И.М. Кадыров 11 страница

Я полагаю, что современный психиатр или психоаналитик могли бы сказать, что Рольф обладал пограничной (или неинтегрированной) личностью (Kernberg, 1975; American Psychiatric Association, 1980; Pope et al., 1983).

Однако психический мир о. Рольфа находился в гораздо большем расстройстве, чем внутренний мир Джорджа. Изучение психологической структуры таких личностей помогает нам понять и ранние ступени развития психики, и то, как незрелая психика использует крайне примитивные и несовершенные, в смысле эволюции, механизмы защиты, характерные для раннего детства (они будут описаны в этой главе позже). Я понимаю нападки Морено на “психоанализ” умерших (Moreno, 1967), но мне кажется, что из обсуждения трагической жизни этого несчастного человека можно извлечь несколько полезных моментов.

Название последней новеллы, написанной Рольфом, выражает цель всей его жизни: быть по возможности целым, а не состоящим из частей, и иметь полноценные отношения с другими людьми. Он так и не достиг своих целей. Неспособный защититься от собственных страстей и внутренних конфликтов, он умер в нищете в Венеции, тщетно продолжая свои поиски, но так и не приняв то, что было ему доступно.

Проблемы Джорджа были гораздо менее значительны, его личность была достаточно интегрирована, и в своих конфликтах он использовал более совершенные защиты, присущие невротической личности. Но, находясь в состоянии личностного расстройства, он обратился за помощью к психотерапии, пытаясь примирить противоречия, возникшие в его отношениях с миром. У Джорджа тоже были Желания, и он также стремился к Целостности, что означало чувствовать себя свободным от множества конфликтов, жить в естественных и непринужденных взаимоотношениях с другими.

В чем же заключались их проблемы?

И у о. Рольфа, и у Джорджа, как и у каждого из нас, есть сложные внутренние миры, сформировавшиеся под влиянием наследственности, личных историй, а также культурных и социальных воздействий. Эти внутренние миры проявлялись через их поведение и чувства.

И “психологический диагноз” во многом будет зависеть от системы убеждений терапевта.

Классический фрейдист сказал бы, что и тот, и другой подвержены импульсам Ид (влечениям любви или агрессии), жаждущих разрядки и оказывающих давление на их Эго, при том что Эго каждого должно прислушиваться к требованиям “своего” Ид, Супер-Эго и внешней реальности. Подобные внутренние конфликты неизбежно приводят к тревоге и психическому расстройству.

Теория объектных отношений, также признающая существование влечений, уделяет больше внимания тому факту, что эти два человека пребывают в поисках “объекта”, “персоны” или “другого” и что природа отношений, в которые они вступают с другими людьми, зависит, в частности, от их внутренних “объектных отношений”, созданных в результате их детских переживаний.

Некоторые новые отношения могли создаваться без вреда для них. Другие отношения, которые, вероятно, и привели к вынужденным повторениям, существенно отразились на внутренней реальности. Они могли вызвать напряжение между конфликтующими внутренними объектными отношениями, приведшее впоследствии к психическим расстройствам, вроде болезненной тревожности, паники или депрессии.

Психика сама защищается от боли

Психика пытается снизить все эти эмоциональные реакции, используя свои механизмы защиты.

И фрейдисты, и теоретики объектных отношений сошлись бы на том, что не все аспекты влечений, или внутренних объектных отношений, легко могут поддаваться сознательному осмыслению, получать разрядку без посторонней помощи или экстернализовываться в реальном мире.

Свободное выражение влечений привело бы к болезненным повторениям или проигрыванию прошлых драм. Даже контроль за отыгрыванием импульсов (или экстернализацией драмы) не способен решить эту проблему. Тревожность и психическая боль будут расти, по мере того как конфликтующие объектные отношения и связанные с ними представления о себе и других будут проникать в сознание.

Защитные механизмы о. Рольфа и Джорджа

Защитные механизмы, которые психика (или Эго) использует, пытаясь защитить себя от болезненной ситуации, формируются в младенчестве и в детстве. Они представлены широким спектром разнообразных защит, усложняющихся по мере развития психики. Отец Рольф и Джордж находились на различных уровнях эмоционального развития и использовали соответствующие этим уровням психические защиты.

