Александр Самойленко 5 страница. Наверное, ничто так не выдаёт истинную правду о стране, как милиция

Наверное, ничто так не выдаёт истинную правду о стране, как милиция. Скажи мне, какая у тебя милиция-полиция, и я скажу, в какой стране ты живёшь… Ни в бывшем СССР, ни тем более, в нынешней уголовной России так и не удалось создать НАСТОЯЩЕЙ милиции. Как, впрочем, и настоящих судей, прокуроров… У меня всегда, при вынужденных контактах с этими товарищами-господами, возникают ощущения омерзительности-дерьмовости. Кто набирает в эти специфические организации эти сотни тысяч с п е ц и ф и ч е с к и х людишек – наихудших, наиподлейших, наипреступнейших? Очевидно, преступная СИСТЕМА самоконструируется, отсеивая всё лучшее, честное, талантливое.

А может быть, не совсем так? Приходят работать в милицию, в прокуратуру, в суд в общем-то нормальные люди. И многие даже мечтают побороться за честность, справедливость, порядок… Но… Губернатор края – бандит по кличке Шепелявый. А мэр города – бандит по кличке Виннипух, причём, этот самый Виннипух, который, конечно, имеет ещё и реальную фамилию, подробно описывается в некой литературе: его восхождение в преступном мире, десятки убийств, грабежей, отъёма предприятий на миллиарды долларов, его связи с некоторыми московскими очень руководящими товарищами…
И где же это всё так красочно описывается? В романе? Ну что вы, граждане, какие там романы! Биография Виннипуха и подробный перечень его преступлений – в качестве учебного материала изложены в учебнике … милицейской академии.
То есть, вчера курсанты милицейской академии подробно изучали преступления поддонка Виннипуха, как он перемочил своих начальников-паханов, присвоил весь общак и возглавил всю преступность в крае. Но это было вчера. А сегодня вчерашние курсанты уже с погонами офицеров милиции стоят по струнке перед… мэром Виннипухом, бандитом двадцати шести годков, который строго даёт наставления – как им службу нести, понимаешь!

Ну как после таких метаморфоз с различного рода виннипухами можно СЕРЬЁЗНО воспринимать работу в милиции, суде, прокуратуре!? Поэтому, одни делают вид, что они милиционеры, судьи, прокуроры. А все остальные делают вид, что они верят тому виду, который делают те, которые делают вид…

Но виннипухи-мэры и шепелявые-губернаторы явятся чуть позднее – как апофеоз бандократии. А пока из милиции разбежались все настоящие профессионалы, не пожелавшие превращаться в холуйско-уголовный придаток бандитской власти. И места здоровых мужиков заполнили разномастные девицы в миниюбках с макияжем дешёвых шлюх. Только мини-юбки милицейские, форменные… Бывшие учителя младших классов, воспитательницы детских садов превратились в следователей!

Московская власть однажды осознает, что страна разваливается на регионы-княжества, где властвующие коллеги-уголовники совсем оборзели, присвоили в личное пользование сказочные сырьевые и рукотворные ресурсы и посылают центральную власть на… далеко-далеко.
Закачалась под кремлёвскими креслами земля и заменили они кое-где кадры. Генерала Управления Внутренних Дел края сняли, посадили на хлебное место в коммерцию. Потом, когда в мэры почти миллионного города бандиты усадят своего пахана Виннипуха, бывший генерал всей милиции края, сажавший этого Виннипуха на полтора года в СИЗО, станет у него первым заместителем!
Переведут они в иное место и полковника Тютькина, начальника Первомайской милиции. И эта уголовная беспредельная свинья, годами участвовавшая в десятках убийств, отъёме собственности у физических и юридических лиц, будет приезжать с охраной в оппозиционную газету к Чердакову – искать справедливости, не заслужено его, якобы, сняли с начальников. А я даже пожму ему его протянутую ко мне, как к литредактору газеты, преступную мерзкую руку, зная, что он меня прекрасно помнит! Ведь это именно он выполнял приказы губернатора Насражопина и его зятька Толстозада и гонял месяцами по городу, выслеживал со своими псами, продержал нас с Серёгой ночь в мусорке, угрожая через своих фальшивых следователей кровавой расправой… И я пожал эту трупную руку… От неожиданности? От растерянности? Чёрт его знает - почему и зачем, вместо того, чтобы плюнуть ему в харю…

