Отступая от текста 1 страница. Библиотека сайта www.kargopolov.spb.ru

💸 Как сделать бизнес проще, а карман толще?

Тот, кто работает в сфере услуг, знает — без ведения записи клиентов никуда. Мало того, что нужно видеть свое раписание, но и напоминать клиентам о визитах тоже. Проблема в том, что средняя цена по рынку за такой сервис — 800 руб/мес или почти 15 000 руб за год. И это минимальный функционал. Нашли самый бюджетный и оптимальный вариант: сервис VisitTime.
⚡️ Для новых пользователей первый месяц бесплатно. А далее 290 руб/мес, это в 3 раза дешевле аналогов. За эту цену доступен весь функционал: напоминание о визитах, чаевые, предоплаты, общение с клиентами, переносы записей и так далее.
✅ Уйма гибких настроек, которые помогут вам зарабатывать больше и забыть про чувство «что-то мне нужно было сделать».
Сомневаетесь? нажмите на текст, запустите чат-бота и убедитесь во всем сами!

Когда иной раз в споре начинают говорить о том, что русские перед большевиками вечно праздновали труса, я вспоминаю погибшего несколько лет назад океанографа и писателя Славу Курилова. Уж он-то безусловно принадлежал к малому племени смельчаков, дерзавшему против подлой власти. Прыжок в бескрайний океан с кормы огромного советского парохода, трехдневный заплыв в воде, кишащей просоветскими акулами, в сторону неведомых Филиппин; кто еще мог такое сотворить, если не русский интеллектуал, спортсмен и йог Слава Курилов?

В конце 80-х я состоял членом совета при американском Фонде имени Роберта Кеннеди, который ежегодно награждал разноплеменных борцов за права человека. Несколько раз я выставлял различных российских правозащитников, однако ни один из моих кандидатов не подошел по каким-то неведомым параметрам политической корректности. Однажды пришла в голову идея выставить на соискание этой премии двух российских мужчин, проявивших в этой борьбе не только нравственное, но и исключительное (если не фантастическое) физическое мужество. Речь шла о воспетом Хвостенко скульпторе Олеге Соханевиче, переплывшем на надувном матрасе Черное море, и о Славе Курилове, который трое суток плыл в Тихом океане, чтобы почувствовать под собой не-советскую почву, и позднее написал удивительную книгу о гигантской массе воды и об одиноком человеческом существе, обратившем свое бегство в победу.

Увы, ни тот, ни другой не были удостоены. Премию в тот год получила Винни Мандела. На заключительном приеме любопытно было наблюдать криминальную даму в обществе американских либералов.

Слава Курилов был человеком не премиального, но уникального племени. Всю жизнь такие люди проводят в поисках опасностей, ну а опасности сами жадно выискивают этот народ. Уже добравшись в прямом и переносном смыслах до твердой почвы и получив канадский паспорт, он отправился в отпуск, но не в Майами и не на Гавайи, а в Богом забытый Белиз (Британский Гондурас). 6 детстве, небось, этот Слава, как и подобает " русскому мальчику", был филателистом; отсюда и тяга к Британскому Гондурасу.

Даже такое невинное дело с рук ему просто так не сошло. Какая-то банда местных мафиози вычислила в нем богача-янки, похитила и потребовала выкуп. Пришлось Курилову каким-то несусветным образом самому выбираться из белизовского " зиндана". Так уж все устроено для тех, кто " ищет бури", то есть для современных байронитов.

В каком-то смысле он воплощал в себе одновременно и гумилевского читателя, и его же героя, бросающего вызов судьбе. Так и погиб он в этом образе, насколько мне известно, во время спасательной операции на озере Кинерет, по водам коего ходил Иисус. Остается только жалеть, что не привелось встретиться и поговорить о делах пролетающих лет и о " преданьях старины глубокой".

Русской интеллигенции не след забывать своих героев: их не так много. Тот, кто прочтет эту книгу, никогда не забудет страниц, в которых Слава Курилов, покрывшийся за три дня и три ночи одинокого плавания светящимися микроорганизмами, скользит в тихоокеанской ночи, каждым своим движением поднимая ворохи огня; вот он, образ вечного мятежника!

Очень трудно в наше время высказывать свое мнение. На нею тут же начинают нападать и топтать ногами. Я знаю заранее, что очень многие с ним не согласятся. Мне приходиться защищать его, прикрывать обеими руками вместо того, чтобы показать со всех сторон. Для меня же чужое оригинальное мнение то же, что живое растение.

