Студопедия

Главная страница Случайная страница

Разделы сайта

АвтомобилиАстрономияБиологияГеографияДом и садДругие языкиДругоеИнформатикаИсторияКультураЛитератураЛогикаМатематикаМедицинаМеталлургияМеханикаОбразованиеОхрана трудаПедагогикаПолитикаПравоПсихологияРелигияРиторикаСоциологияСпортСтроительствоТехнологияТуризмФизикаФилософияФинансыХимияЧерчениеЭкологияЭкономикаЭлектроника






Глава 5 Черный человек






Стихи кабацкого цикла («Снова пьют здесь, дерутся и плачут…» и др.) Есенин написал там же, за рубежом. Можно предположить, что они о русской эмиграции. Так некоторые критики и представляли эти стихи. Хотя Есенин предусмотрительно объединил их в цикл «Москва кабацкая». Так что речь идет о родимой столице. Не о Берлине, Париже или Праге, а о Москве, нынешней, большевистской.

Критики («Известия» 1923 г., 23 авг.) и тут извратили суть, преподнесли по-своему: «После доклада поэт читал свои последние стихи. Необходимо отметить, что в первом цикле, «Москва кабацкая», несмотря на жалость поэта к этой умирающей Москве, которую Октябрь выбросил за борт истории, чувствуется новая большая струя в поэзии Есенина».

Так и будут впредь «перевертывать» всю поэзию Есенина, приспосабливая «под себя». Так «перевернули» и поэму «Черный человек», увидев в поэме самого автора как хронического алкоголика и забулдыгу.

Поэма «Черный человек» до сих пор остается самым загадочным и нерасшифрованным произведением русской литературы. Во всяком случае, критики сходятся в одном: поэма Есенина, говоря гоголевскими словами, — «это крик ужаса и стыда, который вырывается из груди человека, увидевшего в зеркале свое оскотинившееся лицо».

Бессильным и незащищенным от черных сил зла почувствовал себя Есенин в Америке. С отчаянием, болью и гневом взывает он, не узнавая себя:

«Черный человек! Ты не смеешь этого… Что мне до жизни скандального поэта!» Там, в «мерзкой книге», представлена «жизнь какого то прохвоста и забулдыги». Это «нагоняет на душу тоску и страх».

Может быть, впервые понял Есенин с такой ясностью, что подвалы Лубянки, где «красятрты в жестяных поцелуях», не самое страшное изобретение погромпдиков от революции. Куда страшней увидеть в зеркале свое кривое отражение.

Не тогда ли понял сам и предупредил читателя: «Все-таки как должно меня поймут лет через двести».

Мысль о том, что «Черный человек» в поэме Есенина — это Троцкий, высказывалась литературоведами, но была отвергнута за недоказанностью, неубедительностью. Тем более, что начальный вариант поэмы — «более мрачный и трагический», как свидетельствуют все, слышавшие чтение самим Есениным, — не сохранился.

Черный человек!

Ты не смеешь этого!

Ты ведь не на службе

Живешь водолазовой.

Странно. Откуда это? Почему «водолазовой»? Может быть, Есенин услышал леденящую душу историю времен гражданской войны? О том, как водолаз, которого погрузили проверить повреждение винта, оказался среди утопленников. Их был целый лес! В белой одежде — кальсонах и рубашках — они стояли, слегка покачиваясь и простирая руки. Казалось, они хватали его со всех сторон, цеплялись, не отпускали…

Чудовищная картина тотчас парализовала мозг человека. Его вытащили полупомешанным и совершенно седым.

Но это было не наваждение. И увидел он не призраки и привидения. Это были мальчишки-кадеты, которые отчаянно сопротивлялись в Крыму. Им было обещано помилование. Но их расстреляли, а затем утопили в море. А чтобы не всплыли тела, к ногам привязывали булыжники-якоря. Позднее утопленников, сорванных бурей, десятками прибивало к чужим берегам, выбрасывало на отмели.

Так в начале 1920-х годов мир узнал о чудовищном злодеянии большевиков, которое впервые открылось взору водолаза.

Этот ли «подвиг» Бела Куна и других красных командиров «приоткрыт» в поэме или что-то другое — трудно сказать.

Опасно было увидеть в «Черном человеке» прославленного вождя революции, еще опасней и рискованней было сказать об этом на страницах печати. Но и обойти молчанием было нельзя: Есенин читал поэму всем друзьям, читал с эстрады.

Николай Асеев в 1929 году в «Дневнике поэта» вспоминает о последней встрече с Есениным:

«В тот вечер он читал «Черного человека», вещь, которую он очень ценил и над которой, по его словам, работал больше двух лет.

