Глава 11. — Что вам известно о мистере Гудкайнде, Вайолет?

— Что вам известно о мистере Гудкайнде, Вайолет? — спросила Синтия, когда они зашагали к дому. Пожалуй, ей следовало рассмотреть другие варианты теперь, уж если она разочаровала лорда Милторпа.

— К нему трудно испытывать симпатию, — сказала Вайолет. — Он служил в армии, но когда он вернулся с войны... Ну, вы видели, каким он стал. Невыносимо чопорным и набожным. Но мой отец терпит его, потому что он пользуется уважением и очень богат — по крайней мере, не беднее Милторпа, насколько я поняла. И он достаточно умен, чтобы состоять в клубе «Меркюри», куда принимают только весьма состоятельных и незаурядных мужчин. И он недурен собой, не так ли?

Синтия бросила пытливый взгляд на подругу, но та по-прежнему смотрела вперед с невинным видом. Она никогда не посвящала Вайолет в свое отчаянное положение. Неужели та догадалась?

Ее гордость получила болезненный щелчок.

Интересно, каково это — быть одной из Редмондов с их богатством и неограниченными возможностями?

Синтия подавила недостойный приступ зависти, потому что понимала, что Вайолет пытается проявить к ней доброту.

— Да, пожалуй, — согласилась она.

Они обменялись улыбками, после чего Вайолет спросила:

— Синтия, а куда вы поедете, когда прием у нас закончится?

— Наймусь в компаньонки к сварливой старушенции, к миссис Манди-Диксон из Нортумберленда.

Вайолет замерла.

— Не может быть, чтобы дошло до этого. — Она так ужаснулась, что перешла на шепот.

Синтия издала смешок.

— Я пошутила. Неужели вы поверили?

— Ни на секунду. — Вайолет содрогнулась.

Впереди них две замужние дамы и леди Джорджина, шагавшая между ними, обсуждали общих знакомых в Суссексе.

Синтия и Вайолет помолчали.

— Мне кажется, что Майлс страдает от лихорадки, — сказала Вайолет с явным беспокойством. — Я слышала, что тропическая лихорадка иногда возвращается. Он так странно ведет себя в последнее время... Надеюсь, он не был груб с вами. Я видела его лицо, когда он разговаривал с вами сегодня. Он может быть очень строгим порой. И придает большое значение общественному положению, — добавила она с неосознанной жестокостью. — Это свойственно всем Редмондам. А с тех пор как Лайон... — она помедлила, словно ей было трудно произнести это слово, — исчез, папа рассчитывает, что Майлс поступит правильно. Собственно, Майлс всегда поступал правильно.

Майлс был груб с ней? Синтия не была уверена, что она употребила бы именно это слово.

— Возможно, он просто занят мыслями о своей следующей экспедиции, — предположила она.

— О!.. — Вайолет понизила голос. — Наверное, вы правы. И возможно, о своей женитьбе. Этого достаточно, чтобы любой мужчина нервничал, — добавила она жизнерадостно.

— Естественно, — отозвалась Синтия в тон ей. Но у нее возникло такое ощущение, словно она проглотила кирпич.

Она бросила взгляд на леди Джорджину. Неужели Майлс готов провести остаток жизни с этой бесцветной девицей?

«Ради Бога, — одернула она себя, — будь практичной!» Синтия сделала глубокий вдох. С котенком или без — она должна быть практичной.

— Думаю, мне следует извиниться перед мистером Гудкайндом, — сказала она подруге, и Вайолет с пониманием кивнула.

Развернувшись, Синтия направилась обратно к лужайке, где они в последний раз видели Гудкайнда. Шла, стараясь ступать по дорожке как можно осторожнее, чтобы сберечь свои ботинки.

Мужчины уже скрылись из виду, и откуда-то издалека донесся грохот выстрела. Увидев поднявшийся к небу дымок, Синтия подумала об упавшей на землю куропатке и помотала головой, отгоняя эту мысль. Она всегда находила жареных куропаток восхитительными, если уж на то пошло.

