💸 Как сделать бизнес проще, а карман толще?

Тот, кто работает в сфере услуг, знает — без ведения записи клиентов никуда. Мало того, что нужно видеть свое раписание, но и напоминать клиентам о визитах тоже. Проблема в том, что средняя цена по рынку за такой сервис — 800 руб/мес или почти 15 000 руб за год. И это минимальный функционал. Нашли самый бюджетный и оптимальный вариант: сервис VisitTime.
⚡️ Для новых пользователей первый месяц бесплатно. А далее 290 руб/мес, это в 3 раза дешевле аналогов. За эту цену доступен весь функционал: напоминание о визитах, чаевые, предоплаты, общение с клиентами, переносы записей и так далее.
✅ Уйма гибких настроек, которые помогут вам зарабатывать больше и забыть про чувство «что-то мне нужно было сделать».
Сомневаетесь? нажмите на текст, запустите чат-бота и убедитесь во всем сами!

Проблема классификации языков. Виды классификаций.

На земном шаре насчитывается от 1500 до3000 тыс. языков. Языки обладают сходными свойствами и закономерностями(языковыми универсалиями) и контрастивностъю. Единой классификации быть не может, но существуют классификации по разным направлениям.

1. историко-генеалогическая к-я старается объединить языки по сходству, по наличию общих черт (фонетических, грамматических, лексических). Идея, положенная в основу классификации -происхождение языков от общего языка-предка, таким образом, языки связывались по родству. Языковую семью образует вся совокупность родственных между собой языков, то есть в структурах всех этих языков есть общие черты. Языки делятся по иерархическому принципу. Самая крупная семья - индоевропейская, китайско-тибетская, алтайская. При этом внутри одних семей обнаруживаются большие, внутри других - меньшие расхождения отдельных языков. Группы языков внутри семьи называют ветвями или группами. Существуют живые и вымирающие языки. Генеалогическая классификация включает оба вида.

2. типологическая (морфологическая) к-я утверждает, что все языки мира, независимо от родства, могут быть распределены на типы по каким-то общим признакам их структуры., прежде всего морфологической структуры слова. Классификация - объединение в группы по сходству и родству. Типология -обобщение представлений о языке. В морфологической классификации учитывается:

1. аналитический строй языка(использование служебных слов – английский)/синтетический строй (формы слов, формообразующие аффиксы -русский)

2. агглютинация (границы морфем строго видны)/фузия (сросшиеся морфемы). Существуют типы языков: 1.корневые (изолирующие - неразвитость морфологии, преобладающий аналитический способ - китайский У инкорпорирующие (целые словосочетания и пр-я образуют I слово, комплекс - чукотско-камчатские)

3. ареальная к-я.заключается в составлении языковой карты мира, ареалов распространения отдельных языков и групп языков. Ареал - границы распространения отдельных языков. Языковой союз - особый тип языковой общности, включающий в себя различные языки в границах одного географического пространства (балканский языковой союз).Близость языков в этой классификации не предполагает единый для всех них источник в прошлом, а является результатом последующих сближений. Элементы побежденного языка в системе языка-победителя называются субстратом. Понятие субстрата противопоставляется явлению суперстрата (явление языка-победителя). Явление адстрата -взаимовлияние и проникновение языков.

4. функциональная к-я создается с учетом многих параметров: количество носителей живых языков, число живых и мертвых языков в мире, общественные ф-ции языков и т.п.

3) Фу́ нкции языка́ —

1) роль (употребление, назначение) языка в человеческом обществе; 2) детер­ми­ни­ро­ван­ное соответ­ствие (зависимость) единиц одного множества единицам другого множества; второе значение чаще применяется к единицам языка (например, соотношение аффиксов и корней слов).

Ф. я. представляют собой проявление его сущности, его назначения и действия в обществе, его природы, т. е. они являются его характеристиками, без которых язык не может быть самим собой. Двумя главнейшими, базовыми Ф. я. являются: коммуни­ка­тив­ная — быть «важнейшим средством человеческого общения» (В. И. Ленин), и когнитивная (познавательная, гносеологическая, иногда называемая экспрес­сив­ной, т. е. выражения деятельности сознания) — быть «непосредственной действи­тель­но­стью мысли» (К. Маркс). К ним тоже в качестве базовых добавляют эмоциональную Ф. я. — быть одним из средств выражения чувств и эмоций, и мета­язы­ко­вую (мета­лингви­сти­че­скую) Ф. я. — быть средством исследования и описания языка в терминах самого языка. Базовые Ф. я. взаимо­обу­слов­ли­ва­ют друг друга при исполь­зо­ва­нии языка, но в отдельных актах речи и в текстах выявляются в разной степени. С базовыми, как первичными, соотносятся частные, как производные, Ф. я. К коммуникативной функции относятся контакто­уста­нав­ли­ва­ю­щая (фатиче­ская), конативная (усвоения), волюнтативная(воздействия) и функция хране­ния и передачи национального самосознания, традиций культуры и истории народа и некоторые другие. С когнитивной совмещаются функции: орудия познания и овладения общественно-историческим опытом и знаниями, оценки (аксиологическая), а также — денотации (номинации), референции, предикации и некоторые другие. С эмоцио­наль­ной функцией связана модальная функция и соотносимо выражение творческих потенций, которое в разных научных областях объединено с когнитивной функцией, но наиболее полно реализуется в художественной литературе, особенно в поэзии (поэтиче­ская функция).

Реализация коммуникативной функции в разных сферах человеческой деятельности определяет общественные Ф. я. Ю. Д. Дешериев различает языки с максимальным объёмом общественных функ­ций — международного и межнационального общения, далее идут группы языков, объём общественных функций которых сужается: языки национальностей и народностей, существующие в письменной (литературной) и разговорной формах, включающие территориальные и социальные диалекты, затем племенные разговорные языки (некоторые из них в развивающихся странах обретают статус официальных письменных языков) и языки с минимальным объёмом общественных Ф. я. — так называ­е­мые одноаульные бесписьменные языки. Характер взаимосвязей между языковыми и социальными структурами изучается социо­лингви­сти­кой.