Из-за нее передо мной вставал другой облик Есенина, не тот общеизвестный, с одинаковой для всех ласковой улыбкой, не то лицо «лихача-кудрявича» с русыми кудрями, а живое, правдивое, творческое лицо поэта, лицо, умытое холодом отчаяния, внезапно просвежевшее от боли и страха перед вставшим своим отражением… Маска улыбки и простоты снимается в одиночестве.

Перед нами вторая, мучительная жизнь поэта, сомневающегося в правильности своей дороги, тоскующего о «неловкости души», которая не хочет ничем казаться, кроме того, что она из себя представляет».

Все поэмы Есенина, кроме «Анны Снегиной», литературная критика приняла без интереса. Написано о них мало и крайне поверхностно, а поэма «Черный человек» вообще осталась «белым пятном», хотя Софья Толстая-Есенина предостерегала от верхоглядства и лжи, которым обрастало имя Есенина:

«Как ни странно, но мне приходилось слышать, даже у кого-то читать, что «Черный человек» писался в состоянии опьянения, чуть ли не в бреду. Какой это вздор! Взгляните еще раз на этот черновой автограф. Как жаль, что он не сохранился полностью. Ведь «Черному человеку» Есенин отдал так много сил! Написал несколько вариантов поэмы. Последний создавался на моих глазах, в ноябре двадцать пятого года. (За месяц до гибели!) Два дня напряженной работы. Есенин почти не спал. Закончил — сразу прочитал мне. Было страшно, казалось, разорвется сердце. И как досадно, что критикой «Черный человек» не раскрыт».

Тем интересней познакомиться с недавно опубликованными воспоминаниями Юрия Анненкова, талантливого, самобытного художника, который был накоротке с литературным миром старой и новой столиц. Анненков близко знал Есенина (познакомился с ним еще в «Пенатах» у Репина) и вождя революции Троцкого, чей портрет огромных размеров писал для музея революции по заказу советского правительства:

«Троцкий был интеллигентом в подлинном смысле этого слова. Он интересовался и был всегда в курсе художественной и литературной жизни не только в России, но и в мировом масштабе. В этом отношении он являлся редким исключением среди «вождей революции». К нему приближались Радек, Раковский, Красин и, в несколько меньшей мере, Луначарский (несмотря на то, что именно он занимал пост народного комиссара просвещения). Культурный уровень большинства советских властителей был невысок».

В начале 1923 года Юрий Анненков получил заказ от советского правительства написать для истории и потомков портреты вождей революции. Одним из первых он писал портрет Троцкого.

«Когда все мои эскизы к портрету Троцкого были закончены, и я должен был приступить к холсту, Троцкий сказал полушутя, полусерьезно:

— А как же мне нарядиться для портрета? Позировать в военной форме мне бы не хотелось. Могли бы вы набросать что-нибудь соответствующее для нашего портного?

Я набросал карандашом темную непромокаемую шинель с большим карманом на середине груди и фуражку из черной кожи, снабженную защитными очками. Мужицкие сапоги, широкий черный кожаный кушак и перчатки, тоже из широкой черной кожи, с обшлагами, прикрывавшими руки почти до локтей, дополняли этот костюм.

Вспоминаю, как во время одной из примерок я сказал:

— В этом нет ничего военного.

Троцкий улыбнулся:

— Но в этом есть что-то трагическое.

— Не трагическое, — ответил я, тоже рассмеявшись, — но угрожающее. В этой «одежде революции» Троцкий позировал мне для своего четырехаршинного портрета. В этом же костюме Троцкий был снят рядом со мной правительственным фотографом. Этот снимок у меня сохранился до сих пор и в свое время (1923) оказал мне однажды неожиданную услугу». (Сыграл роль удостоверяющего документа при задержании Ю. Анненкова милицией? — Авт.)

Не эта ли «одежда революции» подсказала Есенину название поэмы — «Человек в черной перчатке» (Берлин, 1923 г.) и, наконец, «Черный человек»? На это указывают даты, общие знакомые. На это указывает портрет Есенина работы Юрия Анненкова, помеченный 1923 годом.

Глава 6 Монах в «Стране Негодяев»

В Америке его оскорбили, унизили. Раны его болели, уязвленное самолюбие страдало. Есенин не сдавался. Он выработал свою программу борьбы.

Я обманывать себя не стану.

Залегла забота в сердце мглистом.

Отчего прослыл я шарлатаном?

Отчего прослыл я скандалистом?

Есенин не держал камня за пазухой и не делал попытки ударить исподтишка. Что собирался написать, над чем работал — все было известно друзьям. Человек чести, как истинно русский он заранее объявлял: иду на вы.

Неужели ты не видишь? Не поймешь?

Что такого равенства не надо?