Синтия обнаружила мистера Гудкайнда возле куста дамасских роз. Сняв шляпу, он любовался тяжелыми цветками, источавшими густой аромат. «Скоро им понадобится обрезка, — подумала Синтия. — Еще неделя, и они отцветут. Совсем как я», — отметила она с мрачным юмором.

Подойдя ближе, она поняла, почему он снял шляпу. В шляпе образовалась большая дыра.

Мистер Гудкайнд обернулся, явно удивленный, но довольный ее появлением.

— Мисс Брайтли! — Темный хохолок волос на его голове приподнялся и опал, взъерошенный шаловливым ветром.

— Я пришла, чтобы извиниться перед вами за сегодняшнее происшествие, мистер Гудкайнд. Надеюсь, вы не пострадали?

— Ничуть. Спасибо, что спросили, мисс Брайтли. Но зачем вам понадобилось извиняться?

— Боюсь, это полностью — моя вина. Видите ли, я никогда раньше не стреляла из такого охотничьего ружья, поэтому и промахнулась. — Она решила не упоминать про собаку и не говорить, что именно пробило его шляпу.

— Ну, со мной все в порядке. И поскольку ничего плохого не случилось, будем считать, что вы получили ценный урок. Женщинам нельзя давать оружие. Не знаю, о чем только Редмонд думал. Надо будет поговорить с его отцом.

Ей показалось забавным, что кто-то собирается говорить о таком мужчине, как Майлс, с его отцом. К тому же Синтия слышала, что в Америке почти все женщины вооружены мушкетами. Но она сочла неразумным спорить по этому вопросу.

— Наверное, вы правы, сэр.

Гудкайнд кивнул, удовлетворенный ее ответом.

— Вы, случайно, не знаете, что попало в мою шляпу? Выглядит как обломок статуи. — Он показал ей свою находку — маленький обломок белого мрамора.

— Да, кажется, это откололось от Давида. Мистер Редмонд заверил меня, что она не представляет особой ценности. В смысле статуя. Это копия... или что-то в этом роде.

— Ну что ж, пусть ущерб, нанесенный статуе, служит ему напоминанием о том, что нельзя доверять оружие женщинам.

«Вы уже ясно высказали свою точку зрения», — подумала Синтия. Она начала подозревать, что Вайолет права насчет Гудкайнда. И если Аргоси был чересчур самодоволен, а лорд Милторп разрывался между застенчивостью и хвастовством, то мистер Гудкайнд производил впечатление... напыщенного. Да-да, именно так.

Но с другой стороны, любой человек пришел бы с войны изменившимся. Мистер Чейз Эверси, например, вернулся домой хромым, как рассказала Вайолет, и пил намного больше, чем следовало. Его всегда можно было найти за угловым столиком в «Свинье и чертополохе», иногда — в полном одиночестве. Чейз[3]... нелепое имя для человека, который не может бегать...

Тут Синтия вспомнила известного поэта, графа Раудена, писавшего под псевдонимом Вольнодумец, который, вернувшись в войны, начал писать стихи.

В конце концов, она решила ради Гудкайнда и себя самой истолковать все сомнения в его пользу.

— Я заметила, что вы были увлечены чтением, когда мы состязались в стрельбе, мистер Гудкайнд.

— А вы когда-нибудь читаете, мисс Брайтли? — поинтересовался тот снисходительным тоном — словно полагал, что она вообще никогда не держала в руках книгу.

— О, при любой возможности, сэр. — Что отчасти было правдой. Просто веселье последних лет оставляло мало времени для чтения.

Гудкайнд извлек из кармана небольшой томик, похожий на молитвенник, потрепанный от частого употребления. Очевидно, истинная набожность требовала постоянной поддержки.

— Я спросил вас, потому что... Видите ли, я собираюсь опубликовать — за собственный счет, разумеется, книгу заметок о правильном поведении молодых людей и девушек. Я работал над ней около года и теперь все больше убеждаюсь в ее своевременности. Недавно я побывал в лондонском высшем обществе и... Должен сказать, что это — образец безнравственности. Особенно среди молодых людей. Танцы в обнимку, скачки, карты...