Интерес к установлению Ф. я. наметился в 20 в. До этого слово «функция» применя­лось нетерминологически (например, у Г. Пауля, А. А. Потебни) для обозначения роли единиц в синтаксисе (функция подлежащего, функциядополнения) и в морфологии (функция формы, функции флексии). Позже функцию стали понимать как значение формы, конструкции (О. Есперсен), как позицию в конструкции (Л. Блумфилд). Все это обусловило возникно­ве­ние частнонаучного толкова­ния функции как грамматического значения, роли (Л. Теньер), употреб­ле­ния языковых единиц (см. Функциональная грамматика, Функциональная лингвистика).

В «Тезисах Пражского лингвистического кружка» (1929) было обосновано опреде­ле­ние языка как функциональной системы и описаны две функции речевой деятельности: общения и поэтическая. Немецкий психолог К. Бюлер выделил в свете семиологического принципа три Ф. я. как проявля­ю­щи­е­ся в любом акте речи: функцию выражения (экспрессивную), соотносимую с говорящим, функцию обращения (апеллятивную), соотносимую со слушающим, и функцию сообщения (репрезен­та­тив­ную), соотносимую с предметом, о котором идёт речь. Вопрос о количестве и характере Ф. я. многократно обсуждался, и были отделены Ф. я. и функции единиц языка. А. Мартине постулирует наличие трёх Ф. я.: главной — коммуникативной, выразительной (экспрессивной) и эстетической, тесно связанной с первыми двумя. Р. О. Якобсон с учётом постулатов теории коммуникации к трём участникам акта речи — говорящему (отправитель, адресант), слушающему (получатель, адресат) и предмету речи (контекст, референт) — добавил ещё три: контакт (канал связи), код и сообщение, и соответственно выделил шесть Ф. я.: экспрессивную (выражения, эмотивную), конативную (усвоения), референтивную (коммуникативную, денотативную, когнитивную), фатическую (контакто­устанав­ли­ва­ю­щую), мета­язы­ко­вую и поэтическую (понимая последнюю как вообще форму сообщения). Критики этой теории отмечают, что все функции по существу являются разновидностями коммуникативной и выступают как однопорядковые.

Рассматривая речевую деятельность как единство общения и обобщения, А. А. Леонтьев отделил Ф. я., проявляющиеся в любой ситуации общения, от функций речи как факультативных, возникающих в особых ситуациях. В сфере общения к Ф. я. отнесена коммуникативная, а в сфере обобщения — функция орудия мышления, функция существования общественно-исторического опыта и национально-культурная функция; все они могут дублироваться неязыковыми средствами (мнемонические средства, орудия счёта, планы, карты, схемы и т. п.). К функциям речи отнесены: магическая (табу, эвфемизмы), диакритическая (компрессия речи, например в телеграммах), экспрессивная (выражение эмоций), эстетическая (поэтическая) и некоторые другие. В. А. Аврорин в числе Ф. я. назвал четыре: коммуникативную, экспрессивную (выражения мысли), конструктивную (формирования мысли) и аккумулятивную (накопления общественного опыта и знаний), а в числе функций речи — шесть: номинативную, эмотивно-волюнтативную, сигнальную, поэтическую, магическую и этническую. Неко­то­рые исследователи выделяют свыше 25 Ф. я. и функций единиц языка.

В 70—80‑ х гг. 20 в. обозначилось стремление связать Ф. я. с аппаратом их реализации в системе и структуре языка (М. А. К. Халлидей). Ю. С. Степанов на основе семиотического принципа вывел три Ф. я.: номинативную, синтаксическую и прагматическую, как универсальные свойства языка, соответствующие трем аспектам общей семиотики: семантике — номинация, синтактике — предикация и прагматике — локация. Первичным аппаратом номинации выступают характери­зу­ю­щие знаки (имен­ные и глагольные классы слов), предикации — элементарные синтаксические контактные слово­со­че­та­ния, лока­ции — дейксис ситуации общения («я-здесь-сейчас»), а вторичный аппарат образу­ет­ся на основе транспозиции знаков. Эти Ф. я., согласно данной теории, лежат в основе всех возможностей использования языка как средства общения, познания и воздействия.

Проблема Ф. я. вызывает особый интерес в связи с расширением сферы изучения языка в действии, особенностей разговорной речи, функциональных стилей, лингви­сти­кой текста и т. д. Перед иссле­до­ва­те­ля­ми стоят задачи установления, как и какие средства системы и структуры языка служат преимущественно для выявления той или другой Ф. я.

4) Индоевропе́ йские языки́ —

одна из крупнейших семей языков Евразии, распространившаяся в течение послед­них пяти веков также в Северной и Южной Америке, Австралии и отчасти в Африке. Поскольку сравнительно-исторический метод и соответ­ствен­но сравнительно-историческое языко­зна­ние возникли на основе изуче­ния ряда языков, которые позже были названы индо­евро­пей­ски­ми («индо­гер­ман­ские» — в немецкой лингвистической традиции), И. я. были первой языковой семьёй, постули­ро­ван­ной как особая форма объединения языков по генетическим связям. Выделение в науке других языковых семей, как правило, непосредственно или хотя бы опосредствованно, ориентировалось на опыт изуче­ния И. я., подобно тому как сравнительно-исторические грамматики и словари (прежде всего этимологические) для других языковых групп учитывали опыт соответ­ству­ю­щих трудов на материале И. я., для которых эти труды впервые были созданы. Этим определяется роль И. я. как единой языковой семьи и иссле­до­ва­ний в области изуче­ния И. я. (см. Индо­евро­пе­и­сти­ка) для развития исторического языкознания.

Основания для выделения И. я. в особую семью лежат в области сравнительно-истори­че­ско­го языкознания, и именно его принципами определяется характер подобия (и его степень) языков, классифицируемых как И. я. Состав индо­евро­пей­ской семьи языков определяется следующим образом.