Пишу так, как хочу. Для себя. Десять человек всегда это прочтут.

...Я посмотрел на часы: времени оставалось совсем немного. Было так хорошо сидеть среди друзей и ни о чем не думать.

-Пора, - велел я себе. - Лайнер у северной оконечности острова. У тебя есть полчаса.

Мне не хотелось придумывать какую-нибудь ложь в такой важный для себя момент.

-Я не скоро вернусь, - сказал я тихо, но внятно

и пошел к выходу, не дожидаясь дальнейших расспросов.

Через полчаса, когда лайнер будет проходить возле острова Сиаргао, я шагну через борт, через границу государства.

Я поднялся на верхний мостик и стал всматриваться в горизонт на западе. Никаких огней. Нет луны. Нет звезд. И у меня нет компаса.

- Не все ли равно теперь! - подумал я. - Жребий брошен.

Я вернулся в каюту сделать последние приготовления. Надел короткую майку, узкие шорты, чтобы не мешала ни одна складка, несколько пар носков, необходимых на острых рифах, на шею повязал платок, на случай, если придется перевязать рану. Мысль о спасательном жилете я отбросил сразу - он бы сильно замедлял плавание, да я и не решился бы пронести его на корму. У меня был амулет. Я сделал его сам еще в Ленинграде по способу, взятому из " Книги царя Соломона", переведенной неизвестно кем и попавшей ко мне из самиздата. Он должен был хранить меня от акул и других опасностей, но его действие ограничивалось только одними сутками.

Письмо или записку я не мог оставить: ее могли прочесть до того, как я появлюсь на корме.

Я присел на койку. С этой минуты я, слабый человек, бросаю вызов государству. В моей жизни никогда не было момента, равного этому по важности.

Я попросил у Бога удачи - и сделал свой первый шаг в неизвестность.

Помню улицу в маленьком провинциальном городе, дом и комнату, где я обычно сидел за столом и неохотно делал уроки. За окном, через улицу, я всегда видел высокий серый забор. Иногда на нем сидела кошка - ей так же, как и мне, хотелось видеть, что там, за забором. Мне приходилось смотреть на него каждый раз, когда я поднимал голову от книг. Я ненавидел этот серый забор, потому что он стоял между мной и тем загадочным внешним миром. Иногда мне удавалось смыть его усилием воли. Я мысленно представлял себе большие океанские волны, и они, накатываясь, постепенно сносили его начисто. Передо мной- открывались неведомые дали - тихие лагуны тропических островов с пальмами на берегу, одинокий парусник вдали у горизонта и необъятный простор океана. Но когда я уставал мечтать и приходил в себя, я видел перед собой снова неумолимый серый забор...

В тот день, когда мне уже в который раз отказали в визе для работы на океанографических судах дальнего плавания, мое терпение закончилось. Обычно мне отказывали без указания причин. На этот раз в моем личном деле была приписка-приговор: " Товарищу Курилову - посещение капиталистических государств считаем нецелесообразным". Меня как будто ужалили. Все во мне взвилось на дыбы. Это уже конечно безнадежно! Пожизненное заключение без малейшей надежды на свободу!

Вот тогда-то у меня пропал всякий страх. Очень странно, но на какое-то время я стал свободным. Никакие патриотические обязательства меня больше не связывали. Я почувствовал себя пленником в этой стране, а ведь только святой может любить свою тюрьму. Невозможно смириться с тем, что, родившись на этой чудесной голубой планете, ты пожизненно заперт в коммунистическом государстве ради каких-то глупых идей.

Выход был один - бежать. Куда угодно, но только бежать прочь.

Какое это удивительное состояние, когда нет больше страха. Хотелось выйти на площадь и расхохотаться перед всем миром. Я был готов на самые безумные действия.

И вот однажды, в один грустный, пасмурный день, я прочел в газете объявление, что через месяц большой пассажирский лайнер идет к экватору с туристами на борту. Никаких виз не требовалось: в течение двадцати дней лайнер будет находиться в открытом океане без заходов в иностранные порты. Круиз назывался " Из зимы в лето", место сбора туристов - Владивосток.