Синтия благоразумно молчала, глядя на хохолок волос на его макушке, весело трепетавший на ветру.

У каждого мужчины есть свои достоинства, сказала она себе. Просто нужно их увидеть.

— Возможно, это всего лишь дань молодости, сэр, — осторожно предположила она. — И совет умудренного жизнью человека будет более весомым, если он сам предавался в молодости подобным забавам, а потом раскаялся.

Гудкайнд с восхищением уставился на собеседницу, приятно пораженный, видимо, последним ее словом.

— Вы выдвинули интересную теорию, дорогая. Не могли бы вы развить свою мысль?

У Синтии возникло ощущение, что он не прочь сделать заметки для своей книги.

Она подумала о Майлсе Редмонде и о пауке, восстанавливающем свою порванную паутину, чтобы стала еще прочнее, чем раньше. Это была безупречная аналогия.

— Ну, принято считать... Если срубить ветвь дерева, то оно становится даже в том месте крепче, где была отрубленная ветка, и если вы причинили себе вред из-за... — «Приятного времяпрепровождения», — подумала Синтия. — Из-за чрезмерной фривольности, то разве это не означает, что ваша душа стала сильнее, чем раньше? Разве не требуется больше духовных сил, чтобы преодолеть собственную порочность и превратить ее в добродетель, чем просто поддерживать то, что и так находится в хорошем состоянии?

Как, например, леди Джорджина. Этой девушке не приходится прилагать усилия, чтобы вести себя хорошо, подумала Синтия с неприязнью.

Гудкайнд вздрогнул и уставился на нее в изумлении; казалось, он лишился дара речи. И вид у него был такой, словно он услышал откровение.

Лицо Синтии озарилось улыбкой.

— Я хотела сказать, сэр... Возможно, есть большой смысл в том, чтобы иногда немного... отступать от правил.

Гудкайнд по-прежнему таращился на девушку. Наконец губы его раздвинулись в улыбке, превратившейся в короткий смешок — неохотный, но искренний. И куда менее напыщенный, чем его обычные манеры.

Синтия тотчас же отметила, что и смех его, и улыбка были довольно привлекательны.

Она сцепила руки за спиной, что, как ей было хорошо известно, делало ее грудь более заметной. Всего лишь одно движение, но его было вполне достаточно, чтобы привлечь внимание мужчины, в жилах которого течёт кровь, а не вода.

И мистер Гудкайнд отреагировал должным образом. Взгляд его голубых глаз задержался на ее груди, и он не покраснел, вообще ничуть не смутился. Наоборот, казался бодрым и даже деловитым. Такое присутствие духа напомнило Синтии о том, что он был на войне, видел кровь, пот, грязь и, вне всякого сомнения, тех девиц, что обычно следовали за армейским лагерем.

— Вы позволите сделать вам комплимент, мисс Брайтли?

Синтия впервые слышала, что кто-нибудь просил разрешения сделать комплимент. И уж точно была далека от того, чтобы отказать мужчине в возможности сказать ей что-нибудь приятное.

— Я сочту за честь услышать комплимент от вас, мистер Гудкайнд, — ответила она с торжественным видом.

— Вы можете ввести в искушение даже самого набожного человека.

О! Воистину очень недурной комплимент!

— Я бы не стала опасаться искушения, мистер Гудкайнд. Как мы только что установили, немного порочности — это полезно для души.

Гудкайнд искренне рассмеялся. Синтия к нему присоединилась, и ей снова пришло в голову, что практически любой мужчина может стать обаятельным при надлежащем поощрении.

Она вернулась в дом усталая — хотя весь день ничего не делала, если не считать неудачный выстрел, — и обескураженная. Синтию очень смущал тот факт, что ее мысли и чувства заняты высоким темноволосым мужчиной, подарившим ей котенка. Он злился на себя самого, так как не понимал, почему это сделал. И едва ли это могло быть прогрессом в ее продвижении к браку.