Рольф был социально и эмоционально недоразвитым человеком, неудачником, чья жизнь была разрушена из-за беспорядка, царившего в его внутреннем мире. Известность пришла к нему как к писателю лишь после смерти. По-видимому, за всю свою жизнь он так и не обрел реалистичного взгляда на отношения с другими людьми.

Что же касается Джорджа, то он был работягой, которого, по большому счету, окружающие уважали и любили. Как и многие из нас, он был полезным и заботливым членом общества, и внутренние конфликты не слишком выбивали его из колеи.

Первые годы неинтегрированных:

их механизмы защиты еще должны развивать

внимание к другим

Я уже рассказывал, как, в соответствии с моим пониманием теории объектных отношений, развивается внутренний мир личности. В первые месяцы происходит аккумулирование в памяти следов, заложенных в результате переживаний ребенком своего окружения. Постепенно в хаосе начинает возникать порядок, происходит рост кластеров и группирование объектных отношений по соответствующим валентностям (см. Kernberg, 1976).

Однако в психоаналитических кругах продолжается полемика по поводу раннего периода развития Эго. Работы Фрейда по этому вопросу (как и по многим другим) крайне сложны и не всегда последовательны. И это понятно, ведь Фрейд развивал свои идеи на протяжении пятидесяти лет. В его завершающих формулировках заключалось предположение, что в младенчестве Эго развивается как последовательность жизненных переживаний. В момент рождения существует лишь очень маленькое и слабое Эго. И вместе с тем Фрейд указывал, что крошечный младенец способен проявлять некоторую защитную активность (при том, что у Фрейда механизмы защиты связаны с развитым Эго). (Для обзора этих проблем см. Laplanche and Pontalis, 1967; Wollheim, 1973).

Мелани Кляйн имела на этот счет иную точку зрения. Ханна Сегал утверждала:

“С точки зрения Мелани Кляйн, с момента рождения существует Эго, достаточное для того, чтобы переживать тревогу, использовать защитные механизмы и формировать примитивные объект-отношения в фантазиях и в реальности”.

(Segal, 1964 и1973: 24)

Сама Кляйн писала:

“Я бы... сказала, что раннему Эго в значительной степени не хватает сцепления, и тенденция к интеграции заменяется тенденцией к дезинтеграции, разваливанию на кусочки. Я считаю, что эти флуктуации характеризуют первые месяцы жизни... Думаю, что мы справедливо можем предположить, что некоторые функции, которые мы наблюдаем у взрослого Эго, существуют с самого начала. Одной из таких значимых функций является функция тревоги”.

(Klein, 1946 и 1975: 4)

Ранние защитные механизмы

Какую бы концепцию мы ни рассматривали, в общем считается принятым, что психика младенца способна использовать примитивные защитные механизмы против психических расстройств; общепризнанно и то, что перед разумом стоят задачи эволюционного развития.

Обычно рассматриваются следующие механизмы защиты: расщепление, проекция и проективная идентификация.

Расщепление

Кляйн считала, что Эго крошечного младенца прибегает к расщеплению, пытаясь справиться с тревогой, вызванной конфликтом между инстинктами смерти и жизни (Segal, 1964 и 1973: 25). Для того чтобы справиться с негативной силой инстинкта смерти, Эго расщепляется и проецирует за свои пределы ту часть себя, которая содержит побуждающие производные этого инстинкта. Внешний объект (по теории Кляйн, грудь матери) после этого переживается как преследователь или “плохой”.

В Эго также существует расщепление и проекция наружу аспектов либидо. Таким образом, переживание Эго своих отношений с внешними объектами является переживанием расщепления, при котором существует и “плохая”, и “хорошая” грудь. Последствия этой проекции проявляются в том, что младенец чувствует себя преследуемым. Кляйн писала: “Я считаю, что Эго неспособно к расщеплению объекта — внутреннего и внешнего — без соответствующего расщепления, происходящего внутри него самого” (Klein, 1946 и 1975: 6).

