Счет Зим Одинокого Пса, 1800-71 г.г.

многие белые, обладающие опытом общения с индейцами, должны были это знать.

Подобные летописи были бы бесценными, писал Брюс Нельсон, “обладай аборигены хоть каким-то ощущением исторических величин, что знаем мы. Но их восприятие истории было, мягко говоря, тривиальным, и крайне редко событие более чем преходящего интереса всплывает из потершихся красок, нарисованных на древних бизоньих шкурах”. Он приводит в качестве примера год 1796 из календаря Миниконжу - величайшим событием стала игра в обруч, во время которой был убит игрок по имени Пенис. Из календаря невозможно узнать, каким образом он получил такое имя, но его на самом деле звали Пенисом, и он был убит, играя в обруч. Пенис набросился на двух других игроков, которые в ответ убили его. После этого игра продолжилась, причем его тело использовали в качестве преграды для обруча. С тех пор Миниконжу определяли 1796 как Год-Когда-Обруч-Катился-на-Пениса.

Невозможно даже предположить, сколько существует Счетов Зим. Считается, что довольно большое их количество находится в частных коллекциях и в музеях, а некоторые могли быть захоронены вместе со своими хранителями - что звучит нелогично, принимая во внимание то, что их единственной задачей являлось увековечивание племенной истории. Алексис Праус в своем обсуждении календаря Хункпапов, находящегося во владении Крэнбрукского научного института, говорит примерно о дюжине[302].

Джозеф Белый Бык, посовещавшись со старыми Миниконжу, известными своей памятью, сложил племенную историю с 1781 по 1932 год. Тот первый год запомнился тем, что множество бизонов либо замерзли до смерти, либо утонули, и воины переплывали покрытую ледяным крошевом Миссури, чтобы добыть эти плавающие трупы. На следующий год появился англичанин, который увидел, что Миниконжу пользуются каменными ножами. Он уехал но через некоторое время вернулся со стальными ножами.

В 1804 году был убит клоун.[303] Клоуны делали все наоборот. Они вели себя настолько глупо, насколько это возможно. В тот год клоун возглавлял атаку на какого-то неустановленного противника, но пускал свои стрелы прямо в воздух. Затем он остановился, повернулся и начал стрелять в своих собственных людей - сперва поверх их голов, а затем прямо в родных и друзей. Кто-то из врагов убил его.

В 1807 году какие-то белые люди наняли индейца доставить книгу другим белым людям на торговом посту. Оглала по имени Красная Собака прошел с ней большое расстояние. Никто не знает, что было в той книге.

В 1817 году бедный мальчик-сирота без лука присоединился к воинам из своего племени, преследовавшим врагов. Сиу заколебались, когда двое из этих врагов повернулись к ним, чтобы сражаться, но сирота подхватил палку, устремился вперед и нанес удары обоим. Согласно Белому Быку это был столь храбрый поступок, что племя мальчика стало известно как Итазипчо или Санс-Арк – Нет Луков. Толкование Белого Быка не согласуется с историей Хункпапов о гермафродите, который посоветовал своим людям оставить луки и стрелы на вершине холма, но по истечении такого времени кто может знать правду?

Крайне редко разные календари отмечали один и тот же случай. Одно исключение имело место в 1832 году благодаря ослепительному метеоритному дождю 12 ноября, отмеченному по всему миру. Любой индейский календарь отмечает это как зиму падающих звезд. Изображение просто - узор из звезд.

Год 1837, принесший пароход “St.Peter’s” с его смертоносным грузом оспы, изображен в крэнбрукском календаре в виде одинокого индейца, одетого в покрытую пятнышками одежду.

Двумя годами позже несчастный уинкте, гермафродит, убил (или убила) себя - хотя вполне возможно, что это несчастное создание было обычным трансвеститом. В любом случае, крэнбрукский календарь изображает самоубийство через повешение.

Год поражения Кастера не представлен в виде схватки, как того можно было ожидать. Напротив, Сидящий Бык пожимает руку белому человеку в мундире. Это могло изображать его прибытие в Канаду после Литтл Бигхорна и рукопожатие с представителем Королевской конной полиции, одетым в красную форменную куртку. Нарисованный жезл для ку возможно символизирует победу.

Вождь тех голубых мундиров, которые потерпели столь сокрушительный разгром в Монтане, похоже был неизвестен большинству индейцев. Это правда, что по крайней мере один календарь упоминает о нем: Пехин Ханска ктепи, но прочие нет. Большинство индейцев решили, что вернулся Три Звезды Крук[304]. Лишь впоследствии, возможно благодаря образованному метису по имени Большие Леггины, они стали осознавать, что сразились с Седьмой Кавалерией. Поначалу это не значило ровным счетом ничего. Немногие из этих Сиу и Северных Шайенов знали хоть что-то о Кастере.

Среди белых Большие Леггины известен под именем Джон Бругайер (Bruguier) или Бруджье (Brughiere). Его отец, Теофиль, был франко-канадским торговцем, имевшим две жены из Санти: Утреннюю Зарю и Сияющую. Они были сестрами, дочерьми вождя по имени Военный Орел, и заполнили палатку Бругайера тринадцатью детьми. Матерью Джона была Утренняя Заря. Говорят, что он был отважным юношей с хорошим лицом, крепко сложенным и очень смуглым. Должно быть, Джон был необычной личностью, поскольку его приняли в колледж Братьев во Христе в Сент-Луисе. Оставив колледж, он отправился работать на своего отца. 14 декабря 1875 года в Стэндинг-Роке он вступил в драку и ударил чем-то тяжелым некоего Уильяма МакГи, который умер на следующее утро. МакГи описывали как спокойного, трудолюбивого человека. Может и так, но только торговец Форта Линкольн показал, что тот мог превратиться в отвратительную пьяную скотину. Скандал, похоже, развивался подобно менуэту, шаг за шагом. Джонни вносил свой вклад во все возрастающую задиристость, и в должное время - 13 июня 1898 года - сам был забит до смерти раздвижным гаечным ключом. Необычное совпадение, поскольку жертвы царящего на фронтире насилия обычно погибали от пули или от ножа.

Во всяком случае, зная о том, что МакГи ранен смертельно, Джонни Бругайер скрылся. Куда он отправился, никогда так и не узнали - возможно, в Черные Холмы, затем дальше на запад, в страну Бигхорна. А он ли несет ответственность за то, что Сиу стало известно о Кастере, зависит от даты его прибытия в лагерь Сидящего Быка. Доктор Джон Грей - вероятно крупнейший специалист в этом отрезке западной истории - считает, что Джонни не присоединялся к Сиу вплоть до конца августа.

Когда бы там ни было, Большие Леггины знал, что следует делать по прибытии в лагерь: он подскакал прямо к палатке Сидящего Быка, подарил вождю свою лошадь и ружье и обратился к шаману со словами: “Брат”. Хитрее поступить было нельзя – возможно, это была дань его католическому образованию. Если бы Джон повел себя иначе, то, скорее всего, он был бы убит, поскольку следом за ним шли вооружившиеся Сиу. Эти вспыльчивые и обидчивые люди были столь подозрительны по отношению к чужаку, носящему одежды вашичу, что они, хоть это и кажется невероятным, выдернули несколько колышков палатки Сидящего Быка, чтобы приподнять покрышку и пролезть внутрь. Много лет спустя Джонни рассказывал своему племяннику, что не знал, в какой миг ощутит пулю или стрелу в своем теле.