И вот – новые кадры, более-менее похожие на следователей и вообще на нормальных людей, а не на «братанов». – Мы по вашему заявлению были в поликлинике у заведующей. Она говорит, что никого не посылала. И что делать противостолбнячный укол через год после травмы – полнейшая чушь…
- Так в этом-то всё и дело! Значит, мне собирались сделать в процедурном кабинете поликлиники номер шесть совсем другой укол – с переправой в мир иной…
- Расскажите вкратце нам всю эту историю ещё раз?
- Как вас зовут? – Спрашиваю я одновременно у обоих, кажется, капитанов по званию - что-то они мне пробурчали при входе.
- Владимир и Анатолий, - отвечает один из них.
Я буду года три встречать их возле милиции – ведь живу рядом, будем здороваться, но так никогда и не узнаю, кто из них Владимир, а кто Анатолий.
- Может, граммов по сто? – Показываю на живописный стол. Окси, молодец, тактично смылась на кухню.
- Нет, спасибо, мы ж всё-таки на работе… - Отказываются они с явным сожалением.

«Вкратце… Что ж вам вкратце рассказать…» Странна жизнь. Нужно кратенько рассказать, как меня, такого уникального, единственного и неповторимого, столько лет росшего, выращивавшегося, проходившего все возможные и невозможные стадии, добравшегося до пятидесяти, не раз висевшего на ниточке от смерти…
Да что там! Само появление на Этот Свет – вообще явление уникальное, при всей его кажущейся привычной банальности, ибо материализоваться из ничего в реальный мир – один шанс из бесконечности у каждого из нас.
А у меня этот единственный шанс был в отличие от многих совсем уж крохотный, потому что мой отец, воевавший около пяти лет на самой убойной войне, где погибло пятьдесят миллионов человек, сам каким-то волшебным чудом остался жив: его ровесники, воевавшие на этой войне, возвращались живыми один из ста. Когда мне встречаются люди моего года рождения, то у нас, совершенно посторонних и незнакомых, возникают мгновенно некие дружеские чувства, потому что мы знаем, как мало нас, с тысяча девятьсот сорок восьмого года, потому что наши отцы возвращались с войны один из ста…

И вот, какая-то мерзкая сволочь замыслила прервать эту уникальную цепочку жизни!
С другой стороны, действительно, чего развозить – ведь жизнь так коротка, так быстроизменчива. Вот, кто-то вчера был жив и надеялся на будущее, но сегодня он мёртв, а завтра навсегда забыт людьми и Вселенной.
Вот, вчера ещё была страна с каким-никаким социализмом, с равенством, пусть нищим, но всё-таки… А сегодня – бандиты, холуи, подонки у власти, жирующие на народной нищете…
Но «И это пройдёт». – Как говаривал мудрый Соломон, глядя на свой перстень с выгравированной на нём вселенской фразой.
Итак, что же вам рассказать, господа следователи? Начну с фабулы. Впрочем, я так и не понял разницу между фабулой и сюжетом. Я бы их объединил в синонимы, но разница, наверное, всё-таки существует и фабула – это что-то вроде пунктирной намётки сюжета.

