Сорок пять

💸 Как сделать бизнес проще, а карман толще?

Тот, кто работает в сфере услуг, знает — без ведения записи клиентов никуда. Мало того, что нужно видеть свое раписание, но и напоминать клиентам о визитах тоже. Проблема в том, что средняя цена по рынку за такой сервис — 800 руб/мес или почти 15 000 руб за год. И это минимальный функционал. Нашли самый бюджетный и оптимальный вариант: сервис VisitTime.
⚡️ Для новых пользователей первый месяц бесплатно. А далее 290 руб/мес, это в 3 раза дешевле аналогов. За эту цену доступен весь функционал: напоминание о визитах, чаевые, предоплаты, общение с клиентами, переносы записей и так далее.
✅ Уйма гибких настроек, которые помогут вам зарабатывать больше и забыть про чувство «что-то мне нужно было сделать».
Сомневаетесь? нажмите на текст, запустите чат-бота и убедитесь во всем сами!

Сорок пять

В те месяцы авиация переживала революцию понижения цен на небольшие самолеты, и первый же рассказ, который я написал, принес нам денег ровно столько, чтобы купить себе чего-нибудь поесть и приобрести сверхлегкий аэроплан — летающую машину фирмы, называемой Птеродактиль, Ltd. Как только я услышал это название, фирма мне понравилась, к оказалось, что она производит самые лучшие сверхлегкие аппараты для моих целей: снова взлетать с сенокосов и пастбищ, смотреть из воздуха вниз на облака, и все это просто для удовольствия.

Как приятно снова работать своими руками, собирая аэроплан! Алюминиевый корпус и стальные тросы, болты, заклепки и ткань, мотор размером с четвертую часть старого киннеровского двигателя моего Флайта. Я справился с работой за месяц, читая инструкцию страница за страницей и следуя фотографиям и чертежам, которые я получил с завода вместе с упаковкой.

— Какая милая машина! — сказала Лесли, когда увидела впервые фотографию Птеродактиля.

Она сказала это снова, большими буквами, когда наш герой стоял готовый на траве. Это была увеличенная копия детской модели аэроплана, красующаяся, как стрекоза из шелка и металла на широком листе кувшинки.

Это же просто, думал я, почему этот самолет не был спроектирован сорок лет назад? Но какая разница? Он создан сейчас как раз вовремя и предназначен для людей, стесненных в средствах, но жаждущих снова оторваться от земли.

С большим уважением к незнакомой вещице и после многих испытаний рулей управления во время десятисекундных полетов у самой поверхности одолженного пастбища я в конце концов выжал газ до упора, и мой мощный воздушный змей пошел вверх, оставляя траву внизу и играя на солнце яркими красками, как Ангел Полета, возвращающийся домой. Директор фирмы Птеродактиль подарил мне снегозащитный костюм, который очень здорово гармонировал с аэропланом — летать в это время года в открытой кабине было довольно прохладно.

Ну и воздух же на высоте! Ветер и затишье, горы и долины, трава и земля снова окружали меня; дождь и сладкий ледяной воздух вновь пронизывали меня, как в былые времена! Я перестал отсчитывать часы, проведенные в воздухе, на отметке 8000, и типы аэропланов, в которых летал, на числе 125. Но в этом я получал такое чистое удовольствие от парения в воздухе, какое мне было недоступно ни в одном из всех тех самолетов, в которых я поднимался в небо когда-либо раньше.

Этот аэроплан требовал соблюдения особых мер предосторожности — в нем ни в коем случае нельзя было, например, летать в плохую погоду. Но в спокойный день ничто не могло сравниться с восторгом пребывания в воздухе. Когда полеты на этот день заканчивались, Птеродактиль складывал крылья, проскальзывал в длинный чехол, который размещался на крыше автомобиля, и ехал домой, чтобы переночевать во дворе.

Одно в нем было неправильно — аэроплан мог взять с собой только одного человека, и я не мог поделиться полетом с Лесли.

— Не беда, — говорила она. — Я тоже там, в небе, когда ты летишь. Я могу даже посмотреть оттуда вниз и увидеть себя, когда я машу тебе с земли!

