Запись первая – Ярость света

Солдаты отступали. Старшой орал на них с обрыва: «Куда, брате, стой! Безрукий, упрись щитом!!» Но солдаты, сжав строй, ощетинив копья, шаг за шагом теснились назад, к подножию холма. Их сложно было винить: выше по склону из-под земли выдралось пятиметровое чудовище, рогатый бык в глянцево-черной чешуе. Слишком быстро и слишком легко оно разбросало первое звено, остатки которого сейчас в полном беспорядке скатывались с холма в другую сторону. Трое или четверо бойцов валялись у разверстой темной дыры, побитые копытами монстра.

– Это горгона! – лихорадочно сверяясь с книгой, выкрикнул Мартин, старший смотритель Холмов. – Стрелы ее не берут!

Охочий упрямо крякнул и плюнул.

– Гтовьсь! – заорал он, задрав руку. – Бей!

По маху Охочего, все засевшие по верхам лучники спустили тетивы, стрелы засвистели, градом посыпались на чудовище. Увы, смотритель не ошибался: они отскакивали от глянцевой брони легко и насмешливо, словно камушки, что мальчишки мечут в стену. Горгона и впрямь походила на ожившую скалу, от ее движений веяло тяжелой каменной мощью; Старшой нутром чуял, что щиты ее не остановят. Два арбалетных болта вонзились в загривок чудовищу, но неглубоко, и когда горгона ринулась вниз, переливчатое движение чешуй смело их. В бок ей ударил разряд молнии, а следом град ледяных осколков – маги из Мэннивея выдали что могли. Но и магия отскочила от глянцевой черной брони.

– Как ты сразу не сказал, что там сидит эта тварь?! – зашипел Охочий, подскакивая к смотрителю, выпучив налитые кровью глаза и чуть не хватая того за грудки.

– Там не написано! На обелиске начертано, что под холмом запечатан владыка негатоса, рыцарь тьмы… Нет ни знака о горгоне!

– Держать!! Упри копья! – кричал тем временем Старшой, и воины, как один, сжались в строй, крепя друг друга локтем, втыкаясь в землю оковками копий и ребрами щитов. Но склон был против них, к подножию отступить они не успели, а на откосе упереться в землю как следует не могли… Черная громадина накатилась на солдат, и Старшой словно во сне увидел, как копья гнутся и лопаются одно за другим; как горгона мотнула головой, ее огромные рога смели большинство копий и несколько его людей заодно – они полетели, как куклы, куда-то в сторону. А тварь уже вбилась в щитовой строй, смяла его и, продираясь вперед, каждым шагом вминала бойцов в землю… Их щиты становились им могильными плитами.

– Древы! – заорал Старшой с хрипящей ненавистью. – Вали!! Разбегайсь!

Заранее подпиленные, подвязанные за стволы, деревья заскрежетали, густой лес задрожал от ветки к ветке, от кроны к кроне, лом и треск пошел волной сразу с трех сторон – но уже через секунды, пока горгона раскидывала тех, кто не успел бросить все и бежать сломя ноги, на нее обрушились одно за другим три крупных, ветвистых сосны. Одна упала рядом, вторая рухнула чудовищу прямо по хребту, крики радости понеслись отовсюду, третья накрыла вздыбленную кучу-малу темно-зеленой кроной, и погребенных под ней стало не разглядеть. Только выкатывались то тут, то там, солдаты Мэннивея, бросив копья и щиты, помятые, но живые, и бежали под защиту леса.

– Джейк, Хаммер, Гаррет, Ролло… Дрын… Комолый, – считал Охочий, скача по обрыву туда-сюда. – Брансон… Борода… Ну?.. Пятерых нету, тварь… неужто сами придавили?..

– Горгона повелевает землей, – подал голос Мартин, который водил пальцем по вытертой странице, выискивая подробностей. – Она сможет уйти под землю и выйти в другом месте.

Все уставились на место падения сосен, оттуда как по команде раздался трубный нечеловеческий рев, все вокруг загудело, пронизанное низким вибрирующим звуком. Земля задрожала, с обрыва посыпались комья, с крон ветки и листья. Птицы, и так отлетевшие от битвы, стаями снялись с деревьев и ринулись еще дальше отсюда.

– Уходит, – скривился Старшой. – Где выскочит?

Мартин замялся, пытаясь найти ответ в своей книге, но разбирать в дикой спешке полустертые слова на старом языке ему явно давалось с трудом.

– Может, с той стороны холма? – предположил он, исходя из разумной мысли, что, получив сосной по хребту, тварь если и не сдохла, а даже способна двигаться, то теперь уж точно побежит прочь.

Но земля еще сильнее дрогнула у них под ногами, и обрыв стал медленно съезжать вниз. Старшому снова показалось, что он спит, что все происходит замедленно, вот вздыбилась трава у них за спиной, и два молодых деревца, вывороченные с корнями, разнесло в стороны. А из-под них вырастала черная, с яростно горящими глазами, глянцевая морда чудовища, глядящего прямо на него. В этом взгляде было понимание, узнавание. И смерть. Охота уже катился кубарем вниз по холму – он сразу, не раздумывая, спрыгнул с почти отвесного обрыва. Мартина с его книгой унесла в сторону съезжающая земля. Земля и камни стекали с горгоны, как вода, она рывком вышагнула из глубины на поверхность и, пригнув голову, боднула вперед.

Старшой видел, как его меч бессильно врезается в голову твари и отскакивает – а черный ребристый рог вонзается ему в грудь. «Вот и встретимся, отец», подумал он перед смертью.

Но невидимая сила смела его с линии удара. Все стало прозрачным и невесомым, Старшой был легкий, как младенец, словно мать крепко держит его в руках и качает туда-сюда. Лес, деревья, склон, жизнь – все пронеслось перед глазами за краткий миг. И вот он уже стоит в лощине сбоку от Холма, шагах в двухстах от обрыва. Его обнимает не мать, а молоденькая рыжеволосая девушка. На тонкой шейке которой сияет, угасая, святой символ Милосердной богини – белый единорог.

Доспех пробит черным рогом, удар горгоны успел даже войти в тело, прежде чем жрица спасла его, откинув на двести шагов от смерти. Проткнутую мышцу свело, по груди расплывается горячая, липкая кровь, в голове шумело, но жив Старшой. Жив.

– Отступать! – закричал он, сжимая девчушку одной рукой, не в силах выпустить ее, словно если отпустит, все-таки умрет. – В лес, брате, в лес!!

Зычно кричать Старшой умел, в ответ раздались нестройные отклики своих. Часть солдат и ополченцев уже отступила; остальные вели стрельбу по твари, только стрельба не стала полезнее… А тварь неподвижно стояла на куске обрыва, и спокойно, неотвратимо съезжала на нем вниз.

– Она его направляет, – с восхищением сказала девушка, глядя на горгону. – Скала слушается эту… бычину. Сползает, куда ей нужно.

Голос жрицы был так же хорош, как и ее светлое, веснушчатое лицо с распахнутыми зелеными глазами.

– Вижу, – ответил Старшой, как вдруг в груди разлилось блаженство, боль утихла, слезы хлынули из глаз, жар и дрожь заполнили его на мгновение и медленно отступили.

Девушка опустила ладонь, от которой исходило гаснущее сияние. Только теперь Старшой заметил, что на ее запястье намотана цепочка с серебряной биркой свободной ханты Мэннивея. Обычно ханты носят бирки на шее, но у девчонки на тонкой шее висел, конечно, только белый единорог. Бирка значила, что жрица пришла не одна.

– А где?..

Он хотел спросить: «Где остальные?», но нужда в вопросе отпала. На вершине холма, прямо у ямы, из который горгона вырвалась на свободу, стоял высокий человек в походном плаще. Магические огни переливались вокруг него – нагло, вызывающе.

– Корова, – крикнул человек, и голос его, усиленный магией, разнесся над двести двенадцатым Холмом, – поди сюда, пора доиться!

– Заклинание такое? – вытянув шею, спросил Старшой. – Подчинить волю монстра?

– Нет, просто выпендривается, – ответила жрица. – Как всегда.