Ваше равенство — обман и ложь.

У поэта было сильное оружие, завещанное великим Н.В. Гоголем, — сатира. «Насмешки боится даже тот, кто уже не боится ничего на свете». Это оружие Есенин использует в своих поэмах «Страна Негодяев» и «Черный человек». Поэма «Страна Негодяев» выросла из ранее написанного «Гуляй-поля». Колоритная фигура благородного разбойника Номаха (производное от Махно) давно привлекала Есенина. Отвергнув всякое государство, Номах вышел на единоборство с теми, «кто на Марксе жиреет, как янки». Награбленное добро Номах раздает нищим, обездоленным крестьянам.

Банды! банды!

По всей стране.

Куда ни вглядись, куда ни пойди ты —

Видишь, как в пространстве,

На конях

И без коней

Скачут и идут закостенелые бандиты.

Это все такие же

Разуверившиеся, как я…

А когда-то, когда-то…

Веселым парнем.

До костей весь пропахший

Степной травой,

Я пришел в этот город с пустыми руками.

Но зато с полным сердцем

И не пустой головой.

Я верил… Я горел…

Я шел с революцией,

Я думал, что братство — не мечта и не сон,

Что все во единое море сольются.

Все сонмы народов

И рас, и племен.

Гражданин Веймарской республики еврей Лейбман, он же Чекистов, прибыл в эту страну как большой специалист — укрощать дураков и зверей. Странный, по его мнению, невежественный народ! Живет в нищете, а строит храмы божии, лучше бы он построил уборные, как это делают культурные европейцы. В этой проклятой голодной стране он. Чекистов, от употребления гнилой, кишащей червями селедки мается животом и страдает кровавым поносом, а потому мечтает храмы божии превратить в места отхожие.

Вождь пролетарской революции, герой гражданской войны, создатель Красной армии Троцкий-Чекистов воюет с «закостенелыми бандитами». Кто же они, бандиты? Это вчерашние «веселые, пропахшие степной травой» крестьянские парни. Они шли в город с думой о революции и были так жестоко обмануты в своих ожиданиях.

Пустая забава,

Одни разговоры.

Ну что же,

Ну что же вы взяли взамен?

Пришли те же жулики.

Те же воры

И законом революции

Всех взяли в плен.

Давно обмануты ожидания и надежды народа, и вместо перманентной революции в стране начинается перманентный голод. За поимку Номаха обещана награда 1000 червонцев, указаны приметы: «Блондин. Среднего роста. 28-ми лет».

Есенин списывает свой портрет с удостоверения, выданного для поездки в Германию. Есенин-Номах о себе:

Я(…)чудак.

Я люблю опасный момент.

Как поэт — часы вдохновенья.

Тогда бродит в моем уме

Изобретательность

До остервененья.

Я ведь не такой.

Каким представляют меня кухарки.

Я весь — кровь.

Мозг, и гнев весь я,

Мой бандитизм особой марки.

Он осознание, а не профессия.

Защитнику коммуны Замарашкину, другу своей юности, Есенин-Номах пытается объяснить, что их поманили высокими словами о Свободе и Равенстве, а на деле превратили в стадо и стригут, как овец.

Все вы носите овечьи шкуры,

И мясник пасет для вас ножи.

Все вы стадо!

Стадо! Стадо!

Неужели ты не видишь?

Не поймешь,

Что такого равенства не надо?

Ваше равенство — обман и ложь.

Старая гнусавая шарманка

Этот мир идейных дел и слов.

Для глущов —

хорошая приманка.

Подлецам — порядочный улов.

Всем, кто мозгами бедней и меньше.

Кто под ветром судьбы не был ниш, и наг,

Оставляю прославлять города и женщин,

А сам буду славить

Преступников и бродяг.

Все эти годы имя Номах объясняли как Махно. Но эти слова вообще к Махно никакого отношения не имеют. Махно грабит по идейным соображениям, но он не поэт (хотя реальный Махно в юности тоже писал стихи). «Буду славить преступников и бродяг» — это есенинская программа, с которой он вернулся домой.

А если прочитать Номах как Монах? Екатерина Александровна Есенина рассказывает, что их по фамилии никто в деревне не звал, а только по кличке — Монах. Так звали деда Никиту Осиповича за то, что он — по крестьянским меркам — очень поздно женился, в 28 лет.

«Я до школы даже не слышала, что мы Есенины. Сергей прозывался Монах, я и Шура — Монашки», — вспоминала сестра.

Так, может быть, все-таки Монах? Это многое меняет…






© 2023 :: MyLektsii.ru :: Мои Лекции
Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав.
Копирование текстов разрешено только с указанием индексируемой ссылки на источник.