Поскольку же Синтия была практичной особой, то первое, что она сделала, вернувшись, это спросила у слуги, нет ли для нее почты.

— К сожалению, нет, мисс Брайтли, — услышала она в ответ. — Если письмо для вас придет, я сразу же доставлю его в вашу комнату.

Синтия поднялась наверх и провела час в компании дам, собравшихся поболтать за вышиванием. Но она почти не участвовала в разговоре и в конце концов ретировалась в свою комнату. Ей хотелось поиграть с котенком, подумать и, возможно, предаться жалости к себе.

Сняв обувь Синтия, села на постель и взяла котенка к себе на колени, рассчитывая на утешение. Но у того были свои планы. Он выскользнул у нее из рук, как кусочек мыла, и атаковал пальцы на ее ногах. И Синтия, как ни старалась, не могла пребывать в унынии, когда ее пальцы находятся под угрозой.

К обеду она полностью восстановила присутствие духа и была готова возобновить свою кампанию.

Мужчины действительно настреляли куропаток, и их успели приготовить к обеду. За столом много говорили об охоте; кроме того, Майлс, поощряемый собравшимися, опять рассказывал о Лакао. Все были достаточно тактичны, чтобы не говорить мистеру Гудкайнду, что именно сбило его шляпу, а ему удавалось быть чуть менее невыносимым, чем обычно, главным образом благодаря усилиям Синтии.

После обеда Джонатан уговорил Аргоси пойти в «Свинью и чертополох», чтобы принять участие в турнире по метанию дротиков, который Джонатан намеревался выиграть. Аргоси бросил тоскливый взгляд на Синтию, но та успокоила его улыбкой, хотя ничего при этом не пообещала, ведь лорд Милторп и мистер Гудкайнд находились рядом.

Леди Мидлбо захотела лечь спать пораньше.

— Я всегда предпочитаю третий этаж, — сообщила она. — А моя комната — четвертая от лестницы, что очень удачно, потому что четыре — моя любимая цифра.

Синтия уставилась на нее в замешательстве. «Пожалуй, моя любимая цифра — двадцать тысяч», — подумала она. Фунтов, конечно.

— А где располагаются семейные покои? — пожелала знать леди Мидлбо.

Вайолет тоже выглядела озадаченной, но воспитание заставило ее вежливо ответить:

— Тоже на третьем этаже. Но в другом крыле. Мои с Джонатаном, во всяком случае. Майлс обосновался на втором этаже. Он там единственный из членов семьи.

— Должно быть, ему одиноко одному.

С этими словами леди Мидлбо отправилась спать.

Вайолет предложила сыграть в карты, и все гости расположилась за карточным столом. Все, за исключением Майлса и Джорджины.

— Может, чуть позже, — сказал Майлс. — Нам нужно обсудить муравьев... и бабочек. — Он увлек Джорджину на полосатый диван, но сели они на значительном расстоянии друг от друга, как того требовали приличия.

— О, мистер Редмонд! Как интересно! — вполне предсказуемо воскликнула Джорджина спустя несколько мгновений.

«Должно быть, — предположила Синтия, — в своих ухаживаниях Майлс так же последователен и целеустремлен, как во всем остальном. Но как он узнает, что завоевал ее сердце? Или — раз решение спариться принято — все остальное формальность?»

Проклятие! Она опять думает о людях как о насекомых.

Раздали карты, и игра в вист началась. Синтия старалась не прислушиваться к разговору на диване, но ничего не могла с собой поделать и все равно присматривалась. Глядя поверх своих карт на Джорджину, она чувствовала, что в ее душе поднимается... какое-то дьявольское чувство.

— О, мистер Редмонд... — пробубнила она себе под нос, передразнивая Джорджину. — Как интересно...

Леди Уиндермир взглянула на нее с удивлением:

— Прошу прощения, мисс Брайтли...

— Вы заметили... — Синтия осеклась. «Будь хорошей, — приказала она себе, — не играй с людьми, если не хочешь навлечь на себя неприятности. Все твое будущее поставлено на карту, и оно зависит от твоего поведения и продуманных решений».

