Глава 7. Алекса сжимала и разжимала пальцы, пытаясь их согреть, но бесполезно

Алекса сжимала и разжимала пальцы, пытаясь их согреть, но бесполезно. Ее так сильно знобило, что было трудно держать в руке кисть. Электрообогреватель в мастерской – это была всего лишь пристройка к кухне – не давал достаточно тепла, а температура за окном была низкой.

Но это место устраивало ее, потому что находилось далеко от Лондона. И здесь она могла спрятаться от человека, который хотел иметь ее под рукой, чтобы сдобрить ею, как гарниром, свой пресный брак. Она была готова бежать куда угодно, лишь бы не видеть этого человека. Человека, который ожидал ответа «да» на все, что хотел от нее получить.

Наконец – наконец-то! – она научилась говорить «нет».

Тугой обруч, так долго стягивающий ей сердце, затянулся еще туже. Но ей так было даже легче – сердце словно в корсете и не могло распасться на части.

Она черпала силы в ненависти к мужчине, которого когда-то любила.

Да, она его ненавидит – в этом нет сомнения. Умом, во всяком случае, ненавидит.

В голове стучали слова и доводы, сказанные в тот кошмарный день, когда она прибежала к Имоджен с ужасной новостью. Имоджен дала ей возможность выговориться, излить свой гнев и свою боль, потом приготовила ей кружку горячего крепкого чая и предложила план действий.

Этот убогий коттедж, снятый в середине зимы, не числился в списке первоочередных дел, составленном Имоджен. Первым была смена замков в квартире Алексы, затем – новые телефонные номера, затем – уведомление Гая де Рошмона через адвоката о том, чтобы он не предпринимал никаких попыток с ней связаться. Последнее предложение – и идеальное лекарство – это встречи с Ричардом Саксонби, плавно перерастающие в роман, а потом – что самое лучшее – в брак с ним.

Тогда она сможет выкинуть Гая из головы. И – что самое важное – из своего сердца.

– Слава богу, что он показал свое истинное лицо. Я не сомневалась, каков он на самом деле, – кипела Имоджен. – Но теперь даже ты прозрела.

Для Имоджен ясно, что единственный способ заставить подругу забыть Гая де Рошмона, – это заменить его Ричардом. Но для Алексы все было не так просто.

– По отношению к Ричарду это было бы нечестно, – сказала она, тяжело вздохнув. – И в любом случае... я не хочу оставаться в Лондоне. Это слишком...

Опасно. Вот что она хотела сказать. Она может сменить замки и номера телефонов, но в безопасности себя не почувствует.

Память обжигала подобно пламени. Это агония... хуже, чем агония. Она закрыла глаза, стараясь отгородиться от воспоминаний, но ее мозг, ее тело были наполнены ими.

Она заставила себя открыть глаза. А Имоджен продолжала говорить:

– Я согласна, сменить обстановку – это то, что тебе нужно. Отдохни, ты же сто лет не отдыхала. Поезжай куда-нибудь в тропики... на Карибы, на Мальдивы, на Сейшельские острова! – Увидев кислое выражение лица Алексы, поспешно предложила: – Поедем вместе. Я перепланирую свои дела... у меня ничего срочного, и мы поищем подходящий вариант. Да мы завтра сможем вылететь!

– Я не думаю... – заколебалась Алекса. То, что предлагала Имоджен, ее совсем не прельщало. – Я вообще хочу уехать из Лондона.

– Ты что, хочешь сбежать? С какой стати? – возмутилась Имоджен. – Из-за этого типа? Почему ты должна уезжать из Лондона? А как же твои заказы?

– Текущий я почти закончила, а если ты о чем-то еще договорилась, то откажись.

– Я не позволю тебе поломать карьеру из-за этого животного!

– У меня нет сил. И вообще я устала от этого мира влиятельных богачей. Слишком много... воспоминаний.

