практический путь к совершению этого дела понимался им иначе, чем нами, сообразно с ходом времени и обновлением поколений». А когда Герцен умер, в Лейпциге вышла анонимная брошюра, посвященная основателю вольной печати. «Явятся другие с горячей любовью к делу, люди честные, энергичные, но того значения, которое имел «Колокол», не будет иметь ни один обличительный орган, какое бы ни имел крайнее направление, – писал автор брошюры. – Мы обязаны были ему [Герцену. – Ред.] в лучшие годы студенческой жизни лучшими часами... Им мы подготовлены и к пониманию Чернышевского».

«Колокол» продолжал угасать. Наконец, в десятилетнюю годовщину журнала, в № 244–245 от 1 июля 1867 г., Герцен и Огарев объявили, что они приостанавливают издание «Колокола» на полгода. Но русский «Колокол» – журнал для России и на русском языке – уже не возобновился. Через полгода Герцен и Огарев стали выпускать «Колокол» на французском языке под названием «Kolokol (La Cloche), revue du dé veloppement sociale, politique et litté raire en Russie». Это был журнал, преследовавший особые задачи. От имени русской демократии он обращался к европейскому обществу с целью разъяснить ему истинное положение дел в России и ее историческое значение. Выпустив пятнадцать номеров «Kolokol» и семь номеров «русского прибавления» к нему, Герцен и Огарев 1 декабря 1868 г. навсегда закончили его издание[121][24].

Некоторое отступление к либерализму не помешало «Колоколу» с честью закончить свой путь в качестве органа демократического и революционного. Больше того, в последние два-три года существования журнала в статьях его руководителя Герцена – «К концу года», «Порядок торжествует», «Маццини – полякам», «Нашим врагам» – появился новый взгляд на роль пролетариата в истории и на перспективы социального развития человечества.

Будучи социалистом-утопистом, Герцен не понимал исторической роли пролетариата и считал, что рабочий класс в Западной Европе подчинится всевластию частной собственности и мещанства. В последние же годы жизни у него наметилось несколько иное отношение к пролетариату, и он, по словам В.И.Ленина, «обратил свои взоры<...> к Интернационалу, к тому Интернационалу, которым руководил Маркс...»[122][25]. И хотя надежды на социалистическое преобразование России Герцен по-прежнему связывал преимущественно с крестьянством и общинным землевладением, его мнение о перспективах исторического развития Западной Европы сильно изменилось. Теперь он склонялся к мысли, что пролетариат явится той исторической силой, которая осуществит в Западной Европе социалистический переворот. Так, в письмах «К старому товарищу», написанных уже после прекращения «Колокола» и «Полярной звезды» и опубликованных в «Сборнике посмертных статей» (1870), Герцен утверждал, что «экономические вопросы подлежат математическим законам» и «царству капитала и безусловному праву собственности так же пришел конец, как некогда пришел конец царству феодальному и аристократическому». Второе письмо он начал с признания огромной роли Первого Интернационала, «международных работничьих съездов», объединяющих в «боевую организацию «мир рабочий». «Работники, – писал Герцен, – соединяясь между собой, выделяясь в особое «государство в государстве», достигающее своего устройства и своих прав помимо капиталистов и собственников, составят первую сеть и первый всход будущего экономического устройства». В конце своей жизни Герцен переходил, по определению В. И. Ленина, «от иллюзий «надклассового» буржуазного демократизма к суровой, непреклонной, не­победимой классовой борьбе пролетариата»[123][26].

Вольная русская печать во главе с «Колоколом» сыграла огромную роль в борьбе против крепостного права и самодержавия и содействовала пробуждению разночинцев.

Исключительное влияние вольной печати Герцена и «Колокола» на развитие русской журналистики, в особенности бесцензурной печати, совершенно несомненно. «Предшественницей рабочей (пролетарски-демократической или социал-демократической) печати была тогда [при крепостном праве. – Ред.] общедемократическая бесцензурная пе