Хеттско-лувийская, или анатолийская, группа (в Малой Азии) представлена рядом языков двух различных хронологических периодов: 18—13 вв. до н. э. — хеттский клинописный, или неситский (древнейший памятник — надпись хеттского царя Аниттаса, позже — тексты ритуального, мифо­ло­ги­че­ско­го, исторического, политического, социально-экономического харак­те­ра; эпические, авто­био­гра­фи­че­ские, завещательные тексты, остатки гимновой традиции и т. п.), лувийский клинописный, палайский (тексты на обоих — 14—13 вв. до н. э.; палайские отрывки скудны); к промежуточному периоду относится иероглифический хеттский (иероглифический лувийский), просуществовавший до 9—8 вв. до н. э.; тексты этой письменности во 2‑ м тыс. до н. э. начинаются, возможно, ещё с 16 в. до н. э. (булла с оттиском печати царя Испутахсу), но они пока не читаются, и вопрос об их языковой принадлежности остается открытым; античное время — лидийский (в основном надписи 7—4 вв. до н. э., ср. лидийско-арамейские билингвы; так называемые паралидийские надписи пока не объяснены с точки зрения их языковой принадлежности), ликийский (ср. ликийско-греческие билингвы и особенно большую надпись из Ксанфа; выделяют ликийский А и ликийский Б, или милийский), карийский (надписи 7—3 вв. до н. э.; так называемые пракарийские и кароидные надписи ещё не дешифрованы, и принадлежность соот­вет­ству­ю­щих языков не установлена), сидетский (ряд надписей, среди которых два сравнительно больших текста посвятительного характера), писидийский (16 кратких эпитафий); возможно, сюда же следует отнести некоторые «малые» языки, известные из греческих глосс и по топономастическим материалам, типа киликийского, ликаонского, мэонского (мавнского).

Индийская, или индоарийская, группа (северная половина Индийского субконтинента, остров Шри Ланка): древний период — ведийский язык (древнейшие тексты — собрание гимнов «Ригведы», конец 2‑ го — начало 1‑ го тыс. до н. э.), санскрит, известный в нескольких вариантах — классическом, эпическом и так называемом буддийском (иногда выделяют также ведийский санскрит), возможно, особый «месопотамский» древнеиндийский, о котором можно судить по отдельным словам и именам собственным в переднеазиатских источниках с середины 2‑ го тыс. до н. э.; средний период — среднеиндийские языки, или пракриты, среди которых особенно известны пали (язык буддийского Канона, наиболее архаичный из пракритов и более всего близкий к древнеиндийскому), пракриты надписей Ашоки, так называемый ранний пайшачи, пракриты некоторых ранних эпиграфических документов, так называемые литературные пракриты — как северо-западные (шаурасени — довольно значительные прозаические фрагменты в пьесах), так и восточные (магадхи — реплики в пьесах со следами диалектной дифференциации, литературная обработка слаба и непосле­до­ва­тель­на; махараштри — светская поэзия, поэмы, лирическая антология Халы и т. п.); промежуточное положе­ние занимает ардхамагадхи (язык джайнской литературы); пракриты эпиграфических текстов 1—4 вв. н. э., пайшачи, чулика-пайшачи, пракрит документов на кхароштхи из Восточного Туркестана (северо-западный пракрит); поздние пракриты, или апабхранша; новый период — 1) центральная группа — хинди; 2) восточная группа — бихари (майтхили, магахи, бходжпури), бенгали, ассамский, ория (или одри, уткали); 3) южная группа — маратхи; 4) сингальский язык; 5) северо-западная группа — синдхи, лахнда (ленди), панджаби; 6) западная группа — раджастхани, гуджарати, бхили, кхандеши; 7) группа пахари — восточный пахари (он же непали), центральный пахари, кумаони, гархвали, западный пахари. Особого упоминания заслуживает недавно обнаруженный в Средней Азии индийский язык парья. Цыганский язык, представленный в Индостане рядом диалектов, довольно широко распространён и за его пределами (в Европе). Возможно, к индоарийской группе восходят и близкие к ней дардские языки, связываемые, впрочем, некоторыми специалистами с иранскими языками, но чаще рассматриваемые как третья равноправная группа внутри индоиранской семьи (наряду с индоарийской и иранской). Обычно выделяют нуристанские языки, центральнодардские, восточнодардские, или собственно дардские.

Иранская группа: древний период — авестийский (прежде назывался зендским; язык собрания священных текстов «Авесты», самые ранние рукописи — с 13—14 вв., они отражают канонический текст сасанидской «Авесты» середины 1‑ го тыс., который в свою очередь восходит к ещё более ранним, «аршакидским», записям, сохраняющим некоторые черты, видимо, современные ведийской эпохе); древнеперсидский (язык ахеменидских клинописных надписей 6—4 вв. до н. э., важнейшая из них — Бехистунская), принадлежащий к западноиранским диалектам, как и мидийский (язык, о котором можно судить по топономастическим данным, обычно в несовершенной передаче); скифский язык, напротив, как и авестийский, отражает восточноиранские диалекты (около 200 основ, восста­нав­ли­ва­е­мых на материале греческих записей скифских наименований людей и мест при контроле со стороны некоторых других восточноиранских языков более позднего времени); средний период (4—3 вв. до н. э. — 8—9 вв. н. э.) — среднеперсидский, или пехлеви (2—3 вв. н. э.; надписи на печатях, монетах, геммах, сосудах, наскальные надписи, манихейские документы 8—9 вв. и особенно, конечно, богатейшая вероучительная литература зороастризма, а также тексты светского содержания), парфянский (хозяйственные документы, надписи, письма, с 1 в. до н. э.; манихейские тексты), относящийся к западноиранской языковой области, и согдийский (по языку несколько различаются между собой буддийские, манихейские и христианские тексты на согдийском), хорезмийский (фрагмент надписи на сосуде 3 в. до н. э., документы архива из Топрак-Кала пред­по­ло­жи­тель­но 3 в. н. э., глоссы в арабском сочинении 13 в., фразы в арабско-персидском словаре 11—12 вв. и т. п.), сакский, или хотаносакский, язык ираноязычных надписей на брахми из Хотана, Тумшука («тумшукский» диалект) и других мест, 7—10 вв. (обычно различают древнехотанский и позднехотанский), принадлежащие восточноиранской диалектной области; сюда же, видимо, относятся бактрийский язык, или так называемый этеотохарский, о котором можно судить прежде всего по недавно найденной относительно большой надписи из Сурхкоталя (Северный Афганистан, пред­по­ло­жи­тель­но 1—2 вв.) и по легендам на кушанских и эфталитских монетах, и, несомненно, аланский язык, продолжающий скифо-сарматские диалекты и имевший распространение на Северном Кавказе, в южнорусских степях: сохранилось несколько аланских фраз у византийского писателя 12 в. Иоанна Цеца, Зеленчукская надгробная надпись 10 в., топономастические данные и аланские заимствования в венгерский язык; новый период (с 8—9 вв.) — персидский (другие наименования — фарси, парси, парси-и-дари) — язык много­ве­ко­вой литературы, иногда особо выделяют современный персидский, отлича­ю­щий­ся в ряде отношений от классического персидского; таджикский, пушту (пашто, афганский), курдский, лурские и бахтиярские диалекты (бесписьменные, на юго-западе Ирана), белуджский, или балучи, татский, талышский, гилянский и мазандеранский, диалекты Центрального и Западного Ирана (язди, или габри, наини, натанзи, хури и др.), парачи, ормури, кумзари, принадлежащие к западноиранским, осетинский, памирские языки, среди которых — шугнанский, рушанский, бартангский, орошорский, сарыкольский; язгулямский, ишкашимский, ваханский, мунджанский, йидга, принадлежащие к восточноиранским.