– Хорошо. – Имоджен почувствовала, что у Алексы дрожит голос, и решила зайти с другой стороны. – Почему бы тогда не устроить себе каникулы на пару месяцев до конца зимы? К примеру, в Марокко или Бразилии, где ты сможешь рисовать для души. Я отложу заказы, объясню, что ты уехала в теплые края поправить здоровье.

Алекса едва заметно кивнула и, чтобы Имоджен успокоилась, пробормотала, что согласна.

Но Имоджен пришла в ужас, когда узнала, что придумала Алекса.

– Нет, нет и еще раз нет! – кричала она. – Зарыться в какую-то богом забытую лачугу где-то в пустоши Девоншира, да еще в середине зимы!

Возражения Имоджен не достигли цели. Алекса сложила вещи в чемодан, упаковала краски, кисти и холст. Поручив риелтору сдать ее квартиру на полгода, она уехала, ничего не объяснив ошарашенной Имоджен. Сказала лишь:

– Мне это необходимо.

Ей действительно это было необходимо. Безрадостный сельский пейзаж: голые без листьев деревья, холодная промозглая погода, серое нависшее небо и грязные поля – все это было созвучно ее настроению. Одинокая и покинутая. В сердце – пустота.

Но ей было еще хуже, чем раньше.

«Тогда я думала, что влюбилась в человека, который меня не любит. Я смирилась с этим... так же, как смирилась с тем, что наши отношения закончились. Но я ни разу не подумала о нем плохо».

Сердце сжало тисками.

Теперь она узнала правду. Узнала, что влюбилась в человека, который хотел исключительно тайных сексуальных отношений. И ее он рассматривал как подходящую для этого партнершу. Он был готов использовать и свою невесту, и ее, презирая и унижая обеих. Он способен лишь удовлетворять свой сексуальный аппетит. Любви для таких людей не существует. О своей любви она должна забыть. Вырвать с корнем из сердца, пусть сердце и будет кровоточить. Не важно. Она должна очиститься от любви. К этому человеку можно испытывать совсем другое.

Ненависть. Ненависть, которая ее очистит. И освободит. Освободит из рабства, из тюрьмы одиночества и отчаяния.

Но ненависть надо куда-то направить, а иначе она ее поглотит.

С решительным, окаменевшим лицом Алекса достала мольберт, краски и кисть.

Она даст выход своей ненависти на холсте.

– Ну? – Голос Гая в телефонной трубке звучал резко и требовательно.

– Готово, – получил он лаконичный ответ.

От говорившего требовалась лаконичность. Ожидаемый ответ был получен.

В телефоне раздался следующий приказ:

– Теперь предоставьте мне следующую информацию. Мне это нужно сегодня к вечеру.

В своем лондонском офисе Гай положил трубку на полированную поверхность письменного стола красного дерева. Зеленые глаза смотрели куда-то вдаль. Взгляд был жесткий и твердый как камень, цвет которого напоминали эти глаза.

Когда же он получил требуемую информацию, то взгляд сделался еще более жестким. А на следующее утро после бессонной ночи – таких ночей у него теперь было много – он сел в новый автомобиль и выехал из Лондона в западном направлении, сверяясь со спутниковым навигатором.

Всю ночь, не прекращаясь ни на минуту, шел дождь. Небо было затянуто свинцовыми тучами. Дождь превратил поля в болота, да и незаасфальтированная узкая улочка, ведущая к коттеджу, выглядела ненамного лучше. Алекса была рада, что ей не надо идти за покупками. С тех пор как она здесь поселилась, у нее выработался определенный распорядок: раз в неделю она ездила за десять миль на городской базар, закупала бакалею и другие необходимые продукты. Больше ее ничто не интересовало, жизнь протекала однообразно и незатейливо. Главное, чтобы был запас дров в сарае для топки печи в гостиной, поскольку основной источник тепла помимо электрообогревателя – печь. Если не бывало перебоев в подаче электричества, то Алекса чувствовала себя вполне комфортно.