Итак, для Мелани Кляйн и ее последователей объединенное, хотя и слабое, Эго существует с самого рождения и с самого начала использует расщепление как активную защиту против тревоги.

В главе 4 я описывал другой психоаналитический взгляд на развитие младенца. В этой модели внутренний мир на самых ранних его стадиях не является интегрированным; то есть он состоит из частей (или фрагментов), позитивных или негативных, хороших и плохих, чувств любви и ненависти, и все они существуют отдельно и дезорганизованы, потому что именно так в психику младенца закладывались следы памяти.

Части не просто разделены вследствие активного процесса расщепления, в котором они “разламываются взрывом или давлением изнутри” и становятся “оторванными друг от друга или потерявшими единство” (“Карманный Оксфордский словарь”, 1924), поскольку этого единства не было изначально. Эволюционная задача психики состоит в том, чтобы внести порядок в природный хаос неинтегрированных следов памяти или ранних объектных отношений.

Согласно этому взгляду, расщепление как психологическая защита есть возвращение из интегрированного или амбивалентного состояния к ранней форме существования. Согласно кляйнианской теории, защитный механизм используется, чтобы сохранить (или защитить) “хорошее” вдали от “плохого”. Однако расщепление относится к сложным объектным отношениям, а не к простым внутренним объектам. Таким образом, внутренние расщепления являются результатом вторичных процессов, или, как утверждает Жозефин Кляйн, люди, использующие защитные механизмы расщепления, “раскалываются опять по линии изначального расщепления”.

Рольф интенсивно использовал расщепление. Временами он идеализировал нового друга, возлагая на новые взаимоотношения нереальные ожидания. В то же время он порочил других, не в силах увидеть хорошее в тех людях, кто, быть может, хотел помочь ему. Расщепление не является свойством младенчества или патологии. Ханна Сегал отмечала:

“Существуют иные аспекты расщепления, которые остаются и играют важную роль и в зрелой жизни. Например, умение быть внимательным или отстраняться от эмоций, чтобы составить разумное суждение, не может быть достигнуто без способности к временному обратимому расщеплению”.

(Segal, 1964 и 1973: 35)

Джордж и расщепление

Давайте рассмотрим, как Джордж использовал процесс расщепления в психодраме.

Он был не вполне счастливым человеком, обладающим несколько невротической личностью, которая использовала относительно зрелые механизмы защиты — вытеснения, сублимации и смещения. Он не слишком часто применял защитный механизм расщепления, хотя имел склонность к использованию проективной идентифи­кации.

Техники психодрамы позволили снять эффект вытеснения, которое с детства воздействовало на один из аспектов объектного отношения “мать—сын”. Джордж осознал свой гнев по отношению к матери, которая так жестко контролировала его общение с отцом и... была им так нежно любима. Она была нужна Джорджу, и его любовь к ней не подвергалась сомнению, что привело в детстве к вытеснению объектного отношения, содержащего “я”-представление “я ненавижу свою мать”.

Психодрама позволила бессознательному материалу всплыть на поверхность. Во время сессии директор хотел, чтобы Джордж остался в сознательном контакте со своим гневом и ненавистью по отношению к матери. Он надеялся, что Джордж мог со временем получать боґльшую пользу от своих защитных механизмов, чтобы они не приводили к полному вытеснению (по сути, подавлению) значимых аспектов собственного “я”. Знание своих конфликтов могло также помочь Джорджу использовать познавательные процессы для большего понимания и управления своим внутренним миром и его последствиями в мире внешнем.

Однако в этот момент сессии Джордж испытывал тревогу, его спонтанность и креативность исчезли, и он чувствовал себя абсолютно “заторможенным”.

Поэтому директор помог Джорджу, предложив ему сознательно разделить две стороны его матери, экстернализовав их на психодраматической сцене. Для этого были использованы два кресла, одно для “любящей доброй мамочки”, другое — для “ненавистной злой матери”. После этого Джордж мог общаться с этими двумя экстернализованными аспектами объекта “мать” с помощью подходящих для этого Я -объектных ролей, сформировавшихся, когда Джордж был еще ребенком. Он мог без опасения злиться на свою “плохую” мать, не боясь обидеть “хорошую” мать, которая сидела в отдельном кресле.

