Особенности истолкования отдельных видов письменных источников.

Согласно общепринятому делению каждый акт состоит из начального протокола, основного текста и конечного протокола. В состав начального протокола входят посвящение богу, адре­сант, адресат, приветствие. В состав основного теиста — преам­була, изложение обстоятельств дела (narrato), распоряжение по существу дела (dispositio) и запрещение нарушения документа (sanctio), а конечный протокол включает в.себя выходные дан­ные и заключение

Входящее в состав основного текста распоряжение по существу дела (dispositio), как правило, состоит из нескольких пунктов-клаузул; выражающих определенное правовое отношение. В дошедших до нас договорных грамотах великих и удельных

князей В. И. Сергеевич насчитал 15 клаузул, а во всех жалованных грамотах, по данным С. М. Каштанова, их можно выделить до сорока. Небольшие по объему данные частных лиц состоят из трех-четырех клаузул, в которых указываются предмет вклада в «монастырь (обычно земля и зависимые от владельца люди) и обозначаются границы земельных владений (в более ранних очень неопределенно: «куды топор, коса и соха ходила»).

Практически истолкование документа начинается с выяснения содержания каждой фразы, которая может быть лишь частью клаузулы. Одна или несколько фраз могут составить, статью, которая по объему и содержанию может совпасть с клаузулой, но может быть частью ее или же содержать несколько клаузул.

Система клаузул, составляющая форму и содержание каждого акта, называется его формуляром. На ранних стадиях развития классового общества, когда отношения между социальными группами только устанавливались, формуляры не были еще четкими и определенными, но постепенно они приобретали все более устойчивые и единоо6разные черты. Это обстоятельство сделало возможным создание в научных целях формуляров, типичных для небольшой «группы документов, для их разновидности и даже для всех вообще актовых материалов.

Сравнивая формуляры изучаемых актов с типическим или абстрактным формуляром, исследователь может «провести груп­пировку актов, а также установить, какую стадию развития внутренней формы акта представляют те документы, которые он изучает.

Следует отметить, что такого рода работу проводили исследователи уже в конце XIX b. Но они сводили свою задачу к выяснению эволюции правовых норм, не желая видеть в них того конкретного содержания, которое в них заложено. Они не учитывали того, что правовые отношения, которые оформлялись в грамотах, являлись продуктом классовых отношений и что всякие сдвиги социально-правового характера немедленно получали отражение в «формулярах. По этой причине не только формальный, но и фактический смысл каждого акта можно раскрыть лишь в том случае, если станет ясным, b какой мере эта норма отражает его социально-экономическое и политическое содержание.

Из этого, конечно, не следует, что юридическое содержание правовых норм, заключенных в актах, не имеет значения. Напротив, интерпретация актовых, так же как и законодательных материалов, начинается с выяснения содержания каждой формулы независимо от конкретного смысла, вкладываемого в нее в отдельном документе.

Так, в договорных грамотах великих князей с удельными постоянно говорится об отношениях между братом стрейшим и братом моловшим. B этих случаях имеются в виду отношения между вассалом и сюзереном.

Систему междукняжеских феодально-иерархических отношений отражает также признание Владимиром Андреевичем Серпуховским в договоре 1389 г. великого князя московского Дмитрия Ивановича своим «отцем», а его сына Василия «братом старейшим». Те же отношения отражает требование Юрия Галицкого в 1433 г. «признать его «дадею» со стороны князей Ивана и Михаила Андреевичей и Василия Ярославича.

Освобождение от поборов и пошлин выражается в актах формулами ни мыт, ни тамга; ни дань; ни ямские деньги; ни посошная служба; ни городовое дело, ни писчая белка; ни осьмнинее; ни пятенное; ни явка; ни костки; ни выводная куница; ни коня моего не кормят; ни сен моих не косят и т. д. Условия о передаче в качестве вклада и купли земли в данных, купчих и меновных закреплялись словами впрок без выкупа, а право на владение землей без ограничеаий_формулой куды ис того села и ис тех деревень топор ходил и соха ходила. Недвижимое имущество обозначалось словами подворье, животы, статки. Оброчные повинности устанавливались или по старине, или чем господа своих крестьян изоброчат. Выражение на поле битися означало поединок, применявшийся в средние века как средство для разрешения спорных вопросов.

Следует учитывать, что эти устойчивые формулы в момент их возникновения «имели самый конкретный смысл. Такова была юридическая практика. Постепенно с изменением условий жизни в старые формулы вкладывалось новое содержание.

После выяснения общего юридического значения каждой клаузулы исследователь раскрывает конкретный смысл, который вкладывали в нее составители. Анализируя «Уставную грамоту новгородского князя Всеволода Мстиславича церкви Ивана Предтечи на Опоках» историки отмечают, что во вступлении ее говорится об устройстве князем Всеволодом церкви Ивана Предтечи на «Петрятине дворище, что по первой статье (клаузуле) этой церкви передается право взвешивать воск и «взимать соответствующую пошлину. Вторая статья устанавливает организацию «управления тортовой корпорацией, во «главе которой стояли выборные старосты. В третьей — фиксируются условия поступления в эту корпорацию. В четвертой - определяется порядок и место взвешивания товаров и т. д.

Подобным образом истолковывается содержание третьей договорной грамоты Новгорода с Великим князем Ярославом Ярославичем 1270 т. Во введении отмечаем богословие, а также указание на стороны, которые заключили договор. Первая статья фиксирует присягу князя в том, что он будет исполнять требования договора. Во второй определяются условия, по которым князь -будет править Новгородом, в третьей говорится о порядке собирания дани с новгородских волостей, в четвертой о судебных правах князя и об ограничении их и т. д.

При разделении акта на клаузулы и раскрытии их содержания нельзя руководствоваться современными юридическими представлениями. Целый ряд правовых норм, непонятных в наше время, мог быть ясным, например, для правового сознания людей эпохи раннего феодализма. Как справедливо отметил один из исследователей, «клаузула должна фактически пребывать в исторической действительности, т. е. в сознании составителей древнерусских изучаемых актов, — хотя бы и не осознанной еще достаточно определенно этими составителями в ее бытии, — а не являться чем-то уже извне навязанным нашим современным юридическим сознанием тому историческому факту, каковым является древнерусский акт».

Например, с точки зрения современных представлений, нельзя понять клаузулу докладной «грамоты 1515 «г. великого князя рязанского Ивана Ивановича о займе неким Иваном у Дмитрия Сунбулова двух рублей, записанной так: «а за рост мне у него работать». Напротив, в феодальную эпоху такой способ закабаления должника был обычным и совершенно понятным явлением. Неясным для современного права будет клаузула «по ключю и в холопи», имеющаяся в докладной грамоте 1588 г. о продаже Матвея Данилова в холопство Бахтеяру Изъединову. Но с точки зрения норм Судебника 1550 г. эта клаузула совершенно понятна.

На основе интерпретации отдельных клаузул исследователь переходит к истолкованию всей сделки (экономической или политической), выраженной в акте.

Для этого необходимо сравнить содержание, состав и порядок расположения клаузул, которые должны быть в формуляре, характеризующем данную сделку (т. е. в типическом формуляре) с тем, что имеется в изучаемом акте. Бели они в целом совпадают, но отмечаются лишь некоторые изменения, которые можно признать характерными для данного места и для данного времени, то мы устанавливаем характер грамоты и существо оформляемой им сделки.

