💸 Как сделать бизнес проще, а карман толще?

Тот, кто работает в сфере услуг, знает — без ведения записи клиентов никуда. Мало того, что нужно видеть свое раписание, но и напоминать клиентам о визитах тоже. Проблема в том, что средняя цена по рынку за такой сервис — 800 руб/мес или почти 15 000 руб за год. И это минимальный функционал. Нашли самый бюджетный и оптимальный вариант: сервис VisitTime.
⚡️ Для новых пользователей первый месяц бесплатно. А далее 290 руб/мес, это в 3 раза дешевле аналогов. За эту цену доступен весь функционал: напоминание о визитах, чаевые, предоплаты, общение с клиентами, переносы записей и так далее.
✅ Уйма гибких настроек, которые помогут вам зарабатывать больше и забыть про чувство «что-то мне нужно было сделать».
Сомневаетесь? нажмите на текст, запустите чат-бота и убедитесь во всем сами!

Глава 2. Присоединение Крыма 1 страница

«Приобретение Крыма ни усилить, ни обогатить Вас не может, а только покой доставить, — писал в 1782 г. императрице Екатерине II князь Г.А.Потемкин. —... С Крымом достанете и господство в Черном море» (1).

В этих двух строчках коротко выражены основные цели восточного направления русской внешней политики второй половины XVIII столетья: спокойствие границ от набегов крымских и ногайских орд и обладание Черным морем. Стратегически одну задачу невозможно было решить без другой.

Нельзя было прочно закрепиться в Северном Причерноморье и построить флот, имея под боком враждебное, всегда готовое к нападению ханство. Нельзя было уничтожить ханство, получавшее по морю помощь из Турции, не построив собственного боеспособного флота. В начале 80-х гг. XVIII в. обе цели были достигнуты, определив на долгие годы важные тенденции развития Российской империи как черноморской державы.

Присоединение Крыма — одна из наиболее удачных внешнеполитических акций правительства Екатерины II, выделяющаяся своей продуманностью и завершенностью даже на фоне ярких дипломатических и военных успехов России во второй половине XVIII в.

Присоединение Крыма не может рассматриваться только как одномоментная акция 1783 г., в ходе которой русские войска заняли территорию полуострова, а жители ханства были приведены к присяге. Этому важному шагу предшествовали долгая подготовка, выжидание удобного международного момента, многочисленные промежуточные этапы на пути вхождения полуострова в состав империи. Например, получение Крымом независимости от Оттоманской Порты, избрание ханом русского ставленника Шагин-Гирея, вывод христиан из Крыма и т.д.

За аннексией полуострова последовали широкое освоение его земель, поток переселенцев, строительство крепостей и флота, что, собственно, и сделало Крым по-настоящему российским.

Кючук-Кайнарджийский договор 1774 г., при всей его выгоде для России, все же не решил проблему обеспечения безопасности южных границ. Каждая попытка правительства реализовать полученные по договору права еще туже затягивала узел противоречий между Россией и Турцией. От «злой» воли Екатерины и Потемкина уже не зависели процессы, пробужденные в Крыму самим фактом его отделения от Оттоманской Порты. Петербург мог лишь более или менее оперативно реагировать на развивавшиеся на полуострове события.

С 1776 г. Потемкин вплотную занялся осуществлением разработанной им «новой восточной системы», которая должна была позволить России в полной мере воспользоваться результатами мирного договора (2).

В начале 1777 г. петербургский кабинет был взбудоражен известием об убийстве русских промышленников, доставлявших провиант в крепости Керчь и Еникале. Это событие послужило прологом кровавого возмущения сторонников хана Девлет-Гирея, преследовавших цель возвращения Крыма под протекторат Порты (3).

Черные времена переживали христианские общины греков и армян, а также сторонники «русской» партии в Крыму. Ее глава, наследник престола Шагин-Гирей потребовал немедленной вооруженной помощи от Петербурга.