Во мне проснулась бешеная радость. Я побываю в тропиках! Мне предлагают билет на другую планету. Я сразу понял, что его нужно брать только в одну сторону. Ни о каком возвращении не может быть и речи. Мне нельзя показывать тропики. Я чувствовал себя диким зверем, которого собрались в последний раз повести на цепи в его родные джунгли и затем уже навсегда засадить в клетку. Я понимал это всем своим существом и чувствовал, что нужно отказаться от путешествия. Я не смогу вернуться, я не смогу больше быть рабом на галере.

У Стефана Цвейга есть рассказ " Неповторимое мгновенье": в жизни каждого человека существуют мгновенья, которым он должен подчиниться. Если же он упустит это свое мгновенье, его ждет долгая бесцветная жизнь, прежде чем он будет награжден новым. Мне тут же вспомнился тот рассказ, и в моей душе начался бесконечный диалог с дьяволом-искусителем.

-Твои мечты могут осуществиться, - шептал мне дьявол. - Решайся, это твой единственный шанс. Разве ты не мечтал побывать в тропиках! Разве ты не восхищался дерзкими побегами из тюрем! Разве не завидовал искателям приключений, не хотел оказаться на их месте - на волосок от гибели, на тонущем судне, в открытом океане! Беги и испытай все сам! Ты будешь смотреть в лицо смерти и узнаешь сокровенные тайны жизни. Ты постигнешь таинство действия - разве этим все не окупится! Я покажу тебе красоту настоящего, красоту мгновенья без прошлого и будущего. Ты узнаешь вдохновение побега, ты познаешь красоту мира, ты увидишь океанский прибой, почувствуешь дыхание пассатов и запахи джунглей. Нет? Хочешь отсидеться в тихом углу у телевизора? Но я не дам тебе сидеть спокойно, я заставлю тебя мечтать снова и снова. Подумай, ты никогда не простишь себе этого отказа. Решайся! Только отчаянным все удается.

-Ах, какие там грозы, какие тайфуны! - вкрадчиво шепнул он.

- Тайфуны, - вздохнул я. Он знал, чем меня пронять. Я понял, что переспорить его мне не по силам.

Я не предполагал, что само принятие решения - уже действие. Раньше меня мучило желание увидеть то, что за горизонтом, в южных морях, на тропических островах. Теперь же все это отодвинулось куда-то далеко и передо мной возникло то, что я оставляю здесь и, возможно, навсегда. У меня столько близких людей, и я должен расстаться с ними на всю жизнь. Как было бы хорошо, если бы можно было просто погулять на воле, отвести душу и вернуться домой. А мне ведь предстояло отправиться в путь, как на другую планету, в один конец. Как это ни заманчиво, но все же очень, очень страшно.

Я шел прощаться с друзьями. У меня был билет на пароход, но я не мог сказать им об этом. Я знал, что могу не вернуться, и мне хотелось еще раз увидеть их. Я не мог говорить в тот вечер и только молча смотрел на них. Мне казалось, что, прощаясь, я приговариваю всех моих близких друзей к смерти. Мы посидели в последний раз втроем за бутылкой водки. Тогда им было трудно предположить, что через пару недель к ним придет известие о том, что я пропал без вести у берегов Филиппин.

Накануне моего вылета во Владивосток, в последний вечер перед началом путешествия, я случайно забрел на незнакомую улицу одной из ленинградских окраин. Было темно, накрапывал дождь. Оглядевшись, я заметил поблизости церковь и зашел в нее. Шло какое-то праздничное богослужение.

Раньше я был совершенно равнодушен к церковному пению, оно казалось мне уж очень однообразным и заунывным. Но теперь впервые в жизни меня захватила его красота. Вместе с хором я улетел куда-то очень высоко. Я уже не слышал мелодии и, казалось, парил в ином мире, где царит особая атмосфера любви, тишины и покоя.

Когда я вернулся обратно, я с удивлением обнаружил себя в толпе старух-прихожанок, снова стал слышать пение и видеть все, что происходило в церкви.

Я возвратился домой в необычном состоянии, во мне продолжали звучать голоса церковного хора.