… Я зашёл в мерзкий, заросший сажей и паутиной подъезд, прокопчённый коноплёй и гашишем соседей убийц-наркоманов, не ремонтировавшийся пятьдесят лет со дня постройки дома, и перед своей дверью увидел низкорослую мадам, давившую на кнопку моего звонка.
- Вы ко мне?
- А вы Самойленко Александр Иванович? – Спросила она в свою очередь, глядя с «высоты» своей приземлённости.
- Да, это я, а в чём дело?
- Вам нужно явиться в шестую поликлинику в процедурный кабинет. Завтра… И сделать укол. – Она сунула мне под нос бумажонку, список каких-то фамилий. Напротив моей стояла «птичка».
- Это зачем же мне делать укол? – Спрашиваю я, глядя в список, в её лицо, в глаза и вижу…
Моя мощная, не подводившая никогда интуиция – главное, не забывать следовать её советам! Интуиция регистрирует это поганенькое обезьянье женское личико, видавшее, как говорит древний языковой штамп, «виды». Её мутные глазёнки – напряжённые, за ними скрывается крохотный мозг, кем-то и чем-то запрограммированный…
- Укол… противостолбнячный. Вы год назад лежали в больнице…
- Противостолбнячный!? Его же делают сразу! - Год назад я проколол ногу гвоздём и действительно лежал в больнице. Но с тех пор прошёл год! - Никуда никакие уколы я делать не пойду!
- Не пойдёте? – Поганенькие преступные глазёнки смотрят на меня с большим сожалением, как на плюхающуюся в воду рыбу, сорвавшуюся с крючка. Не выполнила приказа! Не убедила. Что же ей самой будет за это…
Академик Вернадский выдвинул гипотезу: над планетой существует некая НООСФЕРА –субстанция, состоящая из э н е р г е т и ч е с к о г о излучения всех жителей Земли. Мысли и чувства граждан планеты при жизни и, возможно, после смерти стекаются туда, в эту ноосферу или, выражаясь на нынешнем техническом сленге – в некий надпланетный энергокомпьютер-матрицу, который, суммируя мысли, чаяния, стремления, добрые и злые дела землян, формирует и задаёт направление развития БУДУЩЕГО каждой страны и всей истории человечества в целом.
В общем, почти что Царство Небесное по христианскому Новому Завету, только ближе к Земле и вместо Бога – Разумное Энергетическое Поле.
Вернадского сталинский людоедский режим расстрелял, а идея – осталась. Да такая ли уж она фантастическая? Современные физика, математика, астрономия уже на сегодняшнем, ещё весьма начальном уровне развития, но уже подтверждают: пространство-время, то есть, Вселенная, Галактика, Солнечная система и мы сами –СОВСЕМ не то, что мы видим, ощущаем, измеряем своими пока несовершенными органами чувств и приборами. Но ясно сейчас одно: мы – часть этого гигантского то ли механизма, то ли, скорее, ЖИВОГО организма, того, что мы называем «Вселенная».
А это означает, что мы существуем не сами по-себе, не случайно, не зря, а выполняем некую определённую ЗАДАННУЮ ОБЩУЮ ВСЕЛЕНСКУЮ ПРОГРАММУ-ЦЕЛЬ! То есть, МЫ НЕОБХОДИМЫ пространству-времени и жизнь КАЖДОГО из нас имеет некий космический смысл! И это не пустая громкая фраза, ибо на примере устройства собственной планеты мы видим, что ВСЕ и ВСЁ взаимосвязаны, что НЕ ЗРЯ существует каждый микроб, бактерия, атом, насекомое…

И разве каждый из нас не испытал многократно воздействие ОБЩЕГО человеческого биополя где-то на митингах, стадионах или в какой-то взволнованной чем-либо толпе – когда орёшь, скандируешь или, в общем бараньем стаде идёшь голосовать – как все, но вполне понимая, что «выборы» - поддельные, купленные на украденные у тебя же деньги…
И тогда кажется, что ничего-то ты о д и н не можешь поделать, противопоставить. Такая пассивная смертельная трупная безнадёжность поднимается невидимым паром в ноосферу, отдавая её в управление злым мыслям и их хозяевам – ворам и убийцам: самоизбранным мэрам-губернаторам-президентам-псевдоминистрам, их борзым псам-холуям.
И так происходит до тех пор, пока данному локальному пространству-времени ни наступает пора ОЧИСТИТЬСЯ. И тогда несколько светлых голов осеняет п р о с т а я ИСТИНА: ноосфера – общее, с т а д н о е излучение, но оно состоит из биополя КАЖДОГО ОТДЕЛЬНОГО МОЗГА. И если в большинстве голов п а с с и в н о с т ь заменить на БОРЬБУ, с т р а х – на СОПРОТИВЛЕНИЕ, х о л у й с т в о – на ГОРДОСТЬ, с м и р е н и е с н и щ е т о й – на ВОЗМЕЗДИЕ и ВОЗВРАЩЕНИЕ украденного – то изменится и общая ноосфера, а значит – БУДУЩЕЕ.
И жизнь пойдёт по ПРАВИЛЬНОМУ руслу, а не по сюжету американского фильма ужастиков для дебилов. Но, увы и ах – вряд ли это когда-либо произойдёт в гибнущей России. Разве что когда она будет называться Великим Китаем…