Сидящий Бык, приняв во внимание состояние своей палатки и присутствие многочисленных соседей, созерцающих его неожиданного полубелого гостя, предложил им либо убить чужака, либо накормить его. Итак, они решили принять Джонни, а поскольку по прибытии в лагерь на нем были надеты ковбойские чапы[305], индейцы назвали его Большие Леггины. И возможно – быть может это невероятно, но все-таки возможно - что когда он заметил цифру “7” на нескольких предметах снаряжения, захваченных этими Сиу на Литтл Бигхорне, то рассказал им, какой полк они разгромили.

Деревянная Нога, Шайен, говорил, что его народ узнал об этом от Оглалов, но не сказал, когда сами Оглалы это обнаружили.

Что до него самого, то через пару дней после сражения, когда индейцы разбили лагерь возле того места, где теперь находится город Лодж-Грасс, Деревянную Ногу назначили разведчиком, чтобы он вел наблюдение с окрестного холма. Когда он сидел там, к нему подъехал Санти и спросил, кто он такой. Деревянная Нога ответил, что Шайен. У Санти был табак, они покурили, а затем Санти сказал: “Я думаю, что большого вождя солдат, которого мы убили, звали Длинноволосым. Его убил один из моего народа. Он знал Длинноволосого много лет и уверен в том, что не ошибся. Он смог узнать его по длинным вьющимся волосам”.

Деревянная Нога никогда раньше не слышал о Кастере, и эти новости не заинтересовали его. Он не удосужился сообщить о них остальным Шайенам. Сам он видел по крайней мере трех мертвых солдат с длинными светлыми волосами. В одного из них Деревянная Нога выстрелил уже после сражения, поскольку подозревал, что тот лишь притворяется мертвым. На теле этого солдата не было ран, так что Деревянная Нога приставил дуло ружья к его виску и пальнул ему в голову.

Однако по прошествии некоторого времени эти известия показались не лишенными интереса, и многие индейцы стали приписывать себе сей великий подвиг - убийство Длинноволосого. Остальные индейцы выслушивали подобные утверждения с изумлением, либо с презрением. Деревянная Нога говорил, что эти претенденты просто хвастались - сразу же после сражения таких разговоров не было. Он утверждал, что несколько Сиу и Шайенов, видавших Кастера в прежние времена, лишь много недель спустя узнали, что он был убит в том бою. Тогда, на берегах Литтл Бигхорна, говорил Деревянная Нога, большинство индейцев даже и не подозревало о существовании этого человека.

Среди тех, кто чаще всего упоминается в племенном фольклоре как человек, сразивший Кастера, встречаются Ястреб, Храбрый Медведь, Плоское Бедро, Крапчатый Теленок, Две Луны, неидентифицированный пятнадцатилетний мальчик и один из племянников Сидящего Быка - Джозеф Белый Бык.

Белый Бык был грозным воином, в этом сомневаться не приходится. Утверждения воинов, ставящих себе в заслугу убийство противника, обсуждались и разрешались после каждой стычки, точно так же как подобные заявления летчиков-истребителей наших дней следует сначала подтвердить, и лишь затем у кокпита[306] могут появиться те символические трафаретные звездочки. А на Литтл Бигхорне - несмотря на пулевое ранение в лодыжку и утрату лошади - этому Миниконжу засчитали два убийства, семь ку и захват двенадцати американских коней. Белый Бык утверждал, что во время сражения он схватился с сильным желтоволосым солдатом, который почти откусил ему нос. В конце концов, рассказывал Белый Бык, он ухитрился застрелить врага из его собственного карабина. Белый Бык нарисовал по меньшей мере четыре изображения этой эпической схватки. Его утверждение принимается всерьез многими историками. Другие говорят, что оно отдает подозрительным душком.

Рассказ, предложенный скакавшим с Шайенами Арапахом по имени Водяной Человек, менее драматичен. Водяной Человек был одет именно так, как белые представляют себе индейца на тропе войны: набедренная повязка, расшитые бисером леггины, оперенный головной убор. Он раскрасил свое лицо желтой и красной краской и повесил на шею замшевый мешочек, содержащий “некий корень”. Подготовившись таким образом, Водяной Человек ринулся в бой и увидел на вершине гряды стоящего на четвереньках Кастера: “У него был прострелен бок, изо рта текла кровь. Казалось, он наблюдал за индейцами, окружавшими его. Четверо солдат сидело рядом с ним на земле...”. Это похоже на правду, хотя, возможно, и было неприемлемо для людей девятнадцатого века. Что до того, почему сообщение о некоем историческом событии может быть отвергнуто одним поколением лишь затем, чтобы его восприняли позднее, никто не может этого сказать; но в двадцатом веке рассказ Водяного Человека кажется более правдоподобным, чем история Белого Быка.

Скаут Кроу Кудрявый сообщил среди прочего, что прямо перед своим фантастическим спасением он видел, как Кастер осел с пулей в боку, а затем, пораженный еще одной пулей, завалился на спину. Это также звучит весьма убедительно. Но Курчавый рассказал еще и то, что сбежал он к возвышению, расположенному к востоку от поля боя, с которого и наблюдал гибель Кастера. А с такого расстояния он не мог знать, что Кастер ранен в бок.

Некоторые индейцы настаивали на том, что Кастер пал последним, с саблей в руке, застреленный Дождем в Лицо. Может быть, он и погиб последним, но уж точно не с саблей в руке. Что до Дождя - он, возможно, участвовал в сражении. Он мог застрелить Кастера. Нет ни подтверждений того, что он убил Кастера, ни доказательств обратного. С математической точки зрения, принимая во внимание количество произведенных выстрелов, это в высшей степени невероятно.

Вашичу - особенно те, на востоке - были полны решимости выяснить, кто из краснокожих убил их героя, так что они спрашивали и спрашивали. Индейцы устали от этого и на совете в 1909 году решили положить делу конец. У них самих не было ни малейшего представления, кто же все-таки убил Кастера, но после обсуждения возможных кандидатур они сделали свой выбор. Им стал Вождь Храбрый Медведь из Южных Шайенов. Храбрый Медведь был с Черным Котлом на Уашите, он присутствовал в палатке, когда кто-то выбил пепел на генеральские сапоги, он принимал участие на Литтл Бигхорне. Так что он подходил на эту роль как никто иной.

Социалистически настроенные сородичи имели еще одну причину, чтобы сделать то, что сделали. Филадельфийский миллионер Родман Уанамейкер предложил вознаграждение за эту золотую информацию - деньги будут распределены среди присутствующих на совете - а в 1909 году многие индейцы голодали. Итак, решили они, если мы родим убийцу, то богатей даст нам деньги на еду для тех, кто голоден.

Говорят, что Храбрый Медведь не обрадовался, узнав, что эта честь возложена на него, поскольку думал, что мистер Уанамейкер планирует его застрелить. Но он собрал в кулак все свое мужество ради голодающих соплеменников и шагнул вперед, таким образом разрешив загадку.

Мистер Уанамейкер, конечно, был доволен, голодные индейцы были довольны, доволен был и Храбрый Медведь, когда осознал, что вашичу хотели лишь поглазеть на него.