В свою очередь, Давлет-Гирей ожидал прибытия турецкого флота от берегов Константинополя (4). Угроза нового военного столкновения между Россией и Турцией повисла в воздухе.

Только очень быстрые действия могли спасти положение. Князь А.А. Прозоровский со своим корпусом занял Перекоп, а сменивший его А.В.Суворов, присланный в Крым по приказу Потемкина, одним маневром конницы рассеял сторонников Давлет-Гирея. Русские войска встретили в Карасубазаре Шагин-Гирея, который 29 марта был избран бахчисарайским диваном (советом вельмож) на ханский престол (5). «Курьер от Прозоровского приехал. Хан выбран», — писала Екатерина Потемкину в начале апреля 1777 г. (6) Турецкий флот потерял официальный повод для высадки своих десантов, так как новый хан провозгласил себя союзником России, а русская армия приобрела законные основания для присутствия в Крыму.

В сложившихся условиях войскам России в Причерноморье необходима была действенная поддержка живших на приграничных землях казаков. Потемкин, как шеф всех иррегулярных войск, вплотную занялся вопросами хозяйственного обустройства и расширением правового статуса казачества (7). На его имя поступали многочисленные рапорты и прошения от казацкой старшины. 28 мая 1777 г. из Черкасска походный атаман Войска Донского генерал-майор А.И.Иловайский направил светлейшему князю рапорт о желании «некрасовских» казаков возвратиться в русское подданство (8). «Некрасовцами» называли потомков донских казаков, участников Булавинского восстания 1707-1709 гг., ушедших вместе с атаманом И.Ф.Некрасовым на Кубань.

Потемкин поддержал просьбу Иловайского направить ему «высочайшее повеление для увещевания и приводу помянутых некрасовцев» в русское подданство. Императрица колебалась. С одной стороны, она признавала пользу возвращения некрасовцев, с другой - не хотела еще больше накалять отношения с Турцией, посылая казакам официальный документ с прощением и приглашением в Россию. Наилучшим выходом Екатерина считала добровольное переселение некрасовцев на Дон без всякого письменного обращения к ним со стороны русского правительства (9). Лишь в 1784 г. Потемкин, уже занимая пост президента Военной коллегии и генерал-губернатора присоединенных земель, добился для некрасовцев письменного разрешения въезжать на российскую территорию (10).

Осенью 1777 года положение в Крыму вновь осложнилось. 5 октября взбунтовалась личная гвардия Шагин-Гирея, выступившая против европеизационных реформ нового хана. К повстанцам примкнуло множество недовольных. Порта готовилась выслать флот к берегам Крыма, а Россия, по просьбе своего союзника Шагин-Гирея, ввести войска на полуостров (11). Возникла угроза столкновения между Константинополем и Петербургом.

6 ноября 1777 г. русскому министру в Стамбуле статскому советнику А.С. Стахиеву было направлено предписание Екатерины II любыми средствами избежать разрыва с Турцией (12). В тот же день на заседании Государственного Совета Потемкин, как вице-президент Военной коллегии, говорил о необходимости предпринять «все потребные к войне с Турцией приуготовления» (13). «Намерения теперь иного нет, как только смотреть, что турки предпримут, — писала князю императрица накануне этого заседания, — ибо о трактовании с ними теперь полномочия у Стахиева. В случае же войны иного делать нечего, как оборонительно бить турок в Крыму, или где покажутся; буде же продлится до другой кампании, то уже на Очаков, чаю, приготовить действие должно будет; хорошо бы и Бендеры, но Очаков по реке нужнее» (14). Угроза новой войны с Турцией уже в конце 1777 г. представлялась вполне реальной.

С декабря 1777 г. в Ахтиярской гавани находился большой отряд турецких кораблей, готовый высадить десанты (15). Посылать свои эскадры в длительное плавание от балтийских берегов вокруг всей Европы при каждом обострении обстановки на Черном море Россия не имела возможности.

