Пятница, 24 апреля 2009 года. Лиа Роффи просматривала отчеты

Лиа Роффи просматривала отчеты. Утро не задалось. Она сняла очки и взглянула на часы. Шоу закончилось уже час назад, но звонки по горячей линии все не прекращались. Она нахмурилась и повернулась к Дэннису:

– Отчеты, которые ты дал, меня не очень впечатляют. Сомневаюсь, что хоть одно из этих дел подойдет для следующего шоу. – Лиа надеялась, что работа поможет ей забыть о том, что случилось в эфире сегодня, но отвлечься не получалось. Она просто не могла сосредоточиться.

– Понял. Что ж, тогда я просто раздам ножи и пистолеты местной шпане, накачаю их выпивкой и наркотой и посмотрю, что получится. А то, не дай бог, ваши рейтинги пострадают.

Лиа поморщилась.

– Ты ведь понимаешь, о чем я. – Она снова надела очки. – Так, возьму вот это, с абортом. Где парень заставил свою подружку его сделать. Реально связаться с ее родителями? – Она налила себе чаю, жажда мучила страшно.

Главный детектив Мастерс пожал плечами:

– У нее нет родителей, она живет в приемной семье. Ей всего четырнадцать. Я могу организовать интервью с ее приемными родителями, если хочешь. Мы с ними сотрудничаем. Она отказывается назвать имя парня. Врачи говорят, что она не сможет больше иметь детей.

– О господи. – Лиа поставила локти на стол и уперла подбородок в ладони. – Хочешь чаю?

Ну и утро. В голове не укладывается, что Кэрри просто взяла и ушла из студии во время рекламной паузы. Никто не знал, куда она поехала, на звонки она не отвечала. Им пришлось пустить повтор вместо второй части шоу.

– Нет, – отказался Дэннис. – Я пошел. Работы полно. У меня, знаешь, есть дела поважнее гламурных телешоу и звездных истерик.

Лиа очень ценила помощь Дэнниса. Без него они ни за что не раздобыли бы эксклюзивные материалы, связанные с громкими делами. Отношения шоу с полицией Лондона были взаимовыгодными. Самые запутанные дела Мастерса получали освещение в эфире, это повышало доверие обывателей к властям, и они начинали звонить по номеру полицейской горячей линии. С тех пор как «Правда в глаза» выходит на экраны, число таких звонков увеличилось на восемьдесят процентов, а уровень раскрытия преступлений поднялся на тридцать процентов. В интервью Лиа часто называла «Правду в глаза» смесью ток-шоу и журналистского расследования. Шоу и в самом деле уникально.

Дэннис встал. Он хотел обнять Лиа, но передумал.

– Как там поживает твоя подружка?

– Ушла.

– А, ну да. Так ты теперь одна?

– Иди, Дэн, не зли меня.

– Я полагаю, ты не согласишься со мной поужи… – Дэннис ударился коленом об угол стола и охнул от боли.

– Так тебе и надо.

Зазвонил мобильный телефон Лиа.

– О, слава богу! Кэрри, где, черт возьми, тебя носит? – Лиа облегченно выдохнула и шепнула Дэннису, прикрыв микрофон: – Это она.

Затем лицо Лиа вдруг побледнело, голос понизился до шепота:

– О господи, вот черт, нет… Кэрри, нет… Где ты? Жди. Еду.

Схватив ключи и сумку, Лиа опрометью вылетела из офиса.

Кэрри отказалась от попыток дозвониться сыну. Он часто не подходил к телефону, даже если по чистой случайности не забывал его зарядить. Как обычно, он позвонил ей в неудобное время – в день записи шоу Кэрри встала рано и была в душе – и даже не удосужился оставить сообщение. Кэрри казалось, что она не видела его уже много дней. Вполне возможно, что он звонил ей из своей комнаты. Она попробовала позвонить еще раз, звонок сразу переключился на голосовую почту.

– Это я. Не могу тебе дозвониться. Я сегодня вернусь рано. Если хочешь, пообедаем вместе.

Марта купила на завтрак круассаны. Кэрри завтракала за длинным кухонным столом, за которым могла бы уместиться большая семья, и смотрела в окно на сад. Шел дождь.