Перед нами, например, грамота киевского князя Мстислава Владимировича и его сына Всеволода Новгородскому Юрьеву монастырю 1130 г. В ней князь.передает монастырю село Буицы и связанные с владением этим селом права на производство суда и сбора с населения дани. Точно так же в грамоте великого князя Изяслава Мстиславовича Новгородскому Пантелеймонову монастырю 1146—1155 nr. князь, передавая монастырю землю и смердов, отказывается от своих судебных и податных прав. В грамоте князя Юрия Васильевича игумену Новинского монастыря Евфимию 1464 г. земля не передается, так как она и до этого принадлежала монастырю, но князь закрепляет за монастырем право на сбор податей и право суда над населением. В грамоте же Василия III от 31 апреля 1523 г. Тихменевым пере­даются «за службу» земли в Костромском и Ярославском уез­дах, а о правах ничего не говорится.

Можно привести много подобных грамот. Все они характери­зуются тем, что великие князья отдают светским или духовным феодалам или только земли, или вместе с землями (и без них) различные права и привилегии. Такие «грамоты мы именуем жалованными.

Иной характер имеют грамоты феодалов крестьянам, обязывающие их нести повинности «по старине», или «пашню пахать и оброк платить», или же выполнять все, чем господин «вас изоброчит». При всех различиях эти грамоты, определяющие по­винности крестьян, называются послушными.

Определив таким образом характер грамоты, исследователь

более глубоко проникнет в ее содержание.

Следует, однако иметь в «виду, что далеко не во всех случаях это удается сделать без затруднений. Во-первых, по той причине, что часто в одном акте фиксировалось одновременно несколько сделок. Так, купчие зачастую бывали и отводными, а некоторые из них содержали условия очистки или выкупа. Многие закладные были одновременно и купчими. Сплошь да рядом и жалованные грамоты были вотчинно-несудимыми или несудимо-обельными, а часто тарханно-несудимыми и одновременно льготными или оброчными. Во-вторых, составители часто сами не точно или не верно определяли характер сделки.

Например, с точки зрения современных представлений, нельзя понять клаузулу докладной грамоты 1515 г. великого князя рязанского Ивана Ивановича о займе неким Иваном у Дмитрия Сунбулова двух рублей, записанной так: «а за рост мне у него работать». Напротив, в феодальную эпоху такой способ закабаления должника был обычным и совершенно понятным явлением. Неясным для современного права будет клаузула «по ключю и в холопи», имеющаяся в докладной грамоте 1588 г. о продаже Матвея Данилова в холопство Бахтеяру Изъединову. Но с точки зрения норм Судебника 1550 г. эта клаузул а совершенно понятна.

На основе интерпретации отдельных клаузул исследователь переходит к истолкованию всей сделки (экономической или политической), выраженной в акте.

Для этого необходимо сравнить содержание, состав и порядок расположения клаузул, которые должны быть в формуляре, характеризующем данную сделку (т. е. в типическом формуляре) с тем, что имеется в изучаемом акте. Если они в целом совпадают, но отмечаются лишь некоторые изменения, которые можно признать характерными для данного места и для данного времени, то мы устанавливаем характер грамоты и существо оформляемой им сделки.

Перед нами, например, грамота киевского князя Мстислава Владимировича и его сына Всеволода Новгородскому Юрьеву монастырю 1130 г. В ней князь передает монастырю село Буицы и связанные с владением этим селом права на производство суда и сбора с населения дани. Точно так же в грамоте великого князя Изяслава.Мстиславовича Новгородскому Пантелеймонову монастырю 1146—1155 гг. князь, передавая монастырю землю и смердов, отказывается от своих судебных и податных прав. В грамоте князя Юрия Васильевича игумену Новинского монастыря Евфимию 1464 г. земля не передается, так как она и до этого принадлежала монастырю, но князь закрепляет за монастырем право на сбор податей и право суда над населением. В грамоте же Василия III от 31 апреля 1523 г. Тихменевым передаются «за службу» земли в Костромском и Ярославском уездах, а о правах ничего не говорится.

Можно привести много подобных грамот. Все они характеризуются тем, что великие князья отдают Светским или духовным феодалам или только земли, или вместе с землями (и без них) различные права и привилегии. Такие грамоты мы именуем жалованными.

Иной характер имеют грамоты феодалов крестьянам, обязывающие их нести повинности «по старине», или «пашню пахать и оброк платить», или же выполнять все, чем господин «вас изборочит». При всех различиях эти грамоты, определяющие повинности крестьян, называются послушными.

Определив таким образом характер грамоты, исследователь более глубоко проникнет в ее содержание.

Следует, однако, иметь в воду, что далеко не во всех случаях это удается сделать без затруднений.. Во-первых, по той причине, что часто в одном.акте фиксировалось одновременно несколько сделок. Так, купчие зачастую бывали и отводными, а некоторые из них содержали условия очистки или выкупа. Многие закладные были одновременно и купчими. Сплошь да рядом и жалованные грамоты были вотчинно-несудимыми или несудимо-обельными, а часто тарханно-несудимыми и одновременно льготными или оброчными. Во-вторых, составители часто сами не точно или не верно определяли характер сделки.

Например, как заметил А. С. Лаппо-Данилевский, в «Актах юридических» помещен документ, в котором Пронька Полуехтов сообщает воеводе, что он с семьей поступил в кабальное холопство к Андрею Сукину. Составители сборника назвали документ служилой кабалой, но фактически он был лишь «сказкой» Полуехтова о поступлении его в холопство. Судить по этому документу о содержании служилой кабалы нельзя. «В том же сборнике, — пишет далее А. С. Лаппо-Данилевский, — появилось несколько актов, которые были озаглавлены редактором: «порядные зарубежных выходцев», но сами себя называют «ссудными записями». Редактор «не счел нужным остановиться на интерпретации подлинной термини лога и актов, и таким образом под наименованием «порядных» скрыл особую разновидность актов — ссудных записей, существенно отличающихся от порядных моментом займа, а не найма имущества: благодаря такой погрешности, последующие ученые долгое время рассуждали об одних. только порядных во крестьянство, игнорируя «ссудные».

При раскрытии характера сделки, заключенной в акте, исследователь опирается на классификацию актов, которой и в буржуазной, и в советской дипломатике придается большое значение. Однако только классификация, выработанная советскими учеными, основанная на представлении об актах как об исторических явлениях, возникших в определенных условиях классовой и политической борьбы и проникнутых определенной классовой направленностью и политической целеустремленностью, дает для этого надежные основания.

Интерпретация документов текущей переписки во многом сходна с истолкованием актов и грамот.

По мере бюрократизации государственного управления в России, особенно с начала XVIII в., текущая переписка, которая велась государственными учреждениями, также стала приобретать определенные устойчивые формы; а во второй четверти того же столетия законом было установлено, чтобы должностные лица, равные по положению, сносились между собой промемориями (отношениями), высшие чины посылали низшим повеления, предписания, а низшие подавали высшим рапорты и доношения.

Должностные лица обращались друг к другу, как правило, по титулу, которых было два вида: общий (ваше высокопревосходительство, превосходительство, высокородие и благородие) и частный, соответствующий наименованию этого чина или должности по табели о рангах. Но в тех случаях, когда на низшей должности стоял представитель императорской фамилии, к нему следовало посылать документы, употреблявшиеся при обращении к высшим должностным лицам, и именовать его титулом по происхождению.

При истолковании начального и конечного протоколов документов текущей переписки государственных учреждений следует учитывать, что высшие чиновники имели обыкновение обращаться друг к другу не по должности и титулу, а по имени и отчеству. Подобным же образом они и подписывались. В таких случаях бывает не ясно, какие должностные лица выступают в документах в качестве отправителей и адресатов, и это требуется установить.