Она беспокойно поерзала на стуле. Ведь леди Уиндермир задала вопрос, и будет невежливо, если она не ответит, не так ли? Будь что будет, решила Синтия.

— Вы заметили, что леди Джорджина довольно часто восклицает: «О, мистер Редмонд! Как интересно!»

— Неужели? — осведомился мистер Гудкайнд. Он достиг стадии, когда все, сказанное мисс Брайтли, казалось интересным. Поскольку же его шляпа пострадала от мраморного пениса, все были склонны относиться к нему более великодушно, чем обычно.

— Послушайте, если не верите, — сказала Синтия, понизив голос.

Все послушно притихли, словно в ожидании редкой птичьей трели.

В приглушенном бормотании, доносившемся с дивана — говорил в основном Майлс, — Синтия различила слово «лепидоптера», за которым последовал смешок. Видимо, Майлс сказал что-то забавное про бабочек.

Синтия взмахнула рукой — словно дирижер, подающий сигнал леди Джорджине. И та восторженно воскликнула:

— О, мистер Редмонд! Как интересно!

За столом раздались смешки, и все поспешили прижать к губам ладони.

— Вы очень наблюдательны, мисс Брайтли, — похвалил ее мистер Гудкайнд.

Лорд Милторп ощетинился, досадуя, что упустил возможность сказать что-нибудь лестное Синтии. Решив согласиться с Гудкайндом, он заявил:

— Да, мисс Брайтли, вы удивительно наблюдательны. Вайолет бросила взгляд на Синтию и исподтишка закатила глаза.

Прекрасно! Мужчины сражаются за ее внимание. Теперь Синтия снова почувствовала себя в своей стихии.

Вся компания, потеряв интерес к игре, украдкой наблюдала за Майлсом и Джорджиной поверх карт, которые они держали в руках. Голос Майлса снова приобрел лекторское звучание. Он сопровождал свои слова жестами, имитируя что-то ползающее и порхающее, и казался вполне довольным жизнью.

«Что ж, вполне в его духе», — подумала Синтия.

А леди Джорджина внимала ему как завороженная. Она подалась к нему всем телом, словно ее притягивала сила его интеллекта. Ее лицо сияло, и рот чуть приоткрылся; затем она ловила каждое его слово и с нетерпением ожидала следующего.

Но неужели Джорджина и вправду была так увлечена его повествованием? Или просто делала вид? Синтия нахмурилась и, отвернувшись, уставилась в свои карты.

Вайолет отнеслась к утверждению подруги несколько скептически. Склонившись к ней, она проговорила:

— Не может быть, чтобы Джорджина повторяла это...

— О, мистер Редмонд! — выдохнула Джорджина. — Как интересно!

Игравшие в карты ахнули и снова захихикали. Синтия шикнула на них, подавив собственный смешок.

Майлс и Джорджина взглянули на них, улыбнувшись при виде их веселья. Потом вернулись к разговору, точнее, к монологу Майлса и аудитории в лице Джорджины.

Синтия ощутила укол раскаяния. Но если честно... Хорошо, пусть леди Джорджина искренне увлечена Майлсом Редмондом, — разве это причина для того, чтобы вести себя... как попугай?

Джорджина склонила голову к нему, глядя в лицо Майлса. «В точности как попугай, — подумала Синтия. — Они тоже так делают, когда что-то возбуждает их любопытство. Им приходится наклонять голову, чтобы видеть. Потому что глаза у попугаев расположены по бокам головы, а не впереди».

И пусть теперь кто-нибудь скажет, что она, Синтия, ничего не знает о природе.

— Ладно, хорошо. Но вряд ли она говорит это так часто, как вы утверждаете, — упорствовала Вайолет, добиваясь точности формулировок; похоже, это была семейная черта Редмондов.