Кто же так спешит отправить меня в мир иной с помощью уголовной медицины из поликлиники номер шесть?
Жизнь – вместе со всеми надеждами на лучшее будущее – пусть надеждами наивными, иллюзорными, как все наши надежды и мечты, даже те, которые сбываются на все сто процентов – моя жизнь и большинства моих сограждан закончилась после конца «перестройки» дурака-шизофреника Горбачёва и алкаша-дебила Ельцына, добивших социализм и СССР.
Началось выживание – в голоде, разрухе, безработице, средь безнаказных вакханалий бесчисленных преступников, «мэров», «губернаторов» и их холуёв –«милиционеров-судей-прокуроров-фээсбэшников».

НАИБОЛЕЕ ИЛЛЮЗОРНОЙ ЖИЗНЬ СТАНОВИТСЯ ТОГДА, КОГДА У НРАС ЗАБИРАЮТ НАШИ СТАРЫЕ ИЛЛЮЗИИ, НО НЕ ДАЮТ НОВЫХ...

Пришло осознание полнейшей бессмысленности существования собственного и этого обманного окружающего мира. Разрушились все наивные надежды на будущее, на издание своих книг, на писательскую карьеру. Пришёл переход – в смерть.

Но организм… О-о, уж этот организм! Инстинкты, подсознание… DUM SPIRO, SPERO*… Всё это трясущимися невидимыми щупальцами хватко пытается уцепиться за ничтожные пожухлые травинки на крутом скользком грязном обрыве омута беззакония и смерти, куда тебя уже затянуло по горло.
Через три года я, нищий, истощённый, голодный буду сидеть на главпочтамте и подписывать адрес на большом конверте формата А-4. Очередное послание собственных произведений в жанрах прозы, юмора, сатиры, афоризма, фантастики в очередную центральную газету, журнал, издательство. Для очередной урны…
Газеты, журналы, радио, телевидение, издательства – всё это колесо искусства и информации трансформировалось в дебильные бульварные гусеницы мощного танка – в средства массовой дезинформации-дебилизации. И деградирующее население – безработное, голодное, обворованное, вымирающее, опояное ядовитой псевдоводкой -в конце концов было раздавлено этим вонючим бульварно-уголовным танком – с брехнёй, дебильными текстами-фильмами, шлюхами – за деньги, вытащенные из кармана погибающего населения.
*Пока дышу – надеюсь. Латынь.

А я по инерции всё слал и слал свои гениальные шедевры в разных жанрах, надеясь на чудо – на встречу с честным, умным и талантливым редактором, забывая, что всё честное и талантливое давно убито и вышвырнуто бандитами, захватившими гигантскую, сказочно богатую ресурсами страну…
Fac et spero! Твори и надейся! Хе-хе-хе…

Ко мне подошёл здоровый парень лет тридцати пяти, обращаясь на «вы» заговорил, спросил, куда это я отправляю такие большие конверты. Но видя, что я его не узнаю, напомнил: - Мы занимались вашим делом… Когда вам хотели сделать укол … В шестой поликлинике.
Только после этих его слов я вспомнил тех двух милиционеров офицеров, посетивших меня, когда я сидел с Окси за живописным столом.
– А я ушёл из Первомайской милиции… - Этот парень явно хотел пообщаться, что-то высказать наболевшее, но я, сначала не узнавший его, был растерян и не готов к общению. Но всё-таки спросил: - А что так?
- Да эта Первомайская милиция… Пытки… Убийства… Я ушёл в Главное Управление. А вы знаете… Вы очень правильно тогда… Что не пошли делать этот … укол. Я не могу рассказывать, но вы правильно сделали…

Жаль-жаль, что не пообщался. Может быть, всё-таки узнал бы от него имя своего «заказчика»? Но с возрастом на многое реакция, её скорость, ослабевает и всё чаще «машешь руками после драки».
Впрочем, я и сам знаю своих неудавшихся убийц: тогдашний мэр - врун, негодяй и вор Чердаков и его холуй, мой бывший начальник главный редактор газеты «Приморье» Вридурков. Истинная сущность обоих для меня не была загадкой, когда я с ними работал, но Вридурков, как показало будущее, оказался гораздо более феноменальным ублюдком, чем мои представления о нём, и позорнейшим образом закончил свою карьеру и, возможно, жизнь.

