Студопедия

Главная страница Случайная страница

Разделы сайта

АвтомобилиАстрономияБиологияГеографияДом и садДругие языкиДругоеИнформатикаИсторияКультураЛитератураЛогикаМатематикаМедицинаМеталлургияМеханикаОбразованиеОхрана трудаПедагогикаПолитикаПравоПсихологияРелигияРиторикаСоциологияСпортСтроительствоТехнологияТуризмФизикаФилософияФинансыХимияЧерчениеЭкологияЭкономикаЭлектроника






Хирон Райан, журналист. Афина попросила меня включить мой диктофон






 

Афина попросила меня включить мой диктофон. С собой она принесла свой собственный – какой‑ то неизвестной мне модели, весьма, как теперь говорят, «накрученный» и совсем миниатюрный.

– Прежде всего хочу заявить, что мне грозит смерть. Во‑ вторых, обещай, что в случае моей гибели ты пре­дашь эту запись гласности лишь через пять лет. В буду­щем станет ясней, что правда, а что – ложь.

Скажи, что согласен, ибо это будет значить, что мы заключаем формальный договор.

– Согласен. Но все же считаю, что…

– Нечего тут считать. Если меня найдут мертвой, эта запись будет моим завещанием. С условием – не обнародовать ее сейчас.

Я выключил запись.

– Тебе нечего бояться. У меня есть очень влиятель­ные друзья в так называемых властных структурах. Они мне многим обязаны. Я был и буду им нужен, так что мы можем…

– Разве я не говорила тебе о своем друге из Скот­ланд‑ Ярда?

Как – опять? Если он на самом деле существует, по­чему его не было в те дни, когда мы так нуждались в его помощи, когда Афину и Виореля могла растерзать толпа?!

Вопросы следовали один за другим – она хочет ис­пытать меня? Что происходит в голове у этой женщи­ны, которая то хочет быть со мной, то вспоминает не­существующего любовника?

– Включи, – попросила она.

Я чувствовал себя отвратительно – казалось, она всегда лишь пользовалась мной. Хотелось сказать ей: «Уходи прочь и никогда больше не появляйся в моей жизни… Она превратилась в пытку с того дня, как мы познакомились… Я жду, когда ты придешь, обнимешь меня, скажешь, что хочешь быть рядом со мной. Этого не произойдет никогда».

– Что‑ нибудь не так?

Она прекрасно знала, что именно не так. Не могла не понимать, что я чувствую, ибо за все это время я только и делал, что демонстрировал ей свои чувства, хоть и облек их в слова один‑ единственный раз. Но все равно – ис­пользовал любую возможность, чтобы увидеться с ней, оказывался у нее, стоило ей лишь попросить об этом, пытался добиться расположения ее сына, надеясь, что в один прекрасный день он назовет меня папой. Я никогда не уговаривал ее оставить то, чем она занимается, – я безропотно принимал ее образ жизни, подчинялся ее решениям, горевал, когда она страдала, и ликовал, когда одерживала победу. И гордился ее решимостью.

– Почему ты выключил диктофон?

В это мгновение я оказался разом и в райских кущах, и в преисподней, не зная, вспылить или подчиниться, довериться ли холодной логике или разрушительной буре чувств. Неимоверным напряжением всех душев­ных сил я все же сумел взять себя в руки.

Нажал кнопку.

– Продолжаем.

– Итак, я говорила, что мне грозит смерть. Мне зво­нят с угрозами, оскорбляют меня, твердят, что я пред­ставляю опасность для всего мира, что хочу установить на земле царство сатаны, а они этого не допустят…

– Ты обращалась в полицию?

Я намеренно не спросил про ее «друга» из Скотланд‑ Ярда, показывая тем самым, что ни на миг не поверил в его существование.

– Обращалась. Они отследили звонки: все были сде­ланы из автоматов. Сказали, чтоб не беспокоилась, они установили за домом наблюдение. Одного из звонивших удалось задержать – у него не все дома, считает себя во­площением одного из апостолов и намерен «бороться, чтобы Христа не изгнали снова». Сейчас он лежит в психи­атрической больнице… В полиции сказали – уже не в пер­вый раз, он звонил и другим с теми бредовыми речами. ‑

– Наша полиция, если захочет, может быть на вы­соте. По‑ моему, тебе и в самом деле не о чем беспоко­иться.