— Не имею понятия, — отозвалась Синтия. Она слушала Вайолет краем уха, обдумывая свой план. Нет, нет и нет! Ее совесть протестовала, топая ногами, словно школьная учительница. Но Вайолет так легко подбить на любую проказу... И так трудно устоять перед соблазном взъерошить перышки Редмондов...

— У меня идея, — прошептала Синтия. — Каждый раз, когда леди Джорджина будет произносить... Ну... то, что она произносит, мы будем пить в ее честь.

Ее предложение было встречено молчанием, ошарашенным и восхищенным одновременно.

— Чай? — спросила наконец Вайолет. Хотя она сама обожала всевозможные проказы, такого рода шутки были для нее в новинку.

— Конечно, нет, глупышка. — Леди Уиндермир округлила глаза. — Шерри, разумеется.

— Именно, — радостно закивала Синтия. — А если шерри кончится, то мы попросим шампанское.

Это было смелое заявление, поскольку она не представляла, входило ли в намерение Редмондов угощать своих гостей шампанским. Но она верила, что Вайолет Редмонд сумеет уговорить слуг отца.

— Надеюсь, вы не будете возражать, если мы расширим правила, позволив джентльменам пить портвейн или бренди, — предложил мистер Гудкайнд. Он был деловым человеком и верил, что любую сделку можно усовершенствовать.

Его предложение удостоилось одобрительного кивка от лорда Милторпа и поощрительной улыбки от Синтии.

— Решено, — сказала она, словно они и в самом деле обсуждали детали сделки.

— А кто будет считаться победителем? — спросила Вайолет.

— Тот, кто усидит на стуле, — ответила леди Уиндермир с явным удовольствием.

Все с жалостью посмотрели на Вайолет — та, по общему мнению, не продержалась бы дольше двух-трех «о, мистер Редмонд!».

— А теперь — за бокалы! — сказала Синтия. — Готовы?

Все подняли бокалы к свету, потом закивали. Вайолетт хлопнула в ладоши, и в комнате как по мановению волшебной палочки появился слуга в голубой золотистой ливрее, быстро наполнивший бокалы из хрустального графина.

Казалось, все вокруг засияло — и шерри в бокалах, и глаза гостей, сидевших за столом.

— Отлично. Игра началась, — сказала Синтия. — Раздать карты? — Она потянулась к колоде.

За окном по-прежнему хлестал косой дождь, ударяя в стекла. Но уже стемнело, и Майлс — как бы ему ни нравилось говорить без остановки о бабочках, муравьях и о том, как он впервые познакомился с «Исследованием английских муравьев» преподобного Уильяма Гоулда, — начал ощущать беспокойство. Он произносил эту свою речь в самых разных вариациях перед Королевским обществом, но ведь сейчас он говорил с женщиной, за которой намеревался ухаживать.

И она была готова к его ухаживанию — в том не возникало сомнений. При желании он мог бы превратить рассуждения о спаривании в намеки, но у него такого желания не было. Он скучал.

Тут Майлс вдруг вспомнил: третий этаж, четвертая дверь слева. Ох, бедная леди Мидлбо... Он низвел ее до унизительного состояния забытой женщины.

Ладно, сегодня вечером он заставит ее трепетать от наслаждения. Надо только держаться подальше от Синтии Брайтли, потому что от нее исходит опасность, угрожающая его душевному покою. Более того, когда Синтия была рядом, ему хотелось совершать поступки, противоречащие его благим намерениям.

Майлс поднял глаза, чтобы посмотреть, чем занята Синтия. И увидел слугу, проследовавшего мимо него с подносом, уставленным хрустальными графинами.

В этом не было ничего необычного. В Редмонд-Госе слуги были повсюду — как часовые, стоящие вместе с горничными на страже ослепительной чистоты и идеального порядка.

Но при виде этого слуги у Майлса возникло странное ощущение дежа-вю.

Озадаченный, он проводил его взглядом, окончательно отказавшись от попыток вслушиваться в то, что говорила Джорджина.

Слуга же направлялся к столу, где сидела Синтия — с разрумянившимся лицом, обрамленным великолепием рыжеватых волос, и в атласном платье цвета шампанского, перехваченном под грудью бронзовой лентой. Остальные — включая и его сестру — также подозрительно разрумянились.