Тохарская группа, где выделяют тохарский А (он же восточнотохарский, карашарский или турфанский) и тохарский Б (он же западнотохарский, кучанский) (Синьцзян, 5—8 вв.).

Армянский язык: древнеармянский — грабар, язык древнейших памятников 5—11 вв., включаю­щих религиозные, исторические, философские и другие тексты, в значительной степени переводные; среднеармянский 12—16 вв.; новоармянский — с 17 в., когда создаётся «гражданский язык» — ашхарабар, легший в основу восточного варианта литературного языка; на основе говоров турецкой Армении сложился западный вариант армянского литературного языка, на котором также существует богатая литература.

Фригийский язык (в западной части Малой Азии): старофригийские надписи 8—3 вв. до н. э., новофригийские надписи 2—3 вв.; фригийские глоссы у Гесихия и других греческих и византийских авторов; фригийская топономастика.

Фракийский язык (в восточной части Балкан и на северо-западе Малой Азии): известно несколько кратких надписей — из Кёльмена (6 в. до н. э.), Езерова (5 в. до н. э.), Дуванлы (5 в. до н. э.) и т. п., в отношении которых предлагаются разные варианты дешифровок; фракийские глоссы у античных и византийских авторов, ряд дакийских названий растений, обширный топономастический материал; с фракийским языком были связаны дако-мизийские говоры, ср. мизийскую надпись из Уюджука (4—3 вв. до н. э.).

Иллирийская группа (в западной части Балкан и отчасти в юго-восточной Италии): выделяют собственно иллирийский, вероятно, обладавший рядом диалектов (известен по ряду глосс у греческих и латинских авторов и довольно обширным топономастическим данным; эпиграфических памятников, строго говоря, нет), и мессапский (Южная Италия, около 350 надписей 6—1 вв. до н. э., ряд глосс, чаще всего у Гесихия, топономастический материал).

Албанский язык: первые памятники с 15 в.; некоторые учёные видят в албанском потомка иллирийского языка, другие считают его продолжением фракийского.

Венетский язык (в северо-восточной Италии) представлен материалом около 250 надписей 6—1 вв. до н. э.; в прежних классификациях нередко зачислялся в италийскую группу; об отношении этого языка к племени венетов — вендов античных источников, помещаемых на южном побережье Балтийского моря, ничего определённого сказать нельзя.

Греческая группа представлена рядом древнегреческих диалектных группировок: ионийско-аттическая, аркадо-кипрская (ахейская), северо-восточная, западная; древнейшие тексты — крито-микенские надписи из Кносса, Пилоса, Микен и т. д., написанные на табличках линеарным Б письмом и датируемые 15—11 вв. до н. э.; язык поэм Гомера сложился, вероятно, около 9 в. до н. э.; несколько позже появляются тексты лирических поэтов, трагиков, обширный эпиграфический материал и т. д.; к 4 в. до н. э. на основе аттического диалекта складывается койне, с начала нашей эры до 15 в. — среднегреческий (византийский), далее — новогреческий в двух вариантах — книжном и более архаичном (кафаревуса) и близком к разговорному (димотика).

Италийская группа (на Апеннинском полуострове): древний период — латинский, представленный вначале говором Рима и его окрестностей, а позже распространившийся на всю Италию, оттеснив, затем и вытеснив другие языки, а далее — и на значительную часть Европы от Пиренейского полуострова и Галлии до Дании и Северной Африки (древнейшие тексты: надпись на Пренестинской фибуле, около 600 до н. э., подлинность которой в послед­нее время была поставлена под сомнение; сильно повреждённая надпись на форуме, 6 в. до н. э.; так называемая Дуэнова надпись, от 6 до 4 вв. до н. э.; позже — Сципионовы эпитафии, литературные, правовые, исторические, научные, публицистические и т. п. тексты), фалискский (несколько надписей, в т. ч. 7—16 вв. до н. э.; имена собственные), певкинский (скудные остатки), оскский, или осский (язык племён кампанской федерации; известно около 300 надписей 5 в. до н. э. — 1 в. н. э., наиболее известен текст Бантинского закона), умбрский (немного­чис­лен­ные надписи и один крупный италийский текст — «Игувинские таблицы», наиболее поздняя часть которых датируется 2 в. до н. э.); возможно, сюда же относились и некоторые другие рано исчезнувшие и/или не оставившие после себя текстов языки, как, например, сикульский в Сицилии (несколько глосс); средний период — народная латынь (вульгарная латынь) и формирующиеся на ее основе локальные варианты «романской» речи; новый период — романские языки. Романская группа включает французский, окситанский (провансальский), испанский, каталанский, галисийский, португальский, итальянский, сардский(сардинский), ретороманский, румынский, молдавский, арумынский (или аромунский, македоно-румынский), истро-румынский, мегленитский, или меглено-румынский, вымерший в конце 19 в. далматинский; на основе романских языков возникли креольский язык (в результате скрещения с языком туземцев на острове Гаити, см. Креольские языки) и некоторые искусственные между­на­род­ные языки типа эсперанто.