В документах текущей переписки, которая велась часто между людьми, хорошо знающими друг друга, а иногда и недостаточно грамотными, встречаются сокращения имен, географических названий и других предметов. Так, в письмах Петра I своим корреспондентам за 1708, г. и в его ответах упоминается имя «Леместр», «Мастер Со», «Метр Со»., а иногда вместо имени — «французский полковник». Все это — одно лицо — артиллерийский полковник, француз по национальности Леметр де Со.

В той же переписке под именем Франденбурга, Бурга и Бурка выступает русский агент в Голландии фон дар Бурх, а один из руководителей Булавинского восстания Семен Алексеевич.Драный иногда именуется Дранов, а иногда — Семен Алексеев.

Не всем читателям инструкции о доставке письма и ультиматума в крепость Измаил, написанной рукой фельдмаршала А. В. Суворова, были понятны слова: «он марка Потарке знаком», на самом деле следовало читать: «Он Марке Портарке (так именовался секунд-майор, переводчик.—А. П.) знаком».

В частной переписке нередко говорится о предметах, хорошо известных и отправителю, и адресату, а потому встречаются намеки, недомолвки, которые требуют истолкования.

Нуждаются в интерпретации донесения послов и разных тайных агентов, которые писались по определенному коду.

На необходимость истолкования повествовательных источников исследователи указывали неоднократно. «Достаточно внимательно вчитаться в любую книжку, — писал известный текстолог Б. В. Томашевский, — чтобы ясно увидеть, что почти на каждой странице встретится или незнакомое слово, или неясный оттенок значения слова, вообще известного, или какая-нибудь бытовая деталь, или какой-нибудь факт профессионального или научного порядка, неясный без комментария. Испытаннейший знаток языка, энциклопедически образованный человек всегда найдет темные места, ускользающие от непосредственного понимания... Сплошь и рядом пропадает для сегодняшнего читателя намек на факт, когдаа-то известный, ныне совершенно забытый, на обычай, вышедший из употребления, на бытовую деталь, вытесненную развитием техники и изменением социальных отношений. Нам не вполне ясны обиход крепостного периода, городская жизнь в иных условиях и вся сложная система обычаев, связанных с иными материальными условиями жизни, передвижения труда, досуга и т. п.».

Наблюдение Б. В. Томашевского относится, разумеется, не только к книгам, но и рукописям.

Объективным обстоятельством, вызывающим потребность В истолковании повествовательных источников, является их смысловая емкость. Смысл каждого повествовательного произведения обычно шире того, о чем в нем говорится прямо, а зачастую оно будит мысль и подводит читателя к выводам, которые, на первый взгляд, вообще не вытекают из текста. «Семантическая структура текста художественной литературы, — пишет Б. А. Ларин, — всегда характеризуется сочетанием или чередованием прямой или иносказательной речи, то есть одноплановой и двуплановой». Подобными чертами отличаются и другие жанры повествовательных произведений: исторические повести, сказа-кия, - летописи, публицистические произведения, мемуары и др.

Поэтому задачей интерпретации повествовательных источников является раскрытие заключенных в них мыслей во всей полноте словарно-вещественного и логического содержания. Так, читая текст «Московского летописного свода конца XV века» о походе на Новгород московских войск в 1471 г., мы отмечаем обострение отношений между Новгородом и' Москвой в 1471 г. Созвав вече, новгородцы, по обычаю, избрали нового архиепископа Феофила и отправили своих послов в Москву, чтобы; там утвердили их выбор.

Вскоре, однако, стало известно, что в беседе с послами Иван III назвал Новгород своей вотчиной. Воспринимая это как угрозу окончательного присоединения к Москве, бояре пошли на предательство национальных интересов и заключили союз с великим князем литовским и польским королем Казимиром IV. Им даже удалось завербовать себе союзников в лице «худых, мужиков и вечников».

Однако союз этих сил был непрочным, и в Новгороде происходили бурные вечевые сходы. Используя создавшуюся обстановку, Иван III решил выступить против новгородцев. Бояре пытались оказать сопротивление московским войскам. Они сумели собрать 40-тысячное войско. Но оно было небоеспособным, так как в него насильно загнали массу ремесленников и торговцев, «и на мысли которым того и не бывало, что руки поднята против великого князя».

Поэтому, когда 14 июля 1471 г. на р. Шелони это - войско встретилось с московской ратью, насчитывающей всего 5 тысяч воинов, но хорошо организованной и ясно представлявшей себе цели в войне с новгородцами, последние были разгромлены, потеряв только убитыми 1.2 тысяч человек!.

Подобным же образцом истолковывается содержание «Книги о скудости и богатстве» И. Т. Посошкова. При характеристике, например, главы «О правосудии» отмечаем, что автор рассказывает о тюрьмах, где «многое множество безвинно сидят и помирают безвременно», о произволе судей, об унижениях и издевательствах, которые вынужден терпеть «простолюдин» от «служивого чина».

По мнению Посошкова, старый сословный суд, находившийся во власти дворян, в большинстве своем взяточников и казнокрадов, должен быть заменен новым, «единым» судом для людей всех чинов. Такой суд, по мысли автора, требует создания нового Уложения, и Посошков выдвигает проект созыва для этого представителей от всех сословий, включая и крепостных крестьян. Посошков считает, что Уложение, составленное выборными людьми, должно быть передано на утверждение царю, за которым сохраняется право оставить в новом Уложении те статьи, «кои... его величеству угодны».

Переходя далее к главе 4 «О купечестве», мы обращаем внимание на то, что ее автор считает необходимым предоставить купечеству «торг свободной» и оградить его от конкуренции как.со стороны всех других сословий и чинов России, так и от иностранной конкуренции..Этим, в частности, объясняется его ревнивая подозрительность.по отношению к «иноземцам», которые, по его словам, хотят «чтоб их одних рука высоко была, а наши б всегда в поношении были, и всегда б за господ себе имели». Далее отмечаем, что Посошков являлся сторонником активного торгового баланса и меркантилизма. Заявляя, что Россия может «обходиться без многих иноземных товаров, а иностранные государства не смогут прожить без русского сырья и десяти лет, он считал необходимым введение высоких таможенных пошлин на иноземные товары, что, по его мнению, способствовало бы быстрому росту русской промышленности и торговли.

Успешному развитию русской торговли должна была также способствовать,, по мнению Посошкова, замена всех мелких тортовых сборов одним, притом пониженным по сравнению с существовавшим в то время.

Охарактеризовав в таком плане содержание всех глав «Книги», исследователь дает ей общую оценку. Он указывает, в частности, что в этом произведении всесторонне рассмотрена экономическая жизнь и политический строй современной автору России. Посошков признавал незыблемость крепостничества и самодержавия, но он нарисовал яркую картину «неправедных» порядков в стране и, выражая взгляды купечества, мечтавшего об уничтожении скудности и умножении богатства в стране, выдвинул конкретный план ее обновления и превращения в богатую, могучую и культурную державу. Программа Посошкова окрашена в антидворянские тона.

ГЛАВА IX. АКТОВЫЙ МАТЕРИАЛ

КАК ИСТОРИЧЕСКИЙ ИСТОЧНИК

§1. ИЗУЧЕНИЕ АКТОВ В ИСТОРИЧЕСКОЙ ЛИТЕРАТУРЕ

Акты, грамоты и другие деловые документы стали привлекаться в качестве источников для восстановления исторического прошлого уже в трудах-ученых XVIII в.B тот период, да и на протяжении почти всей половины XIX в., они использовались лишь в качестве иллюстративного материала.