...Передо мной стояли четверо людей в длинных белых одеждах. Лица того, кто стоял напротив меня, я не видел. Головы остальных окружали светящиеся нимбы. Такие нимбы я видел раньше только на иконах и считал, что это символические знаки, отличающие святых от простых смертных. А сейчас сияющие венцы окружали головы троих людей, стоящих левее. Прежде всего, это изумительно красивое зрелище. Лучи живого света исходили не от головы, а чуть-чуть поодаль и внезапно обрывались примерно в пятнадцати-двадцати сантиметрах. Помню, я обратил внимание, что с точки зрения физики это совершенно необъяснимо - лучи света не могут так резко обрываться. Я никогда не предполагал, что бело-голубоватый свет может иметь такое множество оттенков: он казался совершенно живым, мягким и в то же время напоминал переливчатое сияние драгоценного камня. Трое этих людей иногда как будто обращались друг к другу, поворачиваясь и свободно меняя позы, и я мог видеть их нимбы под разными углами зрения. Я наблюдал всю картину с огромным любопытством и был настолько поглощен этим необыкновенным зрелищем, что совершенно забыл о том, первом человеке. Но в этот момент я почувствовал пристальный взгляд и сразу понял, что он исходит от него, стоящего прямо передо мной.

Там, где должно было быть лицо, появился ослепительный, как солнце, золотой свет. В первый момент я ничего не видел, я был совершенно ослеплен, но все же не мог оторвать взгляда. Сначала я увидел глаза. Я никогда не забуду этот взор огромной пронизывающей силы, способный прочесть самые потаенные мысли. Я чувствовал себя перед ним, как на ладони. Постепенно я смог разглядеть все лицо, будто сотканное из золотых лучей. Ясно я видел только глаза и ощущал взгляд всем своим существом. Это было мое последнее впечатление. Потом я оказался на каком-то другом уровне, где не было ни добра, ни зла - была только любовь.

На следующее утро я был полностью под впечатлением этого сна. До отлета самолета оставалось всего несколько часов.

Я ясно понимал, что скоро со мной случится что-то необычайно важное. И еще я понимал, что то, что случится - каким бы оно ни было, жив я буду или мертв, - будет хорошо для меня. В меня вошла сила и напутствующая любовь его взгляда.

Отход лайнера был назначен на восьмое декабря.

Наш самолет делал посадки в Иркутске, Красноярске и Хабаровске. Холодный пронизывающий ветер при сорокаградусном морозе. Все вокруг кажется безжизненным и унылым, как на заброшенной планете. Люди закутаны с ног до головы, лиц нельзя различить, походка какая-то неестественная, все стараются повернуться спиной к ветру, сжаться в комок и часто подпрыгивают. Можно ужаснуться одной мысли - жить здесь годами! Похоже, люди здесь не живут, а выживают после какой-то катастрофы, когда эта планета подверглась оледенению, потеряв всю свою былую красоту, и теперь только случайные космические корабли изредка пролетают мимо.

Я вспомнил, как жил целый год на острове на Байкале. Мороз, холод, ветер, провода гудят, я сижу у печки, с кошкой... и мечтаю о тропиках, о солнце, об океане. Там я готовился к этому своему путешествию - упражнения, купание в ледяной воде, обтирание снегом, йога...

Где-то совсем близко и дальше, на севере - концентрационные лагеря. Туда меня привезут, если поймают.

Владивосток, где туристы должны были собраться, оказался разбросанным на совершенно голых холмах и был завален снегом. Дорога от аэропорта к центру была расчищена на небывалую ширину: ожидался приезд американского президента Никсона. Когда-то здесь была непроходимая дремучая тайга. Казалось, что при советской власти все деревья вымерли. Единственное, что оставалось по-прежнему прекрасным, был синий океан с обрывистыми берегами и одинокими скалами в воде. Там, у причала, видимый издалека, стоял наш лайнер. Мы прибыли с небольшим опозданием, более тысячи туристов из разных городов страны уже находились на судне.

Лайнер " Советский Союз" был построен в тридцатых годах в Германии и назывался тогда " Адольф Гитлер". Говорили, что это была личная яхта фюрера. Во время войны он был потоплен, а после поднят со дна советскими специалистами. В начале семидесятых годов он все еще был самым крупным грузопассажирским судном в стране. Его использовали на дальневосточных линиях, подальше от глаз его законных владельцев - лайнер не заходил в порты свободного мира, где на него могли наложить арест.