Встал вопрос о заведении собственных верфей на так называемом Днепровском лимане. 18 июня 1778 г. Екатерина подписала указ Потемкину «о назначении места для заведения на Лимане гавани и верфи и о наименовании онаго Херсоном» (16).

«Надлежит сделать на Лимане редут, в котором бы уместились адмиралтейские верфи и прочее, по примеру здешнего адмиралтейства, и назвать сие Херсоном, — писала императрица в одной из записок, — тамошний Кронштадт естественный есть Очаков, осада оного и взятие не станут так дорого, как крепость, прожектированная господином Медером, цивильное же строение Херсона можно обнести полевым укреплением» (17).

Потемкин отверг место для строительства Херсона, выбранное генерал-контролером С.Б.Шубиным, присланным из Адмиралтейства (18). Устье Лимана с выходом на Глубокую бухту, казалось очень удобным, но не было ничем защищено от Очакова, из которого турки беспрепятственно могли сделать нападение по воде и, как говорил светлейший князь, «в одну ночь истребить заготовление многих годов» (19). Императрица согласилась отнести крепость, гавань и верфи на 35 верст вверх по правому берегу Днепра. «Батя, что касается до Херсона, то мне все равно, где б ни стоял, — писала по этому поводу Екатерина Потемкину, — лишь бы у меня корабли строились и двойной крепостной и иной работы не было» (20).

Место, избранное светлейшим князем для строительства Херсона, имело ряд преимуществ, связанных с непосредственной близостью каменоломни и возможностью доставлять лес, железо и провиант прямо по Днепру. Однако важное препятствие представляли собой знаменитые Днепровские пороги.

А.Н. Самойлов, один из ближайших сотрудников Г.А. Потемкина, описывал в мемуарах, какое воодушевление охватило подчиненных ему офицеров, когда в 1778 г. у Старого Кайдака они обнаружили остатки высеченных в гранитной скале каналов, которыми Петр I пытался обвести днепровские пороги. Перед их глазами было как бы живое подтверждение правильности тяжелых трудов, которые предпринимала Россия, двигаясь на юг (21).

Светлейший князь, по совету молодого талантливого военного инженера Н.И.Корсакова, избрал другой путь: крупный подрядчик М.Л.Фалеев взялся взрывать пороги и прочищать дно реки (22).

Эта титаническая работа полностью удалась. Через два года по основании в Херсон уже приходили крупные корабли и отправлялись назад с тяжелыми грузами. Известный баснописец И.И.Хемницер, проезжая в 1782 г. в Константинополь, писал 8 июля своему другу архитектору Н.А.Львову, с которым вместе в молодые годы путешествовал по Европе: «Ну, братец, Херсон, подлинно, чудо. Представить нельзя, чтоб в три года столько сделать можно было. Представь себе современную степь, где ни прутика, не только дому, сыскать можно было. Теперь — крепость, и крепость важная, такая, например, какие из лучших мы в Нидерландах видели. Строение в ней по большей части все сделано из тесаного камня, какой, например, парижский» (23).

По соглашению с ханом Шагин-Гиреем, Россия в качестве возмещения своих затрат на его постоянную военную поддержку получила доходы крымской казны с соляных озер, налоги, взимаемые с христиан, а также гавани Балаклавскую и Козловскую (24).

Во время мятежа 1777 г. христианские общины греков и армян поддержали русские войска, и теперь при каждом новом возмущении звучали призывы фанатиков вырезать христиан. Вывод из Крыма 30-тысячной колонии был поручен Потемкиным А.В.Суворову (25).

Сняться целыми семьями с обжитых мест и покинуть налаженную, развитую торговлю, которую вели греки и армяне в Крыму, оказалось нелегко.