– Я не боюсь смерти. Если мне суждено умереть се­годня, я унесу с собой такие минуты, которые человеку в моем возрасте просто не дано испытать и пережить. Меня пугает другое, и потому‑ то я и попросила тебя за­писать наш разговор. Я боюсь стать убийцей.

– Что?

– Ты ведь знаешь: подано несколько исков о лише­нии меня родительских прав. У меня хотят отнять Вио­реля. Я просила помощи у друзей, но пока ничего нель­зя сделать: надо ждать решения суда. Тут все зависит от судьи, но знающие люди не исключают того, что эти фанатики могут добиться своего. И потому я купила пистолет.

Я на своей шкуре испытала, что такое, когда ребенка лишают матери. Так что, как только сюда явится первый судебный исполнитель, я буду стрелять. Пока патроны не кончатся. А кончатся – возьму кухонный нож! Вы­бьют – буду защищаться зубами и ногтями! Но Виоре­ля они заберут только через мой труп. Пишется?

– Да. Но ведь есть способы…

– Нет никаких способов. Мой отец присутствует на процессе. Он говорит, что в соответствии с семейным правом решение может быть неблагоприятным… Мало что можно сделать… Выключи запись.

– Это – твое завещание?

Она не ответила. Я ничего не предпринимал, и она взяла инициативу на себя. Подошла к проигрывателю, поставила диск с той самой «музыкой степей», которую я уже успел выучить почти наизусть. Потом начала тан­цевать – так же, как на ритуалах, упорно противореча ритму и такту, и я знал, зачем она это делает. Ее диктофон продолжал записывать, превратившись в безмолв­ного свидетеля всего происходящего здесь. Тускнеющий предвечерний свет проникал сквозь неплотно задерну­тые шторы, но Афина погружалась в поиски иного све­та, который был здесь со дня сотворения мира.

Но вот искорка Великой Матери прервала танец, остановила музыку, обхватила голову руками и замер­ла. Потом вскинула на меня глаза.

– Ты знаешь, кто перед тобой? Или нет?

– Знаю. Афина и ее божественная часть – Айя‑ Со­фия.

– Я привыкла делать это. Не думаю, чтобы это было так уж необходимо, но я открыла способ встречать ее, а потом это сделалось в моей жизни традицией. Ты зна­ешь, с кем разговариваешь сейчас – с Афиной. А я – Айя‑ София.

– Знаю, – повторил я. – Когда я танцевал во вто­рой раз у тебя дома, я открыл имя духа, ведущего меня: Филемон. Но я не слишком часто беседую с ним и слу­шаю, что он говорит мне. Но знаю, что, когда он обна­руживает свое присутствие, мне кажется, будто наши души наконец‑ то встретились.

– Вот именно. И Филемон с Айя‑ Софией сегодня будут говорить о любви.

– Тогда и я должен танцевать…

– Не нужно. Филемон и так поймет меня, ибо я вижу, что он затронут моим танцем. Человек, стоящий передо мной, страдает из‑ за того, что считает недости­жимым, – из‑ за моей любви.

Но человек, который пребывает за пределами тебя, сознает: страдание, томления, ощущение оставленности – все это никому не нужные ребячества. Я люб­лю тебя. Но не так, как хочет этого твоя человеческая ипостась, а так, как пожелала божественная искра. Мы живем с тобой в одном шатре, поставленном на нашем пути Ею. И там поймем, что мы не рабы наших чувств, но их владыки.

Мы служим и принимаем служение, мы открываем двери наших домов и заключаем друг друга в объятия. Быть может, мы целуемся – ибо все, что насыщенно и полно проживается на земле, обретает свое соответ­ствие в незримом. И ты знаешь, что, говоря это, я не провоцирую тебя и не играю твоими чувствами.

– Тогда что же такое любовь?

– Душа, кровь, плоть Великой Матери. Я люблю тебя с той же силой, с какой любят друг друга изгнанные души, встретившись в пустыне. Между нами никогда не будет никакого физического контакта, но страсть не бывает бесполезной и любовь не будет отринута. Если Мать пробудила ее в твоем сердце – значит, пробудит и в моем. Невозможно, чтобы энергия любви пропала втуне, – она могущественнее всего на свете и проявля­ется во многом и по‑ разному.

– Мне не хватает для этого силы. Эти абстракции угнетают меня и только усугубляют мое одиночество.