Кельтская группа (на крайнем западе Европы — от Ирландии и Шотландии на севере до Пиренейского полуострова на юге), в которой обычно выделяются 3 группировки: 1) галльская, представленная галльским языком, распространившимся на территории Франции и Северной Италии, а позже и далеко к востоку — на Балканы и даже в Малую Азию; надписи скудны и обычно далеки от ясности, среди них — известный календарь из Колиньи; есть глоссы и топономастические факты в трудах античных авторов; в первые века н. э. галльский прекратил свое существование; 2) бриттская, представленная двумя живыми языками — валлийским (уэльским, памятники с 11 в.) и бретонским, известным по глоссам с 8 в., а по литературным текстам с 14 в., и корнским, вымершим в 18 в. (известен глоссарий 13 в. и тексты, начиная с 15 в.); 3) гойдельская, представленная самым многочисленным из современных кельтских языков — ирландским («огамические» надписи с 4 в., многочисленные глоссы с 7 в. и далее — богатая литература; выделяют древнеирландский, среднеирландский и новоирландский), а также гэльским (шотландским) и вымершим мэнским; особо следует назвать кельтский язык (или языки) Испании, появившийся здесь около середины 1‑ го тыс. до н. э. с севера и вымерший, видимо, к эпохе Великого переселения народов, обычно его называют кельтиберским, иногда к кельтским причисляют лепонтийский язык, известный по немного­чис­лен­ным реликтам; заслуживают внимания несомненные следы кельтского элемента (в виде заимствований и топонимии, не говоря уже об археологических данных) в Центральной и Восточной Европе (южная Германия, Австрия, Чехия, территория к западу от Карпат, Балканы), а также в Малой Азии (галаты); кельтский субстрат оказал особое влияние на развитие романских языков.

Германская группа, в которой представлены 3 группировки: 1) восточногерманская — готский [перевод Библии Ульфилой (Вульфилой) в 4 в.; ряд мелких текстов и надписей, в т. ч. и предшествовавших переводу]; в 16 в. было записано несколько слов на «крымско»-готском языке О. Г. фон Бузбеком; в Италии, Испании, на Балканах готский исчез очень рано; в группировку входят и некоторые другие рано вымершие и почти не оставившие следов языки типа вандальского, бургундского и др.; 2) западногерманская — верхненемецкий, причём обычно различают древневерхненемецкий, 8—11 вв. (глоссы; перевод устава бенедиктинцев Сен-Галлена, конец 8 в.; переводы молитв, богословского трактата Исидора Севильского, конец 8 в.; Татиан, 9 в., Л. Ноткер, конец 10 — начало 11 вв.; поэтические тексты — «Муспилли», 9 в., и др.; «Мерзебургские заговоры», 10 в., «Песнь о Гильдебранде» и др.), средневерхненемецкий, 12—15 вв., и нововерхненемецкий, или просто немецкий; идиш, или новоеврейский (на основе верхненемецких диалектов с элементами древнееврейского, славянских и других языков); нижненемецкий, где различают древненижненемецкий (древнейший текст — поэма «Хелианд», 9 в.), средненижненемецкий и новонижненемецкий, в литературной форме представленный нидерландским (голландским); африкаанс, или бурский язык, — нижненемецкая речь, перенесённая колонистами в Южную Африку; древнеанглийский, или англосаксонский, 7—11 вв. (такие тексты, как «Беовульф», сочинения Альфреда Великого, Альфриха и др.), древнесаксонский, среднеанглийский, 12—15 вв., новоанглийский, илианглийский; фризский (памятники с 13 в.); 3) северногерманская, или скандинавская, — исландский (древнейшие рукописи с 12 в.), язык эпической поэзии («Эдда», поэзия скальдов) и богатой прозаической литературы (саги); язык раннего периода обычно называют древнеисландским, древнесеверным, древнезападносеверным (с 3 в. начинаются рунические надписи); датский, шведский, норвежский с двумя формами литературного языка — риксмол (или букмол) и лансмол (или нюнорск), различающимися между собой как более книжный, близкий к датскому, и более близкий к народной норвежской речи; фарерский. Согласно новейшей точке зрения древнегерманские языки делятся на 2 группы (см. Германские языки).

Балтийская группа, обычно членимая на западнобалтийские — прусский (памятники 14 и 16 вв.), ятвяжский, или судавский, галиндский, или голядский, возможно, и некоторые другие, например шалавский, оставившие по себе следы только в топономастике и все вымершие, видимо, в 17 в., и восточнобалтийские — литовский, латышский (первые значительные тексты с 16 в.) и иногда особо выделяемый латгальский, а также вымершие языки: куршский (в послед­нее время относимый к западнобалтийским), селонский, или селийский; следует иметь в виду и балтийскую речь (до 11 в.) Верхнего Поднепровья, Поочья, Подмосковья, по крайней мере отчасти совпадающую с галиндским языком и тоже рано вымершую.

Славянская группа, в которой обычно вычленяют 3 подгруппы (перво­на­чаль­но пред­по­чи­та­ли двойное деление: севернославянская и южнославянская): 1) южнославянскую: старославянский язык, 10—11 вв., в реконструкции — 9 в. (переводы Евангелия, Псалтыри, Требника и другой религиозной литературы; следы поэтических текстов, публицистики и т. п.), выступавший как общий язык культа у славян и продолживший свое существование у восточных и у большей части южных славян, с некоторыми местными модификациями как церковнославянский язык разных изводов (русского, болгарского, сербского и т. п.); болгарский, македонский, сербскохорватский (с двумя вариантами — сербским, пользующимся кириллицей, и хорватским, пользующимся латиницей), словенский, или словинский; 2) западнославянская: чешский, словацкий, польский с обладающим собственной литературной традицией кашубским диалектом, словинско-поморские говоры, верхнелужицкий, нижнелужицкий, вымерший полабский (дравено-полабский) и ряд славянских говоров между Одрой и Эльбой, также исчезнувших уже на глазах истории; 3) восточно­сла­вян­ская: русский, или великорусский, украинский, раньше называвшийся и малорусским, белорусский.