Одиночества она не ощущала. Она вообще любила тихую жизнь, любила побыть одна и даже в Лондоне не стремилась к развлечениям. Редкие обеды и ланчи с друзьями, театр, концерты и художественные выставки – вот и все, что ей было нужно. Если бы не работа и художественные галереи Лондона, она предпочла бы жить в деревне. Хотя не в таком удаленном и безлюдном месте, как это. Для летнего отдыха здесь блаженство, но сейчас, когда стоит высунуть нос на крыльцо, с крыши на голову льет вода, из-под дверей постоянно дует, а по вечерам ветер завывает в трубе. В спальне от ветра дрожали окна, и Алекса была уверена, что под обоями бегают мыши. Правда, она их пока не видела, и они ее особенно не беспокоили. Как и пауки, которые появлялись из корзины с дровами и, разбегаясь по гостиной, прятались под диваном.

Если дождь был не очень сильным, она надевала прочные резиновые сапоги, купленные на базаре, непромокаемую куртку, голову повязывала шарфом от пронизывающего западного ветра и шагала по грязным тропинкам и полям, где понурые коровы щипали траву, а мокрые овцы поднимали головы и, не мигая, смотрели ей вслед.

Унылый пейзаж был созвучен унынию в душе. Сколько времени она здесь? Дни сливались в недели. Должно быть, прошло четыре или даже пять недель. Время не играло никакой роли. Она жила как в коконе, но она сама этого хотела.

Она опустилась на колени перед печкой, чтобы заложить туда дрова. Сейчас, в середине дня, в маленькой гостиной было тепло, несмотря на холод и промозглость на улице.

Закрыв заслонку, она встала и вдруг услышала шум приближающегося автомобиля.

Точно. Она не могла ошибиться – это грохочет не трактор местного фермера, когда тот проезжает мимо коттеджа по пути в поле. Алекса подошла к окну и оглядела переулок. К дому приближался, разбрызгивая колесами воду на колеистой дороге, заляпанный грязью внедорожник.

Неужели это риелтор? Или все-таки какой-то фермер? Из автомобиля вышли – она услышала звук захлопнувшейся дверцы, но разглядеть из окна, кто вышел, не смогла. Алекса подошла к. входной двери и, раскрыв ее, застыла, не веря своим глазам.

«Это не может быть он... Это немыслимо! Как он мог сюда попасть? Нет-нет-нет!»

Но это он. И он идет прямо к ней.

У Алексы все поплыло перед глазами, и она уцепилась за косяк, чтобы не упасть. Он остановился. Высокая и зловещая фигура нависла над ней.

Она не поняла, испугалась ли. Нет, это не страх, но ей не хватало воздуха.

– Алекса.

Вот и все, что он произнес.

– Как... как ты...

Она не смогла договорить.

А он, не отвечая, прошел мимо нее в коттедж.

Алекса, потеряв дар речи, последовала за ним. Из-за низких потолков Гай казался еще выше. В гостиной он встал перед печкой и обвел глазами комнату. Затем его взгляд переместился на Алексу, застывшую в дверях. Глаза его сверкали.

– Почему?

Он произнес всего лишь единственное слово, но сколько в нем было требовательности и непонимания.

Алекса все еще не могла опомниться от потрясения. Противоестественно спокойным голосом она тоже спросила:

– Что – почему, Гай?

– Почему ты убежала?

Его голос звучал жестко и глухо, а зеленые глаза метали стрелы.

Алекса вскинула голову:

– А зачем мне было оставаться? Твое... предложение не показалось мне заманчивым.

Он прищурился, сверля ее глазами:

– Не показалось? Но твое тело в моих руках говорило совсем другое, Алекса.

Она чувствовала, как полыхают у нее щеки. Голос Гая бил подобно удару хлыста.

– Алекса, я требую объяснений. Что, черт возьми, ты затеяла?