Горгона шла вкруг холма, не обращая внимание на одетого в иллюминацию громкослова. Она разглядывала солдат, сбежавших в лес, вылавливая их взглядом сквозь стволы и кустарники, и водила головой по сторонам, словно выискивала опасность. Но не находила. Справа на боку и спине броня твари была сильно вмята, но очевидно, сосна-таки не переломила ей хребет. Хотя теперь чудовище двигалось не так ровно, не так проворно. Люди стекались к Старшому, собираясь позади, под надежным прикрытием леса.

– Ты оглохла, скотина? Или крошечный интеллект мешает воспринять непреложность твоей функции? Давать молоко. Может быть, черное, но все же полезное, натуральное молоко.

Тварь из-под Холма внимательно смотрела куда-то в сторону от острослова. В лес у подножия Холма. Старшой разглядел там человека в тяжелом доспехе, в шлеме с задвинутым забралом, с двуручным молотом в руках. За его спиной некто в темной мантии замысловато водил руками, и в сумраке рядом перед ним громоздилось, пузырилось что-то крупное, темное.

– Это лисы, – узнал пришедших один из солдат. – Ханта «Лисы» из Мэннивея… Только где их гром-баба, не видно ее.

– Что за маг странный?

– Серый. Лепит всяких, из мглы и теней. У него тень оживает и мечом орудует, быстро как дьявол. А кого он сейчас сварганит…

Горгона бросилась вверх по склону, оставляя за собой темную вытоптанную борозду на ярко-зеленом покрове холма. Сделала выбор: одинокий говорун наверху вместо нескольких противников за деревьями.

– Молодец. Вняла гласу разума. – сказал довольный лис, пригладив светлые вихры, вставая поудобнее и готовясь встретить накатывающую черную громадину. Кажется, он собрался биться с горгоной на кулачках. Старшой поневоле сжал кулаки, не зная, уважать его или считать безумцем.

Все ахнули, когда горгона налетела на лиса, но светловолосый в последний момент перед ударом ловко шагнул в сторону и внезапно исчез, а на его месте появился тот самый воин снизу, закованный в броню – он явно был наготове и уже закручивал тяжелый молот, нанося удар.

– Шифтанулись! – воскликнул кто-то, солдаты одобрительным загудели.

Железный воин со всего размаху врезал набегающей горгоне под колено, нога твари подогнулась от ее собственного мощного рывка, и она проехала мордой по холму, взрыв одним рогом землю. Солдаты взорвались довольным ревом, забили кулаками в нагрудники и в оставшиеся щиты.

Старшой не уследил, откуда на холме взялся еще и быстрый мечник, сотканный из темно-серой мглы. Он воздвигся прямо из-под ног воина в латах, словно тень у того ожила, поднырнул под горгону и нанес пару быстрых ударов ей в горло, правда, безуспешно. Даже вверху шеи, броня твари была ему не по клинку.

В рогатую морду ударила стрела – откуда-то сверху, из пустоты. Невидимый лучник стрелял то ли с высокого дерева, то ли реял над холмом на магическом полете. Но и эта точная стрела не попала горгоне в глаз, от силы удара она разлетелась в щепки.

Светловолосый тем временем не стоял без дела: когда поменялся местами с латником, он оказался в лесу, и прямо оттуда зашвырнул на склон какую-то магию. Темная клякса вылетела у него из руки, молниеносно шлепнулась под ноги горгоне и растеклась блестящей скользкой слизью метров на пять. Горгона как раз пыталась встать, задние ноги ее забили по жиже, разъехались, она оползла на метр вниз, но привстала на передние и ударила латника, отбросив его рогами назад. Латник шатнулся, выронил молот, но сам устоял; силища в нем, видимо, была немалая.

Жрица воздела ладони, будто призывая что-то из-под земли к небу – и тут же, повинуясь ее напевной молитве, вокруг передних ног горгоны стали стремительно расти густые лианы, опутывая ее, словно клубок мясистых вьющихся змей.

Латник выждал секунду, пока лианы оплетали ревущей горгоне шею и голову, затем схватил тварь за оба рога, и стал клонить набок, к земле, помогая лианам оплести ей морду еще плотнее. Все ахнули, казалось, сейчас она мотнет головой и сбросит латника с холма, но Старшой был готов поклясться, что у того из ног выросли штыри, которые ушли в землю и помогли ему устоять! Помотав головой, Старшой понял, что не обвиделся: с доспеха на голенях воина явно уходили в землю штыри. Поди ж ты!

Горгона мотала головой, барахталась задними ногами, пытаясь найти точку опоры, и не находила. Задние ноги скользили, передние увязли в гуще лиан, воин гнул ее вбок, а быстрый серый мечник был уже сверху – он высоко подпрыгнул и рухнул всем своим весом на меч. Если бы он был живой, от такого прыжка и удара оголовьем собственного меча о грудь переломал бы себе половину ребер. Но он был колдовская тварь и боли не ведал. Этот падающий удар пробил броню горгоны, на сером клинке блеснула яркая пурпурная кровь.

– Плохая корова, – на весь лес прокомментировал светловолосый. – Бодливая! На-ка еще жижи, – и метнул новую порцию скользкой грязи ей под копыта.

Солдаты поддержали его стройным, задорным матом. Многие из них уже бежали на холм, не дожидаясь приказа, подбирались поближе к бою с копьями в руках, выжидая удобного момента, чтобы всадить горгоне ладонь доброй стали в бок, а если повезет, то и в подбрюшье.

Старшой смотрел на приставленных к нему ополченцев, глядел на своих испытанных бойцов. Его всегда занимало, как люди ведут себя перед лицом смерти, как держат в бою. Только что они уносили ноги и тварь казалась несокрушимой, теперь они увидели ее кровь, поверили в героев на своей стороне и рвутся в бой. Хотя горгона не перестала быть практически неуязвимой для них. Но ведь теперь обязательно кто-нибудь из них воткнет копье ей в череп. Странная это штука, боевой дух.

– Драконья сущность в крови и глотке горгоны позволяет ей выдыхать яд… – сказал Мартин, тяжело дыша. Он припадал на одну ногу от падения с обрыва, Охочий подволок смотрителя сюда и держал его, чтобы тот мог читать свою книгу. – А взглядом своим ящериным внушает оцепенение, и оцепеневших обращает в камень!

Старшой глянул на латника с тревогой. Горгона, ухваченная им, не могла разметать лианы и выбраться из ловушки, но низко заревела, из глотки повалил смрадный темный дым, а глаза загорелись зеленым колдовским пламенем.

– Ай-яй-яй, – усмехнулся светловолосый, которому явно нравилось комментировать бой. – Хочет отравить Дмитриуса. Хочет подавить его разум, сделать из него столб.

Солдаты встревоженно зашумели, подались назад. Дмитриус, сжимая рога твари, стоял в самом центре клубящихся ядовитых паров. Серому воину было хоть бы хны, тот не умел дышать и продолжал лупить горгону мечом… практически бес толку. Но что же с латником?..

– Не переживайте, братцы, – вещал светловолосый. – Дмитриус не просто так зовется СТАЛЬНОЙ ГИГАНТ. Ростом он не особо вышел. Но крепостью…

Как можно было устоять и не упасть в конвульсиях, находясь в самой гущине дымных клубов, Старшой не понимал. Если только вообще не дышать.

Горгона наконец обуздала землю: жижа под ее копытами стремительно затвердела. Вернув себе опору, тварь рванулась изо всех сил, лианы затрещали и разом лопнули; мощь рывка была такой, что Дмитриус взлетел – штыри, которыми он врос в землю, выдрало в клочья. Латник перелетел через голову горгоны и со страшным лязгом врезался в склон головой… На мгновение воцарилась тишина, люди не хотели верить, что смельчак, их смельчак мертв. Но после такого не выживают. Крики ярости и сожаления заполнили Холм.

– Достойная смерть, – прошептал Старшой, подобрал окровавленное копье раненного Ролло и двинулся наверх. После доблести, которую проявил Дмитриус, отступить и сделать его гибель напрасной было невозможно.

– Врассыпную! – прокричал Старшой. – Бьем и отбегаем! Бьем и отбегаем!

Солдаты предприняли волну атак на горгону с разных сторон, метали копья и тыкали ими. Почти безуспешно, но тварь не могла разорваться и растоптать всех сразу. По ее телу из двух мест струилась кровь: со спины и по ноге; в обоих случаях это были раны от серого меча. Пронзив рогом сотканного из тьмы воина, горгона стряхнула его вниз и взбежала на вершину холма, чтобы занять высокую позицию и ринуться вниз.