Однако почти тридцатью годами ранее бисмарковская “Tribune” сообщила, что некий торговец купил у вождя Желчи - “худшего из всех живущих индейцев” - необычный маленький прибор: спичечная коробка-компас-свисток, который Кастер носил в своем кармане. Каким образом худший из индейцев добыл его? Желчь не мог быть ангелом смерти Кастера по одной причине - он бился томагавком, а вне всяких сомнений, что Кастер пал с одной пулей в голове и с другой – в боку. Не выяснено даже, был ли тот ангел мести Сиу или Шайеном, или же, возможно, гостившим у них Арапахом. Но те пять рот ударили по Шайенскому краю селения, так что возрастают шансы того, что именно Шайенская пуля и свалила генерала. В таком случае, как объяснить безделушку из кармана Кастера в собственности Желчи?

Файнерти, который несколько раз видел вождя, и который мог быть весьма резок, называл его “неугомонным мерзавцем, выглядевшим как конокрад-цыган и имевшим репутацию двурушного, уклончивого мошенника”.

Лейтенант Годфри - позднее генерал - не согласен с таким определением. Он воспринимал Желчь, как человека потрясающего характера, одаренного от природы и наделенного огромным общим чутьем, вождем, чья крупная физиономия напоминала лейтенанту Дэниэля Уэбстера[307].

Агент МакЛафлин, которому довелось очень хорошо узнать Желчь, считал его не только всесокрушающим воином, но и выдающимся советником и оратором, равным таким величайшим Тетонам как Красное Облако и Крапчатый Хвост. По своим физическим данным он был самым впечатляющим человеком, какого МакЛафлин видел когда-либо.

Элизабет, несмотря на испытываемый ею ужас, говорила почти то же самое: “Как ни больно мне смотреть на изображение индейского лица, я никогда в жизни не подумала бы, что среди племен мог бы быть такой великолепныйобразец воина как Желчь”.

Многие Хункпапы - по крайней мере из тех, кто беседовал с белыми - считали Желчь миролюбивым человеком, потерявшим голову в то воскресенье, когда солдаты Рино застрелили двух из его жен и троих его детей. Желчь считал, что их убили Ри, хотя, возможно, и не имел весомых доказательств тому. Неважно, кто застрелил его женщин и детей - это ожесточило его сердце, как он рассказал журналисту много лет спустя, и заставило его ринуться на солдат, разбивая им головы томагавком. “Я убил многих из них”, - сказал он.

Его имя является буквальным переводом Сиукского слова “Пизи”. Он получил его от своей матери, которая однажды натолкнулась на сына, когда тот пробовал на вкус желчный пузырь убитого животного. Но он был известен и как Красный Ходок, поскольку однажды отец вырядил его полностью в красное и с красными лентами и выставил напоказ своим гостям к полному их восторгу. Через какое-то время спустя после того представления, которое, должно быть, не взволновало его так, как могло бы взволновать любого европейского ребенка, он стал Человеком-Который-Ходит-Посередине. Неясно, почему он получил это имя, но он гордился им и, возможно, завоевал его в бою.

Желчь не был наследственным вождем. Его семейство, похоже, ничем не отличилось, а поскольку отец будущего вождя умер молодым, к мальчику относились скорее с сочувствием, нежели с уважением. Поэтому очевидно, что вождем он стал не по праву наследования, но потому что смог ощутить в себе семя собственной значимости.

Желчь родился где-то на берегах реки Моро в Южной Дакоте примерно в 1840 году (вероятно в тот же самый год, что и Кровавый Нож, и, может быть, в том же самом селении), а умер в 1893 году то ли от приема патентованных медикаментов, то ли от штыковых ран, то ли выпав из фургона. И, хотя это ровным счетом ничего не значит, умер он в день рождения Кастера: 5 декабря. Генералу, будь тот более благоразумен, стукнуло бы пятьдесят четыре в тот год.

МакЛафлин утверждает, что в Стэндинг-Роке, будучи уже немолодым человеком, Желчь влюбился. Он не только потерял от любви голову - этот ужасающий смерч – он, краснея, признался в этом резервационному агенту, что звучит абсурдно. Тем не менее, МакЛафлин заявляет, что те, кто знает индейцев, поймут буквальную истину этого. Вождь Сиу, “чья красная кожа побурела на солнце, кто каждую зиму выкрашивал лицо, предохраняя его от растрескивания и каждое лето - защищаясь от солнечных ожогов, краснел, словно белокожая девушка”.

“Я обещал идти путем белого человека и держусь своего слова”, - ответил Желчь: “но, быть может, я бы не дал такого обещания, если бы знал, что мое сердце вновь запоет при приближении женщины. Я заплачу цену того, чтобы быть таким как белые люди”.

После чего они пожали руки, и Желчь удалился.

Билли Эдамсу, работавшему торговцем на Leighton, Jordan& Hedderich, доводилось доставлять говядину военнопленным в Форте Бафорд, где он свел знакомство с Вороньим Королем, Низким Псом, Сидящим Быком, Дождем В Лицо, Желчью и прочими выдающимися Сиу. Эдамс был невысокого мнения о Сидящем Быке, которого описывал как физически маломощного, кривоногого, с недоверчивым, нечестным лицом. Змеиные глазки, говорит Билли, с подозрением смотрели на все и всех. Сидящий Бык отказывался пить кофе или есть предложенную ему еду до того, как её пробовал какой-нибудь другой индеец. Но о Вожде Желчи Эдамс говорит с уважением. Желчь был выдающейся личностью. Его блестящие черные глаза приоткрывали враждебность, граничащую с неистовостью. Никто не мог приблизиться к нему, не ощущая присутствия могучего и умного человека.

Желчь посетил Вашингтон, и когда он был там, ему дали денег с тем, чтобы он распорядился ими по своему усмотрению. Позднее его спросили, что он видел и что думает о Вашингтоне. “Я бродил по вашему великому городу и видел множество людей”, - ответил Желчь. “У некоторых были алмазы и прекрасные одежды; другие были оборваны и босы. У них не было денег, чтобы добыть хоть какую-то пищу. Они нищи и нуждаются в вашей помощи больше, чем индейцы. Я отдал им те деньги, которые вы мне дали. Среди индейцев все люди равны. Мы кормим наших бедных”.

Говорят, что в конце жизни, когда черты его лица смягчились, Желчь стал более похож на Генри Уорда Бичера[308], нежели на Дэниэля Уэбстера.

Что бы ни думали белые о нравственности Желчи, не может быть разногласий касательно его физических возможностей. Зимой 1865-66 года возле Форта Бертольд подразделение солдат попыталось арестовать его. Обвинения против него может были справедливы, а может и нет, но когда солдаты приблизились к его палатке - возможно, вошли в нее - Желчь разрезал заднюю стенку и выполз наружу. О чем он не знал, так это о том, что солдаты предвидели подобную попытку побега; стоявший за палаткой голубой мундир пронзил вождя штыком. Он лежал, пригвожденный к земле, пока не потерял сознание. После этого солдаты выступили в обратный путь и проинформировали свое начальство, что Желчь мертв. Был снаряжен другой отряд, чтобы доставить труп. Однако, как говорится, донесение о его смерти было преувеличено. Желчь очнулся до возвращения этих солдат. Он уполз в леса где и скрывался до тех пор, пока голубые мундиры не перестали его разыскивать.