Слуга налил всей компании бренди и шерри и поспешил к выходу. Когда он проходил мимо, Майлс заметил, что лицо его тоже раскраснелось, но от усталости; лоб слуги был покрыт испариной, и казалось, что он чем-то раздражен.

— Вы согласны, мистер Редмонд? — говорила между тем Джорджина. — Тогда как муравьи, которые водятся здесь, в Суссексе...

— Джорджина, сколько раз этот слуга прошел мимо нас за последний час или около того?

— Я... Господи, я даже не заметила. Наша беседа была такой интересной.

Сидевшие за карточным столом встрепенулись и завертели головами, словно выводок сусликов, высунувшихся из своих норок.

— А это считается? — услышал Майлс чей-то шепот. Кажется, Гудкайнда.

Последовало перешептывание; головы игравших в карты сошлись так близко, что Майлс мог видеть только их макушки. Через некоторое время все снова откинулись на спинки стульев, дружно подняли свои бокалы и отхлебнули из них.

Игра в карты возобновилась, хотя игроки то и дело бросали взгляды в его, Майлса, сторону и тут же отводили глаза. Но Майлс видел улыбки, мелькавшие на их склоненных лицах.

— Прошу прощения, леди Джорджина, — пробурчал он. — Вы позволите мне отлучиться на минутку?

— Да, конечно, но вы...

Однако Майлс уже встал и решительно направился к игрокам. Карточный стол освещали газовые лампы — отец обожал современные удобства и всегда первый устанавливал их. Так что Майлс сразу увидел, что глаза его сестры изрядно осоловели.

Его встретили с некоторой настороженностью, но при этом весьма приветливо.

— О, Майлш!.. — воскликнула Вайолет так радостно, будто они воссоединились после долгой разлуки. — Я так счастлива... что ты здесь! А где папа? — Вайолет нахмурилась, затем подалась вперед и схватила леди Уиндермир за руку. — Вы не помните, о чем я хотела спросить Майлша? — прошептала она.

— О шампанском, — подсказала та таким же громким шепотом.

— Ах да! — просияла Вайолет. — Майлш, где папа держит... шампанское?

Майлс никогда еще не видел Вайолет навеселе. И сейчас он находил, что это довольно забавное зрелище. И в то же время он пребывал в бешенстве.

— А почему тебя это интересует, Вайолет? — осведомился Майлс.

Синтия Брайтли, старательно избегавшая его взгляда, уткнулась в свои карты — словно в них заключалось ее спасение. При этом она прикусила нижнюю губу в тщетной попытке подавить улыбку.

Тут Вайолет поманила его к себе, и Майлс имел неосторожность склониться к ней. Она схватила его за рукав и резко потянула к себе и доверительно прошептала ему на ухо:

— Нам нужно шампанское, Майлш. Если ты продолжишь говорить с леди Джорджиной, нам понадобится шампанское. Потому что шерри почти закончилось.

Майлс осторожно высвободился из ее хватки и выпрямился — как раз в тот момент, когда появился слуга с графином с шерри. Наткнувшись на испепеляющий взгляд Майлса, он развернулся и двинулся туда, откуда пришел.

Мистер Гудкайнд расстегнул несколько пуговиц на жилете, чтобы дать простор своему животу. У лорда Милторпа покраснел нос, а на щеках проступили ярко-красные прожилки. Леди Уиндермир побагровела, покрывшись пятнами от волос до выреза платья. Этот цвет плохо сочетался с ее бордовым платьем и таким же тюрбаном с перьями, который по какой-то причине сбился набок, хотя в начале вечера он сидел на ее голове ровно. Теперь перья располагались горизонтально; когда же она поворачивала голову, они лезли Гудкайнду в ухо. И каждый раз, когда это случалось, тот отстранял их рукой, в недоумении улыбаясь, поскольку к тому времени, когда он поворачивал голову, перья исчезали.