Во время психодрамы Джорджа подтолкнули к тому, чтобы использовать расщепление как защиту против амбивалентных чувств к матери, вины и связанного с этим чувства тревоги. Поскольку этот защитный механизм представляет собой психологический процесс, характерный для раннего младенчества и связанный с параноидно-шизоидной установкой (по периодизации г-жи Кляйн), можно сказать, что Джордж регрессировал (в смысле зрелости своих защит), чтобы помочь терапевтическому процессу.

В реальной жизни людям свойственно регрессировать под воздействием психологического или социального стресса. Окружающие нас “другие” становятся “черными” или “белыми”, “хорошими” или “плохими” — без полутонов. Амбивалентность теряется, исчезает и беспокойство за то, что ярость, направленная на “плохих” людей вокруг нас, может причинить вред. Все становится предельно “простым и ясным”.

В чрезвычайных ситуациях интегрированный опыт объектов “я сам” и “другие” фрагментируется, и Я идентифицируется с любым из полученных фрагментов. Личность теряет контакт с взрослой реальностью, развивается психоз.

Джордж определенно не проявлял себя во время сессии как психотик. Драматическое использование “расщепления” во время сессии помогло ему снизить свою тревогу и выразить чувства, остававшиеся вытесненными в течение многих лет. Таким образом, его спонтанность и креативность возросла, и он смог найти новые эмоциональные и когнитивные решения своей проблемы.

Сложившаяся ситуация бросала вызов реальности. На самом деле у Джорджа не было двух матерей, одной плохой и одной хорошей. Однако протагонист не впал в настоящее безумие, сохранял аспекты своего взрослого “наблюдающего Эго”, которое смотрело за тем, как он разговаривает с двумя, уже разъединенными, аспектами своей матери. Если бы Джордж на самом деле поверил в эту ситуацию, можно было бы сказать, что его чувство реальности было ослаблено. В этом случае он был бы обманывающим себя психотиком.

Регрессия, возникающая на короткий срок во время защиты, полезна, но при длительном использовании она значительно снижает способность личности к интегрированным, ориентированным на реальность и, стало быть, нормальным отношениям с миром.

Использование расщепления, возможное благодаря волшебной иллюзии психодрамы, позволило Джорджу добиться значительного терапевтического прогресса. Поскольку сессия продолжалась, он мог сознательно принять свою амбивалентность по отношению к матери. Чтобы достичь такого уровня развития, ребенку могут потребоваться месяцы или годы. А у пограничных личностей, таких как о. Рольф, этот прогресс может никогда не произойти.

Проекция и проективная идентификация

Расщепление естественным образом связано с защитным механизмом проекции и проективной идентификации.

Говоря об этих процессах, нам следует быть крайне внимательными. Психоаналитики используют эти термины самым разнообразным образом. Например, Мелани Кляйн использовала термин “проекция” для обозначения психических механизмов, которые являлись базовыми в психике младенцев (дискуссию по этому вопросу см. Hinshelwood, 1989), а вот Кернберг применял его для обозначения механизма, который используют невротические взрослые (Kernberg в Sandler, 1988: 94). Аналогично, в некоторых случаях применение проективной идентификации взрослыми можно рассматривать как признак патологии (напр., Segal, 1964; см. также обзор Sandler, 1988), в то время как для других (Moses, там же у Sandler, 1988) проективная идентификация связана с гораздо более совершенными защитными механизмами невротической лич­ности.

Я всегда рассматривал проекцию как крайне примитивный механизм, используемый новорожденными младенцами, глубокими психотиками, обманывающими себя, и галлюцинирующими взрослыми (см. Segal, 1973); именно в этом смысле я применяю этот термин в своей книге.

Проекция

Процессы проекции, происходящие у взрослых, обладают большой силой. Психотик или шизофреник отбрасывает аспекты самого себя случайным и ненаправленным образом. Любой человек (или даже вещь) может стать хранилищем проективных аспектов его больного “я”. Естественно, ему часто “слышится”, как эти люди или объекты говорят о нем, используя его собственные слова. Он живет в угрожающем ему мире, где множество людей или объектов становятся источником его страхов, питая манию преследо­вания.