Но и это обстоятельство поставило перед историками проблему установления подлинности и достоверности документа. С решением ее было связано возникновение и развитие дипломатики, которая на первых порах не ставила перед собой никаких иных задач. Так, в опубликованном в 1818 г. исследовании митрополита Евгения Болховитннова о грамоте великого князя Мстислава автор на уровне современной ему западноевропейской дипломатической науки изучал бумагу, чернила, письмо и признаки удостоверения документа и на основе этих данных определил время возникновения грамоты. Значительным вкладом в решение тех же задач явилась попытка С. Саларева, опираясь на дипломатические признаки, дать классификацию актового материала и охарактеризовать его отдельные группы.

С середины XIX в. исследователе стремились раскрыть юридический смысл сделки, оформленной актом Наибольшее внимание при этом уделялось публичным актам. Так, в 1853 г. вышел в свет труд Н. А. Лавровского о договорах Руси с Византией. Автор пытался доказать преобладание в них норм византийского права.

В конце 40-х и в 50-х годах XIX в. изучению духовных и договорных грамот посвятили специальные труды С. М. Соловьев и Б. Н. Чичерин. Эти ученые видели в грамотах источники, содержавшие нормы междукняжеского права, и сводили исследование к выяснению принятых правил, которыми руководствовались князья удельной Руси в общениях друг с другом или к установлению формы общественного союза, который существовал в то время, — гражданского общества или государства.

Юридический подход к актовому материалу выразился также в работах историков 60-х годов - В.А. Милютина и А.Н. Горбунова, стремившихся по жалованным грамотам установить «средние» нормы иммунитета. Этот метод получил дальнейшую разработку в 70—90-х годах в трудах Л Ж. Мейчика, В. И. Сергеевича, С А.Шумакова. Авторы проделали

большую работу по выявлению правовых норм, содержавшихся в актах, по установлению типов и разновидностей актов и по составлению «сводных текстов».

Однако подобный метод изучения актов и грамот в отрыве от реальной общественной жизни давал сравнительно незначи­тельный результат.

Неудовлетворение формально-юридическим подходом к актовому материалу заставило В. О. Ключевского уже в 80-х годах XIX в. по-новому взглянуть на эту группу источников. В прочитанном им курсе источниковедения он показал, что юридическая форма актов не всегда верно отражает их содержание. Чтобы понять его, необходимо раскрыть «авторский угол зрения», установить связь событий, отраженных в каждом акте, с явлениями окружавшей автора действительности.

С этого времени стал развиваться метод сочетания юридического подхода к актам с конкретно-историческим. Это открыло более широкие возможности в изучении актов. Их начали привлекать для изучения не только правовых, но и социально-экономических отношений и не только застывших форм жизни, но и их развития. В связи с этим стали более широко привлекаться к исследованию, и частные акты.

В числе ученых, особенно успешно применявших новый метод изучения актов в конце XIX — начале XX вв., были М. А. Дьяконов, П. И. Беляев. Наряду с этим в трудах А. А. Шахматова развивался метод сочетания юридического подхода к актам, с филологическим. Но наибольшее признание в актовом источниковедении получил разработанный А. С. Лаппо-Данилевским клаузульно - статистический метод изучения актов.

В отличие от своих предшественников А. С. Лаппо-Данилевский тщательно изучал содержание каждой клаузулы и изменение сочетаний клаузул в зависимости от места и времени. Он показал, что каждый акт был не только свидетельством о факте, но и явлением, т. е. частью исторического процесса. Это открывало широкие возможности для раскрытия по содержанию актов изменении социально-экономических отношений. Однако сам Лаппо-Данилевский этого не сделал. Стоя на неокантианских позициях и отрицая общественно-исторический критерий ценности источника, в том числе и актов, он ограничивал свою задачу выяснением степени соответствия показания источника (и как факта, и как свидетельства о нем) «законам сознания».или «законам природы».

Из дореволюционных историков некоторый шаг вперед в подходе к актовому материалу как к источнику для раскрытия не только юридических, но и общественных отношений сделал в начале XX в, Н. П. Павлов - Сильванский. Но поскольку сами общественные отношения, в частности феодализм, он понимал как систему политико - юридических отношений, то и он не вскрыл в актовом материале его классового содержания. Попытки проследить эволюцию не только формы, но и содержания актов встречаем также в работах. А. А. Шилова, П. И. Беляева и А. Е. Преснякова, написанных в 10-х годах XX в. Однако никто ив них не мог возвыситься до классового анализа актового материала.

В первые годы после победы Великой Октябрьской социалистической революции акты использовались как показания об исторических фактах главным образом в трудах по социально-экономической истории. Методике же их исследования уделялось очень мало внимания. Помимо курса лекций А С. Лаппо-Данилевского, читанного им в 1918 г., но написанного еще до

революции и с буржуазных позиций в 20-е годы этому вопросу были посвящены лишь небольшие статьи С. Н. Валка, А. И. Андреева, в 30-е Г. Е, Кочина, А. А. Введенского и др. Поэтому в 1940 г., когда Н. Коробков подводил первые итоги разработки актового материала, он отметил, как мало было сделано советской наукой в этом из прав л сини.

Делая такое заключение, Н. Коробков не учел, что в 20— 30-е годы советская дипломатика развивалась не только в специальных статьях, но и в общих трудах по истории СССР. В работе, посвященной классовым противоречиям в феодальной деревне (1933 г.), ИИ. Смирнов установил этапы в развитии формуляра послушных грамот. Ценные наблюдения над развитием феодального землевладения и хозяйства, иммунитеты прав феодалов, вассалитета и форм эксплуатации крестьянства, основанные на изучении актового материала, находим в трудах Б. Д. Грекова, М. Н. Тихомирова, П. П. Смирнова, Б. А. Романова и других советских историков. Эти работы сыграли свою роль в подготовке специального труда, посвященного теоретической и практической разработке актового материала, — книги Л. В. Черепнина «Русские феодальные архивы XIV—XV веков».

Исходя из представления об актах как исторических явлениях, как документах, которые на основе существовавшего феодального права оформляли экономические и политические сделки, Л. В. Череп ни и прежде всего четко сформулировал главную цель изучения актов — раскрытие классового и политического смысла и установление их места в конкретных условиях общественной жизни.

Такое понимание задач изучения актового материала потребовало применения новых методов работы над ним. Представители буржуазного источниковедения, как писал Л. В. Черепнин, ограничивали свою работу тем, что описывали актовые формуляры, распределяли грамоты по «разновидностям» и «типам», давали разветвленные схемы классификации, составляли «сводный текст» и по нему устанавливали единый для всего периода и всей территории характер общественных отношений, а потому довольствовались формально-юридическим или текстологическим методам. В отличие от них Л, В. Черепнин соединил юридическое и текстологическое изучение актов с скрытием " характера реальных общественно-экономических отношений, нашедших свое отражение в тех или иных разновидностях ак­тового материала".

Новый подход к актам как к явлениям общественной жизни сделал необходимым изучение их не только в отдельности, но и в составе, фонда, в котором они находились, и в связи с историей феодального архива, где отложился этот фонд. Выяснилось, что во многих случаях подборка документов в архивном собрании или сведение их в копийные книги делались сознательно определенным образом, а в дальнейшем использовались в социально-политических целях.

Научная общественность высоко оценила методы изучения актового материала, выдвинутые Л. В. Черепниным. С. В. Бахрушин, например, отметил, что Л. В. Черепнин «положил начало новому изучению архивных документов как памятников живой эпохи, в которых получили свое отражение социально-экономические и политические отношения».