Несомненно, что существовали и некоторые другие И. я. Одни из них вымерли бесследно, другие оставили по себе немного­чис­лен­ные следы в топономастике и субстратной лексике. Случай, когда таких следов вполне достаточно, чтобы на их основе реконструировать особый язык, представлен так называемым пеласгским языком догреческого населения Древней Греции; сама реконструкция его фонетических особенностей может быть и довольно корректной, но это ещё не решает вопроса о конкретной принадлежности данного языка. В отношении третьих языков есть сомнения, являются ли они самостоятельными особыми языками или же лишь разновидностями уже известных языков (случайдревнемакедонского, или македонского, языка, который часто считают древнегреческим или иллирийским); наконец, в связи с четвёртыми продолжает стоять вопрос о принадлежности их к И. я. (случай этрусского языка).

Временны́ е и пространственные диапазоны И. я. огромны: во времени — с самого начала 2‑ го тыс. до н. э., в пространстве — от побережья Атлантического океана на западе до Центральной Азии на востоке и от Скандинавии на севере до Средиземноморья на юге; в послед­ние 500 лет наблюдается активная экспансия таких новых И. я., как английский, испанский, французский, португальский, нидерландский, русский, приведшая к появлению индо­евро­пей­ской речи на всех материках. Уже в историческое время или незадолго до него (притом что реконструкция исходного состояния достаточно надёжна) совершались миграции носителей И. я. Из них достаточно указать лишь некоторые: приход хетто-лувийских племён в Малую Азию, вероятно, из более северного ареала (не исключено, что из-за Черного или Каспийского морей — через Кавказ или Балканы) и продвижение их на запад Малой Азии к Эгеиде; миграция индоиранских племён (видимо, из южнорусских степей) на юго-восток — частично через Кавказ и далее в Малую Азию, Месопотамию, Иран, но в значительной степени — севернее Каспийского моря, через Среднюю Азию (для ведийских племён более или менее надежно прослеживается путь из восточного Ирана, в частности из Белуджистана, в северо-западную Индию, в Пенджаб, и уже в более позднее время далее на восток по течению Ганга и на юг в сторону Декана); дальше всех продвинулись на восток тохары, которые, судя по ряду обстоятельств (в частности, по заимствованиям из финно-угорских языков), видимо, также пришли к востоку между южной оконечностью Уральских гор и Каспийским морем. Древнегреческие племена из глуби Балкан двинулись в южном направлении, освоили всю Грецию вплоть до Пелопоннеса, островов Эгейского и Средиземного морей, а далее и западное побережье Малой Азии (Иония) и северный берег Черного моря; вместе с тем не исключены и западные миграции греческих племён — как в пределах Малой Азии, так и вне её; происходили миграции фригийцев, фракийцев, вероятно, армян (как позже кельтов и некоторых других племён) с Балкан в Малую Азию, а иногда и далее на восток вплоть до Закавказья (армяне); движение германских племён с севера (из Скандинавии, Ютландии, с южного побережья Балтийского моря, например готов и др.) к югу, через Польшу, Россию, в южнорусские степи, Крым, Дакию, на Балканы, в Италию, Францию, Испанию, даже в Северную Африку, на Британские острова и т. п.; кельтские миграции к югу в Испанию и Италию, а также на восток и юго-восток через Германию, Австрию в Чехию, южную Польшу, западное Предкарпатье, Балканы, в Малую Азию; движение италийских племён, венетов, иллирийцев из Центральной Европы к югу на Апеннинский полуостров и на Балканы; распространение славян к югу на Балканы, к востоку и северу в России, позже вплоть до Ледовитого и Тихого океанов, отчасти и на запад к Эльбе; распространение балтийских племён к югу и юго-востоку от Прибалтики и т. п. Эти этнические передвижения соотносятся с постоянным изменением языковой ситуации на территориях, охваченных И. я. Можно полагать (такова пока наиболее распространённая точка зрения), что область первоначального (или просто достаточно раннего) распространения И. я. (или, точнее, диалектов) лежала в полосе от Центральной Европы и Северных Балкан до Причерноморья (южнорусские степи). Вместе с тем выдвигается гипотеза, согласно которой начальный центр иррадиации И. я. и соответ­ству­ю­щей культуры лежал на Ближнем Востоке, в достаточно близком соседстве с носителями картвельских, афразийских (семито-хамитских) языков и, вероятно, дравидских и урало-алтайских. Во всяком случае, индо­евро­пей­ская речь такого раннего локального центра, как Юго-Восточная (или Центральная) Европа или Ближний Восток, должна была представлять достаточно единое лингвистическое образование, которое вполне может претендовать на роль индо­евро­пей­ско­го праязыка, или индо­евро­пей­ско­го языка-основы. Сравнительно-историческое индо­евро­пей­ское языкознание постулировало на определенном этапе своего развития (А. Шлейхер и позднее другие учёные) существование такого языка-источника всех известных И. я., выявляемого в его конкретных чертах через установление системы соответ­ствий между частными И. я. Эти регулярные соответ­ствия между формальными элементами разных уровней, связанных в принципе с одними и теми же единицами содержания, как раз и позволяющие говорить об индо­евро­пей­ском праязыке, в свою очередь, могут интерпретироваться по-разному, например как результат существования исходного единства (индо­евро­пей­ский праязык или совокупность древнейших индо­евро­пей­ских диалектов) или ситуации языкового союза, возникшего как следствие конвергентного развития ряда первоначально различных языков. Такое развитие могло привести к тому, что, во-первых, эти языки стали характеризоваться типологически сходными структурами и, во-вторых, эти структуры получили такое формальное отношение, когда между ними можно установить более или менее регулярные соответ­ствия (правила перехода). В принципе обе указанные возможности не противо­ре­чат одна другой, но принадлежат разным хронологическим перспективам. Таким образом, объединение ряда современных И. я. в общее единство оправдано с точки зрения исторической схемы, которая оказывается малоактуальной для настоящего состояния И. я., хотя и позволяет установить наиболее простым образом связи между И. я. в наиболее древнюю эпоху их существования — ср. такие типологические полюса развития И. я., как законченный синтетизм древнеиндийского и балто-славянского при аналитизме современного английского; как флективность древних И. я. при выработке агглютинативной техники в ряде новых индийских и иранских языков. При этом в ходе развития И. я. могла неоднократно получать перевес то одна, то другая из названных тенденций. Учёт типо­ло­ги­че­ско­го разнообразия И. я. требует обращать внимание и на некоторые исключения из «общего» типа — ср. наличие в ряде И. я. церебральных или фарингальных согласных, изафета или пересказывательного наклонения, двухслойной системы склонения или групповой флексии (как в тохарском), вторичных локативных падежей финно-угорского типа или следов классной системы имени и т. п.