Майлс нахмурился и проговорил:

— Хорошо проводите время? — Он обращался ко всей компании; они явно наслаждались какой-то общей шуткой, и ему не нравилось, что он не знал, что происходит. Но у него было сильное подозрение, что эта шутка каким-то образом связана с ним.

— О да! — последовал дружный ответ.

И воцарилось молчание.

— Во что играете? — любезно осведомился он у Синтии.

Но Вайолет опередила ее.

— А ты, Майлш, хорошо проводишь время? — спросила она с притворной озабоченностью. — Знаешь, ты должен больше развлекаться. И не только с туземными девушками. — Вайолет умолкла и прижала ладонь ко рту, изобразив невинный вид. А потом вдруг икнула.

Давление в крови Майлса упало до предгрозового уровня. Его бесила Вайолет, бесила Синтия, он злился на обстоятельства, на то, что Джорджина навевает на него скуку. И он злился на себя самого из-за того, что злится.

— Извини, Майлш, — печально произнесла Вайолет. — Я не могла сдержаться.

Майлс медленно повернул голову и посмотрел на Синтию. А та прямо-таки вибрировала от сдерживаемого смеха, как лист на ветру. При этом она прикрывала рот обеими руками, как будто пыталась сдержать ураган смеха, буквально распиравший ее.

— Так ты хорошо проводишь время, Майлш? — повторила Вайолет немного воинственным тоном, поскольку он не ответил на ее вопрос.

— Да, Вайолет. Мы с леди Джорджиной очень мило беседуем. Она рассказала мне о колониях муравьев, а я поделился с ней своими воспоминаниями о Южных морях.

Вся компания уставилась на него с поистине дьявольским весельем в остекленевших глазах. Наконец Гудкайнд нарушил молчание.

— О, мистер Редмонд! Как интересно! — произнес он фальцетом.

Все разразились хохотом, таким громким, что Майлс невольно отпрянул.

Синтия Брайтли уткнулась лицом в стол, и ее спина так содрогалась от смеха, что она закашлялась. Милторп издавал звуки, напоминавшие рев осла, спасающегося бегством от клейма погонщика. Голова Гудкайнда запрокинулась назад; он оглушительно хохотал, стуча ладонями по столу. А тюрбан леди Уиндермир окончательно съехал набок, и перья уткнулись в глаза Гудкайнду. Тот резко отмахнулся и, потеряв равновесие, упал со стула, утащив за собой скатерть вместе с бокалами шерри и потянув следом леди Уиндермир, за юбку которой он схватился в последнее мгновение.

Испуганно ахнув, леди Уиндермир вскинула руки, а затем исчезла под столом, словно ее утащила под воду акула. А ее карты рассыпались по полу, как морская пена.

Это была самая смешная сцена из всех, что Майлс видел в своей жизни.

И в то же время он редко испытывал такой гнев. Раздираемый этими полярными эмоциями, он молчал, лишившись дара речи.

Остальная компания все еще корчилась от смеха. Синтия, посчитавшая своим долгом оказать помощь своим упавшим товарищам по веселью, тоже упала, когда склонилась над ними.

Майлс нагнулся и принялся разгребать образовавшуюся на полу кучу; он вытаскивал из нее своих гостей и сажал их на стулья, словно это были обмякшие марионетки. В последнюю очередь он поднял тюрбан леди Уиндермир. Перья на нем сломались и обвисли, зато хохолок мистера Гудкайнда стоял дыбом, что придавало ему сходство с птицей.

— Шинтия такая умная... — мечтательно произнесла Вайолет. — Благошлови ее Гошподи. А где слуга с шерри?

Майлс знал, что лучший способ получить информацию — это изобразить безразличие.

— А почему мисс Брайтли умная, Вайолет? — процедил он сквозь зубы.

Синтия Брайтли с ее развитым инстинктом самосохранения тут же перестала смеяться, и теперь она лихорадочно махала руками, подавая его сестре какие-то знаки. Но Вайолет не терпелось отдать должное своей подруге, и она заявила:

— Потому что придумала эту игру.