Новые методы исследования актового материала получили применение в работах А. Д. Горского, Н. Н. Покровского, Е. И. Каменевой, Н. Е. Носова, А. А. Зимина и многих других советских историков 50—70-х годов. За эти годы накопился значительный опыт в работе над актовым материалом. Но обобщение его ведется еще очень медленно.

Наибольшее внимание методике исследования актов как исторического источника уделяет C. М. Каштанов. Он поставил ряд проблем научной критики актового материала, обратив внимание на необходимость дальнейшего усовершенствования одного из основных методов исследования актов — формулярного анализа. С полным на то основанием он отказывается от метода изучения отдельных клаузул в их движении и развитии, предложенного в начале XIX в. А. С, Лаппо-Данилевским, и выдвигает свой, метод исследования эволюции известного комплекса клаузул, входящих в состав нормативной части актов. Он показал, что только в этом случае можно отделить случайное от закономерного и выяснить условия возникновения и развития актов, а в связи с этим конкретно-исторические процессы.

С. М. Каштанов обосновал необходимость специального анализа три части акта, где излагаются обстоятельства дела. Он показал, что заключенные в них ссылки на прежние грамоты и другие сведения, на первый взгляд как будто бы совершенно точные, на самом деле нередко содержат много неверных данных. Они требуют тщательной проверки, после чего может быть решен вопрос о достоверности акта как исторического источника. Наконец, исследователь попытался применить и во многом успешно статистический метод к обработке сведений, содержащихся в жалованных грамотах.

Не все методы изучения актового материала, выдвинутые в работах С. М. Каштанова, были в одинаковой мере обоснованными. Выступая с критикой их, Н. Е. Носов подчеркнул необходимость тщательно изучать конкретную обстановку при попытках «синхронного» и «территориального приурочивания» данных, заключенных в актах и учитывать полноту и характер дошедшего до нас актового материала. Развернувшаяся в связи с этим дискуссия между А. А. Зиминым и Н. Е. Носовым способствовала дальнейшему усовершенствованию методики социально-политического анализа актового материала. В ходе ее было еще раз обращена внимание на необходимость изучения актов «в исторической перспективе», на важность привлечения всех сохранившихся актов, а в связи с этим и на возможность использования статистического метода обработки актового материала и т. д.

§ 2. НАУЧНАЯ ЦЕННОСТЬ ИНФОРМАЦИИ, ЗАКЛЮЧЕННОЙ В АКТОВОМ МАТЕРИАЛЕ.

Приступая к изучению актового материала, необходимо прежнее всего отдать себе отчет в том, какие стороны общественной жизни могут быть в нем отражены.

Еще в 1924 г. С. Н. Валк обратил внимание на ценность частных актов, сосредоточенных в архиве Коллегии экономии. Они, по его имению, могли дать важный материал для изучения в феодальной Руси сельскохозяйственных орудии, рода высеваемых хлебов, вопроса о рабочем скоте, системы земледелия, объема и формы сельскохозяйственного производства, холопского труда, цен на хлеб, скот и землю, распределения населения и т. д.

В настоящее время можно назвать десятки сочинений по истории феодальной России, в которых широко используется актовый материал как источник для изучения хозяйственной жизни, социальных отношений, государственного устройства, внутренней политики, юридического быта и даже классовой борьбы. А. Д. Горский, например с помощью актового материала подробно характеризует феодальные повинности, которые несли крестьяне Северо-Восточной Руси в XIV—XV вв. Среди них—дань как основной налог с населения, оброк в пользу государства, пошлины, шедшие на содержание государственного аппарата, административные пошлины (объезжее, явки, писчая белка и т. п.), судебные пошлины, повинности по обеспечению транспорта и связи (ям, ямские деньги, подвода и т. п.), служба военного характера (сторожа и пр.), обязанности крестьян пахать и вообще делать великокняжеские или княжеские земли, несение оброчных повинностей, строительные работы (город делати) и т. п. Тот же автор, опираясь на актовый материал, прослеживает рост феодальной эксплуатации крестьян и борьбу их за землю в XV — начале XVI в.

На основе актового материала А. И. Копанев осветил историю землевладения Белозерского края в XIV — XVI вв., А. Т. Николаева — процесс образования всероссийского рынка, А. Л. Хорошкевич — торговлю Великого Новгорода в XIV — XV веках, Н. Е. Носов — формирование Русского централизованного государства и т. д.

Как исторический источник акты часто проливают свет на те стороны общественной жизни, о которых другие источники молчат. Среди них, например, обычное право. Оно не фиксировалось в письменной форме, но широко применялось на практике, а потому получало отражение в актах. Например, при покупке земель, согласно многим актам, выплачивалась не только определенная сумма денег, но и «пополнок» в виде хлеба, скота, предметов обихода и даже доспехов. Как установили исследователи, это означало, «что при совершении акта купли-продажи сохраняли свою силу архаические пережитки того времени, когда вместо купли-продажи существовал лишь акт мены. Добавляемая к покупной сумме в качестве «пополнъки» корова (или что-нибудь другое. — А. П.) и является подобной данью архаическим пережиткам».

Известно также, что Русская Правда не упоминает о " поле" — судебном поединке. Но эта норма обычного права во времена Русской Правды существовала, о чем свидетельствует, например, 10-я статья «Договора Смоленска с Ригою и Готским берегом» 1229 г.

Акты помогают точнее понять содержание правовых норм, выраженных во многих законах феодальной Руси не очень четко. Так, в статье 51 Псковской судной грамоты один раз говорится о тех изорниках, кто «на селе живал» и два раза о тех, «кто на селе седел». Поскольку из контекста статьи не видно различия между этими понятиями, одни исследователи считали, что его и не было, другие же полагали, что в первом случае имелись в виду независимые люди, а во втором—зависимые. Л. М. Марасинова проверила употребление этих понятий в псковских актах XIV—XV вв. и установила: «термин «селение» употребляется в тех документах, где речь идет о владельцах нескольких участков земли, расположенных в разных районах. Таким образом, является очевидным, что владелец не обрабатывал этой земли собственным трудом. На ней проживали в той или иной степени зависимые от него люди. И, с другой стороны, когда речь идет о владельце маленького участка земли, на котором он сам ведет хозяйство, мы не встречаем термина «селение».

Известно, что 57-я статья Судебника 1497 г. говорит об отказе «христиан» вообще, не определяя их категорий. По укоренившейся традиции считалось, что здесь имелись в виду лишь владельческие крестьяне. Однако А. Д. Горский обратил внимание на то, что в грамоте Василия II Кирилло-Белозерскому монастырю 1448—1462 гг., подтвержденной Иваном III, для перехода крестьян черных земель тоже был установлен Юрьев день. Из этого он сделал, на наш взгляд, вполне обоснованный вывод, что в глухом указании 57-й статьи Судебника 1497 г., обобщившего все предшествовавшее законодательство об отказе «христиан» «из волости в волость», следует видеть не только владельческих, но и государевых людей, проживавших на черных землях.

Ценность актового материала состоит еще и в том, что он позволяет проследить, как долго и на какой территории осуществляясь в жизни правовые нормы, устанавливаемые законами.

Исследователи, например, обратили внимание на то, что в договоре между московским великим князем Василием Дмитриевичем и великим князем тверским Михаилом Александровичем около 1396 г. упоминается процедура свода. В Двинской уставной грамоте в качестве мер наказания применяются «вира» и «продажа» и говорится о «дикой вире», которую должна уплачивать община при обнаружения на ее территории убитого и ненахождении преступника. В других актах XIV—XV вв. также называются виры и продажи (а в наиболее тяжких случаях применялся «лоток и разграбление»), действовал принцип «по холопу раба» и т. д. Из этого был сделан вывод, что нормы Пространной Правды действовали не только в XII—XIII вв., но и значительно позже на всей территории бывшего Киевского государства и в Северо-Восточной Руси.