Она садилась в закругленную кабину, заводила мотор, прятала свои волосы в защитный шлем и для развлечения каталась по пастбищу в маленьком самолетике, обещая научиться летать в нем, когда у нее будет достаточно времени.

Наверное, благодаря приятному возбуждению, которое владело мной в течение первого месяца возобновившихся полетов, однажды вскоре после этого ночью мне приснился самый необычный сон.

На Птеродактиле, в котором вместо одного было два места, я пролетел высоко над туманным серебристым мостиком и приземлился на холме, покрытом зеленой травой, возле громадного места для собраний — аудитории под открытым небом. Войдя внутрь, все еще одетый в свой яркий комбинезон, я сел и ждал, упираясь подбородком себе в колени.

Мне никогда раньше не снилось, подумал я, что я прихожу раньше туда, где что-то еще не вполне готово. Через минуту или две я услышал звук у себя за спиной.

Я обернулся и сразу узнал его. Он узнал меня. Это был я-из-прошлого, выглядевший несчастным. Это был я-пять-лет-назад, закованный в скорлупу своих желаний, которые стали броней, и пытающийся понять, куда он попал.

Почему-то было приятно увидеть этого человека, и меня охватил порыв любви к нему. Но мне с разу же стало жаль его; он был одиноким на грани отчаяния, и это было заметно. Он так много хотел спросить, но так мало отваживался понять. Я встал и улыбнулся ему, вспоминая это время в прошлом. Он боялся встреч за пределами обычного времени, но никогда не опаздывал.

— Привет, Ричард, — сказал я как можно развязнее. — Ты не просто пунктуален, ты пришел раньше, не так ли?

Он чувствовал себя не в своей тарелке, сомневаясь, кто я. Если ты не уверен, думал я, почему бы тебе не спросить?

Я вышел с ним наружу, зная, что он будет чувствовать себя более по домашнему возле аэроплана.

У меня были все ответы на его вопросы, я мог указать ему причину его страданий и одиночества, мог объяснить ему все его ошибки. Однако эти ключи, которые творили волшебство в моих руках, были для его рук подобны раскаленному докрасна железу. Что мне оставалось сказать?

Я показал ему самолет, рассказал об управлении им. Забавно, подумал я. О полетах рассказывает ему тот, кто сам годами уже не летал ни на чем, кроме сверхлегких машин. Возможно, он одинок, но несомненно, что он — намного лучше управляет аэропланом, чем я.

Когда он уселся на свое место, я крикнул «От винта!» и завел мотор.

Это произошло так спокойно и так не похоже на то, что было раньше, что на мгновенье он забыл, зачем решил встретиться со мной, забыл, что аэроплан — это декорация, а не цель нашего сновидения.

Как мне описать его жизнь? Игра, думал я. Парень пережигает соблазнительную эпопею внезапного приобретения денег и наблюдает последствия того, что происходит с невинным ее героем и его друзьями, когда все это раздувается вокруг него, а его мир разваливается на куски. Однако в эту минуту он, как ребенок с игрушкой, ведь он так сильно любит аэропланы. Как легко быть сострадательным, думал я, когда ты видишь, что неприятности не у кого-нибудь другого, а у тебя.

На высоте тысяча футов я отпустил рычаги управления.

Он летал с легкостью, осторожно и мягко в машине, всей прелести которой даже не мог себе вообразить.

Я знал, что эти события во сне — как бы мое шоу, и что он ждет, чтобы я что-то рассказал ему. И все же этот человек был так уверен в том, что понял все, что мог когда-либо понять! Я чувствовал, что в нем будто скрыта сжатая пружина, которая отталкивает от него все знания, которые освободили бы его.

— Давай выключим мотор? — спросил он против ветра.

В ответ я прикоснулся к кнопке глушения на рычаге газа. Винт завращался медленнее, остановился, и мы стали планеристами.

Урокам управления аэропланом он не оказывал сопротивления.

— Какой отличный маленький самолет! — воскликнул он. — Как бы мне достать такой?