Чердакову так и не удалось стать губернатором. Поскольку он проявлял себя – и весьма явно – как шизофреник и педик, кремлёвские господа приказали своему верноподданническому проплаченному суду Ленинского района под всяческими предлогами снимать Чердакова с выборного финиша.
И его неоднократно снимали с самого финала, куда он ловко пробирался, тратя немалые деньги, украденные из городского бюджета во время службы мэром, а также мастерски развешивая лапшу на уши пенсионерам – основному электорату.
Но Чердаков – шизоидный оптимист – не сдавался и расставлял своих холуёв где только мог. И Вридуркова после разгона газеты Насрожопиным он всунул в депутаты краевой думы. И тот несколько лет там придуривался, пока до тошноты ни осточертел всем. Ведь ТРУДНО СКРЫТЬ НЕ ТО, ЧТО ЕСТЬ, А ТО, ЧЕГО НЕТ. А у Вридуркова не было ничего: ни ума, ни честности. Но в это самое время, пока он
ещё числился депутатом краевого парламента, московская правящая уголовщина за десять тысяч километров от себя активно осваивала пространство и бывшую народную собственность. Им показалось мало, что на преступника Виннипуха они в своё время записали гигантскую рыбную флотилию стоимостью в несколько миллиардов долларов. Они решили захватить весь город – ворота в Тихий океан, и посадили в мэрское кресло убийцу Винни…

И вот, бывший редактор газеты, которая боролась с бывшим губернатором-преступником Насрожопиным и его зятьком-мафиози Толстозадовым, депутат Вридурков, что-то там вякавший несколько лет с трибун о честности, стоит на всех городских телеэкранах – без шеи, обрюзгший от пьянства, полутораметровое кретинистое ничтожество, стоит в обнимку с преступником Виннипухом, пропечатанном в учебниках по криминалистике и беспардонно-тошнотворно-холуйски расхваливает: ах какой у нас мэр мужик, да какой золотой, да какой прекрасный!!!

А в это самое время кремлёвские господа порешили нагнать на себя мирового авторитету и провести в две тыщи хренкаковском году в неком Владивостоке гулянку мировую, типа, Азиатско-Тихоокеанский Форум – типа, выпить, закусить, спекульнуть.
Но выпить кремлёвские господа сильно успели ещё задолго до форума, поскольку на трезвую голову такое решение принять трудно. Оно бы всё бы ещё и ничего бы, конечно, уж, да уж несколько всё-таки странно, уж, что форум решили проводить не где-нибудь, а на острове Русском, где только загаженный лес и развалины военных казематов.
А фантазия у кремлёвских руководителей разыгралася-разбушевалася! И что они там только пьют? Потому что к острову додумались они приделать пару мостов. Ну один-то уж ладно. Даже хорошо! В центре города через бухту Золотой Рог. Народ о таком сто лет мечтал. А один из предыдущих мэров под это дело даже несколько миллионов долларов спёр, истратив их, якобы, на начало строительства канатной дороги…
Но вот зачем через несколько километров воды – через залив Босфоро-Восточный, через гигантскую глубину, где ныряют атомные подводные лодки, тянуть мост на в общем-то никому не нужный остров Русский, куда прекрасно ходят большие паромы!? И всё это ради нескольких дней какой-то сомнительной международной азиатской гулянки!?

И вдруг! Неожиданно! Как кирпич на голову! Вспоминают кремлёвские руководящие товарищи, в смысле, господа – а судьи кто!? В смысле, мэры кто в этом задолбанном Владивостоке!? Виннипух из учебника по криминалистике!!!??? И сколько он уже украл на сегодняшний день из городской кассы!? Ё-пэ-рэ-сэ-тэ!!!
Так он и мосты наши сопрёт, скотина! А на мосты и дворцы на Русском мы астрономические суммы заложили! Да не бывать тому Виннипуху мэром!