Меньше всего лайнер был приспособлен для побега - как хорошая, добротная тюрьма. Линия борта шла от палубы не по прямой вниз, как у всех судов, а закруглялась " бочонком" - если кто и вывалится за борт, то упадет не в воду, а на округлость борта. Все иллюминаторы поворачивались на диаметральной оси, разделявшей круглое отверстие на две части. Я надеялся незаметно отправиться за борт через один из них, но это полукруглое отверстие годилось разве что для годовалого ребенка! Чуть ниже ватерлинии по обе стороны судна от носа и до кормы были приварены подводные металлические крылья шириной полтора метра. Для прыжка с борта нужно было бы разбежаться по палубе и нырнуть ласточкой, чтобы войти в воду как можно дальше от корпуса и этих крыльев. Такой прыжок трудно выполнить с верхних палуб, где есть разбег, - высота их превышала двадцать метров, и на ходу это мог сделать разве только Тарзан.

После тщательного осмотра кормы лайнера глазами будущего беглеца я понял, что прыгать можно только в двух местах: между лопастью гигантского винта и концами подводных крыльев, там, где струя воды отбрасывается от корпуса. На корме главной палубы, возможно, не будет туристов - у самого борта стояли баки с мусором. Расстояние до воды отсюда было метров четырнадцать. Мне приходилось много раз прыгать в море со скал десятиметровой высоты или с надстроек небольших судов. Но с такой большой высоты... на скорости...

Стоя на набережной у кормы лайнера, я измерил взглядом высоту. И на минуту задумался.

-Кто знает, - ответил я и... принял решение прыгать.

Перед началом плавания нам была известна только общая схема маршрута: лайнер выйдет из порта Владивостока, пересечет Японское море и сделает короткую остановку в Цусимском проливе, где будет возложен венок на месте разгрома русской эскадры в 1905 году. Затем лайнер отправится на юг, в Тихий океан, и приблизится к экватору. По традиции, тем, кто впервые пересекает экватор, предстоит церемония морского крещения в присутствии самого морского бога Нептуна.

Весь маршрут от Цусимского пролива до экватора держался в секрете, но было ясно, что " Советский Союз" не будет заходить ни в один иностранный порт. Туристам радостно сообщили, что в продолжение всего пути можно будет загорать под тропическим солнцем, купаться в бассейнах и любоваться красочной панорамой океана. На лайнер были приглашены лекторы - знакомить пассажиров с политическим устройством и экономическим положением близлежащих стран, а также океанолог из университета, чтобы развлечь туристов сведениями о географии Тихого океана. То есть советским людям была предоставлена возможность мысленно посетить города и страны, которые проплывут мимо, где-то близко, за чертой горизонта - невидимые и недостижимые.

Когда наша ленинградская группа в тринадцать человек (уже тогда кое-кто суеверно перешептывался по поводу этого числа) поднялась на борт лайнера, нас встретил шумный спор за места в каютах. Выяснилось, что одноместных кают нет совсем, каюты первого класса рассчитаны на двух человек, второго - на четверых, а третьего - на пятерых и более. Всех туристов заранее расписали по местам, как на военном судне. Каюты были неодинаковые, и люди быстро обнаружили, что за такую же плату их соседи имеют лучшую. Кроме того, многие хотели селиться с друзьями, а не с незнакомыми попутчиками. Проблема казалась неразрешимой, спор шел уже третий день, страсти разгорались, и руководители круиза приняли поистине соломоново решение - всем недовольным предложили возвращаться домой безо всякой компенсации. Нашей группе повезло, мы прибыли позже всех и не успели обнаружить это неудобство и огорчиться.

Оставалось несколько часов до отхода лайнера. Мы собрались в нашей каюте, чтобы отпраздновать отплытие судна и начало отпуска.

Я вглядываюсь в лица. Веселые, празднично одетые люди. Никто не подозревает, что в этом рейсе что-то случится. У нас разные судьбы. Они оказались здесь, чтобы весело провести отпуск, а у меня, быть может, считанные дни перед побегом в неизвестность.

По радио раздалась команда капитана: " Приготовиться к отходу судна! Всем стоять по своим местам! "

Эти слова прозвучали для меня, как приговор. В этот момент я почувствовал, что пора прощаться с Родиной. Чтобы вполне осознать, что это такое, нужно покинуть ее навсегда. Даже при расставании с человеком в душе мгновенно исчезают все огорчении и неприятности, причиненные им, и остаются только счастливые воспоминания. Родина - это прежде всего душа. Она разлилась повсюду и смотрела на меня тысячью глаз. Наступила какая-то магическая тишина, мир стал одушевленным. Я боялся пошевелиться, чтобы не спугнуть ее. Казалось, все вокруг участвует в церемонии прощания. Молча, сосредоточенно стоят соседние корабли, портовые краны склонили шеи-стрелы. Тихо, тихо набегает волна на стенку набережной. Облака в небе неподвижно застыли. Чайки неслышно парят в полете, и их крик не нарушает эту тишину. Актеры-матросы застыли на местах в позах, полных значения.