Несколько минут полета — и он был готов побежать и купить Птеродактиль. У него было для этого достаточно денег; он мог приобрести сотню Птеродактилей, если не принимать во внимание то, что в его время это было невозможно, не было даже чертежа на бумаге.

Купить этот аэроплан не было никакой возможности, и это было хорошим поводом для того, чтобы я мог начать разговор о его сопротивлении изменениям.

Я попросил его сказать мне все, что он знает об этом аэроплане и об этом парне, который сидит в нем в снегозащитном костюме. Я не был удивлен, когда он ответил на этот вопрос. Он знал, и только ждал, пока его спросят.

Через некоторое время по ходу нашего полета я сказал ему прямо, что знаю ответы на все его вопросы и что не сомневаюсь в том, что он не будет слушать их.

— Ты уверен, что я не буду слушать? — спросил он.

— Кому же мне доверять больше, чем тебе? Лесли, — подумал я, но он бы рассмеялся в ответ и не понял бы меня.

— Вот то, чему ты пришел сюда научиться. Это то, что ты сделаешь, — сказал я ему. — Ответ, который ты ищешь, состоит в том, чтобы отказаться от своей Свободы и Независимости и жениться на Лесли Парриш. При этом ты получишь совсем другую свободу, которая так прекрасна, что ты даже не можешь себе вообразить:

Он не слышал ничего, что я сказал после слов «жениться на Лесли»; он едва не вывалился из кабины — так он был удивлен.

Какой долгий путь предстоит ему пройти, думал я, тогда как он глотал воздух и переводил дыхание. И он пройдет его всего лишь за пять лет.

Упрямый, замкнутый сукин сын, но в общем мне нравился этот парень. Он справится с трудностями, и все будет хорошо, думал я или нет? Может быть, это голос того, кто разбился на планере, или того, кто сбежал в Монтану? Предстоит ли ему в будущем потерпеть неудачу?

Его одиночество, которое было так хорошо защищено, стало моей надеждой. Когда я говорил о Лесли, он внимательно слушал и даже соглашался и принимал некоторые истины о своем будущем. Знание о ней может сделать его выживание более вероятным, думал я, даже если он забудет слова и сцены. Я повернул самолет на север.

Она ждала нас, когда мы приземлились. Она была одета по-домашнему, как в будние дни. Один взгляд на нее заставил его вздрогнуть: ее вид испарил тонну железа его брони меньше чем за секунду. Какой, силой наделена красота!

Она хотела сказать ему что-то наедине, поэтому я зашевелился во сне, отстранился и проснулся годами позже после того, как он проснется после того же самого сна.

Вскоре после того, как я открыл глаза, история начала таять, рассеиваться, как пар в воздухе. Мимолетный сон, думал я. Как счастлив я, что вижу так много мимолетных снов! Но в этом было что-то особенное, хотя: что это было? Я вложил деньги в нешлифованные алмазы, так кажется. И летел куда-то с коробкой алмазов, семян или чего-то еще, а они выпали из самолета? Это был сон о вкладывании денег. Какая-то часть моего подсознания все еще считает, что у меня есть деньги? Возможно, она знает что-то, чего не знаю я.

В ночном блокноте я записал: «Почему бы не пользоваться снами по собственному желанию для путешествий, исследований и обучения всему тому, чему мы желаем научиться?».

Я лежал спокойно, наблюдая как Лесли спит, а утренняя заря начинает сиять на ее золотистых волосах, рассыпавшихся по ее подушке. Какое-то время она была полностью неподвижна — а что, если она умерла? Она дышит так легонько, что я не могу заметить этого. А дышит ли она? Не дышит!

Я знал, что придумываю, но какое я испытал облегчение, какую неожиданную радость, когда она в этот момент, не просыпаясь, чуть-чуть зашевелилась и улыбнулась самой незаметной из своих улыбок во сне!

Я прожил жизнь в поисках этой женщины, думал я. Я говорил себе, что мое призвание в том, чтобы быть вместе с ней снова.

Я ошибался. Найти ее не было целью моей жизни, это было начало начал. Только когда я нашел ее, моя жизнь приобрела смысл.