Может быть, все это происходило не совсем так. Кое-кто говорит, что Кровавый Нож был проводником у солдат, а во время ареста Желчь не единожды пронзили штыком. Кровавый Нож, возможно, был недалек от того, чтобы нанести вождю последний удар посредством двойного заряда картечи, когда старший офицер, лейтенант Бассет отвел дробовик в сторону, ударив по стволу. Залп взрыл дымящуюся ямку в земле в нескольких дюймах от головы Желчи. Лейтенант решил, что Хункпап уже мертв или же находится при последнем издыхании. Не было смысла уродовать труп. Так что они оставили истекающего кровью человека и ускакали. Тогда люди Желчи перевязали вождю раны, уложили на травуа и тут же двинулись в селение Хункпапов. Там он оправился. Много позже Желчь показал свои шрамы Отцу Де Смету и похвастался, что семеро белых людей умерли за

то, как с ним, Желчью, обошлись у Форта Бертольд.

Вестал говорит, что Охенонпа-Сиу по имени Длинный Мандан привел солдат, а после того как штык пронзил Желчь, солдат поставил ногу на тело вождя. Желчь притворялся мертвым, пока они пинали, топтали, рубили его снова и снова. Сиу и сами решили, что он умер. Они отказались прикасаться к трупу. Индейцы разобрали палатки и бежали. Затем Желчь побрел, пошатываясь, сквозь падающий снег и прошел двадцать миль до палатки своего друга, которого звали Волосатый Подбородок. Волосатый Подбородок спас вождю жизнь. Год спустя одна из ран все еще гноилась. Вороньему Призраку, сыну Волосатого Подбородка, было в ту пору пятнадцать лет, и он вспоминал, что когда Желчь появился в их палатке, одежда вождя заледенела от крови, и кровавая пена пузырилась на его губах. Это значит, что штык проткнул Желчи легкие. Другие индейцы говорили, что он был ранен в шею.

Имеются два показания, что в Желчь стреляли. Льюис Кроуфорд говорит, что Длинный Мандан ускользнул в Форт Стивенсон, где сообщил коменданту форта полковнику де Тробриану, что Желчь находится в Форте Бертольд. Де Тробриан отправил сотню солдат, достигших Форта Бертольд к двум часам ночи. Должно быть, окрестности были залиты лунным светом, поскольку писарь форта, проснувшись от шума и посмотрев в бинокль, увидел лагерь Желчи окруженным и смог расслышать слова переводчика: “Нам нужен Человек-Который-Ходит-Посередине”. После этих слов Желчь появился у входа в палатку и был застрелен из револьвера.

Это сомнительно. Выстрел в ночи поднял бы всех индейцев в окрестностях, чего солдаты естественно пытались избежать.

Джозеф Генри Тэйлор знал некоторых из участников этого дела. Он говорил, что Желчь миролюбиво расположился в ивняке точно к югу от Форта Бертольд, и когда тот вышел из своей палатки, чтобы поприветствовать визитеров, в него выстрелили, сшибли с ног и пригвоздили к земле штыком, пробившим его грудь. Кровь хлынула из раны, изо рта и из ноздрей - “он потерял около галлона”. Жизнь ему спас не Волосатый Подбородок, а неустановленная пожилая женщина.

В других источниках утверждалось, что он был спасен шаманом по имени Паданегрика.

Спорно и то, обязан ли он жизнью лейтенанту Бассету, не давшему Кровавому Ножу нашпиговать вождя картечью. Этот случай слишком похож на историю, рассказанную полковником Тробрианом: Кровавый Нож соскочил со своего пони и чуть было не перерезал горло Сидящему Быку, когда ему приказали воздержаться от этого. Кажется уж слишком невероятным, что Кровавому Ножу дважды помешали убить лидеров Сиу. Одна из этих историй может быть правдой, но какая?

Есть, однако, еще одна версия – залежалый пустяк из лавки старьевщика - слишком туманная, чтобы в нее можно было поверить, опубликованная в сент-польской “Pioneer Press” 18 июля 1886 года, то есть через двадцать лет после события. Голубые мундиры из Форта Салли преследовали и захватили Желчь в прерии. Они всадили в него полдюжины пуль и сопроводили их полудюжиной штыковых ударов. Капрал, имя которого осталось неузнанным, хотел добавить последний удар: “Позвольте мне еще раз ударить его, лейтенант, просто на всякий случай”. Но лейтенант сказал нет, и они ускакали, после чего “коварный краснокожий уполз прочь...”.

Но истина в следующем. Его раны разрушили его, и он умер, раскаиваясь в своей полупритворной дружбе с белыми людьми”.

Касательно средства от ожирения - Желчь располнел на резервационной пище; он беспокоился об этом и начал пить некое тонизирующее, рекомендованное ему другом. Примерно неделю он пил предписанное количество, но потом, увидев себя все таким же толстым, вождь выпил целую бутылку и умер. Так говорят. Если это правда, то сия история похожа на чеховский рассказ.

Еще одну забавную подробность об этом легендарном воине можно найти в письме 1907 года от майора Дж.М. Партелло фотографу Барри. Майор спрашивает Барри, помнит ли тот капитана Клиффорда в Форте Бафорд, которому поручили надзор за пленными индейцами: “Мне случалось играть Желчи ‘Свадебный марш’ Мендельсона на рояле капитана Клиффорда. Вождь всегда просил меня сыграть именно эту вещь...”.

Вестал считал, что Желчь сожалел о своей дружбе с белыми. Быть может. А может быть, и нет. В южной Калифорнии в Музее Юго-Запада, по меньшей мере в тысячи милях от поля сражения, хранится большая акварель, написанная в 1898 году на муслине Вождем Пинающим Медведем, в которой графически отображена позиция Желчи по отношению к вашичу. Эта картина была заказана Фредериком Ремингтоном, но Ремингтон так и не вернулся, чтобы забрать ее, так что художник продал работу резервационному агенту.

_______________________________________________________________________________________

_______________________________________________________________________________________

В краю, что столь уединен,

Там где Биг Хорн и Йеллоустон,

Стекая с гор гремели.

Там подавляя гнев и стон,

Вожди воинственных племен

Вокруг костров сидели.

И Дождь В Лицо промолвил им:

“Мы отомстим! Мы отомстим!

Вождю белых с желтой гривой! ”

И эхо темно-синих гор

С утесов вторило как хор

Той клятве горделивой.

Река тихонечко журчит,

А там на берегу стоит

индейское селенье.

Вокруг селенья тишина,

Лишь только пенится волна,

Да слышно сойки пенье.

Раскрашенный врагам на страх

Залег бизоном в камышах

Сидящий Бык великий.

Три тысячи его отряд,

Они за скалами лежат,

Неукротимы, дики.

В ловушку эту через дол

Три сотни воинов привел

Вождь белых с желтой гривой.

Мечи в руках. Сметем врагов!

Но ни один из храбрецов

Обратно не вернулся...

Но скрылся враг во мгле ночной.

И Дождь В Лицо унес с собой,

Вздымая горделиво,

Добычу жуткую в крови,

То сердце, что жило в груди

Вождя белых с желтой гривой.

Но кто же прав, кто виноват? …[309]

Мистер Лонгфелло наделал столько ошибок, что становится скучно засчитывать ку на его виршах. Во-первых, все это происходило не у слияния Бигхорна и Йеллоустона, но на берегах Литтл Бигхорна, являющегося притоком первого. Ни одна из рек в этой части Монтаны не стремится с гор, бурля. Это неторопливые, мелкие реки.

Далее, очень маловероятно, что Дождь мог сказать подобное. Да и нет в этой местности ни одного темного утеса.