Как видим, многие акты дают прямое представление о законе или обычном праве, другие же об этом свидетельствуют косвенно. Еще М. В. Владимирский-Буданов верно заметил, что если мы встречаем случаи, когда жалованные грамоты передавали в пользу какого-либо феодала определенные права и привилегии, то можно заключить, что как общая норма эти права принадлежали великому князю. Если же феодал освобождался от каких-либо прав или обязанностей, то общим правилом было наличие их у него. Приведем лишь один пример. Меновная и тарханно-несудимая грамота Дмитрия Донского чернецу Савве около 1380—1382 гг. освобождала людей Саввы от дани, писчей белки, подводы, мыта, тамги, костки, осмничьего, пересуда, корма коня и целого ряда других повинностей в пользу князя. Из этого можно заключить, что при отсутствии такой грамоты все эти повинности шли бы в пользу великого князя, что и было общим правилом.

Историки все более широко используют акты как юридический источник потому, что в целом, по сравнению с другими свидетельствами о прошлом, они более достоверны. Эта особенность актов и грамот объясняется тем что, возникнув из практических потребностей, они имеют непосредственное отношение к известному событию и сами являются как бы частью (остатком) его. В силу этого обстоятельства время составления документа совпадает с датой того исторического события, частью которого был акт (или грамота), а лица, подписавшие документ, будут действующими лицами этого исторического события. Таким образом, достоверность сведений о данном историческом событии во многих отношениях не зависит от субъективного восприятия их автором документа, а является объективной. Вот почему по актам и грамотам обычно проверяется и восстанавливается фактическая сторона исторического процесса — даты, события, имена.

Присущая большинству актов и грамот достоверность и точность в отображении исторических событий служит прочным основанием для доверия к ним со стороны современников и историков. Из этого, однако, не следует, что акты всегда и безусловно достоверны. Выше уже говорилось о подделках актов и способах их обнаружения. Но и подлинные акты и грамоты не всегда достоверны. Так, стремясь осуществить сделку запрещенную законом, люди часто прикрывали ее другой, легальной формой сделки. В этом случае задача историка состоит прежде всего в том, чтобы выяснить, какая фактическая сделка скрывается за той, которая отмечена в акте.

Перед нами данная 1425—1427 гг., по которой Кузьма Яковлевич Воронин вкладывал в Троице — Сергиев монастырь свою вотчинную землю «на помин души». В ней же зафиксировано обязательство монастыря заплатить долг Воронина Трепареву в размере десяти рублей. Это дает основание считать, что здесь под видом данной совершена купчая.

Имеется еще одна данная 1474—1478 гг., по которой Анна Кучецкая передавала Троице-Сергиевому монастырю ряд своих земельных владений, а за это монастырь «снимал» с нее долг, сделанный мужем, в размере пяти рублей. Ясно, что здесь под видом вклада монастырь получил землю за долги. Тот же Троице — Сергиев монастырь в 1499— 1500 гг. получил землю от Ю. П. Шепякова в качестве вклада, а жене его передал десять рублей. Видимо, и здесь под видом вклада на самом деле была оформлена купля -продажа земли.

В архиве Троице-Сергиева монастыря хранится немало закладных кабал на земли, принадлежавшие разным людям. В них указывается, что в случае неуплаты долга в срок заложенная земля переходит во владение монастыря. А в закладной Васюка Есипова от 1447—1455 гг. на принадлежавшую ему пустошь прямо сказано, что при неуплате долга в срок не надо составлять и другого документа: «ся кабала (будет. — А. Н..) и купчая грамота». Исследователи верно заметили, что такая «закладная кабала... является яркой иллюстрацией... замаскированной продажи земли», которую и следует в данном случае зафиксировать.

В XVII в. многие помещики давали приют беглым и использовали их в своих хозяйствах. В ответ на жалобы владельцев, правительство преследовало такое незаконное «пристанодержательство». В случае обнаружения виновные помещики в наказание должны были отдавать истцам не только скрытых беглых, но и своих собственных крестьян. При этом составлялись поступные записи. Проанализировав эти документы, А. А. Шилов установил, что некоторые из них представляли собой «замаскированную купчую на крестьян», проданных без земли, что официально законом запрещалось.

При установлении факта подмены одной сделки другою исследователь стремится не только определить ту фактическую сделку, которая была скрыта, но и выяснить, зачем делалась подобная фальсификация и о чем говорит этот факт.

Судя по приведенным примерам и по другим источникам, были периоды, когда Троице — Сергиев монастырь не имел права покупать земли и пользовался другими способами для округления своих земельных владений, а в тех случаях, когда он даже и имел на это право, не отказывался и от иных средств. Для понимания характера социально-экономических отношений на Руси в XV в. нам важен и сам факт, что в тот период Троице — Сергиев монастырь пользовался самыми разными средствами для укрепления своей феодальной собственности на землю. Но если возможности для фальсификации диспозитивной части актов в силу её объективного смысла как части, оформлявшей сделку, сравнительно ограничены, то они более широки в нарративной части. В соответствии со сложившейся практикой канцелярского делопроизводства здесь при описании обстоятельств дела приводились слово в слово челобитные заинтересованных сторон. Но в самих челобитных события сплошь да рядим изображались тенденциозно и искаженно.

Выше уже отмечались установленные С. М. Каштановым случаи фальсификации феодалами в нарративной части актов действительных исторических фактов (см. стр. 277). Вместе с тем С. М. Каштанов разработал метод выяснения достоверности нарративной части актов. Он состоит в тщательной проверке нарративной части исследуемой грамоты по диспозитивной части тех предшествующих грамот, на которые она ссылается. Даже если старые грамоты отсутствуют, то диспозитивные и нарративные части сохранившихся грамот сопоставляются с данными других источников и на основе изучения реальной

обстановки, в частности политики правительства, устанавливается степень достоверности нарративной части грамот.

Рассмотрим на одном примере, как С. М. Каштанов осуществляет предложенный метод.

В нарративной части жалованной грамоты Владимира Андреевича Старицкого Троице-Сергиевому монастырю 1566 г. говорится, что 17 мая 1551 г. монастырю была выдана Иваном IV жалованная грамота, подтверждавшая прежнюю грамоту 1550 г., но с оговоркой «опричь ямских денег и посошные службы и тамги: то де им давати». Но такого ограничения нет в narratio этой же жалованной грамоты, скопированной в монастыре в 1669 г. Его нет и в dispositio жалованной грамоты этому монастырю, выданной Владимиром Андреевичем в 1566г.

Чем все это объясняется? На основе анализа политики князя Владимира Андреевича С. М. Каштанов пришел к выводу, что отсутствие таких ограничений в dispositio грамоты Владимира Андреевича 1566 г. следует объяснять тем, что удельный князь Старицкий сознательно восстановил важнейшие монастырские привилегии, отобранные в 1551 г. Иваном IV.

Что же касается отсутствия их в нарративной части грамоты, скопированной в монастыре в 1569 г., то это, по данным автора, с которым нельзя не согласиться, объясняется тем, что после казни Владимира Андреевича Старицкого и ликвидации принадлежавшего ему удела его грамоты потеряли свою юридическую силу, и встал вопрос о выдаче новых грамот монастырю. Монастырь представил копии ранее выданных грамот. А так как он не был заинтересован в восстановлении ограничительных пунктов грамоты 1551 г., то в нарративной части представленных копий он их исключил.