Преследующие “другие” абсолютно пассивны и могут быть как живыми людьми, так и просто неодушевленными предметами (например, телевизор). Психотик “знает”, что другой человек “злой”, и реакция других для него не имеет значения, ему не требуется подтверждения своего знания от других людей. Он слышит угрожающий голос холодильника, и для этого даже не нужно, чтобы холодильник говорил. Мании и галлюцинации не зависят от внешней реальности.

Проекция для Мелани Кляйн была существенным элементом психики младенца. Она считала:

“Незрелое Эго младенца с рождения подвергается действию тревоги, вызванной врожденной полярностью инстинктов — непосредственный конфликт между инстинктом жизни и инстинктом смерти... Повернувшись лицом к тревоге, вызванной инстинктом смерти, Эго преломляет его. Это преломление... по мнению Мелани Кляйн, состоит частично из проекции, частично из конверсии инстинкта смерти в агрессию. Само Эго расщепляется и проецирует ту часть себя, которая содержит инстинкт смерти, вовне, в подлинный внешний объект — грудь. Таким образом, грудь... переживается как плохая и угро­жающая Эго, вызывая чувство преследования”.

(Segal, 1964 и 1973: 25)

В этом процессе личность проецирует часть самой себя (вместе со связанными с этой частью аффектами) на кого-то еще, в младенчестве обычно на мать. По мнению Кляйн, спроецированная часть Я также включает добрые и любящие аспекты внутреннего мира. В этих обстоятельствах другой воспринимается как хранилище “хорошего”, в то время как “я сам” может переживаться как фрагментированное и испытывающее недостаток позитивных качеств (Segal, 1964 и 1973; Sandler, 1988).

Связь этого процесса с психическими механизмами, которые используют младенцы, является фундаментальным аспектом кляйнианской теории. Однако исследования (и повседневный опыт) показывают, что даже новорожденные обладают острым осознанием реальности других (Stern, 1985).

Проективная идентификация

Процесс проективной идентификации является более тонким и более селективным, чем тот, что происходит при проекции. Он представляет собой характерную особенность психического функционирования младенцев и многих взрослых.

И здесь, как и в проекции, объекты внутреннего мира проецируются вовне, но не к любому объекту, а к специфическим людям. Такие проекции, отражающие более интегрированный внутренний мир, содержат не только внутренний объект, но и связанные с ним аффекты и роли.

Проективная идентификация позволяет, к примеру, взрослым, не способным выносить свой “я”-образ “гневливого деструктивного человека”, избежать своего гнева, проецируя его (и тем самым переживая) на кого-то еще. Проекция роли происходит на человека, который согласен ответить на нее; актуальная реакция этого “другого” подтверждает “факт” успешной проекции. Именно по этой причине проективная идентификация “работает” только с теми, кто отзывается на роль и идентифицируется с проекцией. Джордж не мог использовать проективную идентификацию, чтобы избавить свой внутренний мир от “плохого отца”, пока Фред не стал отвечать на проекцию соответствующим образом.

Сандлер рассказывал, как в процессе психотерапии пациент бессознательно манипулирует или провоцирует определенные действия или реакции аналитика, которые подходят к его объектным отношениям, вовлеченным в перенос. Он писал: “В переносе, множеством неуловимых способов, пациент пытается побудить аналитика вести себя особенным образом” (“Контрперенос и ролевая отзывчивость”, Sandler, 1976: 44).

Терапевт осознает эти манипуляции и соответствующие проекции через свои чувства и мысли (его контрперенос). Сандлер считал, что терапевт, в дополнение к “свободно парящему” сознательному вниманию (связанному с эмоциональными реакциями и когнитивным пониманием), также обладает “свободно парящей” возможностью поведенческого ответа. Таким образом, он может с одинаковой легкостью попасть в психическую ловушку и активно реагировать как, скажем, “невнимательный отец” или “излишне опекающая мать”.