В третьей строфе мистера Лонгфелло индейское селение описано “безмолвным, словно сон”, абсолютно тихим, за исключением журчащей воды и “голубой сойки в лесу”. На самом деле, в этом лагере находились тысячи индейцев - возможно пятнадцать тысяч шумных краснокожих и Бог знает сколько тявкающих и грызущихся собак. Чересчур, для голубых соек и журчащего ручейка.

Четвертая строфа представляет нам Сидящего Быка с раскрашенным лицом и в бисере, ожидающего Кастера в засаде, подобно бизону в камышах - своеобразное сравнение, поскольку обычно никто не ассоциирует бизона с камышами. Тем не менее, оно порождает драматический образ, необыкновенно подходящий к Американскому Западу. Ну а как в действительности был одет Сидящий Бык в то утро, было установлено из интервью с теми людьми, кто видел его. Согласно Весталу, на нем была закопченая замшевая рубаха, украшенная зелеными иглами дикобраза, “ с прядями человеческих волос вдоль длинных, расшитых полосах на плечах”. Он был одет в мокасины, леггины и красную набедренную повязку. Одно орлиное перо было прикреплено на затылке вертикально вверх. Волосы, обернутые мехом выдры, заплетены в косы, покоившиеся на груди. На его поясе в черных кожаных ножнах, усеянных тремя рядами латунных заклепок, висел изогнутый разделочный нож.

Подобная специфическая информация, возможно, не была доступна поэту, который по этой причине зависел от туманной фантазии: “боевая раскраска и бусы”. Хотя неточные описания редко оставляют свой след в памяти, это, по крайней мере, заставляет призадуматься. Тем не менее, “смертельную ловушку”, изобретенную мистером Лонгфелло, следует обсудить. Желчь утверждает, что индейцы дождались, пока голубые мундиры не внесутся галопом прямо в их объятия, после чего сожрали их с потрохами. Это, конечно, было не тем, что сказал Желчь, но таков подтекст. Возможно, он преувеличивал. Быть может, индейцы не были столь хорошо подготовлены. Без сомнений, они знали о приближении колонны голубых мундиров. Всё прочее – чистый домысел.

И если остальные испытывали то же самое, они могли последовать за ним. Но если бы Сидящий Бык или Красное Облако набрали роту воинов и приказали им атаковать врага в определенное время и в определенном месте, никто не обратил бы на этот приказ никакого внимания.

Полковник Додж с этим не соглашался. Он рассказывал о том, как стоял на холме, возвышающемся над Южной Платт, наблюдая “строевые учения примерно сотни воинов”. Их командир, вождь Сиу, сидел на своем пони около получаса и направлял эти войска периодическим движением правой руки. Позднее он пояснил Доджу, что сигналил зеркальцем.

Скаут Джордж Херендин утверждал, что видел на Литтл Бигхорне пятерых вождей, у каждого из которых был флаг. Эти вожди руководили воинами, скакавшими вместе с ними: “Некоторые из флагов были красными, другие - желтыми, белыми, синими и один черный флаг. Все вожди прекрасно руководили своими воинами”. Херендин полагал, что Сидящий Бык был где-то неподалеку, возглавляя индейцев.

Агент МакЛафлин не думал, что Сидящий Бык хоть как-то участвовал в бою. МакЛафлин говорит, что шаман удрал, как только пули посыпались на индейский лагерь. “Внезапность породила панику в сердце Сидящего Быка, который никогда не был слишком отважным”. Вождь собрал своих жен и детей, вспрыгнул на пони и помчался на юго-запад. Он проехал восемь или десять миль, когда гонцы из селения нагнали его, чтобы сообщить об уничтожении Кастера. “Я всегда утверждал, что Сидящий Бык был трусом. Я знаю это из личного с ним знакомства, а также по всевозможным, связанным с ним случаям и по презрительному отношению к нему со стороны военных вождей. Но его магия была велика”.

Независимо от присутствия или отсутствия Сидящего Быка, независимо от той стратегии, которую он задумал или не задумал, нет сомнений в том, что Кастер выслеживал эти на тот момент миролюбивые племена. Он преследовал индейцев согласно плану, составленному генералом Терри, и абсолютно ясно, что намеревался внезапно атаковать их. Поэтому, вместо того чтобы считать его угодившим в засаду, Кастера следует рассматривать как охотника, ступившего в свой собственный капкан.

Что касается численности вовлеченных в сражение индейцев, цифра мистера Лонгфелло - три тысячи воинов - может обсуждаться, однако она не кажется чрезмерной. Оценки, касающиеся общего числа индейцев, разбивших лагеря вдоль реки, колеблются от двенадцати до двадцати тысяч. О двадцати говорил капитан Энсон Миллс, служивший с Круком. Через год после сражения лейтенант Х.Л. Скотт посетил то место и начал было подсчитывать круги от палаток, но прекратил это занятие на полутора тысячах. Эти палаточные круги, однако, могли ввести в заблуждение, поскольку одно семейство могло решить передвинуть палатку, а затем передвинуть ее снова, оставив, таким образом, после себя два, а то и три круга. Помимо палаток там стояли сотни викиапов - небольших шалашей из веток, которые разметало ветром вскоре после того, как их обитатели покинули эти жилища. Викиапы служили домами для молодых воинов, и на северном краю селения они были весьма многочисленны.

Индейцы сами не знали, сколько их было. Желчь, Плоское Железо, Неистовая Лошадь, Две Луны, Летящий Ястреб - спрашивали и их, и многих других, но их оценки согласуются между собой не лучше оценок, сделанных белыми. Кроме того, они не считали, что это так уж важно. Очень немногие индейцы могли проследить число выше тысячи. Они считали лгуном любого, кто насчитал больше.

Что касается солдат - некоторые историки претендуют на то, что доподлинно знают, сколько их последовало за Сыном Утренней Звезды к той роковой гряде, но большинство ученых не станет резать столь тонко. Они говорят – возможно, 220 или 225. Годфри, наблюдавший за большинством погребений, насчитал 212 тел, но несколько солдат исчезло. В общем, включая потери отряда Рино и тех, кто впоследствии умер от ран, общее число погибших обычно устанавливается примерно в 265 человек. Короче, эти цифры никоим образом не согласуются с утверждением поэта, что Кастер вел три сотни.

По общему признанию, поэма не текла бы столь плавно, если бы “три сотни” Лонгфелло заменил “двумястами двадцатью пятью”, так что преувеличение можно оправдать, как поэтическую вольность. Тем не менее, поэт определенно неточен, когда допускает, что эти обреченные кавалеристы стремились вперед с мечами в руках. Они пали, обороняясь, и ни у кого из них не было с собой меча.

Сабли были установлены в кавалерии, это верно, но это было обременительным вооружением. Их основным предназначением было нанесение психологического урона, поскольку большинство индейцев девятнадцатого века с ужасом взирали на эти длинные ножи. Поэтому утверждается, что Седьмой следовало бы иметь с собой сабли хотя бы ради производимого ими впечатления, если ни для чего больше. Так или иначе, их упаковали в деревянные ящики и оставили на базе у реки Паудер. Лейтенанты Эдвард Мэтьи и Чарльз ДеРудио, ни один из которых не отправился с батальоном Кастера, были единственными членами полка, которые предпочли сохранить при себе свои сабли, правда, по весьма различным причинам. Мэтьи оставил свою в обозе (где она была легко доступна) поскольку пользовался ею, убивая змей. Похоже, он стал главным экспертом полка в этом деле и пользовался большим спросом.