Все моряки на свете воспринимают грохот якорной цепи иначе, чем жители суши. Этот звук всегда связан с последними моментами перед отправлением в дальний путь или с приходом судна в родной порт. Грохот якорной цепи во время отплытия звучит, как неумолимый сигнал разлуки. Пока только этот звук еще как-то связывает тебя с родной землей. Как только он прекратится, ты окажешься по ту сторону невидимой черты, и все, что ты еще продолжаешь видеть, становится уже как бы нереальным.

Звучат команды, швартовые концы, как змеи, вползают на палубу. Между набережной и бортом лайнера появляется полоска воды. Три долгих гудка сотрясают воздух. Город отодвигается назад, заволакивается туманом, и вот уже кромка родной земли исчезает вдали, и небо окончательно сливается с океаном...

Руководители круиза " Из зимы в лето" пытались взять под контроль все свободное время туристов. Для этого сформировали группы по двадцать пять - тридцать человек, не считаясь с желаниями людей, назначили комиссаров и всем выдали цветные галстуки как отличительные знаки. Каждая группа должна была сидеть за своим столом в ресторане, ходить вместе на лекции и в кино и участвовать в каких-то полудетских, полуидиотских играх под руководством затейников. Однажды кто-то из затейников предложил устроить соревнование по задержке дыхания. Желающие по очереди погружались в большую бочку с водой, а затейник засекал время на хронометре. Чемпион по задержке дыхания подозрительно долго не показывался. Когда его вытащили, он был без сознания, и его едва удалось спасти с помощью искусственного дыхания.

Поначалу нас будили по утрам и пытались сгонять на лекции. Но скоро организаторам лекций стало ясно, что для успешного выполнения этого " задания партии" туристов нужно связывать и тащить в лекционный зал силой, а перед началом лекции запирать дверь зала на ключ. Обычно мы в шутку бросали монету: если упадет на орла, мы купим вина в буфете и пойдем пить, если на решку, то все равно купим вина и пойдем пить, а если на ребро, то пойдем на лекцию.

Первыми взбунтовались девушки. Нужно отдать должное их решительности - дисциплинировать их было совсем не просто, не то что мужчин, воспитанных с пионерского возраста в послушании. Как-то вдруг оказалось, что в нескольких группах собрались только женщины, и они решительно потребовали " разбавить" их группы достаточным количеством мужчин. Женщины других групп не хотели отдавать своих мужчин - их и так было мало. Перегруппировки продолжались несколько дней, но недовольных все равно было много. Тогда организаторы круиза пошли на некоторые уступки и предложили сохранять группы хотя бы за обедом.

Как вы думаете, что может случиться, если несколько сотен здоровых цветущих парней поселить в близком соседстве с еще большим числом молодых красивых женщин? И всего лишь на двадцать дней!

Стоило спуститься вниз по трапу в жилые палубы, как можно было услышать несмолкаемый гул голосов, ощутить распыленный в воздухе запах спиртного и духов. За дверью каждой каюты - музыка, песни, пляски, хохот и визг женщин, несмолкаемый шум споров, пьяные выкрики, любовные стоны, непрерывные тосты, звон посуды. Иногда дверь с шумом распахивалась и из нее вываливалась компания раскрасневшихся мужчин и полуодетых хохочущих девушек. Туристы предавались веселью, начиная с обеда и до утра - каждый драгоценный день отпуска. Самые смелые из них скоро " потеряли" галстуки, подчеркнув свою полную независимость. На завтрак выходило сравнительно мало людей - многие еще крепко спали, на обед собирались почти все, во время ужина можно было видеть, как быстро прибегали посланцы разгулявшихся компаний, хватали несколько бутербродов со стола и снова исчезали в каютах. Похоже было, что многие гуляки так и не найдут времени выйти на палубу - взглянуть на океан и подышать свежим морским воздухом.

В конце концов руководители круиза махнули на все рукой и предоставили туристов самим себе.