Но в тот момент, когда она была на самом верху и задрала голову, издав устрашающий боевой рев, огненный росчерк скользнул по небу сверху-вниз. Пылающая огнем стрела вонзилась горгоне прямо в глаз. Судорога боли прошла по чудовищу, чрево ее исторгло тяжкий стон. Серый воин, двигаясь нечеловечески быстро, догнал горгону и с разбегу врезался мечом ей в икру. Хочет подрезать сухожилие, понял Старшой на бегу. И забрал правее, чтобы обогнуть холм и зайти горгоне со стороны подбитого, слепого глаза.

Горгона с ревом брыкнула, ее копыто пробило грудь серого воина. Из этой раны рваными клочьями поплыл темный туман, воин опрокинулся на землю, тут же перекатился и вскочил, но теперь был бледнее, слабее, легче – мгла истекала из дыры на груди с каждой секундой, рассеиваясь в воздухе. Горгона развернулась, свалила его и двумя ударами копыт окончательно размолотила в кисель.

– Винсент! Сейчас! – воскликнул светловолосый. – Алейна, на счет «два»!

Серый маг щелкнул пальцами. Останки темного воина вспучились, а то бесформенное, темное и огромное, что маг весь бой выращивал перед собой в сумраке леса, стало проваливаться прямо в его тень, и моментально воздвигаться на вершине холма, под горгоной, словно огромные вспучивающиеся пузыри – охватывая ее подбрюшье, ноги, бока.

– Раз! Два!

Жрица вскинула руки и зашептала молитву Милосердной. Светловолосый синхронно с ней устремил ладони к вершине холма. Лианы вырвались из-под земли с двух сторон. За две секунды горгона была опутана сразу тремя заклинаниями, главным из них была темная вздувшаяся масса, куда тварь попала, словно в гигантский ком теста. Солдаты остановились, не зная, атаковать или выжидать. Два с половиной десятка ополченцев и людей кланов сошлись вкруг горгоны; несколько из них успели вытесать дреколье и тащили наверх два мощных заостренных бревенца. Как же глупо, подумал Старшой, мы ничего не знали заранее про тварь и не были готовы встретить ее. Дай нам сутки, она бы уже давно сверзилась в яму-ловушку и сдохла там, нанизанная на колья.

– Дмитриус… Анна… – выдохнул светловолосый, вложивший все силы в опутывающие лианы. – Вот вам… на тарелочке.

Старшой уже взобрался на середину холма, на бегу выглядывал только горгону, и потому с полным изумлением увидел, что рядом с ее опутанной мордой появилась бронированная фигура Дмитриуса! Тот ковылял медленно, неровно, но неотвратимо, цельнометаллический молот волочился по земле, зажатый в неестественно вывернутой руке. Латник был жив! Солдаты с дрекольем устремились за ним, лучники с тихим ропотом глядели направо.

Там, никем не примеченная в горячке и суматохе боя, к горгоне подобралась черноволосая девушка – в легком доспехе, но с мощными боевыми перчатками явно ей не по размеру. Сейчас одна перчатка покачивалась у нее на бедре, а голая рука лежала на спусковом крючке тяжелого канзорского огнестрела, который девушка приладила к плечу. Она двигалась медленно, ступая точно и аккуратно. Выцеливала. Пока остальные, включая латника, отвлекали горгону шумным, суматошным боем, пока морду ей застилала темно-серая масса и вьющиеся лианы, которые светловолосый и жрица поддерживали что было сил, пока невидимый лучник сверху пытался всадить твари в морду все новые и новые стрелы, то огненные, то леденящие – черноволосая девка подобралась к ней с той стороны, где из глаза торчала стрела…

Горгона выдралась из опутавших ее заклятий; земля вздыбилась под ударами ее могучих копыт, клочья лиан полетели вниз, клочья мглы вверх, в небо; одно дреколье валялось переломленное надвое, второе торчало у нее в боку. Молот Дмитриуса обломился у навершия, впечатавшись ей в череп – такой силищи была тварь-из-под-Холма. С протяжным ревом она отбросила латника, он упал и грузно проехал по склону вниз лицом. Один из солдат бился, нанизанный на ее рог, еще двое лежали у нее под ногами без движения.

Старшой уже почти добежал до вершины холма, черноволосая кралась впереди и немного сбоку... Горгона вздрогнула. Она почуяла, что несмотря на все угрозы, смерть подступает с другой стороны. И обернулась.

– Стреляй! – заорали солдаты из-за спины чудовища.

Старшой увидел черную морду в сегментной броне, залитую пурпурной, почти фиолетовой кровью. Горгона громко, низко дышала, битва с путами измучила ее. Растрескавшийся нос находился в движении, словно искал выход, путь вниз, в дальние дали под пронзительном небом, в залитую солнцем тишину. Стрела торчала из выжженного глаза, второй светился мукой и яростью. Рухнувшая сосна не повергла ее, вокруг валялись трупы истерзанных врагов. Но глубоко внутри, в черном зрачке зверя Старшой увидел осознание поражения. Зверь учуял свою смерть.

– Стреляй, девка!! – кричали отовсюду.

– Погибнешь!

Плечи черноволосой едва заметно дрогнули. Горгона смотрела прямо на нее своим единственным глазом.

«Окаменит. И все пропало» подумал Старшой, вскидывая копье в длинном замахе.

– Беги, – сказала девушка. Голос ее был ровный и взвешенный. – Людей не трогай, иди в свои края.

Горгона тихо, медленно выдохнула и глянула вниз, словно внутрь Холма, из которого выбралась. Затем подняла взгляд, глаз смотрел исподлобья, в нем светилось что-то твердое, непоколебимое. Рог нацелился в грудь черноволосой.

По телу горгоны прокатилась стремительная волна – узор чешуи перекраивался в ход мышц, пришедших в движение. В это мгновение горгона была невыразимо прекрасна, как сжатая живая пружина, которая молниеносно распрямлялась, неотвратимо накатывая, чтобы исполнить то, для чего была предназначена лучше всего – выиграть схватку с врагом.

Анна выстрелила, грохот прокатился по Холмам, глаз горгоны взорвался, девушка бросила огнестрел и взмыла вверх в прыжке, тело ее изогнулось, переворачиваясь в воздухе, голова проплыла между острых зазубренных рогов, проносящихся вниз, прямо к Старшому, и старый наемник увидел ее лицо, закрытые глаза.

Ее вытянутая обнаженная рука коснулась черной брони на краткий миг, и разошлась с ней.

Ноги твари подломились, бронированная громадина упала, сотрясая землю вокруг, разбег влек ее вперед, и бездыханная туша остановилось лишь у самых ног Старшого… Тот вздохнул, сплюнул. С усилием выдрал свое копье, секундами раньше вонзившееся горгоне в череп, но так и не пробившее ее брони.

В торжествующих криках своих бойцов, Старшой потерял, куда делась черноволосая. Хотя вряд ли, сделав такое ловкое и высокое сальто, она приземлилась неудачно. Кошки умеют падать на ноги. А лисы?

Он подобрал ее огнестрел, приметил вырезанное на прикладе имя стрелка: «Ганс Штайнер». И зарубки, аккуратные канзорские зарубки, больше десятка. Старшой хмыкнул, представив, что сделала с лицом этого Штайнера девица в тяжелых боевых перчатках – раз ей удалось заполучить столь ценный трофей.

– Братцы, наша взяла, – возвестил светловолосый. Его магия по-прежнему разносила и без того зычный глас по всему холму. – Надо выпить, где у вас тут пост?

Пост смотрителей в этом кругу был простой бревенчатый сруб на соседнем холме. Холм был пустой и обычный, безо всяких тварей, захороненных в глубине. Уже через пять минут там собрались все выжившие, а через пятнадцать подтащили всех погибших. Их оказалось меньше, чем думалось: во-первых, растоптанный горгоной Синяк, оказалось, вовсе и не был растоптан.

– Я в ямку упал! Щитом накрылся! – с горящими глазами кричал он, брызгая слюнями во все стороны. – Животина мне щит в живот вмяла чутка! Приступила легонько, он и вмялся снизу, вот, смотрите, синяк!, синяк на Синяке! И дальше побегла. Как она ускакала наверх, я из-под щита вылез да побежал…

– Ах ты тощая приблудина, – сплюнул Охочий, – да ты из кромешной жопы выберешься.