Необходимы были широкие привилегии, чтобы привлечь христиан на новые места. Екатерина дала согласие удовлетворить все просьбы греческой общины (26). Вывод христиан из Крыма завершился к концу июля 1778 г. (27) «Греки поселились на р. Калмиусе, на Броде и на Молочных водах, — сообщал А.И. Самойлов, — для них основаны города Мариуполь и Мелитополь... Привилегии, данные о десятилетнем увольнении от платежа поземельных и других податей, привлекли туда многих охотников» (28).

К началу 1780 г. в разрешении восточного вопроса забрезжил слабый огонек надежды — Россия могла вскоре приобрести для себя могущественного союзника против Оттоманской Порты, что, несомненно, позволило бы ей действовать в Крыму более свободно и напористо. Империя Габсбургов, решительно противостоявшая всем политическим акциям петербургского кабинета во время первой русско-турецкой войны (1768-1774 гг.), в конце 70-х гг. все больше демонстрировала русскому двору желание сблизиться и начать совместное обсуждение вопроса о разделе турецких земель.

Зимой 1780 г. венский и петербургский кабинеты были удивлены известием о намерении монархов России и Австрии встретиться будущей весной в Могилеве. «Император, шутя, намекнул мне о своем желании повидаться... с русской императрицей, — писала в одном из своих писем королева Мария-Терезия, — можете себе представить, насколько неприятен был мне подобный проект... по тому отвращению и ужасу, которые мне внушают подобные, как у русской императрицы, характеры» (29).

Не одни «отвращение и ужас» перед Екатериной II заставляли престарелую императрицу-королеву беспокоиться за сына. Его визит в Россию мог означать серьезную переориентацию внешней политики Австрии, традиционно следовавшей в профранцузском русле и в годы первой русско-турецкой войны вслед за Парижем поддерживавшей Оттоманскую Порту (30).

Не менее негативной была реакция в петербургских политических кругах, ориентированных на союз с Пруссией. Еще недавно английский посол Гаррис сообщал в Лондон о безусловном перевесе влияния Фридриха II в России над «инфлюенцией» любого другого двора и жаловался на то, что действиями Н.И.Панина умело руководит прусский король (31). Теперь тон его донесений меняется. «Прусская партия крайне встревожена тем, что пребывание императора в России будет столь продолжительным», писал он (32). Панин казался таким обеспокоенным, что позволил себе в резких выражениях осудить «страсть» Иосифа II к путешествиям (33).

За сближение с Австрией, имевшей общие интересы с Россией в восточном вопросе, выступали Г.А. Потемкин и А.А.Безбородко. Идея свидания с Екатериной принадлежала Иосифу II. Император опасался противодействия со стороны государственного канцлера графа В.-А. фон Кауница, поэтому, не поставив старого дипломата и сотрудника своей матери в известность, он 22 января 1781 г. сообщил русскому послу в Вене Д.М.Голицыну о желании встретиться с Екатериной П. Подражая предосторожности Иосифа II, императрица также обещала не говорить о намеченной встрече Н.И.Панину (34). В действительности, подобные заявления являлись не более чем дипломатической формальностью. Однако таким образом оба монарха символически демонстрировали друг другу стремление отойти от старых политических систем, выразителями которых были Кауниц и Панин.

9 мая 1781 г. Екатерина покинула Царское Село и отправилась в Могилев. Потемкин встретился с императором раньше и уже начал предварительные переговоры (35). 24 мая состоялось свидание Екатерины с Иосифом II, который путешествовал под именем графа Фалькенштейна. После обеда в присутствии множества гостей беседа двух монархов продолжалась наедине. О содержании разговора известно из писем австрийского императора матери. Была выражена общая неприязнь к прусскому королю. Далее Екатерина как бы в шутку осведомилась, не собирается ли Иосиф II занять папскую область и завладеть Римом, на это император, тоже шутя, отвечал, что ей гораздо легче захватить «свой Рим», т.е. Константинополь. Екатерина заверила собеседника в желании сохранить мир (36). Пробные камни были брошены. Между Потемкиным и австрийским посланником в России графом Людвигом Кобенцлем начались переговоры о заключении австро-русского оборонительного союза, который должен был облегчить продвижение обеих империй на восток (37).