Ведя исследование нарративной части грамот Троице-Сергиеву монастырю дальше, С. М. Каштанов показывает, что хотя монастырь сфальсифицировал в 1569 г. текст грамоты 1550 г., тем не менее и в грамоте Ивана IV ограничения, сделанного в 1551 г., не оказалось. Объясняется данное обстоятельство не тем, что правительство этого не заметило. Из других данных оно знало об ограничениях 1551 г. Но дело в том, что к моменту выдачи Иваном IV грамоты Троице-Сергиевому монастырю правительство оказалось крайне заинтересованным в поддержке со стороны монастыря, а потому не имело намерения ограничивать его привилегии.

Но если о достоверности и точности актового материала мы можем говорить с указанными ограничениями, то еще более осторожно следует говорить о полноте и многогранности отражения действительности в актах.

Речь в данном случае идет не о том, что источники вследствие специфики их происхождения (главным образом в слоях господствующего класса и, конечно, вне зависимости от задач научного познания исторического прошлого) дают историку далеко не весь интересующий его материал. Не имеется в виду и то обстоятельство, что до нас дошла лишь часть документов прошлого, иногда отрывочная и случайная. Мы не берем в расчет и то, что составители актов в отдельных случаях считали возможным оглашать не весь документ, а лишь часть его. Так было, например, с союзным договором между Россией и Швецией от 23 февраля 1724 г., при опубликовании которого не были оглашены приложенные к договору секретные «артикулы».

В данном случае речь идет о другом: о специфике отражения действительности этой группой документов. Все дело в том, что каждый акт регистрирует какую-либо сделку, а потому отражает только этот факт. Поскольку этот факт является частью исторического события, акт отражает это событие с какой-то одной или нескольких сторон.

До нас дошли договоры Руси с Византией X в. Они свидетельствуют о том, что в тот период между указанными странами существовали определенные отношения, что в 911, 944 и 971 гг. они складывались определенным образом. Разумеется, по договорам нельзя судить обо всех сторонах отношений между Русью и Византией в X в. Но какая-то сторона их в договорах отражена.

Подобным же образом не все, а какие-то определенные стороны феодального землевладения и хозяйства освещают духовные, купчие, меновные и заемные - закладные кабалы; служилые кабалы, послушные и порядные грамоты свидетельствуют о борьбе феодалов за рабочие руки, ренту и власть над непосредственными производителями; политические отношения между княжествами выражены в духовных и договорных грамотах, а фермы и методы государственного управления — в уставных грамотах наместничьего управления, а также в губных и земских грамотах.

§ 3. МЕТОДЫ АНАЛИЗА АКТОВОГО МАТЕРИАЛА.

Из всего сказанного выше следует, что отражение действительности в актах очень ограниченное. Но так как в каждом отдельном акте заключено какое - то определенное содержание, задача исследователя состоит в том, чтобы установить, какая сторона жизни отражена в каждом отдельном акте и каков её классово-политический смысл.

Для этого необходимо прежде всего раскрыть значение акта как явления общественной жизни и учесть все содержащиеся в нем свидетельства об историческом прошлом. Эта работа ведется путем тщательного, кропотливого конкретно-исторического анализа каждого акта. Часто она не составляет особых затруднений. Возьмем, к примеру, грамоту верейского и белозерского князя Михаила Андреевича волостелю Волочка Словенского Федору Константиновичу 1455—1467 гг. В ответ на жалобу игумена Ферапонтова монастыря, что княжеские приказчики в течение всего года переманивали монастырских крестьян в вотчины князя, он распорядился принимать крестьян лишь один раз в году и при условии, что выходцы предварительно уплатят долг монастырю. Те же серебреники, которые уже перешли, не рассчитавшись с монастырем, должны были выплатить деньги осенью, а пока обязаны были отрабатывать монастырю серебро.

Какую же сторону жизни отразила грамота и каков соци­альный смысл документа? Перед нами феодальное хозяйство на той стадии развития, когда заметно выросла нужда в рабочей силе. В связи с этим происходило ограничение права крестьянского перехода одним сроком в году. Таким образом, основное содержание документа состоит в отражении процесса постепенного закрепощения крестьян. Грамота отразила также борьбу феодалов за рабочие руки и, в частности, их стремление удержать работника на время полевых работ в своем хозяйстве.

Возьмем другой документ — контракт оброчного крестьянина Константина Иванова с «содержателем» фабрики Семеном Полянским, заключенный в 1740 г. По договору дворцовый крестьянин Иванов должен был пять лет работать на фабрике Полянского «и быть во всем послушну», а по окончании срока получить за работу 8 руб. Документ свидетельствует об условиях найма рабочей силы в русской промышленности середины XVIII в. В отличие от рабочего капиталистического общества наемный работник середины XVIII в. не был оторван от средств производства — от своего земельного надела в дворцовом селе и лично был несвободен. Его контракт с владельцем фабрики несет на себе отпечаток феодального общества: до окончания срока работник не имел права уйти, обязывался «быть во всем послушну» и т. п.

Однако во многих случаях понять, какую сторону общественной жизни отражает акт или грамота и в чем их классовый смысл, бывает нелегко.

А. Д. Горский приводит много актов XV в., в которых фиксируется, что феодалы «дали» крестьянам землю, или «призвали» их на землю, или же «посадили», «осадили» их на ней и т. п.

Исследователя интересует не только самый факт передачи земли, но и те условия, на которых получали крестьяне землю.

Об этом же в документах или совсем ничего не говорится, или сказано скупо. А между тем, не выяснив этого, невозможно раскрыть классовый смысл таких сделок, хотя это историку особенно важно. Только на основе тщательного анализа указанных актов А. Д. Горский пришел к выводу, что «независимо от разнообразных форм выражения» земля, о которой в них идет речь, «мыслится, несомненно, находящейся в феодальной собственности, а получение крестьянами земли в надел означает вместе с тем обязанность их работать на феодала, поступление в феодальную зависимость к данному феодально­му собственнику».

А. И. Копанев собрал большое число актов, свидетельствующих о том, что волостные крестьяне Белозерского края продавали, обменивали, закладывали и распоряжались иным путем принадлежавшими им землями. Напротив, леса, пашни и рыбные ловли находились в ведении волостного мира. Мир осуществлял наблюдение и над прочими землями, в частности, следил, чтобы они не выходили из состава волости и не переходили в монастырское владение.

Многие из указанных фактов были известны уже Н. П. Павлову-Сильванскому. Анализируя их, он пришел к выводу, что здесь было не общинное землевладение, а самоуправление крестьянского мира, возникшее на основе территориальной власти мира на землю и существовавшее над частным владением крестьян, якобы извечным. Опираясь на указание В. И. Ленина о том, что при феодализме «формы крестьянского землевладения — компромисс между общинным и частным владением», А. И. Копанев взглянул иначе на содержащиеся в актах факты и показал, что «общинное распоряжение лесами» лугами, пустошами и зоркий надзор волости за всеми землями волости являются пережитком древнего общинного владения всей землей, что именно эти пережитки первобытно-общинного строя и были основою того волостного мира, который мы наблюдаем на Белозоре».

В таких случаях, чтобы понять, какую сторону исторического процесса отражают акты и грамоты достоверно и точно, не обходимо проводить сплошное обследование «всей совокупности сохранившегося актового материала»

Специфические особенности актов как источников, имеющих Формуляры. т. е. систему устойчивых, переходящих из одного документа в другой клаузул, позволяют вести конкретно-исторический анализ актов.в органическом сочетании с дипломатическим.

Акт, оформлявший сделку, являлся сложным по составу документом. Его диапозитивная часть не только фиксировала основной характер юридического отношения в виде заклада, установления мирных отношений, передачи каких-либо прав одного учреждения или лица другому и т п., но и оговаривала условия и формы, в которых это совершалось.