– И мне тоже. Мне нужно, чтобы кто‑ нибудь был рядом. Но однажды наши глаза откроются, и разные ипостаси Любви смогут проявиться, и страдание исчез­нет с лица земли.

Думаю, это уже не за горами. Многие из нас возвраща­ются из долгих странствий, где нас принуждали искать то, что нам не интересно. Теперь мы осознаем – «то» было ложным. Но и возвращение наше не может быть безболезненным, ибо слишком долго нас не было здесь и поневоле сочтешь себя в родном краю чужестранцем.

Не сразу придет время, когда мы найдем друзей, которые тоже ушли когда‑ то, и место, где были наши корни, где спрятаны наши клады. Но придет оно непре­менно.

Не знаю почему, но я почувствовал волнение. И оно придало мне решимости.

– Хочу говорить о любви.

– Мы и говорим о любви. Это всегда было целью всех моих поисков в жизни – добиться, чтобы любовь проявлялась во мне беспрепятственно, чтобы заполня­ла мои пробелы, чтобы заставляла меня танцевать, улы­баться, сознавать смысл жизни, оберегать моего сына, входить в контакт с небесами, с мужчинами и женщи­нами, со всеми, кто встречается мне на пути.

Прежде я пыталась обуздывать свои чувства, гово­ря: «Этот заслуживает моей нежности, а этот – нет»… Что‑ то в таком роде. Так шло до тех пор, пока я не поня­ла свой удел, увидев, что могу потерять самое дорогое.

– Сына.

– Ты прав. Самое полное и совершенное выраже­ние любви. Это произошло в ту минуту, когда возникла возможность отдалить его от себя, когда я обрела самое себя, осознав, что никогда не смогу ничего приобрести, ничего утратить. Поняла я это, проплакав несколько часов кряду. И после всех этих мук та часть меня, кото­рая зовется Айя‑ София, сказала мне: «Что за глупости ты выдумываешь? Любовь пребудет вечно! А сын твой рано или поздно уйдет от тебя!»

Я начал понимать смысл ее слов.

– Любовь – это не привычка, не компромисс, не сомнение. Это не то, чему учит нас романтическая му­зыка. Любовь – есть. Вот свидетельство Афины, или Айя‑ Софии, или Шерин: любовь есть. Без уточнений и определений. Люби – и не спрашивай. Просто люби.

– Это трудно.

– Ты ведешь запись?

– Ты же попросила выключить.

– Включи снова. Я повиновался.

– И мне трудно, – продолжала Афина. – И пото­му я ухожу и больше не вернусь сюда. Буду прятаться, скрываться… Полиция сможет уберечь меня от манья­ков, но не от людского правосудия. У меня было мое предназначение, и, исполняя его, я зашла так далеко, что рискнула даже собственным сыном. Но не раскаи­ваюсь: я исполнила сужденное мне.

– В чем же оно, твое предназначение?

– Ты сам знаешь, ты был рядом с самого начала… Торить путь для Матери. Продолжать Традицию, погре­бенную под толщей прошедших веков, но теперь начи­нающую возрождаться.

– Быть может… – начал я и осекся. Но Афина вы­жидательно молчала, пока я не продолжил: – Быть мо­жет, ты начала слишком рано. Люди были к этому не готовы.

Она рассмеялась в ответ:

– Да нет, конечно, были готовы. Оттого‑ то все эти столкновения, мракобесие, агрессивная злоба. Силы зла – в предсмертной агонии, и сейчас они напрягают последние силы. Да, сейчас они кажутся особенно могу­чими, но это уже конвульсии, еще немного – и они не смогут оторваться от земли.

Я бросала семена во многие сердца, и каждое из них выразит это Возрождение по‑ своему. Но одно из них принадлежит той, кто воплотит Традицию полностью. Это – Андреа.

Андреа.

Которая так ненавидела ее и на излете нашего с ней романа винила во всех смертных грехах. Которая твер­дила всякому, кто хотел слушать, что Афину обуяли себялюбие и тщеславие и в конце концов она погубит дело, налаженное с такими трудами.

Она поднялась, взяла свою сумку.

– Я вижу ее ауру. Она исцеляется от ненужного страдания.

– Ты, разумеется, знаешь, что не нравишься Ан­дреа.

– Знаю, конечно. Мы почти полчаса говорим о люб­ви, правда ведь? «Нравится» не имеет к этому никакого отношения.