Как только темнело, начинались танцы. Музыку и песни передавали по громкоговорителям с утра и до полуночи.

Я с трудом привыкал к роли пассажира и чувствовал себя примерно так же, как скаковая лошадь, если бы ее несли на носилках.

Передо мной, задумавшим " нечистое дело", стояла очень трудная задача - нужно было каким-то образом определить местоположение судна. У меня были только мелкомасштабная карта Тихого океана, карта звездного неба и бинокль. Я собирался определять путь судна по счислению и по видимым контурам земли. Чтобы не привлекать внимания, я не решался часто бывать в штурманской рубке и много часов простаивал с биноклем на верхнем мостике, пытаясь увидеть землю на горизонте. Мне обязательно нужно было узнать, как пролегает маршрут - всегда в открытом океане или хотя бы иногда недалеко от берегов.

К моей величайшей радости, на третий день плавания наш загадочный маршрут был рассекречен.

В одном из залов лайнера мы увидели карту западной части Тихого океана с линией пути судна к экватору и обратно, и даже с помеченными датами! Я принял эту карту как знамение небес - она помогла мне сэкономить массу времени и усилий по определению курса судна.

Лайнер должен был пересечь Восточно-Китайское море в виду острова Тайвань, проследовать вдоль восточных берегов Филиппинских островов, направиться в Целебесское море и достичь конечной цели - экватора между островами Борнео и Целебес. В дневное время курс проходил сравнительно близко от берегов, ночью - дальше.

Само собой разумеется, это была приблизительная схема маршрута, и на нее нельзя было полностью полагаться. С другой стороны, можно было ожидать, что ради сокращения маршрута капитан будет вынужден приблизиться к берегу в районе маленького острова Сиаргао и, может быть, у южной оконечности острова Минданао. После тщательного анализа маршрута я совершенно ясно понял, что покинуть лайнер можно будет только в этих двух точках.

Тропик Рака мы пересекли в виду острова Тайвань. Из-за облаков показалось солнце, но было еще довольно прохладно. Все водное пространство до самого берега острова было усеяно японскими джонками. Туристы высыпали наверх и заполнили все палубы. Остров находился все же довольно далеко - горы отсюда казались голубыми, и даже в бинокль трудно было разглядеть какие-нибудь детали.

Может быть, все же попытаться здесь? Нет, мое время еще не пришло.

Строго говоря, круиз на лайнере не был моим первым заграничным рейсом. Двенадцать лет назад, студентом-океанографом, я принимал участие в рейсе учебного судна " Батайск" из Мурманска в Одессу вокруг Европы. Но, как и сейчас, наше судно не заходило ни в один иностранный порт. Причина была все та же - опасались возможного побега.

На " Батайске" нас было триста человек - студентов-океанографов и курсантов мореходных училищ. Нам, студентам, как раз и не доверяли больше всего, опасаясь всяческих неприятностей.

В проливе Босфор судно все же вынуждено было сделать короткую остановку, чтобы взять на борт местного лоцмана, который провел бы " Батайск" через узкий пролив.

Утром все студенты и курсанты высыпали на палубу, чтобы хоть издали посмотреть на минареты Стамбула. Помощник капитана тут же всполошился и принялся отгонять всех от бортов. (Он, кстати, единственный на судне не имел никакого отношения к морю и ничего не смыслил в морском деле. Рассказывали, что на своей прежней работе - комиссаром в мореходном училище - он долго не мог привыкнуть к слову " входите" и, вызывая курсантов для беседы, продолжал по привычке говорить " введите".)

Я сидел над штурманским мостиком и мог видеть все, что происходило на палубе. Когда любопытных отогнали от левого борта, они тут же перебежали на правый. Помощник капитана понесся следом, чтобы прогнать их и оттуда. Вниз уходить они, понятно, не хотели. Я видел, как толпа не менее чем в триста человек несколько раз перебегала от борта к борту.

" Батайск" стал медленно крениться с борта на борт, как при хорошей морской качке. Турецкий лоцман в недоумении и тревоге обратился к капитану за разъяснениями.

По обоим берегам узкого Босфора к этому времени уже собралась толпа местных жителей, с изумлением следивших за тем, как на зеркально-спокойной глади пролива советское судно резко раскачивается, как при крепком шторме, и вдобавок над его бортами то появляются, то куда-то пропадают одновременно несколько сот физиономий.