В первой роли, если пациент ведет себя как отвергнутый и оскорбленный ребенок и относится к своему терапевту как к плохому отцу, спустя некоторое время терапевт начнет чувствовать себя как отец, отвергающий своего ребенка. Он может даже начать опаздывать на встречи с пациентом, а в худшем случае полностью потеряет с ним контакт.

Приняв вторую роль, терапевт может выражать излишнее беспокойство обо всем новом, что появилось в жизни пациента. Он идентифицируется с предложенной ему ролью родителя и начинает действовать как отец/мать пациента, который, в свою очередь, ведет себя как сын/дочь.

Подобное поведение будет называться “отыгрыванием” (acting-out) терапевта и само по себе не считается благоприятным, хотя и повышает драматический накал лечения. Тем не менее, его можно рассматривать с точки зрения проекций внутренних объектов пациента. В этом случае, задумавшись над происходящим, терапевт получит много информации, полезной для создания правильной интерпретации.

Подобная объективность является критическим различием между психотерапией и повседневной жизнью, в которой проективная идентификация характерна для многих наших взаимодействий, но не подвигает нас к глубоким размышлениям.

Письма Рольфа — это письма защищающегося от всех, всеми преследуемого человека. В его случае проективная идентификация не принесла пользы. Ниже приводится отрывок одного из таких писем (указанные в письме инициалы относятся к именам его преследователей).

“И П-Ж. и Б., и Т. подняли свои головы, чтобы извлечь все возможные преимущества из этого положения [бедности Рольфа и его физической болезни]. Им нет необходимости совершать убийство. Все они должны лишь хранить абсолютное молчание, пока я не умру... Не обращайте внимания. Я умру не раньше, чем дам хороший пинок всем вокруг. Именно это я и сделал... Я также обратился в Ассоциацию издателей и обвинил П-Ж., и Б., и Т. в воровстве моих трудов, предъявив части украденных работ, так что ни один издатель не отважится издать их без моего согласия”.

(Rolf, 1974b: 66—7)

Конечно, люди дурно обращались с Рольфом, но как жестко спровоцировал их на подобное обращение этот сложный человек!

Джордж также был в какой-то степени пассивно-агрессивной личностью, которая нуждалась в покое и целостности. Но поскольку в нем кипел сильный, хотя и подавленный в самом детстве гнев, Джордж мог достичь желанной цели лишь через проецирование гнева своего внутреннего объекта на людей, способных на это ответить. Мы можем предположить, что проекция внутреннего объекта “отец” (вместе с ролевыми атрибутами и аффектами) больше подходила для мужской, более старшей, чем Джордж, отцовской фигуры, чем для подростка или, скажем, для женщины.

Кроме того, ответивших на проекцию людей необходимо было психически захватить и контролировать, поскольку теперь они содержали части принадлежащего Джорджу “я”. Эта ситуация напоминает мальчика с воздушным шариком, в который тот спроецировал часть плохих, но таких родных ему внутренних объектов. Теперь наслаждаясь своим “хорошим я”, мальчик всю жизнь должен крепко держать шарик, чтобы не лишиться значительной части себя.

“Отцовские фигуры” часто отвечали Джорджу, и он чувствовал себя окруженным злыми и раздраженными людьми, каким, случалось, бывал и сам.

Проекции Джорджа в офисе закреплялись раздраженной реакцией Фреда, который пытался отстраниться от Джорджа, вызывающего в нем все эти неприятные чувства. Роли и чувство гнева были спроецированы, или перенесены, неуловимыми манипуляциями и подталкиваниями, которые содержались в пассивно-агрессивном поведении Джорджа. Он отрицал свой собственный гнев, но переживал его во Фреде. Таким образом, Джордж мог сказать ему: “Смотри, я вообще не сержусь. Именно ты проявляешь раздражение, а не я”.

Проективная идентификация не подразумевает полной потери контакта с реальностью. Однако чувство реальности отчасти ослаблено. Фред не всегда был “отсутствующим отцом” Джорджа, как и Пол нечасто воспринимался как контролирующая его мать, и тем не менее иногда Джордж реагировал на них как на отца и мать. Дело в том, что Фред часто отсутствовал на работе, а Пол время от времени проявлял признаки руководителя; эти два стиля поведения не были прямо направлены на Джорджа, внутренний мир которого, тем не менее, вступил с ними в динамическое взаимодействие.