Длинный нож ДеРудио исчез. Hors de combat [310]: одна сабля. Собственность первого лейтенанта Карло Камилиуса ДеРудио, рота “Е”.

Официально он числился в роте “Е”, которая отправилась вместе с Кастером и полегла в большой лощине или возле нее, но ДеРудио был удачлив. В этой экспедиции он служил в роте “А” под командой Рино и таким образом ухитрился избежать занесения своего имени на монумент павшим героям.

Что касается того, почему он прихватил в сражение столь анахроничное вооружение - если и правда взял ее с собой - а других свидетельств об этом нет, лишь его собственное утверждение; но если допустить, что у ДеРудио была с собой сабля, то объяснение сему следует искать в аристократическом происхождении лейтенанта. У него было что-то вроде раздвоенного языка - столь многочисленны и сомнительны были высказываемые им претензии, что недобрые языки Седьмой прозвали его Каунт Ноу Экаунт[311] - но он и в самом деле был сыном графа и графини Акуила ди Рудио. Уолтеру Кэмпу, интервьюировавшему его в 1910 году, ДеРудио продемонстрировал пергамент с фамильной родословной, восходящей к 1680 году. Бесспорно, этот второсортный аристократ гордился своим происхождением и, возможно, без сабли он чувствовал себя плохо одетым.

12 марта в 5: 30 вечера Генеральный прокурор получил ордер суда ассизов[313] на приведение в исполнение приговора, вынесенного по адресу заговорщиков Орсини и Пьери, каковой и был исполнен двумя днями позже. Оба террориста лишились своих голов “с величайшим мужеством”. Приговор, вынесенный ДеРудио, был смягчен до пожизненного заключения на Чертовом острове[314]. Там, осенью 1858 года, тринадцать каторжников - и этот экстраординарный человек среди них - выдолбили бревно и доплыли до Британской Гайаны. Из Гайаны, уже более традиционным способом, он отплыл в Лондон к своей любезной женушке Элизе. Вскоре, словно чтобы еще раз удостовериться в том, что ничто не меняется, ДеРудио решил прочитать цикл лекций. Однако похоже, что англичане девятнадцатого века были более разборчивы, чем американцы двадцатого, поскольку попытка ДеРудио нажить дивиденды на своем кровавом подвиге не увенчалась успехом.

Так вот, наше правительство редко обращает внимание на пагубные наклонности того или иного человека, если тот может быть ему, правительству, полезен, как к своему удовлетворению и к выгоде обнаружили многие нацисты. Ну и в результате произошло то, чего и можно было ожидать: через пять недель после заявления, что ДеРудио недостоин носить мундир офицера армии Соединенных Штатов, правительство вернуло ему лейтенантский чин. 14 июля 1869 года он был приписан к полку Кастера.

Размахивал, или нет, он саблей на Литтл Бигхорне, не приходится сомневаться в том, что ДеРудио любил это оружие. Наряду с фамильным пергаментом он показал мистеру Кэмпу инкрустированную золотом саблю - подарок от членов его роты, преподнесенный в те времена, когда полк был размещен в Канзасе. Кастер сделал ему выговор за то, что он принял ее. Генерал сказал ДеРудио, что это нарушает устав и наносит ущерб дисциплине, но, очевидно, не приказал лейтенанту вернуть подарок, настолько тот вцепился в него.

Известно, что ДеРудио в нескольких случаях, несмотря на насмешки, брал саблю в поле. Очевидно, он терпел подобные замечания ради традиций. В таком случае, если он не оставил свою саблю в обозе, как лейтенант Мэтьи, то он должен был иметь ее при себе в долине. В одном из интервью вождь Желчь утверждал, что у одного из солдат был меч.

В этом сражении мог быть и второй длинный нож. Оглала по имени Орлиный Лось говорил, что один Сиу был вооружен саблей, захваченной в сражении на Роузбаде. Так что максимум там были две сабли, и ни одна из них не принадлежала людям Кастера.

Помимо прочего, не бежали Сиу под покровом ночи, как это утверждает мистер Лонгфелло в своей седьмой строфе. Хорошо известно, что они разобрали свои палатки быстро, но без паники, и покинули долину вечером следующего дня. Касательно Дождя В Лицо, вырезавшего генеральское сердце - это полная чушь, хотя миллионы американцев считали, что он так и сделал, а многие и до сих пор так думают. Поэма содержит и другие ошибки, но хватит. Наиболее вопиюще обвинение мистера Лонгфелло, касающееся Дождя В Лицо - мол сбежал тот с поля боя с сердцем генерала Кастера в руке. В конце девятнадцатого века Дождь в Лицо был одним из наших наиболее знаменитых индейцев - наряду с Покахонтас, Джеронимо[315] и Сидящим Быком - и на него не следовало бы клеветать.

МакЛафлин утверждает, что невозможно перевести мягкие Сиукские звуки этого имени на английский, поэтому любой перевод должен быть неадекватен. Тем не менее похоже, что данный перевод буквально точен. Мать Дождя В Лицо, готовя завтрак, однажды оставила сына на улице, как вдруг “громовая птица уселась на ветку ближайшего дерева, и пошел ливень”. Очевидно, это был знак. Таким образом ребенок приобрел свое имя. Так вот, это может быть и правдивый рассказ. Кто докажет, что нет? Но Дождь любил рассказывать сказки, и чем доверчивей была аудитория, тем больше ему это нравилось. Он сообщил доктору Чарльзу Истмену, что получил свое имя после кулачной драки с Шайенским мальчуганом, когда ему было лет десять. Шайен раскровавил Дождю лицо, и кровь, стекая струйками, покрыла его лицо полосами, словно он попал в шторм.

Или, быть может, он получил это имя в стычке с Гро-Вантрами в дождливый день. Он тогда раскрасил свое лицо, изобразив наполовину опустившееся за горизонт солнце: половина лица черная, половина - красная, но дождь размыл рисунок, оставив лишь полосы.

Неважно, каким образом он получил свое имя, оно было настолько звучным, что белые никогда не называли его по-иному. Однако среди Сиу он стал известен как Ток-и-тчу-ва, что означало: Он Который Захватывает Врага или Берущий Врага.

Некоторые индейцы убеждены в том, что он находился за мили от поля боя, пася своих лошадей. Однако остальные настойчиво утверждают, что Дождь В Лицо был одним из воинов Вороньего Короля, который атаковал с юго-запада, когда Кастер пытался пересечь реку. Они говорили, что во время этой атаки лошадь Дождя пала с пулей в голове, но сам он задет не был. Что он делал затем, не знает никто. Может быть, Дождь отправил не одного вашичу в те великие казармы на небесах; но, несмотря на заявление мистера Лонгфелло, он не бежал в ночи, воздевая вверх ужасный трофей.

Забавный аспект этой лжи заключается в том, что Лонгфелло преподнес в качестве объекта ненависти Дождя не того человека. Вовсе не генерала столь сильно ненавидел Дождь В Лицо, а Тома Кастера. Причина тому возвращает нас в 1874 год, когда Дождь был арестован и посажен в тюрьму по обвинению в убийстве маркитанта по имени Бэлэрайан или Балиран и ветеринара Хонсингера или Холзингера. Обоих описывали как безобидных, спокойных, миролюбивых граждан. В 1873 году они сопровождали генерала Стенли в Йеллоустонской экспедиции и неблагоразумно отправились на поиски окаменелостей, несмотря на предостережение Одинокого Чарли.