Все выжившие гаркнули разом хорошо знакомую присказку про Синяка:

– И даже не в говно!

Во-вторых, четверо были еще живы, когда закончился бой – и Алейна отвела их от смертной черты. Тонкие руки жрицы уверенно и щедро раздавали жизнь, она не только исцеляла молитвой, но вместе с отрядным врачом перетягивала раны, накладывала шины, сшивала рассечения и мазала кровоподтеки. Немалый лекарский сундук с мазями и отварами стоял рядом с девчонкой, а солдаты были рады помогать таскать его за жрицей хоть весь день. Судя по всему, исцеление было ближе Алейне, чем участие в боях; рядом с ранеными девушка походила на маятник, который грациозно ходит в точном такте с солнечной музыкой, которую слышит она одна. Рыжие волосы блестели на солнце, Старшой не заметил, как снова залюбовался.

– Слава Милосердной Матери! – громко сказал кто-то из ополчения, кланяясь жрице. Некоторые одобрительно поддержали, остальные промолчали. Многие еще не привыкли, что в Мэннивее можно открыто славить Богов. Совсем недавно за такое можно было запросто накликать бед на свою голову.

Лисы все собрались здесь, в наглую без спроса заняли главное место внутри сруба, под тенью навеса. Герои, чего с них взять, Старшой и не возразил бы. Только благодаря их появлению, смотрители угомонили резвую тварь, что вырвалась из-под двести двенадцатого Холма.

Светловолосый то ли умывался, то ли пил воду, которую сам же сотворил из воздуха: прозрачная волна выплеснулась ему в ладони, забрызгав всех вокруг. Всклоченные вихры блестели, все в каплях.

– А, капитан, – жизнерадостно сказал светловолосый. – Будем знакомы.

– Никакой я не капитан. Но знакомы будем.

– А кто же вы?

– Старшой над всеми этими с позволения сказать солдатами и ополченцами. Коих четыре десятка. Старшой в этом кругу, в общем.

– Кем поставлен, Шеллардами?

– Нет. Стариками.

– Эт хорошо, – кивнул светловолосый. – Мы не любим Шеллардов. Не любим Найрин. К Джексонам нейтральны.

Сказать такое еще месяц назад никто бы не осмелился. Но теперь у Кланов не было власти.

– Тогда вам повезло, ни Шеллардов, ни Найрин у нас нет. А Джексонов человек пять будет.

– Разумеется, – подал голос серый маг, сидевший в стороне. – Что одни, что другие сбежали из Мэннивея, как только поняли, что власть…

– Давайте-ка знакомиться, капитан, – бесцеремонно прервал его светловолосый. – Меня зовут Келеборн.

Имя было какое-то высокое. Старшой не знал, как вести себя с высокородными, поэтому на всякий случай то ли сильно кивнул, то ли чуток поклонился. Мол, понял.

– Это Винсент, он маг мглы. Он что угодно создать может, только обязательно серое и странное.

Слегка надменное лицо мага в мрачной серой мантии, кажется, сотканной из его же тени, слабо исказилось в подобии улыбки, которая тут же застыла на губах. Еще один высокородный что ли? Или просто много о себе думает. Старшому было не привыкать.

– Это Ричард, а проще Дик. Наш рэйнджер. Он выбивает всем встречным горгонам по глазу.

Вот кто стрелял из-под невидимости с высоты. Угрюмый лучник, явно из братства следопытов севера, молча кивнул, продолжая перебирать свои стрелы и явно подсчитывая в уме убыток от сегодняшней стрельбы.

– Там Алейна Стоун, про нее вы уже все поняли. Посвященная Хальды. Без нее жизнь не в радость, да что там, попросту никакой жизни нет.

– Без Алейны или без богини? – на всякий случай уточнил Старшой.

– Мм, без обеих, получается. Это Дмитриус. Наш стальной гигант. Он настолько обаятелен, что при виде его доводов нам обычно никто не отказывает.

Латник, весь искореженный и измятый, оказывается, так и не снял доспеха! Он даже не лег, а неподвижно стоял в тени, в самом углу, с нелепо вывернутой рукой и торчащими остатками выдвижных штырей-наголенников.

– Сударь, – дрогнувшим голосом сказал Старшой, подавшись вперед. Все внутри него протестовало против того, что пострадавший герой не получал от лекарей нужное утешение. – Пойдемте к раненым, мы окажем вам всю необходимую… – он даже не заметил, что обращается к латнику гораздо учтивее, чем к его высокородным друзьям.

– Дмитриуса ваши лекари исцелить не смогут, – покачал головой Келеборн. – Не переживайте за него.

Лицо Старшого, видимо, выразило настолько явное недоверие к словам красавчика-острослова, что тот даже замешкался на момент, не зная, что сказать.

– Капитан… – раздалось из-под шлема. Голос был гулкий и очень странный. – Все… все… нормально.

– А это наша Анна, – сказал Келеборн немного торопливо. – Она маг, потому что может врезать так, что потом видишь цветных птичек. Ну или обморок наколдует.

Старшой повернулся, заглянул в темные глаза.

– Ты значит гром-баба, – сказал он. Видимо, в голосе у него было достаточно уважения, чтобы Анна философски вздохнула и ответила:

– Да, я.

Секунду старый наемник и молодая воительница смотрели друг на друга. Оба встретились с горгоной лицом к лицу и помнили ее взгляд. Наконец Старшой кашлянул, шагнул назад и глянул на всех лисов сразу.

– Мой личный долг перед Алейной я с ней перетру. Чем я и мои люди можем отблагодарить вашу ханту?

– Да чем-чем, ничем, – с досадой отмахнулся Келеборн. – Ничего у вас нет ценного, что мы бы могли принять в благодарность.

Говорил он это явно не тоном благородного бессребреника, а напротив, с недовольным прищуром рачительно купца. Констатирующего факт: с вас и шкуру не сдерешь, слишком дешева.

– Хотя, вот у ваших солдат же есть жалование? Если вычесть из жалования всего отряда стоимость стрел Ри…

Остальным лисам явно очень не понравилось, как мелочно и неблагородно выглядит их ханта устами Келеборна.

– Мы служим Хилеону и Мэннивею, – резко буркнул лучник, не дав светловолосому договорить. – И помогаем своим.

– Разумеется! – заверил серый маг. – Так что шкуру горгоны вы можете оставить себе. Мы понимаем, как трудна служба в Холмах, тем более, теперь. Пусть у ваших солдат будет возможность выбора: сделать из шкуры доспехи для тех, кто отличился в бою, или продать шкуру и поделить выручку.

– С одним только условием, – все-таки нашелся Келеборн. – Когда вы шкуру с нее сдерете, отдайте часть на доспех для Анны. Она заслужила, правда?

Горгону убила ханта, ханте и причиталась ее шкура – без сомнения, весьма недешевая у любых оружейников. У тех же Джексонов. Отдать добычу солдатам было щедро и правильно.

Старшой удивленно хмыкнул.

– Спасибо, Лисы, – кивнул он. – Пойду распоряжусь про пожрать.

У выхода он обернулся и спросил:

– А кто-нибудь знает, мясо горгон есть можно?

– Брага ваша ужасная, – отрезал Келеборн, закашлявшись, – так что предлагайте тосты, чтоб хоть было ради чего ее пить.

– За победу! – твердо выдвинул Хаммер, поднимая кружку.

– За Лис, – неуверенно предложил Гаррет, тот еще подхалим.

Синяк выхлебал всю кружку, не дожидаясь остальных.

– За Анну, – подал голос красавчик Джейк Саммерс, не сводивший взгляда с черноволосой, и внезапно остальные поддержали, повскакали с мест, обступили ее и стали наперебой просить посмотреть огнестрел.

Анна немного скованно глянула на облапивших ее солдат, но кивнула и залпом выпила под одобрительный рев. Выскользнув из жаркой братской толкотни, она невзначай сжала особо вольную руку, отчего на запястье у Дрына проступил черный синяк. Огнестрел пошел по рукам, но было заметно, что Лисы напряженно следят за ценной вещью, поэтому его быстро вернули хозяйке.