А Винни… Виннипушек! Он же надеялся! Он же готовился! Карманов понашил, мешки заказал! Для деньжат, что на мосты… И вот едет он, никого не трогает, мешки и карманы поглаживает, едет и едет себе в своём бронированном джиппере.
Охрана вокруг тоже едет себе. Хорошо едут, короче. Винни даже плюнуть захотелось. Приопустил он стекляшку в окошке бронированном, плюнул на асфальт, и вдруг откуда ни возьмись появилось хреновись! Какие-то амбалы в какой-то форме с какими-то пистолями. В джиппер запрыгнули, Винни выволокли, ручонки закрутили, браслеты насадили и орут: ах ты свинья поганая! На наш народный асфальт плюёшь! Да штраф с тебя сто рублей! И расстрел пожизненный!

И в тюрьму его! В СИЗО. Да на полгода! Да ещё на полгода! А миллиарды-то ранее наворованные лежат себе на Каймановых островах. А несчастный Винни в камере с джакузи, телевизором, холодильником и проститутками.
Сидит Винни в камере и вспоминает своих кремлёвских друзей добрым словом: «Вот пидорасы! Вот козлы вонючие! Сами меня мэром поставили и сами меня в камеру посадили!» И когда Винни засветило лет эдак десять – чтоб на народный асфальт не харкал, он, так прямо не выходя из камеры, свистнул, собрал всё местное радио-телевидение да и заявил: - А я на суде всё про своих козлов-друзей крёмлёвских расскажу: по чьему заказу я кого замочил, кто скоко с моей помощью спёр… Всё, всё расскажу!

Ну и тут, конечно, страдальца Винни быстренько закрытым судом осудили – на четыре года условно и на родные Каймановы острова отпустили. А сами начали строить мосты на остров Русский. Ну и конечно же сразу спёрли двести миллионов рубликов. Мелочь – а приятно! Списали их на специально для этой цели убитого и где-то надёжно и навечно закопанного главного инженера строительства. Но это уже совсем другая история, никому не интересная, поскольку в России подобные истории случаются ежедневно пачками.

А история Вридуркова закончилась следующим: под занавес мэр Виннипух успел всё-таки отблагодарить своего нового холуя Вридуркова и посадил его в мэрии продавать лицензии на продажу алкоголя. Ой, хлебная должность, о-о-о…
И вот Вридурков вместе с ещё одним господином кавказской национальности стал успешно продавать лицензии на алкоголь. Конечно, не только по официальной цене, но и за взятки. Официально-то хрен купишь такую лицензию. Недаром в России ежегодно от поддельной ядовитой водки умирают сто тысяч человек. Ну а взятки Вридурков с лицом кавказской национальности, конечно, не могли полностью хапать –половину они обязаны были отдавать Виннипуху, а тот половину – в Кремль. Со всего текут проценты в карманный бюджет главных строителей капитализма!
Но всегда найдутся конкуренты. И однажды к счастливому Вридуркову в кабинет зашли некие компетентные работники и вытащили из кармана пиджака Вридуркова пять тысяч помеченных долларов. Мелочь – а не приятно! Семь лет зоны общего режима. Но возможно, Вридурков вернётся из ада живым и здоровым и даже досрочно – если как всегда отсосёт там у всех.

- Это менты были? Менты? – Интересуется Окси, явившись из кухни после их ухода. Она не спрашивает причин их посещения. Так же, как не выясняет вообще ничего из моей биографии. Не потому что повидала многое и многих и всё ей уже приелось и неинтересно – какой бы жизнью она ни жила, но ей всего-то лет семнадцать, не успела ещё переполнить свою память.
Она не интересуется, потому что мы вместе менее суток, потому что мне много лет и там, в джунглях канувших годов было столько всякого и всяких! Зачем ей чужой хлам, забытый самим хозяином? Но главное – в другом, совсем-совсем в другом! Я понял это потом. Потом, потом…
Она жила свои последние мгновения на этом иллюзорном свете. И жадно, животно ловила их, пила, поедала, глотала минуты настоящего, крохи, жалкие крохи юной короткой жизни! Что ей какое-то чужое уже не существующее прошлое и собственное мёртвое будущее?! В её сжимающемся настоящем оказался я – и она впитывала меня – навсегда! На небеса!
Ей совсем неважно: какие книги я написал, какие статьи – будоражившие уголовную власть, я опубликовал. Даже мои чисто самецкие мужские качества – не главное для неё. ОНА ЗА МЕНЯ ПЫТАЛАСЬ УХВАТИТЬСЯ НА КРАЮ СМЕРТЕЛЬНОЙ ПРОПАСТИ. А остальное совпало: я ей нравился, ей нравилась квартира, мои рубашки и всё, что мы совместно вытворяли…