Андреа – это человек, который абсолютно приспо­соблен для того, чтобы и впредь исполнять это предна­значение. У нее больше опыта, чем у меня, ее харизма сильней моей. Она училась на моих ошибках и сознает, что должна вести себя осторожней, ибо агонизирую­щий зверь мракобесия особенно опасен и наступают времена открытого противостояния. Андреа может‑ не­навидеть меня, и, быть может, ей удалось так стреми­тельно развить свои дарования именно потому, что она хотела доказать, что одарена щедрей, чем я.

Когда ненависть заставляет человека расти, она пре­вращается в одну из многих ипостасей любви.

Афина взяла свой диктофон, спрятала его в сумку и ушла.

В конце недели был оглашен приговор: заслушав по­казания свидетелей, суд оставил за Шерин Халиль, из­вестной как Афина, право воспитывать своего сына.

Кроме того, директор школы, где учился Виорель, был официально предупрежден, что случаи какой бы то ни было дискриминации по отношению к мальчику будут преследоваться по закону.

Я ждал звонка от Афины, чтобы вместе с нею от­праздновать победу. С каждым прожитым днем моя любовь к ней все меньше терзала меня, из источника страданий превращаясь в тихую заводь безмятежной радости. Я уже не чувствовал такого лютого одиноче­ства, ибо знал, что где‑ то в пространстве наши души – души всех, кто был изгнан и теперь возвращался, – снова с ликованием празднуют свою новую встречу.

Прошла неделя. Я думал – она пытается прийти в себя после безмерного напряжения последних дней. Прошел месяц. Я предполагал – она вернулась в Дубай и занялась своим прежним делом, но когда позвонил туда, мне ответили, что давно уже ничего не слышали о ней, и попросили, если встречу ее, передать, что двери для нее всегда открыты и в компании ее очень не хва­тает.

Тогда я решил напечатать серию статей о пробужде­нии Матери, которые имели шумный успех, хоть и вы­звали негодование нескольких читателей, обвинивших меня в «распространении язычества».

Еще два месяца спустя, когда я собирался идти обе­дать, мне позвонил мой коллега: обнаружено тело Ше­рин Халиль, Ведьмы с Портобелло.

Она была зверски убита в Хемпстеде.

 

* * *

 

Теперь, когда все записи расшифрованы, я передам их ей. Должно быть, сейчас она прогуливается в Национальном парке Сноудониа, что привыкла делать ежедневно. Сегод­ня день ее рожденияверней сказать, ее приемные роди­тели, удочерив ее, выбрали эту дату, чтобы отметить ее появление на свет,и я хочу вручить ей эту рукопись.

Виорель, приехавший с бабушкой и дедушкой на тор­жество, тоже приготовил ей сюрприз: он записал на студии свой первый диск и за ужином даст послушать сочиненную им музыку.

Она спросит меня потом: «Зачем ты это сделал?»

А я отвечу: «Затем, что хотел понять тебя». За все те годы, что мы были вместе, все, что я слышал о ней, казалось мне легендами. А вот теперь я знаюэто была сущая правда.

Каждый раз, когда я хотел сопровождать еебудь то на ритуалы, устраивавшиеся по понедельникам у нее дома, будь то в Румынию, будь то на дружеские вечерин­ки,она неизменно просила меня не делать этого. Она хотела быть свободной, а присутствие полицейского непременно смутит собравшихся. При нем и ни в чем не виноватые почувствуют себя виновными.

Тайком от нее я дважды побывал на складе в Пор­тобелло. Она так и не узнала, что мои люди обеспечивали ее безопасность на входе и выходе и однажды задержали человека с кинжаломпозднее выяснилось, что это член одной воинствующей секты. На допро­се он показал, что духи велели ему достать толику ее крови и освятить ею свои жертвоприношения. Убивать Ведьму с Портобелло он не собирался – надо было лишь смочить платок ее кровью. Следствие установило, что он и в самом деле не имел намерения покушаться на ее жизнь, но был осужден и получил полгода тюрьмы.

Мысль инсценировать ее убийство принадлежит не мнеАфина сама захотела исчезнуть и спросила меня, возможно ли это. Я объяснил, что, если бы суд пригово­рил ее к лишению родительских прав, я бы не стал на­рушать закон. Но поскольку решение было вынесено в ее пользу, мы вольны осуществить наш замысел.