И вот вопрос: «А что теперь? Что вы вдвоем собираетесь изучать в мире любви?» Я так сильно изменился, думал я, и это лишь самые первые шаги.

Подлинные истории любви не заканчиваются никогда. Единственная возможность узнать, что случается в «жили-долго-и-счастливо-потом» с идеальным супругом, состоит в том, чтобы прожить ее самому. Вначале, конечно, завязывается роман, и главную роль в нем играет эротический восторг влюбленности.

Затем дни и месяцы непрекращающихся разговоров, радость встречи после стольких столетий жизни вдали друг от друга. Что ты делал тогда? Что ты подумал? Чему ты научился? Как ты изменился?

Каковы твои самые сокровенные надежды, мечты, желания, твои самые настоятельные если-только, которые должны осуществиться? Каковы твои самые до невозможности прекрасные представления об этой жизни, какие только ты можешь себе вообразить? А вот мои, и они соответствуют друг другу как солнце и луна в нашем небе, и вместе мы сможем воплотить их в жизнь!

Как много всего можно познать вместе! Как много всего можно передать друг другу! Иностранные языки и искусство перевоплощения; поэзия, драматургия и программирование компьютера; физика и метафизика; парапсихология, география, приготовление пищи, история, изобразительное искусство, экономика, резьба по дереву, музыка и ее происхождение; самолеты, корабли и история парусного мореходства; политическая деятельность и геология; смелость и домашний уют, и полевые растения, и лесные животные; умирание и смерть; археология, палеонтология, астрономия и космология; гнев и раскаяние; писательство, металлургия, прицельная стрельба, фотографирование и защита, от солнца; уход за лошадьми, инвестирование, книгопечатание, щедрость и благодарность, винд-серфинг и дружба с детьми; старение, уход за землей, борьба против войны, духовное и психическое исцеление; культурный обмен и кинорежиссура; солнечные батареи, микроскопы и переменный ток; как играть, спорить, пользоваться косметикой, удивлять, восхищать, одеваться и плакать; как играть на пианино, флейте и гитаре; как видеть скрытый смысл, вспоминать другие жизни, прошлое и будущее; как получать ответы на любые вопросы, исследовать и изучать; как собирать данные, анализировать и делать выводы; как служить и помогать, читать лекции и быть слушателем; как смотреть и касаться, путешествовать во времени и встречать себя в других измерениях; как создавать миры из мечты и жить в них, изменяясь.

А что потом? Думал я. А потом еще больше, все время больше и больше постигать тому, кто любит жизнь. Учиться, заниматься, отдавать приобретенное другим любителям жизни и напоминать им, что мы не одиноки.

А что потом, когда мы прожили наши мечты до конца, когда мы устали от времени?

Помнишь? Помни, что Я ЕСТЬ! И ТЫ ЕСТЬ! И ЛЮБОВЬ! ЭТО ВСЕ, — И ЭТО САМОЕ ГЛАВНОЕ!

Вот почему истории любви не кончаются! Они не кончаются потому, что не кончается любовь!

В то утро, совершенно внезапно на протяжении ста секунд я знал как просто соединяется Все-Что-Есть. Я схватил блокнот, который лежал подле кровати, и выплеснул эти секунды на бумагу большими возбужденными черными буквами, которые казалось, можно было прочесть на ощупь:

Жизнь дает сознанию возможность выбирать неформу или одну из бесконечного разнообразия триллионов форм — любую, которую оно может себе вообразить.

Моя рука дрожала и металась, слова быстро высыпались на голубые линейки бумаги.

Сознание может забыть себя, если оно захочет этого. Оно может изобрести пределы, творить вымысел, оно может представить себе, что существуют галактики, вселенные и вселенные вселенных, черные дыры и белые дыры, большие взрывы и стабильные состояния, солнца и планеты, астральные и физические пространства. Все, что оно воображает, оно видит: войну и мир, болезни и здоровье, жестокость и доброту.

