Глава 24. Питер тяжело дышит, его рука сжимает руль

Питер тяжело дышит, его рука сжимает руль. Мы уезжаем от колледжа.

— Тебе больно?

Моя голова прижата к сиденью, а глаза зажмурены. Я киваю.

— Мое плечо. Думаю, оно выбито.

— Потерпи еще немного, ладно? Я могу его вправить. Я дам тебе обезболивающее, и ты сможешь вызвать от меня полицию. Он въезжает на парковочное место и помогает мне подняться по лестнице. У Питера порез на щеке, но он все еще отлично выглядит. С другой стороны, я выгляжу так, как будто побывала в аду.

Когда Питер видит меня при свете, у него чуть не случается сердечный приступ.

— У тебя идет кровь.

— Большая часть крови его, не моя. Думаю, я сломала ему нос своей головой, — я тру лоб. — Голова болит. Будто мой мозг зажат в тиски, — мы в его квартире. Я стою в его гостиной, и меня пронзает паника. Чувства по-прежнему бушуют внутри, несмотря на то, что я в безопасности.

Питер дает мне адвил. Я беру его и проглатываю таблетки. Питер объясняет, что он сможет вправить мое плечо, потому что случай не из худших. Я позволяю ему это сделать. Вскрикиваю, когда он вправляет плечо.

— Болит так же, как и при вывихе, — я тру руку. На моих глазах слезы.

— Что случилось? — руки Питера на мне, нежно скользят по моему лицу, рукам. Он так осторожен. — Что он сделал с тобой? Он...

— Нет, — я вздыхаю. Пульс, наконец, замедляется. — Он наговорил всего, и схватил меня. Больше ничего не сделал, кроме того, что пытался засунуть меня в свой грузовик. Все это произошло из-за того, что я сопротивлялась.

Пальцы Питера прикасаются к кончикам моих волос.

— Ты сопротивлялась. Хорошая девочка, — он глубоко вздыхает и идет к телефону. — Я звоню в полицию.

Я беру его за руку и останавливаю.

— Нет, не надо.

Питер смотрит на меня.

— Сидни, ты должна заявить на них.

— Сэм ничего не сделал. Это был Дин.

— Сэм помог не тому. Ты ничем ему не обязана.

— Он мой брат. Питер, пожалуйста. Дай мне самой позаботиться об этом. Сейчас я не могу принимать решения. Пожалуйста, не надо, только не сейчас.

Он смотрит на меня и кивает.

— Дай-ка мне тебя осмотреть, — он берет мои руки и смотрит на мои ногти. Некоторые из них вырваны с корнем. Питер переворачивает мои руки и смотрит на мои расцарапанные ладони. Когда он поднимает взгляд на меня, его глаза полны раскаяния. — Я не должен был оставлять тебя одну.

— Ты не знал.

— Я мог бы... — его голос затихает. Питер трясет головой и отворачивается. Я сажусь на диван. Я опустошена. Питер идет в ванную и возвращается с аптечкой скорой помощи и полотенцами. Он слишком тяжело дышит. Питер не смотрит на мое лицо. Он берет мои руки и поворачивает ладонями вверх. От его прикосновений мне становится намного лучше.

Мое зрение размылось, но, наконец, я увидела его лицо. Царапина на его щеке глубокая. Будто кожу разорвал кусок металла. Я опускаю глаза. Руки Питера тоже поранены. Слишком много слов надо сказать. Я хочу объяснить, почему прежде сказала «нет». Даже если бы я больше никогда не увидела Дина, воспоминания о нем преследовали бы меня всю мою оставшуюся жизнь.

— Питер, о том, что произошло до этого...

— Здесь не о чем говорить. Я понимаю. Все в порядке, — он льет перекись на мои порезы, и я вздрагиваю. Его голос холоден, будто он не хочет говорить об этом, как и я. Я киваю. Трусиха. Спустя время, он спрашивает: — Почему они хотели забрать тебя домой?

— Я не знаю. Они ничего не сказали, кроме того, что их послала мама.

Он медленно кивает, переходя к другой моей руке.

— Ты хочешь вернуться домой?

Я смотрю на него, будто это самая глупая вещь, которую он только мог сказать.