– Ты дома? – крикнула она. Может, он проскользнул вчера в свою комнату, а она не заметила? Ее голос эхом прокатился по пустому дому. Она не слышала музыки и не чувствовала запаха дешевого одеколона, которым он обычно пользовался.

– Все парни им душатся, – объяснил сын. – Девчонок как магнитом притягивает. – Он усмехнулся, зная, что от таких слов Кэрри корежит.

Медленно жуя круассан, она размышляла, почему же частная школа-интернат, обходившаяся ей в двадцать пять тысяч фунтов в год, так и не смогла привить сыну хорошие манеры. Надо позвонить директору. Еще раз. Они просто обязаны что-то придумать, чтобы вернуть его. Так дальше продолжаться не может.

Кэрри выбросила недоеденный круассан, прошла в кабинет и включила компьютер. Время еще оставалось, так что она могла полчаса посвятить изучению материалов, которые прислали ее ищейки. Просматривая отчеты, свидетельствовавшие о бедности, лишениях и несчастьях, Кэрри чувствовала одновременно облегчение и скорбь. Да, она могла наблюдать за всем этим горем из своего комфортабельного, богато обставленного дома, она не была одной из них. Но она ничем, совершенно ничем не могла им помочь, и от этого ее охватывало отчаяние. «Правда в глаза» не могла сделать этих людей счастливее.

В списке потенциальных героев шоу снова значилась Лорейн Пламмер. Как ни странно, передача о гибели ее сына, которую они показали прошлой осенью, не вызвала большого резонанса, так что новую программу на эту тему Кэрри собиралась сделать в качестве услуги Дэннису. Интервью с Лорейн Пламмер уже записано и должно пойти в эфир в следующем месяце. Кэрри надеялась, что после повторного освещения сюжета Дэннис получит хоть парочку полезных звонков. После гибели сына Лорейн в том районе произошли еще подобные инциденты. Кэрри только недавно с изумлением поняла, что ее дом находится совсем недалеко от опасного квартала. Между двумя разными мирами, Хэмпстедом и Хэрлсденом, всего несколько минут езды.

– Бедный парень, – сказала она, закрывая файл с фотографией погибшего мальчика. Ее взгляд задержался на снимке Лорейн Пламмер в отсканированной статье из газеты. Пустые глаза, ввалившиеся щеки, застывшее лицо. Ее душа умерла. И было видно, что безвозвратно.

Кэрри быстро настучала письмо и отправила Лиа с пометкой «срочно» – указание подготовить передачу с миссис Пламмер к эфиру на следующей неделе. Дело это странно перекликалось с чувствами, одолевавшими ее в последнее время: с ощущением пустоты, беспокойством, беспомощностью. Должно быть, матери всех подростков места себе не находят.

Кэрри попыталась отгородиться от чужого несчастья, достав фотографию собственного сына в серебряной рамке. Такой элегантный в костюме и галстуке. Снимок сделали на исходе его последнего года в колледже Дэннингем. Как раз перед тем, как он решил туда больше не возвращаться.

– Дурачок, – прошептала Кэрри, глядя на фото. – Мог бы хоть получить аттестат о среднем образовании.

Она вспомнила свой ужас, когда он объявил о том, что не только не вернется в Дэннингем после каникул, но еще и бросает изучать половину предметов.

– Зачем мне латынь и немецкий? – Он навис над кухонным столом, и Кэрри хорошо помнила отпечатки грязных рук, что он оставил на глянцевой столешнице, перед тем как в ярости выбежать вон. Когда он был младенцем с ямочками на щеках и простодушной улыбкой, ее сердце сжималось от нежности при виде этих маленьких ручек.

– Чтобы получить место в университете! – крикнула Кэрри вслед. – И приличную работу!

Разумеется, его шансы попасть в Кембридж или Оксфорд после ухода из Дэннингема стали равны нулю. Она трижды встречалась с директором колледжа, написала бесчисленное количество электронных писем, сотни раз ругалась с сыном, но так ничего и не добилась.

– Я не хочу быть богатеньким мальчиком со знаменитой мамой, который на других смотрит сверху вниз. Больше говорить не о чем, – отрезал он и с силой захлопнул дверь в свою спальню.

– Но мой сын никогда не будет смотреть на других снизу вверх, – прошептала Кэрри, наливая себе очередную рюмку водки в попытке заполнить хоть чем-то пустоту в сердце.