Переговоры продолжались в Царском Селе, «Я сказал ее величеству, что мы решили во всех важных делах сообщать ей наши мысли откровенно и испрашивать ее советов, — писал Иосиф II матери в Вену. —...Однажды она мне сказала положительно, что если бы даже завладела Константинополем, то не оставила бы за собою этого города и распорядилась бы им иначе. Все это меня приводит к мысли, что она мечтает о разделе империи и хочет дать внуку своему, Константину, империю востока, разумеется, после завоевания ее» (38). Одновременно с беседами монархов Потемкин и Кобенцль вели переговоры о включении в будущий союзный договор пункта о гарантии всех владений обеих держав (39). Панин к этим консультациям привлечен не был.

Лишь 8 июля Иосиф II покинул Петербург. «Граф Фалькенштейн нанес ужасный удар влиянию прусского короля, такой удар, что, как я полагаю, это влияние никогда более не возобновится», — доносил по случаю его отъезда Гаррис. Однако вскоре английский дипломат изменил свое мнение. «Я не ручаюсь за то, что будет завтра, — с тревогой писал он в ноябре, — прусская партия здесь многочисленна, ловка, изощрилась в интригах и до того привыкла властвовать, что ее значение нелегко поколебать» (40). Обеспокоенный сближением Австрии и России, Фридрих II счел нужным лично обратиться к Потемкину. Прусский посланник передал светлейшему князю предложение своего монарха поддержать кандидатуру Потемкина на герцогскую корону в Курляндии или помирить его с великим князем Павлом Петровичем, если светлейший князь употребит свое влияние на Екатерину II и отговорит ее от союза с Австрией. Потемкин отказался (41).

18 мая 1781 г. состоялся обмен писем между Иосифом II и Екатериной о заключении союзного договора. Вскоре монархи оговорили в письмах артикул договора об условиях взаимной помощи в борьбе с Портой (42).

Это было своевременное событие, потому что новая критическая ситуация в Крыму не заставила себя долго ждать. В мае 1782 г. турецкая партия избрала ханом брата Шагин-Гирея, Батыр-Гирея, и обратилась к Порте за помощью. Низложенный хан бежал из Кафы на русском корабле в Керчь (43).

Потемкин, находившийся в это время в Херсоне и занятый размещением полков по границе, писал Екатерине:

«Из последних посланника Булгакова (русского министра в Турции. — Авт.) депешей видно, как турки тонко хитрят. Сверх неминуемого и всегдашнего подстрекания татар против России нынешняя посылка двухбунчужного паши в окрестности Тамана их намерения открывает. Рассказывая рейс-ефенди Булгакову жалобы от татар на хана... утаил главное, что их тревожит, а именно привязанность хана к персоне Вашей, и, что наивяще ознаменило его русским, сего также не сказал, что хан принял чин военной в гвардии. Их намерение было его умертвить, что теперь не удалось, но умысел навеки остался... Хотя бы татары и покорились, но как хану у них жить без охранения? Случай же ввести в Крым войска теперь настоит, чего и мешкать не надобно... Итак, повелите хану из Керчи переехать в Петровскую крепость, откуда с полками, поблизости находящимися, вступит он в Перекоп, где и возьмет свое пребывание. Те ж войска останутся в Крыму, доколе нужно будет. Я Вас уверить могу, что татар большое число, увидя войска, отопрутся от просьбы, Порте вознесенной, и вину всю возложат на начальников возмущения» (44).