Сержант Райан, который вместе с ротой “М” охранял обоз, говорил, что день был жаркий. Он считал, что ветеринар с маркитантом отправились к реке напиться воды. Хонсингер - “очень массивный человек” - ехал верхом на хорошем гнедом коне, а Балиран скакал на мексиканском вороном пони. Индейцы захватили обоих животных. Труп гнедого коня Хонсингера был обнаружен в сорока милях от места происшествия. С одной из ляжек были срезаны полосы мяса, что указывало на то, что новый его владелец возможно загнал коня до смерти, после чего несколько индейцев побаловали себя мясом. Пони Балирана так и не смогли найти.

Хонсингер, быть может, и являл собой спокойного, безобидного гражданина, но маркитант, судя по всему, был иного сорта. Этот человек знал, как добыть нечто большее, нежели просто холодный лимонад и свежие яйца. Когда-то он содержал в Мемфисе игорный дом, а Бентин утверждает, что во время Йеллоустонской экспедиции маркитант состоял в партнерских отношениях с генералом Кастером. Благодаря влиянию Кастера он заполучил в свое распоряжение маркитантское судно и под столом отплачивал своему благодетелю. Партнерство завершилось, согласно Бентину, когда Балиран лишился жизни и всего прочего, оставив не имевшую средств к существованию вдову и ребенка.

Рядовой Уиндольф, проинтервьюированный спустя шестьдесят лет после происшествия, сообщил, что характер ранений доказывал, что обоих застрелили сверху, из седла. Элизабет Кастер, повторяя рассказанное ей кем-то, говорила, что ветеринар был застрелен первым и упал на землю, после чего индейцы дубинкой размолотили его голову в желе. Маркитант спрятался в кусты. Когда его обнаружили, он поднял в знак мира руку и предложил индейцам свою шляпу - этот символ мужского авторитета - но они обошлись с ним не более уважительно, чем с ветеринаром. Ни одного из них, однако, не оскальпировали. Хонсингер был плешив, а у Балирана была омерзительно короткая стрижка.

Горнист роты “Е”, видевший нападение, сделал следующее заявление:

Я видел, как мистер Балиран, полковой маркитант, и мистер Хонсингер, врач-ветеринар, скакали к густой роще, стоявшей недалеко от реки. Я подумал, что мне следовало бы дождаться, когда обоз появится в поле зрения, так что я прилег возле своего коня и, должно быть, слегка вздремнул, как вдруг был разбужен громкими воплями, доносившимися из той рощи. Я вскочил и сделал несколько шагов к месту, откуда можно было видеть происходящее, и тут ужаснулся, увидев индейцев, убивающих мистера Балирана и мистера Хонзингера. Мистер Балиран убегал пешком, а два индейца пускали стрелы ему в спину. Мистер Хонзингер, также пешком, бежал, а здоровенный индеец подскакал и ударил его по голове прикладом своего ружья. Когда мистер Балиран был найден, в нем сидела стрела, пробившая насквозь его тело и вонзившаяся в землю. Своей правой рукой он держался за нее, его глаза были открыты...

Независимо от того, что там произошло в действительности, кто-то подслушал, как Дождь хвастался, что это он убил тех людей. Об этом сообщили генералу Стенли и показали ему седло, предположительно - седло Хонсингера, предположительно - купленное у Дождя. Поэтому Стенли написал в штаб-квартиру округа, заявив, что если этот индеец будет схвачен, не составит труда доказать его вину. “Я почтительно рекомендую поручить произвести арест подполковнику Дж, А. Кастеру с не менее чем с 300 людьми”.

Штаб-квартира забыла ответить.

Восемью месяцами позже Дождь объявился в агентстве Стэндинг-Рок, и на сей раз армия добралась до него. Кастер отрядил брата Тома и капитана Йейтса с двумя ротами кавалерии. Они обнаружили подозреваемого не где-нибудь, а в лавке Балирана. Почему Дождь вошел в лавку человека, которого, как утверждал, он убил, свыше всякого разумения, но, тем не менее, поступил он именно так.

Согласно Райану, день был очень холодным. Более холодного дня он и припомнить не мог: 54 градуса ниже нуля[316], снежный покров - два фута. Одинокий Чарли указал на подозреваемого, Том Кастер бочком подошел к индейцу, обхватил его руками и повалил на пол. “Его немедленно заковали в наручники, вывели наружу и посадили на одну из наших лошадей, связав ноги под брюхом животного...”. Дождь, похоже, даже не успел понять, что происходит.

Ночью 18 апреля 1875 года Дождь В Лицо бежал с гауптвахты Форта Линкольн. Как это ему удалось, остается загадкой. Паре журналистов он рассказал, что его приковали к вору, укравшему зерно - белому человеку - и после побега белый человек перепилил цепи. Что затем сталось с этим белым, Дождь не знал. Сам он воссоединился с Желчью и Сидящим Быком. Дождь нарисовал на куске бизоньей шкуры окровавленное сердце и отослал рисунок Тому Кастеру.

И когда они встретились в следующий раз: “Я заполучил его сердце”.

Фотографу Д.Ф. Барри он рассказал кое-что еще. В тюрьме вместе с ним были двое воров, и когда они выкрались из гауптвахты, один из них поманил рукой. Дождь последовал за ними. Часовой проигнорировал их; он упорно продолжал расхаживать взад и вперед с винтовкой на плече. Это звучит невероятно, но в действительности может быть недалеко от истины, поскольку беглецов не преследовали. Кроме того, часового не наказали за неисполнение своих обязанностей. Все это наводит на мысль, что весь побег в целом должен был быть подстроен.

Ну что ж, тогда следует задать вопрос: почему?

Генерал Стенли полагал, что вину Дождя легко будет доказать. Это не так. Доказательства были ничтожны, если они вообще имелись. Вечное хвастовство Дождя и седло, которое он, предположительно, продал. Вот все, что было. Армия могла решить, что лучшим выходом из неприятной ситуации будет убедиться в том, что нежелательный индеец сбежал.

Сам Кастер, хотя и приказал произвести арест, возможно подозревал, что Дождь невиновен, поскольку говорят, что за те четыре месяца, которые Дождь провел в тюрьме, генерал и Элизабет часто навещали пленника. Они тактично обходились с ним, и он очень привязался к ним. Возможно. Но капитан Эли Хаггинс, хорошо говоривший на Сиу, беседовал с этим добродушным воином в 1880 году. Говоря о генерале Кастере, Дождь В Лицо сказал: “Он был плохим человеком и лжецом, и дети и женщины стали спать лучше, когда узнали, что он мертв”. И, согласно капитану Хаггинсу, Дождь подчеркнул лживость Кастера жестом, означающим раздвоенный язык, своей горячностью убедив в том, что между ними не могло зародиться никакой дружбы.

Вероятно, Дождь В Лицо лгал, когда говорил, что убил Балирана и Хонсингера, хотя это хвастовство чуть не стоило ему жизни, поскольку несколько лет спустя после великого побега он вновь был схвачен и посажен в тюрьму. То же самое старое обвинение: убийство ветеринара и маркитанта. На этот раз дело закончилось тем, что он предстал перед судом вашичу - незабвенный опыт. В его защиту утверждалось, что даже если он и убил их (что не допускалось), эти двое сопровождали солдат Соединенных Штатов по территории, признанной самим правительством землями Сиу. То есть, Балиран и Хонсингер принимали участие в незаконной экспедиции.