И я впитывал её – ещё не понимая, что происходит ВСЁ НЕ КАК ВСЕГДА, что пространство-время прогнулось в данном месте, напряглось, и невидимая-неведомая плёнка, на которой все мы записаны и крутимся, готова вот-вот прорваться и принять в чёрную космическую дыру очередную душу – то, что называлось «Оксана».
Я этого не понимал, но интуитивно чувствовал, ч т о в с ё п р о и с х о д и т н е к а к в с е г д а. С Т Р А Н Н О. Потому что… Наверное. как всегда сигналила моя интуиция: «Это твоя последняя женщина!!! По-след-няя! В этой жизни. А другой-то не будет! Торопись!»

САМЫЕ СТРАШНЫЕ МУЖСКИЕ ТЕРЗАНИЯ – НЕ ПРОШЁЛ С ТОЙ ИЛИ ИНОЙ ЖЕНЩИНОЙ ПУТЬ, КОТОРЫЙ МОГ БЫ…

Но как жаль, что невозможно потребить больше того, что ты можешь. Не говоря уж о том, что невозможно поиметь то, что тебе не дано и то, что тебе не дают. А хорошо бы завалиться сейчас с Окси опять в постельку и заниматься, заниматься до бесконечности всей этой развратной пахабщиной – такой вредной для похмельного старого сердца и в то же время – такой полезно-омолаживающей пятидесятилетний организмик. Ведь от них, юных, идёт непознанная, но совершенно реальная мощнейшая струя лечебной энергии, превращающая старика в юношу…

Но я наливаю себе ещё стопарь тридцатипятиградусной элеутероккоковой настойки, которая тоже… А-ах, хороша! Превращает юношу в старика… А-а, да всё равно… Старость… Смерть… Наливаю несколько капель Окси.Она выпивает и вновь ухватывается за селёдочную голову. Одновременно решая рассказать анекдот, который у неё, очевидно, всплыл в памяти ассоциативно, в связи с визитом милиционеров.
– Едет такая шикарная дама в шикарной машине, в шубе, кольца с бриллиантами. Её останавливает милиционер-гаишник. И говорит: ого, дама, откуда у вас такие деньги!? Вы, наверное, х… сосёте?
Слово «х…» Окси произнесла без запинки. Я, старый прожжённый тип даже несколько как бы смутился, а ей по фиг. – Ты чтой-то разматерилась, - говорю я слегка отеческим тоном, абсолютно отдавая себе отчёт, что несвятой Оксане только так и должно выражаться, но удивительно – за сутки у неё вырвалось в первый раз.
- Но это же анекдот, в анекдоте слова-то не выкинешь. Так вот, а дама менту отвечает: это вы х… сосете, а я делаю минет!
- И это всё? Нужно смеяться? – Спрашиваю я и только потом, наверное. через несколько лет пойму: она стеснялась того, что делает! И пыталась этим дурацким анекдотом хоть чуть-чуть защититься от собственного минета!