В рескрипте на имя Потемкина Екатерина передавала ему полную власть «сделать все потребные распоряжения, кои были бы достаточны к защищению хана Шагин-Гирея и к приведению нами в повиновение ему татарских народов» (45). В подлиннике этого документа осторожная императрица не проставила число («Дан в Царском Селе июня дня 1782 года»), предоставляя тем самым Григорию Александровичу самому действовать по обстоятельствам. Ситуация в Крыму и на Тамани складывалась крайне опасная; возможно было прямое военное столкновение с Турцией, уже направившей своих эмиссаров к ногайцам и обещавшей вооруженную помощь мятежникам. Светлейший князь предпочел задержаться в Херсоне.

«Хотя не люблю, когда ты не у меня возле бока, барин мой дорогой, — писала ему императрица в короткой записке, относящейся к июню 1782 г., — но признаться я должна, что четырехнедельное пребывание твое в Херсоне конечно важную пользу в себе заключает» (46).

Лишь в начале августа Потемкин возвращается из Крыма в Петербург.

Кровавые волнения татар на полуострове, далеко не в первый раз подавленные с помощью русского оружия, убедили светлейшего князя в необходимости менять политику России по отношению к ханству. Следовало переходить от поддержки русского ставленника на ханском престоле, неспособного собственными силами навести порядок в своих владениях, к прямому включению Крыма в состав империи.

Для петербургского общества приезд Потемкина в столицу был связан с желанием принять участие в открытии знаменитого памятника Петру Великому работы Фальконе (47). Однако после торжества, состоявшегося 7 августа, князь оставался в столице еще месяц. Его удерживала работа над важными документами, касавшимися русско-австрийского соглашения.

Присоединение Крыма к России, втайне подготавливаемое русской стороной, было тесно связано с другим, не реализовавшимся планом — «Греческим проектом», который Потемкину пришлось обсуждать с императрицей,

В переписке между Екатериной и Иосифом II оба монарха не раз касались вопроса о возможном разделе Турции. Присоединение Крыма воспринималось многими современниками и историками как первая ступень осуществления подобных планов. Императрица жаловалась Иосифу II на постоянные беспорядки в Крыму, подстрекаемые из Константинополя, а ее австрийский корреспондент изъявлял неизменную готовность содействовать прекращению этих смут, прося Екатерину точнее определить свои желания (48). 10 сентября 1782 г. из Петербурга в Вену было направлено письмо императрицы, в котором она говорила о вероятности разрыва с Турцией и о необходимости заранее определить приобретения обеих сторон в случае успеха будущей войны. Россия хотела получить город Очаков с областью между Бугом и Днестром, а также один или два острова в Средиземном море для безопасности и удобства торговли. Австрии предоставлялась возможность присоединить несколько провинций на Дунае и ряд островов в Средиземном море. «Я думаю, что при тесном союзе между нашими государствами почти все можно осуществить», — заканчивала свое послание Екатерина (49).

Первоначальный вариант письма был составлен по-русски А.А.Безбородко. Затем бумага поступила к Потемкину, который сделал пространные пометы и многочисленные исправления (50). «Одним словом сказать, что турки не перестают всячески доказывать нам, сколь велико желание их разорвать мир, и что недостает им только сил и случая, чтоб обратить в ничто все, что мы приобрели войною. Страшно им мореплавание наше на Черном море; для того они начинают ворошиться, что видят херсонский флот готовым быть, — писал князь в обращении к Екатерине, — Для чего им хан не по мысли, для того, что он Порте не предан, и что он не согласится промолчать, если б турки в Крыму хотели усилится» (51).