Суд согласился. Дело было прекращено.

Это похоже на юридическую уловку - род дела, которое приводит в ярость твердолобых граждан, но дотошность суда была подтверждена. Последующее расследование доказало, что неразумные собиратели окаменелостей почти наверняка погибли от рук Шайенов или Оглалов, тогда как Дождь был Хункпапом.

Что именно думал Дождь о генерале, узнать невозможно. На своем смертном одре в 1905 году, уверившись, что теперь правительство не накажет его ни за одно из свершенных им злодеяний, он исповедался миссионерке Мэри Коллинз в том, что во время знаменитой битвы застрелил генерала Кастера. Мисс Коллинз неоднократно спрашивала его об этом, но всякий раз он утверждал, что было слишком много пыли и дыма, чтобы кто-либо мог сказать, кто убил Кастера. В этом случае, когда Дождь лежал, умирая, она опустилась на колени возле его кровати, взяла индейца за руку и сказала ему: “Дядюшка, не скажешь ли ты теперь мне правду, ради истории? ”.

Дождь В Лицо слегка приподнялся, честно посмотрел ей прямо в глаза и произнес: “Да, я убил его. Я был так близок к нему, что порох из моего ружья опалил ему лицо”.

Для старика это было слишком. Его голова упала на подушку.

Мисс Коллинз подождала, пока он не пришел в себя. Затем она принялась вслух читать Библию. Среди прочих успокаивающих пассажей был следующий: “Если будут грехи ваши, как багряное, - как снег убелю; если будут красны, как пурпур, - как волну убелю”[317]. Миссионерка сказала Дождю, чтобы тот не беспокоился, поскольку и он, и остальные индейцы лишь защищали самих себя, а это могут делать все. “Я верю, что он сказал мне правду тогда”, - писала она, отвечая на письмо художника ДеКоста Смита. “Вы бы поверили, если бы видели его”.

Мистер Смит, может быть, и не поверил этому. Он знал о людях больше, чем мисс Коллинз. Кроме того, он написал три портрета Дождя, говорил на Сиу и за часы бесед услышал совсем иной рассказ о смерти Кастера от этого законченного сказочника: Шайен по имени Ястреб - Че-тан - свершил тот смертельный выстрел.

Ястреб и Дождь в тот день выглядели почти как близнецы-братья. Оба надели длинные головные уборы, но помимо этого на них не было ничего, за исключением мокасин и набедренных повязок. Их тела были выкрашены в желтый цвет, и каждого было по голубому щиту. Впрочем, Дождь подчеркнул, что его щит был поменьше, намекая тем самым на то, что сам он был храбрее. Такое сходство, говорил Дождь В Лицо, могло заставить людей решить, что именно он убил генерала, тогда как на самом деле то был Ястреб.

А как насчет вырезанного сердца брата Длинноволосого? - спросил Смит - Люди говорят, что это сделал ты.

Этот вопрос, похоже, сильно заинтересовал Дождя, будто никогда в жизни он не слышал более поразительного обвинения, но он ни подтвердил, ни отверг истинности этих слухов.

За два месяца до смерти его навестил доктор Истмен - сам Сиу. Истмен застал его лежащим на железной кровати в бревенчатой хижине, завернутым в красное одеяло, в одиночестве, за исключением старого пса у ног. Какое-то время они побеседовали, а затем Дождь согласился обсудить прошлое, сказав, что он подошел к дверям обиталища духов, а по традиции следует воскресить в памяти тропу, прежде чем сойти с нее. “Много лжи рассказывалось обо мне”, - заметил индеец. “Некоторые говорят, что я убил вождя, а другие рассказывают, что я вырезал сердце его брата, Тома Кастера, поскольку это из-за него меня заключили в тюрьму. Но почему? В той битве возбуждение было столь велико, что мы с трудом узнавали своих ближайших друзей”.

Дождь В Лицо сказал, что жил мирно с тех пор, как пришел в резервацию. Он не нарушал законов Великого Отца. “С тех пор как нас покорили, я сохранял безмолвие, как и должно великому воину”. Он умер, когда сложил оружие, сказал воин Истмену. Дух отделился тогда, лишь тело продолжало жить, а теперь и бедное тело готово покорно улечься в последний раз. “Хо, хечету! - Это хорошо”.

Как бы хорошо или плохо Дождь не думал о генерале, это не касалось Тома. Он ненавидел человека, непосредственно поспособствовавшего его аресту, и поклялся отомстить. Судя по всему, Дождь и в самом деле поклялся вырвать сердце Тома Кастера. Элизабет была убеждена в том, что он в точности исполнил свой обет. В “Сапогах и седлах” она пылко выразила свои чувства: “Мщение этого дьявола во плоти сосредоточилось на человеке, осуществившем его арест. На поле битвы обнаружилось, что он вырезал сердце того доблестного, преданного и милого человека, нашего брата Тома”.

Если Дождь и знал о той ненависти, которую испытывала к нему Элизабет, он не отреагировал на это ни угрозами, ни заявлениями о своей невиновности. Проходили годы, и он спрашивал, жива ли она. Ему хотелось знать, обрела ли она нового вождя. Его реакция на ее неудержимую ярость похоже была вполне христианской.

Миллионы и миллионы вместе с Элизабет верили в то, что Дождь в действительности осуществил ту отвратительную операцию. Бригадный генерал Чарльз Рои, например, побывавший на Литтл Бигхорне в качестве второго лейтенанта войск Терри-Гиббона, рассказывал в 1904 году нью-йоркским Национальным гвардейцам, что сердце Тома было вырвано: ”Привязанное к лэриэту[318] человеческое сердце, обнаруженное в селении, могло принадлежать ему”.

Все это исказил мистер Лонгфелло, заменив несчастного Тома генералом. Но почему? Полагал ли он, что генеральское имя поможет продать больший тираж? Что бы ни произошло, его стихи ввели публику в сильное заблуждение.

Многие поэты были покорены взбудораживающей симфонией Литтл Бигхорна. Сравним, к примеру, труд мистера Дж.С. Карвелла:

Солнце сверкало с лазурных небес

В тот полный событий день,

Когда Кастера храбрые солдаты…

Но среди всех этих вирш наиболее популярными остаются стихи мистера Лонгфелло с его поражающим воображение и ложным образом Дождя В Лицо, воздевающим ввысь ужасный трофей с криком: “Месть! ”.

Тщательно выстроенная фотография Дождя – Итиомагажу или И-то’мага’-жу’ на англизированном Сиу – в огромном головном уборе, с церемониальной трубкой в одной руке и чем-то вроде посоха или жезла для ку в другой – эта искусная работа Д.Ф. Барри демонстрирует нам плотную средних лет личность, которая вполне очевидно с радостью выпила бы вместе с вами в близлежащей таверне.

Дождь и в самом деле был примечательной личностью. В Стэндинг-Роке он близко сошелся с Барри, и, когда фотограф решил двинуться в другие места, Дождь пришел в студию попрощаться. Он снял свои мокасины и вручил их Барри, сказав, что сейчас его ступни, как и его сердце, коснулись земли.

Дождю нравилось навещать художника ДеКоста Смита, описывавшего его как привлекательного юношу с тонкими чертами лица, почти мальчика. Он казался нервным и экспансивным, в противоположность флегматичному Сидящему Быку. Смит считал Дождя более остроумным, хотя и менее искренним, но не думал, что его легкое остроумие указывает на более высокий умственный уровень. Оба эт