Сознание может в пространстве трех измерений принять форму официантки, которая станет пророком и увидит Бога; оно может быть маргариткой, заклинателем духов, бипланом на лужайке, оно может быть авиатором, который только что проснулся и любуется улыбкой своей спящей жены; оно может быть котенком Долли, который вот-вот запрыгнет на кровать, чтобы попросить — мяу! — свой сегодняшний завтрак.

И в любой момент, когда оно этого пожелает, оно может вспомнить, кто оно, оно может вспомнить реальность, оно может вспомнить Любовь. В этот миг все меняется:

Долли припала к земле, как пуховой шарик, наполовину прикрыла голубые свои глаза серо-коричневой шерстью, прыгнула и перебила ниточку букв, которая тянулась за моей ручкой как мышиный хвостик, ударом оттолкнув руку от страницы.

Ты не дал мне позавтракать! Я съем твою ручку:

Ручки не даешь? — сверкнула она глазами. Тогда я съем твою РУКУ!

— Что у вас здесь происходит? — сказала Лесли, проснувшаяся от нашей возни, и пошевелила пальцами под одеялом. Не прошла и сотая доля секунды, как маленькое создание кубарем кинулось в атаку — иголочки зубов, двадцать острых когтей тут же были брошены на поединок с новым врагом котят.

— Котёнище Долли намекает нам, что пора начинать новый день, — вздохнул я, наблюдая сражение в самом разгаре.

Почти все из того, что я понял без слов, успело обезопасить себя с помощью чернил.

— Ты уже проснулся, вук? — сказал я. — Мне в голову только что пришла великолепнейшая идея, и если ты не спишь, я хочу рассказать тебе.

— Расскажи. — Она затолкала подушку себе под голову, избежав полного разгрома со стороны Долли чисто случайно, потому что Ангел Другой Котенок, ничего не подозревая, вошел в комнату. В тот же миг у Долли появилась новая цель для выслеживания и налета.

Я начал читать из блокнота то, что только что записал туда, — предложения, перескакивающие одно через другое, как газели через высокие заборы. Через минуту я закончил и взглянул не нее, отрывая глаза от бумаги.

— Много лет назад я пытался написать письмо себе в прошлом под названием «Вещи, которые теперь мне скажет любой, но которых я не знал, когда был тобой». Если бы только мы могли передать ЭТО тем детям, которыми мы были!

— Разве не забавно было бы сидеть на тучке, — сказала она, — и наблюдать, как они находят нашу записную книжку со всем, чему мы научились?

— Это, наверное, было бы грустно, — ответил я.

— Ведь должно было случиться еще так много событий, прежде чем они могли бы встретиться. И эта встреча была бы не той, что теперь или пять лет назад:

— Давай скажем им! — воскликнула она. — Запиши в своей книжечке: А теперь, Дик, ты должен позвонить Лесли Марии Парриш, которая только что выехала из Лос-Анжелеса по контракту с кинокомпанией «XX Century Fox». Вот ее телефонный номер: си-рествью 6-29-93.

— Ну и что? — сказал я. — Я скажу, чтобы он обратился к ней со словами: Это звонит твоя родная душа, слышишь? Лесли тогда была уже звездой! Мужчины видели ее в фильмах и влюблялись в нее! Как ты думаешь, она пригласила бы на ленч этого мальчишку, который собирался убегать из колледжа, не закончив и первого курса?

— Да, если бы ей хватило сообразительности, она бы убралась поскорее из Голливуда!

— Это не сработает ни в коем случае. Ему нужно сначала поступить в армию и летать на боевых самолетах, жениться и развестись, а потом только уже постепенно разбираться, кем он становится и что он знает. Ей тоже нужно вступить в брак и покончить с ним, самостоятельно учиться бизнесу, политике и способности постоять за себя.

— Давай тогда напишем ей письмо, — предложила она. — «Дорогая Лесли, тебе позвонит Дик Бах, он — твоя родная душа, поэтому хорошо веди себя с ним, люби его всегда».

Я взглянул на нее, едва ли начав говорить, и замер от проблеска понимания.