Афина вполне отчетливо сознавала: как только о це­ремониях на складе станет широко известно, свое пред­назначение она выполнить не сможет. Можно сколько угодно твердить людям, что онане царица, не ведьма, не земное воплощение Божества, все будет впустую, ибо люди хотят следовать за власть имущими, а властью этой наделяют по своему желанию. И все это пойдет вразрез с идеями, которые она исповедует,со свобо­дой выбора, с освящением собственного хлеба, с пробуж­дением и выявлением в каждом человеке его дарований. Тут ни пастыри, ни вожатые не нужны.

И просто исчезнуть, скрыться она не моглалюди подумали бы, что она удалилась в пустыню, или вознес­лась на небеса, или отправилась на встречу с тайными учителями, живущими где‑ то в Гималаях. И до сконча­ния века ждали бы ее возвращения. Множились бы легенды вокруг ее имени, и, возможно, возник бы ее культ. Мы начали замечать это вскоре после того, как она перестала бывать на Портобелло: мои информаторы сообщали, что вопреки нашим ожиданиям поклонение ей стало принимать пугающие масштабы: возникали новые общины, люди провозглашали себя «хранителями наследия Айя‑ Софии», ее напечатанный в газете фото­снимок с ребенком на руках продавался из‑ под полы. Ее пытались представить жертвой нетерпимости, ее причисляли к лику мучеников. Разнообразные оккульти­сты уже заговорили о создании «Ордена Афины» и бра­лисьза определенную плату, разумеется,устано­вить контакт с основательницей.

И значит, оставалась только «смерть». Но смерть, произошедшая вследствие совершенно естественных обстоятельств, ибо что может быть естественней для жителя огромного города, чем окончить свои дни от ножа серийного убийцы. Нам следовало принять меры к тому, чтобы:

1) преступление нельзя было признать убийством по религиозным мотивам, ибо в этом случае си­туация, которой мы хотим избежать, только осложнилась бы;

2) жертву было невозможно идентифицировать со стопроцентной точностью;

3) убийца не был бы задержан;

4) на месте преступления был найден труп.

В таком мегаполисе, как Лондон, ежедневно обнару­живаются расчлененные, сожженные тела, однако обыч­но преступника рано или поздно задерживают. Стало быть, нам пришлось ждать почти два месяца происшествия в Хемпстеде. И в этом случае убийца был найден, но найден мертвым – он уехал в Португалию и там покончил с собой выстрелом в рот. Теперь мне требова­лась лишь помощь самых близких друзей. Как известно, рука руку моети они порою просили меня о том, что не вполне согласовывалось с буквой закона, притом что закон не нарушался, а лишь слегка, так сказать, интер­претировался в нужном для нас смысле.

Когда был найден труп, мне вместе с моим давним товарищем поручили расследование. Почти одновре­менно мы получили сообщение, что португальская по­лиция обнаружила в Гимараэнсе тело самоубийцы, оста­вившего предсмертную записку, в которой он подробно рассказывал о всех деталях совершенного им преступле­ния и завещал все свое имущество благотворительным организациям. Это было убийство в состоянии аффек­танесчастная любовь довольно часто приводит к такому финалу.

В записке указывалось, что будущий убийца вывез свою жертву из одной из республик бывшего Советского Союза и делал все возможное, чтобы помочь этой жен­щине. Он уже собирался жениться на ней, что дало бы ей право получить британское подданство, но внезапно обнаружил ее письмо, адресованное одному немцу, пригла­сившему ее провести несколько дней у него в замке.

Она писала, что безумно желает приехать к нему, и просила немедленно выслать ей билет на самолет, с тем чтобы желанная встреча произошла как можно скорее. Немец познакомился с этой женщиной в одном из лондонских кафе, и, кроме обмена письмами, между ними не было никаких контактов.

Все это идеально отвечало моим планам.

Мой напарник и друг сначала колебалсяни один полицейский не желает числить за собой нераскрытое убийство,но когда я сказал, что беру ответствен­ность и вину на себя, в конце концов согласился.

Я отправился туда, где скрывалась Афина,в сим­патичный домик на Оксфорд‑ стрит. Набрал в шприц немного ее крови. Срезал кончики ее волос, поджег ихно так, чтобы они не сгорели полностью. Оставил эти «улики» на месте преступления. Поскольку анализ ДНК был невозможенникто не знал, кто является биологическими родителями Афины и где они находят­ся,мне оставалось, так сказать, лишь скрестить пальцы и уповать, что происшествие получит в прессе не слишком шумную огласку.