Она его достала. Репортаж, который они сняли у него дома, когда он впал в ярость в присутствии своей двухлетней дочери; свежие синяки на лицах его жены и любовницы; новый приступ ярости в студии, когда он переворачивал мебель и охране пришлось применить силу, – не оставалось никаких сомнений в том, что ее сегодняшний гость – настоящий подонок. Кэрри было противно находиться с ним в одной комнате. Но в то же время она наслаждалась моментом.

– Посмотрите мне в глаза, Винсент.

Она непринужденно пересекла студию. Охранник силой удерживал гостя на месте. Коротышка Винсент узким хитрым лицом напоминал куницу. Кэрри не боялась его. Она склонилась над ним, слегка повернув голову к камере.

– Ну же, давайте начистоту. Вы когда-нибудь били свою маленькую дочь? – Кэрри сделала паузу. По опыту она знала, что он не станет отвечать. Пока не станет. – Почему в течение первого года ее жизни социальную службу вызывали к вам домой семнадцать раз? Почему снимки в полицейском досье показывают, что синяки на ее спине имеют форму вашей руки? Почему у вашей жены и вашей подружки лица, прости господи, напоминают побитые яблоки? Почему, спрашиваю я, – Кэрри повернулась лицом к зрителям, – девочку до сих пор не забрали в приемную семью? – Она почти кричала, держа снимок ребенка над головой. Она ведь сама мать. Пусть это и не ее жизнь, но она чувствовала боль.

Тишина. Потом в студии один из зрителей зааплодировал. Потом еще и еще. Вся аудитория, все триста человек стоя аплодировали ей. Слишком много детей страдало от жестокого обращения и бездействия социальных служб в последнее время. Тема была очень злободневной, общественность требовала призвать виновных к ответу. Когда зрители затихли, Кэрри продолжила:

– Вы били свою дочь или нет?

Снова тишина.

Кэрри дотронулась до своего наушника. «Дай ему еще десять секунд», – велел режиссер.

Она знала, что съемочная группа тоже в напряжении. Она уже почти час пытается сломать его. Он должен расколоться. Даже Дэннис сегодня пришел в студию. Ему нужно было признание. «Камера два, поближе», – приказала Лиа.

Винсент уставился на свои ботинки. Сдвинул носки вместе.

– Она плохо себя вела, – сказал он. – Все своих детей шлепают. Это не криминал.

Зрители были потрясены. Свист, шиканье, обвинения неслись со всех сторон. Мать ребенка вскочила с места, на сцену выбежали охранники. Кэрри секунду понаблюдала за происходящим, затем повернулась ко второй камере и завершила эфир своим фирменным жестом.

– Супер, дорогая, – сказала Лиа. – Ты просто королева признаний.

Дэннис тоже пробормотал пару одобрительных слов, а потом отправился за сцену, чтобы допросить Винсента.

Кэрри устроилась в любимом кресле. Шла реклама. Аудитория до сих пор не успокоилась. Слышались громкие обвинения в адрес Винсента, охранники по всей студии внимательно оглядывали публику. Напряжение не спадало. Но Кэрри ничего не замечала. Ей было не до того. Следовало подготовиться ко второй части шоу, раскрыть подноготную еще одной загубленной жизни.

На секунду Кэрри поддалась усталости. Не физической – эмоциональной. Усталость навалилась внезапно, словно кто-то шарахнул ее сзади. Да, иметь дело с этими людьми ужасно. И если честно, она с удовольствием отдохнула бы от несчастий, безнадежности, страданий, которые хоть и были чужими, но давно уже проникли и в ее жизнь. С каждым шоу нести это бремя становилось все тяжелее.

Но без этих несчастных людей она так и осталась бы провинциальной журналисткой, а ее доход составляли бы новостные статейки, занимающие полколонки на десятой странице местной газетенки. Усталость отступила. Кэрри расправила плечи. До эфира меньше минуты, и надо сосредоточиться.

Визажистка подошла подновить макияж.

Кэрри улыбнулась.

Все было просто. Как те туфли, которые она выбрала для сегодняшнего шоу, – черное и белое. Работа и дом.

Завибрировал мобильный. Она достала телефон. Жестом отстранила гримершу.

Кто говорит?

У нее перехватило дыхание.

Бутылка с водой выпала из руки.

Холодные брызги попали на ноги.

Кэрри выбежала из студии.