Различные внутренние аспекты личности (скажем, тот же “сердитый человек” или “нуждающийся ребенок”) проецируются на разных людей. Проективная идентификация требует двоих. Когда Джордж проецировал собственные аспекты нуждающегося обиженного ребенка на своих клиентов, он терял контакт с этими частями личности в самом себе и переживал их как существующие в других.

Те, кто реагировал на проецируемые на них роли, вполне могли спроецировать назад ответную роль из своего собственного внутреннего мира. Нуждающиеся клиенты Джорджа нашли социального работника, который нуждался в том, чтобы в нем нуждались.

Пассивно-агрессивная женщина, отец которой в гневе оскорблял ее, находит сердитого мужчину, которому требуется постоянно нападать на свою жену. Все партнеры, реализующие подобный тип взаимоотношений, переживают огромнейшие трудности, живя вместе. Вдоволь намучившись, они порывают свои взаимоотношения и... вновь бросаются на поиски таких же партнеров.

Жестокие люди часто сами являются жертвами, пережившими жестокость по отношению к себе в детстве. Они могут идентифицироваться со своим агрессивным отцом, проецируя свое “я”-представление “обиженного беспомощного маленького мальчика” на тех, кого атакуют, сами являясь уже взрослыми. Будучи агрессивными людьми, они больше не сталкиваются с тревогой и ужасом ребенка, подвергшегося плохому обращению.

Кернберг обобщил взгляды на проективную идентификацию следующим образом: по его словам, это механизм, состоящий из

(а) проецирования невыносимых сторон интрапсихического опыта на объект;

(б) поддержания эмпатии с тем, что проецируется;

(в) попытки контролировать объект как непрерывной защиты от невыносимого психического переживания;

(г) бессознательного воздействия на объект, которое проявляется в актуальном взаимодействии с объектом.

(Kermberg в Sandler, 1988: 94)

Защитные механизмы расщепления и проективной идентификации чаще всего наблюдаются при тяжелых психических расстройствах, к примеру, у людей, имеющих пограничную структуру личности. Некоторые видят в проективной идентификации признак серьезных эмоциональных проблем, если она используется взрослыми в качестве психической защиты. Другие, включая и автора, полагают, что этот психологический процесс присущ даже хорошо интегрированным и зрелым людям и как один из аспектов функционирования психики встречается у большинства людей. Американский психоаналитик Рафаэль Мозес писал:

“Только за последние два или три десятилетия стали соглашаться с тем, что многие (возможно, даже все) механизмы, описанные первоначально для психотических пациентов, встречаются повсеместно. Их находят не только у всех наших пациентов, но и в нас самих. (И конечно, они в изобилии присутствуют у наших коллег!)”

(Moses в Sandler, 1988: 143—4)

Пограничная или неинтегрированная личность

Давайте рассмотрим о. Рольфа в свете нашей дискуссии о примитивных механизмах. Ясно, что он был крайне сложным и нетривиальным человеком. Я уже указывал, что его можно охарактеризовать как индивида с пограничной личностью. Что мы под этим подразумеваем?

Говоря просто, такие личности еще не достигли твердой интеграции своего внутреннего мира, их Я -объекты, и “другой”-объекты остаются изолированными и расщепленными по валентностям или эмоциональным зарядам (Kernberg, 1976). Таким образом, они не обладают ни реалистическим (в том числе и амбивалентным) внутренним миром представлений, ни последовательным и интегрированным чувством “я”. Этот внутренний беспорядок отражается в их поведении и в создаваемых ими отношениях.

Гандерсон и Сингер (1975) сделали подробный литературный обзор (конечно, за последнее время литературы по этому вопросу значительно прибавилось) и пришли к выводу, что могут описать ряд симптомов, которые, судя по всему, являются стойкими характерными признаками пограничной личности. К таковым они отнесли следующие характеристики (Gunderson and Singer, 1975: 8).