– За Дмитриуса, – сказал Старшой, выходя вперед, и его поддержал одобрительный гул. Солдаты окружили помятого латника, который подогрел любопытство, так и не разоблачившись из-под доспеха и даже не подняв забрало! Одни считали, что у героя страшное обожженное лицо, другие что он дал обет, третьи что болен постыдной заразной болезнью.

– Выпей с нами! – раздались голоса. – Давай, Стальной гигант! – кто-то всунул кружку в латную перчатку.

Дмитриус помедлил. Его бронированная голова повернулась к Келеборну. Тот усмехнулся и развел руками, «ну а что делать». Тогда Дмитриус с лязгом поднял руку, и открыл забрало. Под ним темнела пустота.

– Так это правда! – воскликнул Гаррет. – Тебе оборотень оторвал голову, и оживить не смогли, тогда твою душу вселили в доспех?

Дмитриус повернул пустую голову к нему, словно прислушиваясь. Секунду он молчал, осознавая сказанное, затем с противным скрежетом кивнул.

Старшой наконец понял, как воин умудрился выстоять в клубах зеленого яда, как выдержал гипнотический взгляд горгоны. И, конечно, как выжил после жуткого падения головой на склон.

– За вас… солдаты… – гулко сказал Дмитриус как из ведра. И плеснул из кружки себе под забрало.

Охочий вышел на середину круга, опустив голову.

– За погибших, – он запрокинул кружку, потом выплеснул остатки наземь, утер усы и побрел из-под навеса к солдатскому костру.

– Выпьем, – сказал Келеборн серьезно, – за все это сразу.

– Мастер Келеборн, – под навес вошел старший смотритель Холмов, таща свою драгоценную книгу. – Не пойму я кое-чего. Вы же умеете читать по-старому?

На лице его была тень.

– Хлопнули и довольно, – тут же сказал Старшой. – Дайте господам отдохнуть. Они с дороги.

– Точно тебе говорю, – вещал Гаррет у походного костра, – эти лисы Крушеломам хребет сломали.

– Брешешь. Крушеломы с хаотами дрались, и половина в той битве полегла.

– Чего не знаю, того не ведаю. Но была у лисов с Крушеломами мутка.

– А в нашей Рынке, они волков отыскали. – внезапно подал голос Заткнутый. – Вскрыли поганых живодеров. Только те половину лисов поубивали… Ходячему доспеху голову оторвали. Щуплый он был, когда человек-то. А болтуну смазливому оборотень лицо объел. Негоже лисам-то в волчье логово соваться…

– Чего ж он опять красавец тогда? – с прищуром спросила Салли, отрядная девка.

– Они после Рынки ходили в туманные горы к Королю Ворон, – негромко ответила Марка, строгавшая новую стрелу. – Чего он с ними учинил? Капризный бог-то? Если они все живые вернулись. Ну… кроме Дмитриуса.

– Да кто ж его знает, Ма.

– Еще они помогли проклятие с Мэннивея снять. Просекли, как проклятье на обелиск завязано, ну а потом его всем городом сняли. Сообразительные они шибко. Ну, как лисам и положено.

– Не это главное, идиоты, – сказал Джейк Саммерс. – Главное, что они Хилеона освободили. Где бы мы все были без Светоносного? Только благодаря ему все твари из-под Холмов еще не повылазили. Только благодаря Хилеону еще стоит Мэннивей. А значит, благодаря лисам.

Охочий внезапно сплюнул и сказал с неприязнью:

– Да знаю я этих лисов. Они супротив Шеллардов стояли на совете. Когда Фанга Хромого сделали воротилой. А Фанг лисов этих и приютил, покрывал. Получается, они под кланами ходили, хантой были. Бирки аж серебряные получили. А потом против кланов пошли. Хитрые они, сволочи неверные. Как лисы и есть.

– Ты, Охочий, сам из кланов. Потому за Шеллардов и впрягаешься, – негромко заметил бугай, привалившийся спиной к старому обелиску. – А лисы, если под Фангом ходили, то сызначала не у кланов были, а у Стариков. За них и выступали на совете. Получается, как раз верные. Хоть и лисы.

– А ты, Мышь, еще месяц назад так про Шеллардов роток бы не раскрыл. Штаны бы обделал. – налитые кровью глаза Охочего нехорошо сузились. – А и сейчас молчи. Вернутся еще Шелларды с Найрин. Вернется еще порядок старый. И тогда всем, кто выступал, выступалки отрежут.

– Не вернутся уже никогда, дурак ты старый, – презрительно и громко сказал Хаммер. Северянину было плевать на смену власти в Мэннивее, он как был наемником-одиночкой, так и остался. – Они сами сбежали, сами свой народ бросили, богатства забрали и дёру. После этого не будет им доверия и власти никогда.

– Да они и сами не вернутся, – подал голос Ролло. После мимолетного свидания с Алейной он выглядел невероятно бодро для человека, которому полчаса назад вспороли рогом бок. – Ты красным глазом своим окинь, что происходит. Твари из-под Холмов пробуждаются. Канзор войной на княжества пошел, против Богов значит. Кланы бежали, все изменилось в одночасье, что тридцать лет всем миром в Мэннивее строили.

– А что вам Боги?! – ощерился Охочий, сплюнув в костер так, что зашипело. – Что они хорошего для вас в жизни сделали?!

Сразу несколько солдат ответили ему матом, хоть он числился вторым человеком после Старшого. С дисциплиной в отряде смотрителей было явно хреново.

– Ты совсем что ли поехавший, стреляла? У нас четверо в живых только из-за Хальды Милосердной и жрицы ее. Да самого Старшого она из-под чудовища вытащила.

– Для чего? – вкрадчиво спросил Охочий. – Для чего подлатали вас? Чтоб вы довольные да счастливые на войну шли. Холмы для Княжеств защищали. С Канзором для Княжеств боролись. Хотите быть пушечным мясом для богов? Хотите, чтобы нульты да инквизиторы из вас скверну выжигали, магами и богами понавешанную? Чтобы на кострах вас жгли за поклонение?

В наступившей паузе все смотрели на Старшого. Это штука тоже занимала старика. Почему здоровые молодые парни или взрослые мужики, каждый со своим хозяйством и своей совестью, примут решающее слово от чужака, которого им всего месяц как старшим назначили.

– Не боги охранную сеть с Холмов сняли, это Канзор сделал. – сказал Старшой. – Канзор этих тварей нам на головы навлек. Не против нас, а только чтоб Княжества на два фронта воевать заставить, с панцергейрами и с монстрами из-под Холмов. Мы-то между молотом и наковальней затесались. Жили мы тут… А сейчас не кланы с монстрами справляются, бежали они. Хилеон справляется, да посланцы богов. Может они за свою помощь нас завербуют, может, всю жизнь теперь под богами ходить будем. Может быть. Но пока выходит, что лучше им служить, чем Кланам. Лучше богам, чем Канзору. Боги и их жрецы хоть замечают нас у себя под ногами.

– Это пока так выходит, – буркнул Охочий. – А тем, кого штрейгеры копьями догнали или инквизиторы ведут, небось наоборот кажется.

Он снова сплюнул, развернулся и ушел. Не один, человек пять за ним последовало.

– Чтот не пойму, – сказал Гаррет с озадаченным лицом.

– Чего это? – спросил Джейк. – Как хрен из штанов вынимать, когда ссать ходишь?

– Да нет, как две сиськи одной рукой мять, он не в курсе.

– Не пойму… чего они так орут-то?..

– Мартин, а ты пробовал хотя бы иногда включать мозги?! – воскликнул Келеборн. Книга лежала у него на коленях, а на лице смешались ярость и тень. Сейчас он был совсем не красавец, искаженное гримасой лицо источало уничижение.

– Я… – смотритель дрогнул, отступая, весь в алых пятнах.

– Вот влезли вы на холм, вырвалась оттуда горгона, вы с ней драться, тут прибываем мы. И вместо того, чтобы нам сразу сказать главное, ты чего своей башкой делаешь? Ты суешь ее в землю и молчишь!!

– Я с обрыва упал…

– Ты не понимаешь? – возопил Келеборн, хватая его за плечо. – Что мы из-за тебя сделали несусветную глупость?!

– Как обычно, – сказал Дик, затягивая портупею с колчаном, спереди на которой висели метательные ножи и маленькие зелья в узких металлических колбах.