Появились репортеры. Я рассказал им, что убийца покончил с собой, назвав лишь страну, где это произо­шло, но не город. Сообщил, что мотивов для преступле­ния не было, но следует категорически отбросить вер­сию убийства из мести или по религиозным мотивам, а по моему мнению (в конце концов, и полицейский может ошибаться), жертва подверглась сексуальному насилию. Боясь разоблачения, злоумышленник убил ее и обезобра­зил.

Если бы немец прислал новое письмо, оно вернулось бы к нему с пометкой «адресат отсутствует». Фото­графия Афины была напечатана в газетах только од­нажды, после первого радения на Портобелло, так что шансы на то, что он узнает ее, были ничтожны. Кроме меня, в это дело были посвящены еще троеее роди­тели и сын. Все мы присутствовали на ее похоронах, а могила украшена надгробной плитой, на которой зна­чится ее имя.

Мальчик бывает у матери еженедельно. Кстати, он блестяще учится.

Разумеется, настанет день, когда Афине надоест уединение и она захочет вернуться в Лондон. Это не страшнокроме самых близких друзей, никто не вспомнит о ней: у людей короткая память. К этому времени катализатором будет Андреа, тем более что справедливости ради надо признатьона гораздо луч­ше Афины приспособлена для выполнения этой миссии. Помимо того, что наделена нужными дарованиями, она еще и актриса, то есть знает, как обращаться с пу­бликой.

Слышал я, что она сумела, не привлекая к себе ненуж­ного внимания, значительно расширить масштаб своей деятельности. Рассказывают, что с нею контактиру­ют люди, занимающие ключевые позиции в обществе, и в нужный момент, когда накопится необходимая кри­тическая масса, они покончат с лицемерием преподоб­ных Баков всех мастей.

Именно об этом мечтала Афинавовсе не о личном успехе (вопреки мнению многих, включая и Андреа), но об исполнении своего предназначения.

Затевая свое исследование, результаты которого изложены в этой рукописи, я полагал, что лишь изучаю жизнь Афины, чтобы понять меру, а вернейбезмер­ность ее отваги. Но в процессе сбора материалов выяв­лялась и моя скрытая роль. И тогда я пришел к выводу, что главным побудительным мотивом для этой тяже­лейшей работы было стремление ответить на вопрос, не дававший мне покоя: почему Афина любила меня, если мы с нейтакие разные и так по‑ разному смотрим на мир?

Помню, как впервые поцеловал ееэто было в баре неподалеку от вокзала Виктория. Она в ту пору рабо­тала в банке, я уже был детективом Скотланд‑ Ярда. После нескольких свиданий она пригласила меня потан­цевать в доме человека, у которого снимала квартиру. Я отказалсяэто был не мой стиль.

Вместо того чтобы обидеться или рассердиться, она сказала, что уважает меня за это решение. Пере­читывая сейчас показания ее друзей, я испытываю под­линную гордость, ибо ничьих больше решений Афина не уважала.

Спустя несколько месяцев, перед ее отъездом в Ду­бай, я признался ей в любви. Она сказала, что отвечает мне взаимностью, но что нам с нею придется научить­ся подолгу жить в разлуке. Я буду здесь, онатам, но для настоящей любви расстояния не страшны.

Тогда‑ то, в первый и единственный раз, я спросил: «Почему ты меня любишь?»

«Не знаю и знать не хочу»,ответила она.

Сейчас, дописывая эти страницы, я думаю, что на­шел ответ в ее разговоре с этим журналистом.

Любовьесть.

 

25.02.2006 г. 19: 47: 00

Закончил просматривать

в День святого Эспедито, 2006 г.

 

Сканирование: Roland, распознавание и вычитка: Black Jack https://lib.aldebaran.ru/

«Ведьма с Портобелло»: София; М.; 2007

ISBN 978‑ 5‑ 91250‑ 289‑ 7

Оригинал: Paulo Coelho, “A Bruxa de Portobello”, 2006

Перевод: Александр Богдановский

 

 

www.e-puzzle.ru

 






© 2023 :: MyLektsii.ru :: Мои Лекции
Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав.
Копирование текстов разрешено только с указанием индексируемой ссылки на источник.