Он был вне себя от бешенства. Алекса, потрясенная тем, что видит его в том самом месте, куда она от него сбежала, изо всех сил старалась совладать со своими чувствами.

– Как ты меня нашел? Никто не знает, что я здесь.

– Знает риелторское агентство, которое я нашел через жильцов в твоей квартире.

– Я дала указания агентству никому не сообщать моего адреса! Как они посмели сказать тебе?

Он усмехнулся:

– Со вчерашнего дня агентство принадлежит мне.

– Что?!

– Я купил агентство, Алекса. Это был единственный способ узнать, где ты находишься.

Алекса уставилась на него.

– Ты купил агентство, чтобы узнать мой адрес? – И выкрикнула: – Ты зря старался и тратил свои деньги! Не знаю, о чем ты думал...

– Я думал о том, что я должен был сделать в ту ночь – объяснить тебе все!

Она бросила на него гневный взгляд:

– О, ты все мне объяснил. Не волнуйся – я все поняла. Но, как я тебе уже сказала, предложение мне не понравилось, поэтому я его отклонила. А теперь... теперь убирайся отсюда... убирайся из моей жизни!

Он изменился в лице.

– Ты не можешь говорить такие вещи серьезно.

Как он уверен в себе! Это стало последней каплей.

– Боже мой! – в ярости воскликнула Алекса. – Ты на самом деле думаешь, что Гаю де Рошмону все позволено? Я была дурой, когда легла с тобой в постель, и поэтому ты полагаешь, что я сделаю все, что ты захочешь? Да? Ты думал, что будешь спать со мной, а затем в один прекрасный день спокойно скажешь мне, что женишься, а затем – спустя месяцы – появишься снова и начнешь все сначала, не заботясь о таком пустяке, как твоя невеста? Я права? Потому что...

– Замолчи, Алекса, и послушай меня.

Он властно поднял руку.

– Почему я должна молчать? Чтобы ты рассказал мне о том, каким ты будешь осмотрительным, когда вновь сойдешься со мной?

Он обжег ее взглядом.

– Алекса, неужели ты думаешь, что я по доброй воле собирался таиться? У меня нет выхода. Ты только послушай меня, и я объясню тебе, почему...

– О, уверена, что объяснишь! Для тебя это очень просто. И для меня тоже. Я больше не желаю иметь с тобой никаких дел. Учти – никакие твои слова не в силах этого изменить. Поэтому уходи. Уходи!

Сердце у нее готово было выскочить из груди. Это невыносимо... невыносимо, что Гай пришел сюда.

– Уходи! – повторила она, поскольку он не сдвинулся с места, а стоял с таким видом, словно он – владелец поместья и находится в убогом жилище одного из своих бесчисленных крестьян. Богатый, надменный и самонадеянный, он думал, что сможет снова диктовать ей свои условия. – Немыслимо! Ты купил риелторское агентство лишь для того, чтобы найти меня. Твой эгоизм чудовищен! Только потому, что ты Гай де Рошмон, рожденный с целым набором серебряных ложек во рту, и потому, что женщины падали к твоим ногам, ты считаешь, что можешь делать все, что захочешь, получить кого угодно. Любую женщину, какую пожелаешь. Что ж, меня ты больше не получишь! Ничто – слышишь, ничто! – не заставит меня передумать!

У него окаменело лицо и на скулах пролегли две белые линии.

– В таком случае я не стану тратить время на слова.

Он очутился перед ней и схватил за плечи. Алекса отшатнулась от него:

– Нет! Не прикасайся ко мне. То, что было, кончено. Все кончено. Я этого больше не повторю. Никогда. И мне безразлично... – злые, жестокие слова выплескивались на него сквозь прерывистое дыхание, – безразлично, есть у тебя послушная невеста или нет. Я не хочу иметь с тобой ничего общего. – У нее исказилось лицо. – Знакомство и общение с тобой не сулит ничего хорошего. Так было тогда, и сейчас так будет. Ты никогда не изменишься. Я тебя не хочу. Ни на каких условиях не хочу.