Картины забытых снов, фрагменты жизней, затерявшихся в прошлом и будущем, засияли как цветные слайды перед моими глазами, щелк, щелк, щелк:

Женщина, которая находится сейчас на кровати рядом со мной, та, к которой я могу прямо сейчас протянуть руку, чьего лица я могу коснуться, — это она погибла вместе со мной в резне в колониальной Пенсильвании. Это та же самая женщина. Она — то дорогое мне смертное существо, к которой я устремлялся десятки раз, следуя невидимому повелению, и которая была повелителем для меня. Она — это ива, чьи ветви переплелись с моими; она — это клыки, бесчисленное число раз вступающие в кровавую грызню с волками, спасая от них своих детенышей; она — это чайка, которая повела меня за собой в небо; она — светящийся призрак на дороге в Александрию; она — серебряное воплощение Беллатрикской Пятерки; инженер комического корабля, которого я буду любить в своем отдаленном будущем; богиня цветов из моего удаленного прошлого; — щелк, щелк, еще раз щелк; картины, картины, снова картины.

Почему я так очарован и испытываю такую радость лишь от ее поворота мысли, лишь от очертания ее лица или груди, лишь от веселого света в ее глазах, когда она смеется?

Потому что эти уникальные очертания и сияние, Ричард, мы несем с собой из жизни в жизнь. Это наши отличительные знаки, скрытые в глубине нашего сознания под всем тем, во что мы верим, и, ничего не зная о них, мы вспоминаем их, когда встречаемся снова! Она посмотрела с тревогой на мое лицо.

— Все в порядке, — сказал я, словно пораженный ударом молнии. — Со мной все в порядке, я чувствую себя хорошо:

Я схватился за бумагу и начал быстро писать слова. Ну и утро!

Снова и снова и снова мы тянемся друг к другу, потому что нам есть чему научиться вместе — это могут быть тяжелые уроки, а могут быть и счастливые.

Как я могу это знать, почему я так непоколебимо убежден, что смерть не разлучает нас с теми, кого мы любим?

Потому что ты, кого я люблю сегодня потому что она и я умирали уже миллионы раз до этого, и вот мы снова в эту секунду, в эту минуту, в этой жизни снова вместе! Смерть не более разлучает нас, чем жизнь!

Глубоко внутри души каждый из нас знает вечные законы, и один из них состоит в том, что мы всегда будем возвращаться в объятия того, кого мы любим, независимо от того, расстаемся ли мы в конце дня или в конце жизни.

— Подожди минутку, вук. Я должен это записать: «Единственное, что не заканчивается, — это любовь!».

Слова вырывались так быстро, что чернила едва поспевали за ними.

Перед возникновением вселенной: До Большого взрыва были мы!

До всех Больших Взрывов во все времена и после того, как эхо последнего из них затихнет, есть мы. Мы танцуем во всех феноменах, отражениях, везде, мы — причина пространства, творцы времени.

Мы — МОСТ ЧЕРЕЗ ВЕЧНОСТЬ, возвышающийся над морем времени, где мы радуемся приключениям, забавляемся живыми тайнами, выбираем себе катастрофы, триумфы, свершения, невообразимые происшествия, проверяя себя снова и снова, обучаясь любви, любви и ЛЮБВИ!

Я оторвал ручку от бумаги, сел не дыша на кровати и посмотрел на свою жену.

Некоторое время царило молчание, пока она не заговорила вновь:

— Я прекратила искать тебя, — сказала она. — Я была счастлива, живя в одиночестве в Лос-Анжелесе со своим садом и музыкой, делами и друзьями. Lне нравилось жить одной. Я думала, что так будет до конца моей жизни.

— А я бы благополучно удавился в своей свободе, — сказал я. — Это было бы не так уж плохо, это было бы лучшим из всего, что каждый из нас когдалибо знал. Как мы могли ощущать отсутствие того, чего никогда не имели?

— Но ведь мы ощущали его, Ричи! Когда ты был одинок, разве не было иногда таких мгновений, когда независимо от того, есть ли рядом другие, ты чувствовал такую печаль, что мог бы заплакать, будто ты — единственный человек во всем мире?

— Ты когда-нибудь чувствовал, — спросила она, — что тебе не хватает того, кого ты никогда не встречал?