– Если на обелиске написано, что под холмом лежит «Владыка негатоса, рыцарь тьмы», то какая нахер горгона?!!

– Я думал… это свита его…

– Горгона не нежить! С какого перепугу будет монстр с юга в свите рыцаря с севера? Видишь герб его, это же геральдическая канва Патримоната! Где Патримонат и где горгоны живут? Пара тысяч миль, да? Как можно быть Старшим Смотрителем, а такие азы не знать?!

– Меня учил старый Барка, он сам ничего не знал… Книга вся порченая, половины страниц нет, другая половина выцвела, еле читается…

– За все годы, что ты младшим смотрителем был, должен был наново ее переписать! Вытребовать денег у Кланов, чтобы книгу восстановили!.. А если сам не знаешь, ну скажи тем, у кого есть мозги!

– Хватит орать, – с презрением бросил Винсент, серая мантия резко зашелестела, когда он встал и распрямился. – Давайте думать. Если горгона была не тварью, а всего лишь охраняла тварь-из-под-Холма, значит убив горгону, мы помогли реальной твари выбраться.

– Что в книге написано? – потребовал Дик.

– Рыцарь, тьмой одержимый, сэр Дарси Карлайл, брат лорда Бранда Карлайла. Повинны в жестокости невероятной, в разжигании семнадцатой патримонии, в магии тьмы и неисчислимых бедах простого народа. Низвергнуты в 543-м году руками короля Хелвена и герцогини Валесской, запечатаны под разными холмами. Не допускать, чтобы между ними протянулась связь, вместе они сильнее. Не допускать, чтобы каменная печать оставалась без защиты, – прочитал Келеборн. Рука его светилась, когда он водил над истертыми страницами, и под этим светом стертые надписи проступали как новые.

– Каменная печать, – вздохнула Алейна. – Горгоны дети земли, они управляют камнем. Она была стражем и сохраняла целостность печати.

– Именно, – кивнул Винсент. – Теперь, когда Холмы частично пробудились, видимо пробудилась и горгона. Что-то в действиях солдат показалось ей угрозой, вот она и атаковала их… а мы помогли ее убить.

Анна стояла спиной ко всем, сжав рукой деревянный столб.

– Что делать? – спросил Мартин.

Лисы переглядывались.

– Что-что, – сказал Келеборн, – искать мага земли, да посильнее. Конечно, может силы печати и без горгоны надолго хватит. Тогда будет раз в полгода приезжать маг земли и латать печать.

– Не хватит, – отрезал Дик, одевая тетиву на лук. – У нас как всегда, будет наихудший вариант.

Алейна снова вздохнула.

– Поэтому она и не ушла, – сказала Анна, не оборачиваясь. – Ее держало заклятие, она не могла бросить Холм.

– Пошли туда, – Келеборн дочитал все, что было написано в Книге про двести двенадцатый. – Если этот Дарси еще не выполз, то скоро выползет. Причинять народу страдания.

– Лисы! – Гаррет влетел под навес, на лбу у парня блестели бисеринки пота. – Там… там…

– Мужик в черном доспехе, а вокруг кружат души его жертв? – цинично предположил Келеборн.

На лице у парня отразилось благоговение.

– Рано радуешься, – скривился Винсент. – Это владыка, заточенный под Холмом. Почему старые короли его заточили?.. Потому что не смогли убить. Не нашли ни одного способа. Значит, нам он совершенно не по зубам.

– Ну, – сплюнул Дик, – идемте уже.

Рыцарь стоял у подножия Холма, на расколотой рунной плите, еще пол часа назад надежно закрывавшей его почти двухсотлетнюю тюрьму. Плащ бился по ветру – огромный, клубящийся, иссиня-черный. Тьма сгустилась вокруг, грозовые тучи надвинулись, бурлили проблесками молний. Солнечный день за минуты превратился во мрачное предстояние бури. Двуручный меч, которым он расколол плиту, висел перед Рыцарем в воздухе и протяжно выл ветром, созывая бурю и тьму.

Вокруг бледным хороводом кружили плачущие истерзанные души – белесые туманные контуры, гонимые ветром, но удержанные силой притяжения к тому, кто мучительно убил их и продолжал истязать после смерти, не отпуская.

Люди, высыпавшие на соседнем склоне, казались такими крошечными.

Анна всунула руку в перчатку, та лязгнула, садясь как влитая. Внутри опаленной стали мерцало пламя, едва заметно проблескивая из-под сизого налета; Анна чувствовала, что яростный огонь накопился и готов быть выпущен. Она тоже была готова – взгляд измученной, яростной горгоны жег ее изнутри. Огонь вины нужно было выплеснуть на того, кто виновен.

Анна посмотрела на рыцаря, тот смотрел на людей и ждал, что они предпримут. Оно и ясно, бежать ему было особо некуда, скорее всего, он совершенно ничего не знал о современном мире.

– Что делаем? – седовласый подбежал к лисам, взгляд его метался по лицам ханты, искал надежду выстоять в безнадежном бою.

– Кто его знает, – пожал плечами Келеборн, – у него спросим.

– Спросим? – Охочий от изумления аж захрипел из-за плеча Старшого. – Вместо того, чтоб изничтожить тварь поганую, вы будете лясы с ней точить?!

Винсент посмотрел на него с презрением. Стреляла не знал, но серый ворон Винсента подслушал солдатский спор, и теперь лисы прекрасно знали, как Охочий к ним относится. Они привыкли собирать информацию о тех, с кем сводит судьба.

– Нам с ним не справиться, – вежливо объяснила Алейна. – Если есть возможность уладить дело миром, надо попробовать.

Охочий даже не смог выразить лисам, какими жалкими трусами он их считает.

– Бха-гх! – только и вырвалось у него.

– Будем надеяться, Келечка заболтает его до смерти, – процедил Дик.

– А вы не ждите, Капитан, уводите своих, – посоветовал Келеборн. – Вы ничем не можете помочь. Он из ваших людей всю силу выпьет, и только сильнее станет.

– А вы?

– А мы ханта. Ну пусть попробует выпить жизнь Дмитриуса.

Охочий уже бежал к своим и кричал: «Вертайтесь! Уходим в ставку!»

Старшой задержался на секунду, отдал честь.

Анна кивнула ему и пошла к холму. Лисы двинулись за ней, все вместе, не таясь. Прятаться и крутить-вертеть не было смысла: от нежити не спасет невидимость или маскировка. Рыцарь тьмы чувствует каждого из них, и, разглядывая душу, уже знает, кто есть кто. Какие у кого силы и слабости. Ну, пусть встреча с Алейной и Келеборном все же станет для него сюрпризом.

– Какой сейчас год? – спросил Рыцарь. Его невероятно старое, отвратительно ссохшееся лицо выглядело как грязная измятая тряпка, складки которой слабо шевелятся, когда он говорит, и издают прерывистый, хриплый шепот.

Лисы стояли полукругом, Винсент с Алейной позади, остальные спереди. Дик терпеливо целился в упор.

– Семьсот тридцать второй от Нисхождения, – ответил Келеборн, склонив голову на бок, и разглядывая двухметрового воителя, который выглядел слишком немощным, чтобы носить столь мощный доспех. Очевидно, наоборот: доспех нес его.

– Двести лет… Почти двести лет… – прошелестел Рыцарь, пораженный. Кажется, если бы он был живым, то из его глаз потекли бы слезы.

– Ну, все кого ты знал, и так были мертвы, – нашелся Келеборн, но острота пришлась не ко времени и осталась неосмеянной.

– Как же все поменялось… должно быть… за эти годы…

– Есть ряд изменений, – кивнул светловолосый, – которые невозможно переоценить.

Анна услышал, как Винсент хмыкнул у нее за спиной. Слишком уж нехитрым был крючок, с помощью которого Келеборн склонял владыку тьмы к обстоятельному разговору.

Сморщенная голова с реденькими, белесыми, почти прозрачными волосами торчала из прекрасных доспехов, которыми невольно залюбуешься. Безумное, но гармоничное сплетение демонических клыков, когтей, крыльев, пастей и глаз, иссиня-черных, как воронье крыло, с кричащими человеческими ликами на коленях и плечах… Анне с ее шестой по счету драной кожанкой, укрепленной железными бляхами, стоять рядом с вершиной оружейного мастерства, которая одновременно и произведение искусства, было и завидно, и стыдно.