Из особенностей диалектного членения индо­евро­пей­ской языковой области следует отметить особую близость соответ­ствен­но индоарийских и иранских языков (в ряде случаев восстанавливаются целые фрагменты общего индоиранского текста), балтийских и славянских языков (см. Балтийские языки), несколько в меньшей степени италийских и кельтских, что позволяет сделать некоторые выводы об этапах и хронологии эволюции индо­евро­пей­ской семьи языков. Индоиранский, древнегреческий и армянский обнаруживают значительное количество общих изоглосс. Вместе с тем балтийские, славянские, фракийский, албанский языки разделяют ряд характерных общих черт с индоиранскими языками, а италийские и кельтские — с германскими, венетским и иллирийским (ср. введённое Х. Краэ понятие «центрально-европейских» языков).

Для древнего состояния языка-источника И. я. (было бы неосторожно относить следующую ниже картину непременно к индо­евро­пей­ско­му праязыку) были, видимо, характерны следующие черты: в фонетике — наличие «e» и «o» как вариантов единой морфонемы (отсюда следует, что для более раннего периода гласные могли не быть фонемами), особая роль «a» в системе, присутствие ларингальных, имевших отношение к становлению оппозиции долгота — краткость (или соответ­ству­ю­щих интонационных или даже тоновых различий); наличие трёх рядов смычных, обычно трактуемых как звонкий, глухой, придыхательный (для более раннего периода интерпретация, возможно, должна быть иной, в частности должна учитывать противо­по­став­ле­ние по напряжённости — ненапряжённости), трёх рядов заднеязычных, ранее сводимых к более простым отношениям; тенденция к палатализации определённых согласных в одной группе И. я. и к лабиализации их в другой; возможная позиционная (в слове) мотивировка появления определенных классов смычных (т. е. правила дистрибуции, впослед­ствии часто недействи­тель­ные); в морфологии — гетероклитическое склонение, совмещающее в одной парадигме разные типы склонения, вероятное наличие эргативного («активного») падежа, призна­ва­е­мое многими исследователями, относительно простая падежная система с дальнейшим развитием косвенных падежей из ранее непарадигматических образований (например, из синтаксического сочетания имени с послелогом, частицей и т. п.); известная близость номинатива на ‑ s и генитива с тем же элементом, пред­по­ла­га­ю­щая единый источник этих форм; наличие «неопределённого» падежа (casus indefinitus); противо­по­став­ле­ние одушевлённого и неодушевлённого классов, давших впослед­ствии начало трёхродовой (через двухродовую) системе; наличие двух серий глагольных форм (условно на ‑ mi и на ‑ Hi/oH), определивших развитие ряда других категорий — тематического и атематического спряжения, медиапассивных и перфектных форм, переходности​ /​ непереходности, активности​ /​ инактив­но­сти; две серии личных окончаний глагола, с помощью которых, в частности, диффе­рен­ци­ро­ва­лись настоящие и прошедшие времена, формы наклонений и т. д.; основы на ‑ s, из которых возникли один из классов презентных основ, сигматический аорист, ряд форм наклонений и производное спряжение; в синтаксисе — структура предложения с указанием взаимозависимости и места его членов, опреде­ля­е­мая так называемым законом Ваккернагеля (см. Ваккернагеля закон); роль частиц и превербов; наличие полнозначного статуса у слов, позже превратившихся в служебные элементы; некоторые синтаксические черты первоначального аналитизма (с отдельными элементами «изолирующего» строя) и т. п.

Подобно тому как в течение более чем полуторавекового развития индо­евро­пей­ско­го языкознания понимание состава И. я. менялось обычно в сторону увеличения языков (так, перво­на­чаль­ное ядро — санскрит, греческий, латинский, герман­ский — расширялось за счёт кельтских, балтий­ских, славян­ских, позже албанского и армянского, уже в 20 в. — за счёт хетто-лувийских и тохарских и т. п.; впрочем, известны и противо­по­лож­ные случаи — исключение из числа И. я.грузинского или кави), оно не вполне стабильно и сейчас: с одной стороны, существуют некоторые языки, усиленно проверяемые на их возможную принадлежность к И. я. (как этрусский или некоторые другие, ещё не дешифро­ван­ные языки), с другой стороны, сами И. я. в ряде построений выводятся из изолированного состояния (так, П. Кречмер считал И. я. родственными так называемому рето-тирренскому и возводил их к единому протоиндо­евро­пей­ско­му источнику). Теорию более глубокого родства И. я. предложил В. М. Иллич-Свитыч, подтвердивший на обширном материале фонетических и отчасти морфо­ло­ги­че­ских соответ­ствий родственные связи И. я. с так называемыми ностратическими, куда входят, по меньшей мере, такие большие языковые семьи Старого Света, как афразийская, уральская, алтайская, дравидская и картвельская. Обретение И. я. своей собственной языковой «сверхсемьи» позволяет наметить новые важные перспективы в изуче­нии их развития.

5) Язы́ к и мышле́ ние —

два неразрывно связанных вида общественной деятельности, отличающихся друг от друга по своей сущности и специфическим признакам. «Мышление — высшая форма активного отражения объектив­ной реальности, целе­на­прав­лен­ное, опосред­ство­ван­ное и обобщён­ное позна­ние суще­ствен­ных связей и отношений предметов и явлений. Оно осуществляется в различных формах и структурах (понятиях, категориях, теориях), в которых закреплен и обобщён познавательный и социально-исторический опыт человечества» («Философский энциклопедический словарь», 1983). Процессы мышления проявляются в трёх основных видах, выступающих в сложном взаимо­дей­ствии, — практически-действенном, наглядно-образном и словесно-логическом. «Орудием мышле­ния является язык, а также другие системы знаков (как абстрактных, например математических, так и конкретно-образных, например язык искусства)» (там же). Язык — это знаковая (в своей исходной форме звуковая) деятельность, обеспе­чи­ва­ю­щая материальное оформление мыслей и обмен информа­ци­ей между членами общества. Мышление, за исключением его практически-действенного вида, имеет психическую, идеальную природу, между тем как язык — это явление по своей первичной природе физическое, материальное.