Далее князь рассматривал возможное изменение международной ситуации в случае начала русско-турецкого конфликта. Он предполагал, что Франция ограничится одним подстрекательством и дипломатическими демаршами. На слова Безбородко, что Швеция «не может озаботить нас сильным образом», Григорий Александрович отвечал: «Не может, потому что сия земля в таком положении, что проигранная одна баталия решает судьбу ее». Предположение, что прусский король «может озаботить нас ненавистью к союзнику нашему», т.е. действиями против Австрии, казалось ему маловероятным. «Король прусский, может быть, Данциг захватит или шведскую Померанию», — отвечал князь. Зато весьма важным делом Потемкин считал приобретение содействия Польши, на что в первоначальном тексте документа практически не обращалось внимания. «Справедливость требует по увенчании предприятий Ваших, — обращался князь к Екатерине, — уделить и Польше, а именно землю, лежащую между рек Днестра и Буга» (52). Важно отметить, что за пять лет до реального начала войны Потемкин довольно правильно предсказал действия различных европейских стран в условиях нового конфликта. Только Швеция, где положение Густава III на престоле за эти годы укрепилось, внесла заметные изменения в нарисованную князем картину.

Черновой вариант документа, который готовили Потемкин и Безбородко, показывает, что любые упоминания о Крыме были исключены по настоянию светлейшего князя. «Россия отрицается для себя от всякого приобретения, кроме: 1) города Очакова с его уездом; 2) островов в архипелаге», — писал Безбородко. «И так достанется, для того и должно о Крыме ни слова не говорить, — отвечал Григорий Александрович, — а резон для чего изволите усмотреть в особой записке. Сказать просто: границы России — Черное море. Островов не упоминать, а сказать: один или два» (53). Обращает на себя внимание тот факт, что пометы Потемкина, сделанные на тексте Безбородко, адресованы непосредственно Екатерине, это показывает, что основной диалог шел именно между императрицей и светлейшим князем.

Упомянутая Григорием Александровичем «особая записка», из которой императрица должна была «усмотреть резон» ни слова не говорить о Крыме в письме к союзнику, была вложена в предыдущий документ.

Это и есть знаменитая записка Потемкина о необходимости присоединения Крыма к России. Она представляет собой прямое продолжение предыдущего документа. В ней Потемкин сначала как бы договаривает свои мысли о крымском хане Шагин-Гирее, не поместившиеся на черновом проекте Безбородко, а уж потом обращается к главному вопросу, который занимал его мысли — к вопросу о Крыме.

«Требовать именно от Порты, чтоб Порта Оттоманская не вступала в дела татарския и отнюдь не препятствовала России в усмирении бунтовщиков, восстановлении там власти Шагин-Гирея хана и спокойствия, в сохранении того, с чем соединен самой жребий Крыма... Естли б император своему министру у Порты повелел обще с нашим настоять токмо в том, чтоб Порта не инако почитала хана, как государя самовластного и никак не подлежащего ее суду, тем паче, что жалобы и неправильно внесенные и ложно вымышленные, да и никак по соседству Порту беспокоить не могущие, в таком дознании хана независящим будет сильно всякое с ним постановление. Некстати заставлять цесарцов говорить об уступке через пособие Порты нам гавани Ахтиарской, ибо сие наделает больше там подозрения, нежели пользы, и мы вящее только подадим прежде время подозрение. К тому же, не надлежит турков вмешивать в дела, хану принадлежащие, чтобы они и мыслить не могли быть господами в татарском имении».

Далее Потемкин переходит к основной проблеме, ради которой он написал Екатерине «особую записку»,

«Я все, всемилостивейшая государыня, напоминаю о делах, как они есть; и где Вам вся нужна Ваша прозорливость, дабы поставить могущие быть обстоятельства в Вашей власти, — предваряет свои рассуждения князь. — Естли же не захватить ныне, то будет время, когда все то, что ныне получили даром, станем доставать дорогою ценою. Извольте рассмотреть следующее.

Крым положением своим разрывает наши границы. Нужна ли осторожность с турками по Бугу или с стороной Кубанской, в обеих сих случаях и Крым на руках. Тут ясно видно, для чего хан нынешний туркам неприятен: для того, что он не допускает их чрез Крым входить к нам, так сказать, в сердце.