– Мне бы хотелось, – тихо произнес Рыцарь, – выпить воды прежде, чем мы начнем.

В первую секунду лисы не нашлись, что ответить. Затем Келеборн осознал, как это кстати.

– Алейна, – сказал он со значением, – дай владыке глоток живительной влаги.

Жрица колебалась секунду, но достала из поясной сумки прозрачный флакон, открыла его и передала вперед. Бронированная рука протянулась и осторожно приняла его.

– За жизнь, – прошептал Рыцарь тьмы и запрокинул флакон. Прозрачная вода полилась в сморщенное горло в замершей тишине. Судорога скрутила его, мучительный хрип вырвался из глубины тщедушного тельца; он с лязгом упал на колени, из распахнутого в крике рта повалил странный сизый пар, как будто иссохшаяся плоть Рыцаря испарялась; кожа его дымилась, боль нещадно жгла его изнутри.

Лисы не медлили: Келеборн ударил по Рыцарю изгнанием нежити; Дик всадил ему в лицо две серебряных стрелы одну за другой, первая вошла прямо в рот, вторая засела в скуле; воин Винсента возник у него за спиной и вонзил меч в шею; Алейна сотворила воду над головой неупокоенного и освятила ее – рухнув на него, вода испарялась, заставляя его биться в судорогах от боли. Дмитриус просто зашел сзади и сжал врага в объятиях, не давая тому высвободить руки и схватить висящий в воздухе черный меч. Анна прыгнула вперед, сомкнула обе перчатки на висках рыцаря и выпустила огонь, выжигая ему голову и лицо.

Все это произошло в полторы, максимум в две секунды. Все, что могли, все, чем владели и испытали в боях, лисы обрушили на вышедшего из-под Холма. Да что там говорить, он выпил фиал освященной воды из храма… принять святую воду и выпить ее добровольно, это убило бы большинство даже высшей нежити.

Но этот мертвый был еще жив. Глаза его вспыхнули пронзительным красным светом, огромный плащ втянулся в доспех и окутал тщедушное израненное тело, спеленал его, как покойника – или как младенца. Меч запел и рванулся к хозяину, как масло перерубил плечевой механизм Дмитриуса, Рыцарь развел могучие руки, и захват Стального гиганта лопнул. Черные полотна огромного плаща расплелись, взвились вокруг, вихрем раскидали лисов, отбивая стрелы Дика и магию Алейны с Келеборном. Серый воин, располосованный полотнами на куски, потек туманом, то же произошло с мглистыми тисками, которые хотели опутать Рыцаря – лишь клочья тумана остались от них секунду спустя.

– Я дал вам шанс… – сказал Рыцарь, вставая, черной громадой возвышаясь над отброшенными. – Я хотел умереть. Но столь жалкие потуги… Вы не дали мне надежды, дали только лишь боль…

– Ну и подавись ей! – крикнул Келеборн. – Лезь под Холм и сдохни там!

– А боль пробуждает желание жить… Вы пробудили всю мою ненависть.

Черные полотнища взорвались во все стороны – Алейна с криком отлетела назад, окровавленная, десятки порезов усеяли ее с ног до головы; Винсента укутала спасительная серая тень, он провалился под землю; Анна спарировала перчатками удар в голову, но полотнища прошлись ей по ногам, изранили и отбросили, прокатившись по склону, она с трудом затормозила, шипя от боли. Дмитриусу мстительное черное полотно начисто срезало поврежденную руку, он тяжело упал и поехал вниз, но уперся в торчащий камень и пытался встать. Дик стоял на месте, в шоке глядя на свой разбитый в куски кронский лук. Кровь стекала по его изрезанным плечам и рукам.

Рыцарь шагнул к встающему с земли Келеборну, схватил его латной рукой за горло и поднял вверх. Глядя в глаза хрипящему светловолосому, он распахнул жадный провал рта, и шумно вдохнул чужую жизнь в свое чрево.

Анна врубила транс, чувствуя, как стучит сердце, как ускоряется ток крови по всему телу, как замедляется время – и ринулась вперед.

– Жизнь, – прошептал ссохшийся Рыцарь, лицо которого начинало разглаживаться и оживать, впитывая силы Келеборна. – Я скучал по тебе…

Леденящий вихрь разлился вокруг него, белесые души убитых и выпитых им со стенаниями закрутились вокруг.

– Бегите! – кричали они. – Спасайтесь!

Другие стлались у ног Рыцаря и выли:

– Пощади! Отпусти! Смилуйся!

Он поднял бронированный кулак и рявкнул что-то нечленораздельное. Новая волна холода обдала лисов. Жизнь бледными полупрозрачными потоками поплыла от каждого из них к Рыцарю.

– Нет! – застонала Алейна. – Хальда!

Лица их белели как полотно, ноги подкашивались, руки дрожали, на висках выступил пот. Дмитриус, убитый давным-давно, упрямо шагал к Рыцарю, Анна, собрав волю в кулак, бросилась вперед.

Рыцарь выпустил Келеборна, тот слабой тряпкой свалился наземь, глаза его были словно покрыты пленкой и смотрели в никуда, он был худой и белый, словно месяц голодал…

Меч влетел в руку рыцаря, плащ взметнулся, когда он крутанулся на месте, и разрезал торс Дмитриуса надвое. Визг стали, искры – зачарованный меч оставлял за собой светящийся алый след в воздухе. Половина Дмитриуса свалилась назад, неподвижные ноги застыли без движения. Анна нырнула под плащ и врезала две атаки властителю в спину – оскалившаяся рожа черного демона насмешливо приняла ее удары, глядя на Анну с презрением. Рыцарь стремительно развернулся – так оборачивается к тебе двухметровая стальная статуя – и его удар прошел в миллиметре от лица Анны, она едва успела отшатнуться. Атака за атакой, он крутил двуручным мечом с легкостью, с мастерством. Отточенные рефлексы позволяли Анне скользить вокруг Рыцаря, избегая ударов его меча и предательских извивающихся полотен, хлещущих во все стороны – но она не могла причинить ему никакого вреда.

Алейна, теряя силы, освятила перчатки Анны, они засияли; земля вокруг Рыцаря вздыбилась пузырями мглы, пытавшейся сковать его и дать Анне шанс; но черный плащ разметал мглу за мгновение. Два удара гулко лязгнули по доспеху и, кажется, причинили Рыцарю боль. Но меч его свистнул, легонько задел ей лоб – и красная пелена застлала Анне лицо. Боль вспыхнула сразу во всем теле, Анну скрутило и, потеряв контроль, она забилась в судороге. Черная рука схватила ее и подняла в воздух.

– Что за воду вы дали мне? – громогласно спросил Рыцарь. Голос его изменился. Это был не шепот, а возглас, молодой, сильный и властный.

Кровь Анны отлеплялась от ее лица и капля за каплей лилась на него, впитывалась в черный доспех. Анна явственно чувствовала, как жизнь вытекает из нее. Вереницы капель крови друзей проплывали мимо, но у нее не было сил, чтобы этому помешать. Сзади хрипели Алейна и Дик.

Рыцарь смотрел на Анну пронзительным взглядом, в котором угасал алый огонь смерти. Лицо его обретало очертания, кожа разглаживалась и молодела, волосы чернели и становились длиннее, гордый нос поднимался над сжатым ртом, волевой подборок и высокий лоб, выдающиеся надбровные дуги и густые черные брови… пронзительные черные глаза. Тьма, в которой сверкает жизнь. Дарси Карлайл, властитель тьмы, стоял перед ними, в его лице было что-то неуловимо капризное-детское, но в то же время уже и твердое, мужественное, воинское. Недавно еще подросток, недавно уже мужчина… На вид ему было чуть больше, чем двадцать лет. Двести двадцать, если быть точными.

Анна с жалостью подумала, каково это, совершать по молодости зло, а потом провести в глухой одиночной тюрьме в десять раз дольше чем прожил. Ей, как всегда, было жаль и друзей, и врагов.

– Это освященная вода из храма Хальды, – выговорила она. – Милосердной матери нашей.

– Боги, – прошептал Дарси, оглядывая лис с удивлением. – Их не было так долго… Неужели они вернулись?