— Нет, не хочу.

— Даже если бы приехал только твой брат?

Я напрягаюсь.

— Мой брат думает, что мне нравится жесткий секс, и что я просила о нем. Он не думает, что Дин причинял мне боль. Он не верит, что его друг использовал меня, — моя челюсть смыкается. Я обороняюсь, но не понимаю почему. Мне кажется, будто Питер говорит тоже самое, что и Дин. Я не могу справиться с этим. — Ты что думаешь так же? Думаешь, что мне это нравилось, что я этого хотела? — мои руки так напряжены, что они рывком вырываются от Питера. Я встаю и иду к выходу, даже не понимая, куда направляюсь. Мне хочется кричать.

Питер подходит сзади ко мне. Его голос мягкий и успокаивающий.

— Я знаю, что это неправда, Сидни. Знаю. Как бы я хотел все изменить. Хотел бы забрать хоть часть твоей боли. Иногда, семья помогает, вот и все. Я хотел удостовериться в том, что ты не губишь свою жизнь.

Я сердито смотрю на него.

— Да пошел ты, — все мое тело колотится от ярости. — Думаешь, я не понимаю, что чувствую по этому поводу? Думаешь, я не лежала каждую ночь, с тех пор как это произошло, и не винила во всем себя? А что если все дерьмо, которое он сказал, это правда? Я так и думала. Очень долго, я во всем винила себя, думала, что я подвигла его на это. Вот почему это продолжало повторяться, и каждый раз был хуже предыдущего. Я позволяла ему насиловать себя, резать, поджигать. Позволяла ему так делать снова и снова. Мои родители любили его. Они не защитили меня. Мой брат даже не верил мне, так что не притворяйся, что ты хоть что-то знаешь, потому что ты ни черта не знаешь. Ты не имеешь гребанного понятия.

Я кричу. Мои руки сжимаются в кулаки по бокам, и я не могу остановиться. Но я хочу. Не хочу, чтобы все было так, но мой рот не слушается. Взгляд Питера падает на пол. Он даже не может взглянуть на меня. Я так сильно пытаюсь перестать трястись. Мои мышцы так напряжены, так сжаты. Я должна контролировать это. Должна держать себя в руках, но не могу. Чувствую, как рвутся заплатки. Чувствую, как тяжесть моей боли разрывает меня на части. Моя нижняя губа дрожит. Я кусаю ее, но дрожь не проходит. Рыдание подступает к моему горлу. Я отворачиваюсь от Питера. Не могу больше терпеть. Не хочу, чтобы он видел меня такой. Вот почему я сказала «нет». Вот почему я отвергла его. Независимо от того, что я делаю, эта часть меня всегда будет здесь. Я прячу лицо в руках и плачу.

Питер подходит ко мне сзади. Его рука нежно притрагивается к моему плечу. Он разворачивает меня к себе и говорит:

— Я не знаю, через что тебе пришлось пройти. Не имею ни малейшего понятия. Я не понимаю. Не могу даже сделать вид...

Я смотрю на его грудь, на его кровавую рубашку. Моя рука тянется к нему до того, как я понимаю, что делаю. Она обхватывает его талию, и я прижимаюсь к его груди. Руки Питера обнимают меня. Он держит меня и позволяется мне выплакаться. Позволяет оплакать все, что я потеряла, не предлагая исправить то, что ему не под силу. Позволяет мне рыдать как водопад, и прижимает меня к себе.

В конце концов, я замечаю его сердцебиение. Слушаю, как его сердце колотится в груди. Оно успокаивает меня, уравновешивает. Я несколько раз сжимаю губы и спрашиваю:

— Могу я остаться тут сегодня? — я боюсь, что он ответит «нет». Боюсь, что я все разрушила, и что он не хочет меня больше видеть.

Его голос такой мягкий, когда он произносит:

— Конечно, — его рука гладит мой затылок. Питер обнимает меня, пока я не отпускаю его. Затем он дает мне полотенца и включает душ. Он кладет огромную рубашку на столешницу ванной. — У меня нет никакой женской одежды, но на ночь это сгодится.

Я киваю, и он оставляет меня одну.