Положите и теперь, что Крым Ваш, и что нету уже сей бородавки на носу. Вот вдруг положение границ прекрасное. По Бугу турки граничат с нами непосредственно, потому и дело должны иметь с нами прямо сами, а не под именем других. Всякий их шаг тут виден. Со стороны Кубани сверх частых крепостей, снабженных войском, многочисленное войско донское всегда тут готово. Доверенность жителей в Новороссийской губернии будет тогда несумнительна, мореплавание по Черному морю свободное, а то извольте рассуждать, что кораблям вашим и выходить трудно, а входить еще труднее. Еще в прибавок избавимся от трудного содержания крепостей, кои теперь в Крыму на отдаленных пунктах.

Всемилостивейшая государыня, неограниченное мое усердие к Вам заставляет меня говорить. Презирайте зависть, которая Вам препятствовать не в силах. Вы обязаны возвышать славу России. „Посмотрите, кому оспорили, кто что приобрел. Франция взяла Корсику. Цесарцы без войны у турков в Молдавии взяли больше, нежели мы. Нет державы в Европе, чтобы не поделили между собою Азии, Африки, Америки. Приобретение Крыма ни усилить, ни обогатить Вас не может, а только покой доставить.

Удар сильный, да кому? Туркам. Сие Вас еще больше обязывает. Поверьте, что Вы сим приобретением бессмертную славу получите и такую, какую ни один государь в России еще не имел. Сия слава проложит дорогу еще другой большей славе. С Крымом достанете и господство в Черном море. От Вас зависеть будет: запирать ход туркам и кормить их, или морить с голоду.

Хану пожалуйте в Персии что хотите, он будет рад. Вам он Крым поднесет нынешнею зиму, и жители охотно принесут о сем просьбу.

Сколько славно приобретение, столько Вам будет стыда и укоризны от потомства, которое при каждых хлопотах так скажет: вот она могла да не хотела или упустила.

Если твоя держава — кротость, то нужен и России рай. Таврический Херсон! Из тебя истекло к нам благочестие. Смотри, как Екатерина Вторая паки вносит в тебя кротость христианского правления» (54).

Как видно из приведенного документа, идея присоединения полуострова оформилась в процессе работы над черновиком послания австрийскому императору. До этого войска, вступавшие на земли ханства, предназначались для усмирения бунта подданных Шагин-Гирея.

15 сентября Потемкин вновь покинул столицу и отправился на юг, где оставался до восстановления спокойствия в Крыму. Лишь к концу октября 1782 г. князь возвращается в Петербург. В ордере генерал-поручику графу А.Б. де Бальмену от 27 сентября князь подчеркивал:

«Вступая в Крым... обращайтесь впрочем с жителями ласково, наказывая оружием, когда нужда дойдет, сонмища упорных, но не касайтесь казнями частных людей. Казни же пусть хан производит своими (подданными. — Авт.)... Если б паче чаяния жители отозвались, что они лучше желают войти в подданство ее императорского величества, то отвечайте, что Вы, кроме вспомоществования хану, другим ничем не уполномочены, однако ж мне о таком происшествии донесите. Я буду ожидать от Вас частного уведомления... о мыслях и движении народном, о приласкании которого паки подтверждаю» (55).

В этом документе уже заметно стремление Потемкина получить просьбу жителей ханства о переходе в русское подданство. В приведенной нами записке о Крыме звучит та же мысль.

Есть еще два недатированных документа, посвященных Крыму. Они составлены как бы в развитие идей сентябрьской записки Потемкина и, возможно, относятся к октябрю 1782 г. Вероятно, Екатерина, заинтересовавшись ею, попросила князя подать свои предложения, оформленные уже в отдельном документе. С 10 сентября до дня отъезда в Крым 15 числа Григорий Александрович мог и не успеть подготовить требуемые бумаги; если так, то их составление следует отнести ко времени возвращения Потемкина в Петербург.