Выяснение степени и конкретного характера связи между языком и мышлением состав­ля­ет одну из центральных проблем теоретического языкознания и философии языка с самого начала их развития. В решении этой проблемы обнаруживаются глубокие расхождения — от прямого отождествления языка и мышления (Ф. Э. Д. Шлейермахер, И. Г. Гаман) или их чрезмерного сближения с преувели­че­ни­ем роли языка (В. фон Гумбольдт, Л. Леви-Брюль, бихевиоризм, неогумбольдтианство, неопозитивизм) до отрицания непосредственной связи между ними (Ф. Э. Бенеке) или, чаще, игнори­ро­ва­ния мышления в методике лингви­сти­че­ско­го иссле­до­ва­ния (лингви­сти­че­ский формализм, дескрипти­визм).

Диалектический материализм рассматривает взаимоотношение языка и мышления как диалекти­че­ское единство. Язык является непосредственной материальной опорой мышления только в его словесно-логическом виде. Как процесс общения между членами общества языковая деятельность лишь в незначительной части случаев (например, при мышлении вслух в расчёте на восприятие слушателей) совпадает с процессом мышления, обычно же, когда язык выступает именно как «непосредственная действительность мысли» (К. Маркс), выражается, как правило, уже сформиро­ван­ная мысль (в т. ч. и как результат практически-действенного или наглядно-образного мышления).

Словесно-логический вид мышления обеспечивается двумя специфическими особен­но­стя­ми языка: естественно не мотивированным, условным характе­ром исторически устано­вив­шей­ся связи слов как знаковых единиц с обозначаемыми сущностями и членением речевого потока на относительно ограниченные по объёму, формально размежеванные и внутренне органи­зо­ван­ные отрезки — предложения. Слова, в отличие от наглядных психических образов предметов и явлений, не обнаруживают, за исключением звукоподражаний, никаких сходств с естествен­ны­ми, чувственно воспринимаемыми особенностями обозначаемых объектов, что позволяет создавать на основе слов и ассоциировать с ними не только обобщённые представления о предметах, но и понятия любой степени обобщённости и абстрактности. Предложения, исторически восходящие к элементарным высказы­ва­ни­ям, обусловили выделение в потоке мышления отдельных относительно отграниченных друг от друга единиц, условно подводимых в логике и психологии под различные виды суждений и умозаключений. Однако прямого соответствия между единицами мышления и соотно­си­тель­ны­ми с нимиединицами языка нет: в одном и том же языке одна мысль или её компоненты — понятия и представления — могут быть оформлены разными предложениями, словами или слово­со­че­та­ни­я­ми, а одни и те же слова могут быть использованы для оформления разных понятий и представлений. Кроме того, служебные, указательные и т. п. слова вообще не могут обозначать понятий или представлений, а, например, побудительные, вопросительные и подобные предложения рассчитаны только на выражение волеизъяв­ле­ний и субъективного отношения говорящих к каким-либо фактам.

Многовековой процесс оформления и выражения мыслей посредством языка обусловил развитие в грамматическом строе языков ряда формальных категорий, частично соотно­си­тель­ных с некоторыми общими категориями мышления, например подлежащее, сказуемое, дополнение и определение приближённо соответствуют смысловым категориям субъекта, предиката (в разных их пониманиях), объекта и атрибута; формальные категории имени существительного, глагола, прилагательного, числительного и грамматические категории числа приближённо соответствуют смысловым категориям предмета или явления, процесса (в т. ч. действия или состояния), качества и количества; формальные категории союзов, предлогов, падежей и грамматических времён приближённо соответствуют смысловым категориям связи, отношения, времени и т. д. Категории, имеющие своё основание в одних и тех же свойствах действительности, формировались в мышлении и языке неодинаково: общие категории мышления — прямой результат развития самого мышления, а формальные категории языка — результат не контролируемого мышлением длительного процесса стихий­но­го обобще­ния языковых форм, использовавшихся для образования и выражения мыслей. Вместе с тем в грамматическом строе языков развиваются обязательные для определённых частей речи и конструкций предложения формальные категории, не имеющие никакого соответствия категориям мышления или соответствующие каким-либо факуль­та­тив­ным его категориям. Например, категории грамматического рода, определённости​ /​ неопреде­лён­но­сти, вида глагола возникают в результате обусловленного системным характером языка распространения на все слова определённой части речи формальных признаков, свойствен­ных в истории языка лишь отдельным словам и не всегда актуальных для мышления. Другие категории, как, например, категория модальности, отражают субъективное отношение говорящего к содержанию высказывания, третьи, как, например, категория лица, обозна­ча­ют типичные условия устного языкового общения и характеризуют язык не со стороны его мыслительной, а со стороны коммуникативной функции. Грамматическая семантика таких категорий (рода, вида и т. п.) говорящими не осознаётся и в конкретное содержание мысли практически не включается. Если между семантикой грамматической категории и требу­ю­щим выражения конкретным содержанием оформля­е­мой мысли возникает противоречие (например, при несоответствии грамматического подлежащего субъекту мысли), в языке изыскиваются другие средства для адекватной передачи соответствующего компонента содержания (например, интонация). Поэтому свойствен­ные различным языкам семанти­че­ские особен­но­сти грамматических категорий никогда не вносят существенных межъязы­ко­вых различий в содержание оформля­е­мых при их помощи мыслей об одних и тех же объективных сущностях.

В ходе исторического развития языка и мышления характер их взаимодействия не оставался неизменным. На начальных этапах развития общества язык, развивавшийся в первую очередь как средство общения, вместе с тем включался в процессы мышления, дополняя два перво­на­чаль­ных его вида — практически-действенный и наглядно-образный — новым, качественно высшим видом словесно-логического мышления и тем самым активно стимулируя развитие мышления вообще. Развитие письменности усилило воздействие языка на мышление и на саму интенсивность языкового общения, значительно увеличило возможности языка как средства оформления мысли. В целом же по мере исторического развития мышления во всех его видах постепенно усиливается его воздействие на язык, сказывающееся главным образом в расширении значений слов, в количественном росте лексического и фразеологического состава языка, отражающем обогащение понятийного аппарата мышления, и в уточнении и дифференциации синтаксических средств выражения смысловых отношений.