Ее голос замер. Она овладела собой, справилась со шквалом чувств.

Он продолжал по-прежнему стоять с побелевшим и окаменевшим лицом. По его глазам ничего нельзя было понять. Он закрыт для нее.

«Он был таким всегда. Я так его и не узнала. Я любила его, но не знала, кто же он на самом деле. Какой же глупой должна быть женщина, чтобы полюбить мужчину, которого так и не узнала?»

Алексу пронзила боль. А он стоял и смотрел на нее. На его лице – маска. Как же невыносима боль, смешанная с желанием потянуться к нему и позволить обнять себя. Позволить его губам припасть к ее рту, позволить ему... все. Позволить сделать то, что хочет каждая клеточка в ее теле. И чтобы разум замолчал, чтобы она забыла то, чего не должна забыть.

– Алекса...

Она расслышала в его голосе что-то такое, против чего поставила заслон. Что-то опасное для себя.

– Нет. – Она покачала головой. – Нет. Все кончено, Гай.

Она отошла от него и направилась в пристройку на кухне.

– Возможно, ты не совсем зря потратил время. Правда, я не уверена, что тебе все еще это надо, – ледяным голосом сказала она.

В пристройке находились ее принадлежности для рисования, а на стуле стояло то, за чем она сюда пришла. Пусть забирает сейчас, чтобы ей не пришлось отсылать это с курьером, когда она найдет в себе силы не прятаться бог знает где.

Это был портрет Гая, завернутый в бумагу. Портрет она закончила, когда к ней вернулась способность это сделать. Она знала, почему смогла: лишь после того, как портрет был написан, она освободилась от его страшного воздействия на нее.

Он прошел в пристройку вместе с ней и теперь стоял, глядя не на нее и не на предмет у нее в руках. Он смотрел на холст на мольберте. Смотрел на второй свой портрет. Он изменился в лице.

– Этот я оставляю себе, – сказала она безжизненным голосом. Зачем что-то объяснять? Объяснение она вложила в портрет. В лицо человека, которого когда-то любила. В демоническое лицо. – Это напоминание о тебе, – уточнила она.

На секунду он перевел взгляд на нее. Но что было у него на душе, понять невозможно. На лице непроницаемая маска.

Он взял завернутый портрет, где был изображен Гай де Рошмон таким, – каким он выглядел в глазах окружавших его людей. И каким его видели женщины в его постели.

Он еле заметно кивнул:

– Я больше не стану беспокоить тебя, Алекса.

Пустота. И в его голосе, и в его глазах.

Он отвернулся и ушел. Снова ушел из ее жизни. А ей остался на память лишь мрачный портрет на мольберте.

Гай мчался по автостраде в Лондон. По обеим сторонам дороги – безрадостный и однообразный зимний пейзаж.

Так же уныло и пусто было у него на сердце. И его жизнь будет такой же. Она поглотит его. У него мелькнула надежда – почти осязаемая. Казалось, достаточно протянуть руку и схватить ее.

А вместо этого...

Он получил моментальный и сокрушительный, как в боксе, удар. Всего одна секунда – и он смят, раздавлен. Одной секунды хватило, чтобы понять это. Одного взгляда на квадрат холста на мольберте.

На нем он увидел себя, увидел свое зеркальное отражение. И в ту же секунду понял, что Алекса потеряна для него безвозвратно. Она никогда не вернется к нему.

Он нажал на газ, чтобы скорее унестись от нее. Руки крепко сжимали руль. Алекса не вернется к нему ни при каких условиях. Она дала ему понять это рисунком на холсте.

Тяжесть и усталость навалились на него. Что ему остается в будущем? Идти тем путем, который он выбрал. Его ждет невеста. Он обещал на ней жениться, и он выполнит свой долг перед ней. Ничего другого ему не остается. Ничего... раз Алексы у него больше нет.

Только Луиза.