Мы пьём чай. Мы идём к форточке в спальне – курить одну сигарету на двоих. «И зачем же она курит после операции на сосудах мозга!» Окси пускает дым в форточку, прислонившись спиной ко мне, потому что я стою сзади, плотно прижавшись к ней.
Руки мои поползли к ней под рубашку, я щупаю её крупные разбухшие груди, у меня перед глазами её нежная красивая шейка и локоны чистых, но очень странных тёмных волос – жёстких и звенящих как проволока. Окси подаёт мне в губы сигарету – на одну затяжку, бросает её в форточку, плотнее прижимается спиной и попой ко мне, недвусмысленно выражая свою сексуальную негу, похоть и желание залечь вместе со мной в постельку.
И вот мы уже в ней, родимой. В постельке… Голенькие. Она – на спине. Её красивая шейка – на моей правой руке. Пальцы моей левой руки у неё в …
- Ой… Ой как хорошо, давай-давай, ой, ах… Ой-ой, щас … кончу… Ой… Кончила…
«Ну и быстра же!» - Давай… Минет тебе сделаю? Хочешь? – Предлагает неутомимая Окси.
- Хочу, да нельзя. Сердце… Не молодое и не железное. И с похмелья…
Мы лежим, говорим ни о чём. – Я умру скоро, Сашенька! – Вдруг ни с того, ни с сего громким шёпотом вещает Окси, и я вижу, как по её юным полированным щекам прокатывается несколько слёз.
– Да брось ты! Это все беременные женщины боятся родов и … - Бодро говорю я, пытаясь её успокоить, хотя уже и сам где-то в глубине полупьяного сознания подумывал: «Да как же ты будешь рожать!? После такой операции, половина тела, фактически, парализована …»
Но все мы, кто умеет прислушиваться к себе и космосу, знаем всё про себя – когда и как… Впрочем, сейчас, пьяный и довольный собственным сиюсекундным моментом, я не способен подняться в высокие сферы. Но очень хочу, чтобы и Окси в эти мгновения было хорошо, весело, счастливо. И моментально приходит идея… Не знаю – почему именно эта… - Сейчас… Сейчас ты будешь хохотать! – Обещаю я Окси, соскакиваю, голышом отправляюсь в свой зал-кабинет, роюсь в папках с бумагами и, наконец, нахожу.
Возвращаюсь и подаю Окси несколько листов форматом А-4 на скрепке. – Читай вслух, но не торопясь, с выражением! – Прошу я. Сам ТАКОЕ прочитать вслух при женщине не решусь. Есть во мне какой-то дефект: прожил сложнейшую тяжелейшую жизнь на дне, приходилось работать средь воров и убийц, копаясь буквально в дерьме, жестоко матерюсь с семи лет, но так и не научился материться в присутствии женщин. Ну разве что очень редко в очень какие-то сверхзажигательные моменты в постели – для усиления суперразвратных дуростей…

Этот гениальный шедевр я накатал несколько лет назад. Конечно, весьма глупо, когда автор начинает объяснять – что он хотел этим сказать, да зачем он хотел так написать, да почему и отчего… Произведение должно говорить само за себя – без всяческих дополнительных объяснений, правда? Но в данном случае я всё-таки сделаю единственное для самого себя исключение и несколько абзацев в качестве комментариев к тому, что сейчас с выражением прочтёт Окси, предварительно преподнесу.

Когда мы были молодыми – фонтаны не били голубые. И розы красные – для нас – не цвели. В отличие от сюжета той широко известной в СССР бардовской песенки, где как раз всё наоборот – «когда мы были молодые – фонтаны били голубые и розы красные цвели». Конечно, для кого-то и «били», и «цвели». Для детишек коммунистической номенклатуры – вечных, не снимаемых ни при каких обстоятельствах начальничков, а также для отпрысков работников торговли и всяких прочих наследников различной воровской преступной сволочи.
А у меня отец подполковник-фронтовик умер в тридцать четыре и грошовая пенсия за него, поделенная наполовину с матерью отца, а потом ещё наполовину – коммунистическим президентом товарищем Хрущёвым.
А у меня всю молодость – одни брюки и одни ботинки на все сезоны и случаи жизни.
А у меня в пятнадцать лет – дистрофия сердца и общая дистрофия от постоянного голода.
Как-то не везло мне со счастливым детством и молодостью. Конечно, ЖИЗНЬ НАСТОЛЬКО ТРАГИЧНА, ЧТО ЕЁ НЕЛЬЗЯ ВОСПРИНИМАТЬ СЕРЬЁЗНО. И тот, кто слишком уж воспринимает жизнь и себя в ней за нечто пупоцентральное – просто кретинистый дуремар дуремарович дуремаров!
Действительно, что охать и рыдать по собственной жизни, которая уже прошла и ничего не изменить! Да и вообще, как можно серьёзно воспринимать мимолётнейшую ничтожнейшую иллюзию, полнейшеглупейший обман, который мы называем «жизнью», который разве можно серьёзно воспринимать, если он для всех-всех кончается смешно-одинаково – смертью. И какую серьёзную рожу ни строй, каким пупом вселенной себя ни считай, но могильные червячки, пожирая тебя, будут хохотать и над твоей постной трупной рожей, и над твоими достижениями, провалами, радостями, горестями, над тобой, дураком, - временной, мимолётной химической картинкой.