Главная страница Случайная страница
Разделы сайта
АвтомобилиАстрономияБиологияГеографияДом и садДругие языкиДругоеИнформатикаИсторияКультураЛитератураЛогикаМатематикаМедицинаМеталлургияМеханикаОбразованиеОхрана трудаПедагогикаПолитикаПравоПсихологияРелигияРиторикаСоциологияСпортСтроительствоТехнологияТуризмФизикаФилософияФинансыХимияЧерчениеЭкологияЭкономикаЭлектроника
|
|
Бабарик сидит.
Меня носило по свету: работал на стройках, учился в Москве.Приехал однажды домой, и мать сказала: -- Вовка Бабарик дома. Подорвался на мине под Варшавой, сапером был, а из госпиталя только сейчас вышел, не дай богникому, недвижимый, без руки, темный, не хотел домой такимвозвращаться, да уговорили, привезли. Ты бы сходил к нему: онрадуется, когда приходят. Это был тот Вовка Бабарик, с которым я дружил, потомвраждовал, выпускал из клеток его птиц, а еще продал емугнилой орех. Я перешел улицу и постучался к Бабарикам. Двор был тотсамый, сад, те же деревья, на которых Вовка развешивал своиклетки. Вышла Вовкина мать и всплеснула руками: -- Толик! Как Вовочка обрадуется! Проходи, проходи. Я вошел, волнуясь, узнавая их сени, их кухню и " большуюкомнату", которая теперь показалась мне весьма маленькой. Пополу прыгали бурые кролики. У окна на сундуке сидел тучный, одутловатый Вовка, с нелепостриженной головой и одной рукой. Казалось даже, что он несидит, а как бы водружен на этот сундук, как куль с мукой. Он был слепой -- вместо глаз слезящиеся шрамы, Лицо былонездорового цвета, лоснящееся, все в синих точках и полосках, словно его изрисовали химическим карандашом. И сквозьраспахнутый ворот виднелись жуткие шрамы на груди у шеи. Онбыл совершенно неподвижен, как изваяние Будды, и единственнаярука его, крупная, мужская, бессильно лежала на крае сундука. Мать сделала странную вещь; она подошла, бесцеремонно взялаголову, приблизила губы к правому уху и неестественным, тоненьким, пронзительным, как флейта, голосом прокричала вухо: -- Толик Семерик пришел! Толик Се-ме-рик! Помнишь? Я смотрел потрясенно, понимая, что это Вовка, и совершенноне узнавал его, соображая, что он ко всему еще и глухой. АВовка заволновался, шевельнул головой и закричал густым, хрипловатым голосом, поднимая руку. -- Толик! Вот хорошо, что ты пришел! Где ты7 -- Садись вот так, с правой стороны, говори ему в ухо, --сказала мать, растроганно улыбаясь и усаживая меня. Я сел, слегка прижался к тучному корпусу, чтобы он ощущалменя, подал свою ладонь судорожно ищущей в воздухе руке, этарука схватилась, тискала, тискала, и дальше она не отпускаламою руку, держась за нее, то поглаживая, то пожимая. -- Да, да, -- говорил Вовка, -- ты пришел. Хорошо, чтопришел. Я слышал, слышал, что ты в институте учился. Молодец.Ты в писателях, говорят? Он подставил ухо. -- Да, -- закричал я, -- пишу! -- Говорят, ты в писателях? -- повторил он свой вопрос, и японял, что он не слышит меня. -- Какой институт, говоришь? -- Литературный! -- отчаянно закричал я в самую дырку уха, Мать подошла, взяла его голову и опять прокричалапронзительным тоненьким голосом в самое ухо: -- Он говорит: литературный! Он в писателях! -- Ага, ага, -- удовлетворенно и весело кивнул головойВовка, -- Хорошо... молодчина. А мама твоя как? Здорова? -- Да! -- закричал я и одновременно качнул его руку сверхувниз, давая понять, что это значит " да". -- А дед Семерик? -- Нет! Умер! -- Дед Семерик умер! -- прежним способом прокричала мать, иее-то Вовка услышал. -- Что ты?! Так дед Семерик умер!.. -- протянул Вовка. -- Яне знал. Холерный был дед, ты только но обижайся. Я замолотил его рукой сверху вниз. -- Да! Да! -- Так-так, -- сказал он бодро, -- ты молодец, я рад затебя. Я вот, как видишь. Совсем неподвижным был, но сейчасвроде отхожу, сижу вот. Слуховой аппарат не идет, у меня тамодна ниточка нерва осталась. Ничего, пока мама жива, всехорошо... Ко мне хлопцы иногда заходят. Газеты читаем. Скажи, что делается! Сельское хозяйство-то, а? -- Да, да! -- закричал я, помогая себе рукой, я держался заего руку, как за единственный канал связи с ним, сидел рядом, слишком прижимаясь к этому неподвижному, рыхлому тепу, и лицобыло рядом, но я не узнавал, совершенно не узнавал его, толькоголос и манера говорить чуть напоминали Вовку прежнего. Мать оставила нас, ушла к печке. Стараясь произносить словамаксимально четко, я закричал Вовке в ухо: -- Из-ви-ни ме-ня! За орех на базаре! Помнишь? -- Да, да, -- сказал он, -- такие-то дела. Ты молодчина...Я помню, ты, босяк, птиц у меня выпускал. -- Да! Да! -- завопил я, опять дергая его руку вертикально, потом зачем-то справа налево. -- Я теперь держу кроликов, -- сообщил он. -- Мама, подайкролика. Я замотал его руку горизонтально: -- Мать вышла! Осмотрелся -- ни одного кролика, спрятались куда-то. Вовкаподождал немного. -- Читаешь, как там в ООН? -- спросил он. -- Крутят? Я затряс его руку вертикально. -- Меня бы туда посадить на трибуну, -- съязвил Вовка. -- Ябы им сделал доклад. Слушай, будет война? Я повел его рукой горизонтально. Он понял, но несогласился. -- Война будет. Мы живем под прицелом. Это как двоенацелились один в другого, спустили предохранители -- вот такмы живем, на все города нацелены ракеты, только чуть гдезаелись -- кнопку нажимай, и пошла потеха... Мам, где кролик? -- Ничего, -- закричал я в ухо, впрочем, не надеясь ужебыть услышанным, -- войны не должно быть, все пока хорошо!.. -- Да, так, Толик, -- ласково сказал он, гладя мою руку. --Значит, мама здорова, а ты человеком стал... Но ведь тызаходи, не забывай, Я потряс руку вертикально. -- Левым ухом я не слышу, -- объяснил он, -- а правымслышу. Ты прямо в ухо четко говори, -- Вовка, Вовка, -- пробормотал я, пожимая его руку. -- Не забывай, заходи, а то возьми, опиши меня как есть. Счем ее, значит, войну, едят... Ладно? Я замотал его рукой вертикально. Вот я выполняю это обещание, описывая Вовку Бабарика, моеготоварища, который сейчас, когда вы читаете эти строки, живеттам, в Киеве, Петропавловская площадь, 5, -- один из миллионовучастников второй мировой войны, оставшихся в живых.
Данная страница нарушает авторские права?