Различия между современным и библейским образами мышления

Хорошо известный еврейский писатель Шалом Бен-Хорин в одной из своих книг описывает существенные различия между греческой ученостью и библейским мышлением.[27] Греческий мир стремился к тому, чтобы найти типовые правила. Метод, который применялся от Аристотеля до Гегеля: отдельные факты обобщались и подгонялись под предварительно сформированные мнения (правила). Еврейское же мышление, напротив, следует от деталей к правилам— от конкретных наблюдений к идеям. Таким образом, Библия не содержит ни догмы, ни системы как таковой. Скорее, она преследует две основные цели: изложение фактов и раскрытие предписаний Закона как руководство в жизни. Пятикнижие Моисееве, Псалмы и Пророки снова и снова рассказывают о великих деяниях Божьих. Таким образом, исторические факты сохраняются неизменными, хотя их интерпретация и принимает новую окраску в соответствии с потребностями каждого конкретного поколения. Ничего из того, о чем говорит Священный Закон в своих заповедях, не подвержено влиянию моды. Вместо греческой любви к системе Библия являет собой пример ассоциативного мышления, в котором каждая отдельная деталь самым непосредственным образом относится к целому, но при этом все части независимы друг от друга. Этот же самый ассоциативный принцип легко просматривается во всей раввинистической литературе вплоть до нашего времени. Недавно Новый Завет — как в иудейских, так и в христианских кругах — также рассматривался как своеобразная разновидность Мидраша, как творение, предназначенное для выборочного проповедования в синагогах, при рассмотрении библейских законов в иудейской интерпретации. Фундаментальной для такого подхода является аксиома о том, что каждая деталь откровения Божьего — Торы — должна быть раскрыта и объяснена как в связи с предметом дискуссии, так и сама по себе, потому что Слово Божье никогда не теряло своего «буквального смысла». Более того, каждый аргумент должен быть подтвержден словом из Писания, потому что мнения людей сами по себе не представляют никакой ценности.

Мидраш, связывая между собой библейские фрагменты, часто повторяет арамейскую поговорку: «На be-ha tali» — «Это зависит». Время от времени нам снова говорят о том, что какой-то мудрец утверждает что-то, ссылаясь на другого мудреца. Как это написано, va-gomer... (и т.д...) Таким образом, дается не более чем несколько первых слов библейской цитаты, и читатель, знающий Писания наизусть, декламирует остаток фразы про себя. Такой способ использования Ветхого Завета дает возможность наиболее полно охватить его и предотвращает философские рассуждения на посторонние темы.

Даже короткий Мидраш может содержать сотни ветхозаветных цитат и имена сотен рабби. Таким образом, общее представление связывается с историей и традицией синагоги. Мы можем видеть тот же самый принцип в Новом Завете, который, по тексту Нестле, содержит 993 отдельные ссылки на Ветхий Завет.

Вдобавок к «ассоциативному принципу», Древняя Синагога использует различные выражения, которые, кроме ее собственной литературы, появляются только в Новом Завете. Так называемые middoth, или «меры» — способы интерпретации, которых существует 7, 13, 32 или даже 70, — помогают в проверке внутренних соединений текста. Рассмотрение «буквального смысла» — peshat. «Намек» или «кавычки» — remez. «Проповеди» или «духовный смысл» — drashah. И «тайна» — sod. Эти четыре еврейских слова образуют мнемонику PaRDeS, или «paradise» (то есть «рай», которому часто уподобляется Библия).

Как в учении Иисуса, так и у апостола Павла мы повсюду находим такие стилистические конструкции, как al tiqra — «читай не так, но так», tartei mashma — «слово имеет другое значение», muqdam umeuhar — «упоминаемое ранее и потом», а также изменение корней слова и различные выражения, которые распространены в Мидраше.[28] Все они свойственны еврейскому образу мышления.

Никакое серьезное изучение Нового или Ветхого Заветов не может проводиться без учета специфических особенностей еврейского образа мышления и особенностей земли, из которой произошли оба эти Завета.