Если общий характер юридической сделки в dispositio актов определенного вида, но всяком случае в пределах общественно-экономической формации оставался неизменным (купля, заклад, вклад), то конкретные условия и формы ее менялись, так как представители сторон, движимые противоположными интересами, старались выговорить для себя наиболее выгодные условия. Соответственно этому изменялись и формуляры, в которых это выражалось. Так, договорные грамоты великих и удельных князей, как правило, в одинаковых выражениях говорили об установлении мирного союза и единения, но по-разному определяли права договаривающихся сторон по вступлению в новые союзы, порядок оказания военной помощи друг другу, характер сношений с Ордой, организацию «смесного» суда и т. д. Купчие или меновные на землю всегда оформляли передачу прав на нее от одного владельца к другому, но формы и условия этого были различными: с правом выкупа или навечно, с «пополнком» или без него, с записью в книги или нет, с «очисткой» или без нее и т. п. Точно так же и жалованные грамоты. Они всегда оформляли права феодальных владельцев в принадлежавших им владениях. Но содержание этих прав, а в пределах грамот с одинаковым содержанием формы и условия предоставления их были различными: с полным освобождением от податей и пошлины или частичным, с правом наезда представителей княжеской администрации или без него, с таким или другим порядком и сроками явки населения в суд и т. п.

Историка интересует и та часть dispositio акта, которая заключала в. себе основной смысл сделки, и та часть, которая оговаривала формы и условия ее И тут и там находил свое выражение характер социальных или политических отношений, установившихся между сторонами. Под влиянием их каждая клаузула в одних случаях оставалась без изменений, в других — расчленялась, в третьих - частично или целиком приобретала совсем новые формы. Такого рода изменения клаузул в зависимости от конкретных условий общественно-политической борьбы могли происходить и во времени, и в пространстве.

Выше уже отмечалось, что в советской исторической науке такой метод изучения актов уже в конце 40-х—начале 50-х гг. получил широкое применение в трудах Л. В. Черепнина. Каждую клаузулу изучаемого акта он стремился понять, исходя из конкретных условий общественно-политической борьбы, которые определили ее возникновение, а также исходя из той роли, которую она должна была сыграть в дальнейшем.

Приведем несколько примеров.

В духовной Дмитрия Донского 1389 г. появилась новая клаузула, по которой Владимирское великое княжение передавалось его старшему сыну как отчина московских князей: до этого великие князья так не поступали.

Исследователи давно отметили этот факт. Они считали, что Дмитрий Донской ввел такой пункт в свое завещание самостоятельно, без разрешения татар. Но Л. В. Черепнин обратил внимание на сообщение летописи, что в 1383 г. в Орде «тягались» за великое княжение сын Дмитрия Донского Василий и тверской князь Михаил Александрович, в результате чего победил Василий. Следовательно, данная клаузула духовной отразила пока лишь дипломатическую победу Дмитрия Донского, который «заставил хана авторитетом своей власти утвердить выдвинутые им вотчинные основы владения великокняжеским столом».

В договоре между Дмитрием Донским и Владимиром Андреевичем Серпуховским 1389 г. имеется несколько клаузул, в которых подробно говорится об организации сбора дани для уплаты в Орду. Как показывает Л. В. Черепнин, это стоит в тесной связи с сообщением летописи о том, что в 1384 г. «по всему княжению Московскому» из Орды была наложена «дань велия», так что пришлось собирать «з деревни по полтине, тогда же и златом даваше в Орду». В этой же грамоте несколько клаузул определяет устройство тяглового сельского населения и посадского люда. И это объясняется огромным разорением, нанесенным стране опустошительным нашествием Тохтамыша в 1382 г.

В договоре между Василием I и его двоюродным дядей Владимиром Андреевичем Серпуховским 1390 г. имеется пункт о том, что если один из князей выступает в поход, другой должен обязательно находиться, в Москве.

С. М. Соловьев объяснял такое установление тем, что великий князь не доверял своим родственникам. Однако Л. B. Черепнин прежде всего связал эту клаузулу с исторической обстановкой, предшествовавшей заключению договора. Он указал на то, что князья хорошо еще помнили события в Москве в 1382 г. во время нашествия Тохтамыша. Тогда в Москве не оказалось ни Дмитрия Донского, ни Владимира Андреевича Серпуховского, и начавшиеся в Москве в связи с нашествием татар крупные волнения некому было подавить. Далее Л. В. Черепнин обратил внимание на то, что в соответствии с пунктом о «городской осаде» действовали князья в 1395 г. во время нашествия Тимура, когда Василий 1 двинулся с войсками к Коломне, а Владимир Андреевич оставался в Москве в осаде.

Анализ данного пункта договора 1390 г. в связи с исторической обстановкой привел Л. В. Черепнина к выводу, что он был включен в договор не из-за недоверия великого князя к своим родственникам, а для того, «чтобы избежать в будущем повторения печального опыта 1382 г.».

Наряду с dispositio некоторые изменения претерпевают формулы начального и конечного протокола. В отдельных случаях это также может пролить свет на социальные или политические отношения. Так, указание начального протокола договора Руси с Византией 911г. на состав делегации Руси, посланной в Царь-град для заключения мира с Византией, по словам исследователей, «свидетельствует о системе государственного устройства древнерусского государства в X в. Из договора (т. е. его начального протокола. — А. П.) явствует, что во главе раннефеодального государства стоял великий князь русский, которому принадлежало право внешних сношений. Этот великий князь опирался на верхушку господствующего класса, так называемых светлых бояр».

Изучая духовную князя Юрия Галицкого 1433 г., Л. В. Черепнин заметил, что в ее начальном протоколе вопреки формуляру, не упоминается имя великого князя Василия II. Поскольку Юрий Галицкий, как известно, вел длительную войну с Василием II, то Л. В. Черепнин заключил, что духовная была составлена в момент разрыва отношений между ними.

С. М. Каштанов обратил внимание на то, что в начальных протоколах жалованных грамот юхотского служебного князя Ф.М.Мстиславского от 31 мая и 11 июня 1538г. князь ссылается на «жалованье» умершего пять лет назад Василия III и не упоминает царствовавшего Ивана IV. Исследователь объяснил это попыткой Мстиславского сразу же после смерти Елены Глинской превратиться из служебного князя в полноправного удельного. Тот же автор заметил, что тотчас же после смерти Дмитрия царские грамоты стали писать от имени не только царя Федора Ивановича, но и его жены Ирины. По мнению С. М. Каштанова, это могло быть/«заблаговременным заявлением претензий новой династии».

Исследователи отмечают, что в конечном протоколе данных и многих других частных актов дата и подписи послухов не ставились. Они появились лишь с 10-х годов XVI в. И это не случайно, а связано с «обострением борьбы за землю и увеличением значения письменной документации как судебного доказательства».

Заслуга советских историков состоит не только в том, что они анализируют изменения клаузул в тесной связи с конкретным развитием общественной жизни. Признав прогрессивным для начала XX в. предложенный А. С. Лаппо-Данилевским метод изучения отдельных клаузул в их движении и развитии (у него, разумеется, вне связи с общественной жизнью), они выдвинули новый метод исследования эволюции всего комплекса клаузул. При таком подходе случайные изменения отдельных клаузул не смогут ввести в заблуждение исследователя, перед глазами которого выступит движение всего клаузульного состава. Только в этом случае, как писал С. Н. Валк, можно действи­тельно понять, «почему в данном акте понадобились те, а не иные клаузулы и, наоборот, опущены д