Он поставил Анну на землю, она упала, не в силах стоять.

– Вернулись, – прохрипел Келеборн, поднимаясь с земли. Руки его сияли белым светом исцеления.

– Жизнь, – сказал Дарси, жадно глядя на них. Он перевел взгляд на теряющую сознание Алейну, затем снова на Келеборна. – Вы не маги... Вы жрецы.

– Остановись, – простонала Алейна. – Хальда милосердна. Отпусти убитых тобой, и возможно, ты получишь жизнь… будешь оживлен в храме…

– Оживлен… – прошептал Дарси, словно зачарованный. – Оживлен…

– Если ты откажешься от зла, – крикнула Анна. – Если решишься искупить зло, что совершил!

Лицо рыцаря дрогнуло. На мгновение в нем проступило то детское, юношеское, что она заметила под наросшей щетиной взрослого мужа. Рука в латной перчатке неловко скользнула по груди, словно он пытался ощутить кончиками пальцев свою кожу.

– Тебя обрекли на вечные муки, запрятали под холм, – проскрипел Ричард, бледный, так и не сумевший встать с земли. – Потому что не могли убить или… вернуть к жизни… Жрецы Хальды могут.

– Если это будет угодно богине, – тяжело дыша, добавил Келеборн. – Если ты остановишься и прекратишь убивать.

Дарси мягко усмехнулся. Его мрачное, мужественное лицо осветилось неброским обаянием.

– Милосердие, – сказал он. Ветер взвыл, плащ взвился глянцевыми полотнищами, морды и лики на доспехе скалились насмешливо. – Сколько себя помню, меня пытались сжечь, убить, уничтожить, судить, очистить, пытать. Канзы нультом и огнем. Наследники Изгнателей магией. Короли собрали войско против нашего замка. Столько крови, жертв, боли и смертей, ради чего? Чтобы запретить нам пить жизнь подданных, которые принадлежат нам по праву. Которых мы пестовали и оставляли в живых, если они того заслуживали… Мы брали жизнь простого люда, а короли и бароны делают что-то иное? Жизнь черни не заботит никого, все пьют ее кровь, так или иначе. Мы просто отбросили фарс и притворство. А взамен, мы получили силу, способную свергать королей и реформировать королевства. Вот чего испугались бароны и короли. Они испугались, что Бранд Карлайл объединит Патримонат, после столетий раздробленности и постоянных войн. Что под властью рыцарей тьмы им придется не погрязать в прихотях и разврате, а работать во имя нового государства. Не мучения простого народа травили им душу, простой народ сам вел к нам жертв – преступников, юродивых, стариков…

– Мы поняли, поняли, ты ничем не хуже обычного феодала, – хрипло засмеялся Келеборн, смех раздирал его ослабшие легкие, он кашлял, хрипел, но смеялся как сумасшедший. – Сколько драмы и оправданий в простом «я кромешная мразь».

– Я не оправдываюсь, – покачал головой Дарси. – Я творил злые вещи. Мне нравилась девушка, я брал ее себе и рано или поздно выпивал ее жизнь. Мне нравилось любить и убивать их, нравился их ужас и мольба о жалости. Каждая надеялась, что именно ее полюбят, именно ее пощадят. Мой брат делал и худшие вещи. Да, в отношении к людям мы были смертоноснее обычных баронов и князей. Потому что мы были не люди.

– А высшие существа. Бессмертные, – кивнул Дик, глядя на Дарси с нескрываемым презрением.

– Но это не важно, – сказал рыцарь, словно не слыша рэйнджера. – Важно… другое.

Он поднял лицо и уставился на свой вьющийся по ветру громадный плащ.

– Есть ритуальная техника магов негатоса, мастеров смерти, – сказал он негромко. – Она позволяет получить идеального защитника и слугу, идеальный источник силы и регенерации. Из кожи человека, снятой заживо в определенных условиях. После ритуала она становится твоей второй кожей, твоим плащом, но живет и разрастается сама по себе. И лучшей… самой сильной и способной, является детская кожа. В детях еще не растрачена жизнь. – Дарси повел плечами и плащ, льнущий к нему, взметнулся, окружая, защищая Рыцаря тьмы. – Желающий создать живой плащ должен выбрать мальчика, добиться, чтобы он полюбил тебя, а потом сломать его. Подавить волю к жизни, вдохнуть его последнее дыхание. Тогда он получит вечного и преданного слугу.

Анна взревела, как животное. Взгляд горгоны в ней вспыхнул с новой, яростной силой. Она взлетела, словно лопнувшая пружина, за мгновение оказавшись у рыцаря на плечах, и стала наносить удар за ударом по его красивому лицу. Горячая алая кровь брызгами разлеталась от изувеченного лица Дарси с каждым ее ударом.

Черные полотна скрутили ее по рукам и ногам и развернули к лисам, без сил валяющимся на земле.

– Брат заставил меня сделать такой плащ, – прошептал Дарси, маска безумия лежала на его искалеченном лице. – Он есть у всех владык тьмы в истории… сам Император придумал и создал первый из них... Чтобы победить наших врагов, мы должны быть сильнее... Бранд заставил меня сделать такой плащ.

Меч взметнулся в воздухе, оставляя алый след. Сначала он сразил Келеборна, который упал, распростершись, лицом вниз. Затем надвое разрубил Дика, с отвратительным звуком распавшегося на два куска плоти. Затем отрубил голову Алейны, маленькая рыжая головка покатилась по холму и ударилась о камень. Винсента нигде не было, скорее всего, он успел сбежать в мир теней, Дмитриус двумя грудами металлолома замер на склоне Холма.

– Прощай, Анна, – тихо сказал Дарси. – Твоя жизнь сильная и яркая. Благодарю за нее.

Зачарованный меч рухнул на Анну, пронзил ее насквозь, дикая боль от вибрирующего клинка скрутила ее с ног до головы, но тут же сменилась слабостью, жизнь вытекла из ее тела, и Анна, вслед за остальными лисами, умерла.

В наступившей тишине рыцарь стоял неподвижно, всем телом вдыхая жизни, которые забрал, чувствуя, как силы переполняют его. Только редкие капли дождя с клубящегося мраком неба падали на землю и глухо стучали о черный доспех.

Но бледный луч солнца пробил грозовой фронт, пронесся с неба до земли и упал Анне на грудь. Рыцарь подался вперед, взявшись за меч. Мгновение спустя в бледном луче света возникла худая фигура человека в походном плаще.

Бледный, будто выцветший, с блеклыми волосами, кожей сероватого оттенка, словно забывшей свет солнца, с серыми глазами, с чуткими пальцами на худых руках – высокий человек смотрел на Рыцаря из-под капюшона своего плаща. Непонятно какого возраста: в нем было одновременно молодое и старое. Он не был стар, сгорблен или морщинист, но не был и полон жизни, не был свеж.

Рыцарь тьмы видел смертных насквозь, чувствовал жизненную силу, пульсирующую в горячих телах, по ее цвету и форме понимал их сущность, силы и слабости… В этом человеке он увидел лишь приглушенный крохотный свет в груди, и сумрачную тишину вокруг. Он был словно пустой изнутри. И все же совсем немолод.

– Кто ты? – спросил Рыцарь.

Сероглазый не ответил. Он оглядывал Холм, поле краткой битвы лисов, скользил взглядом по распростертым телам, и словно видел, что здесь происходило, слышал звучащие из прошлого голоса.

– Кто ты? – повторил Дарси, и двинулся к нему с поднятым мечом.

– Ты изо всех сил хочешь жить, – сказал сероголазый. Голос у него был глухой, негромкий, но чрезвычайно внятный. – Ты до одури любишь жизнь и боишься той муки, когда в тебе не осталось ни капли жизни, а тьма требует еще и еще.

Рыцарь остановился и медленно кивнул.

– Негатос, сила смерти, дает тебе бессмертие, но жаждет виталиса, жизни. И ты отбираешь его у живых. Но негатос выбирает жизнь из тебя, капля за каплей, глоток за глотком. И вот ты снова у грани, за которой тьма будет глодать твою душу, как истертую кость в кромешной ночи. А затем тебя повергают и прячут под Холм, где два столетия ты, без капли жизни, истязаешься тьмой.

Рыцарь закрыл глаза. Безумие проступило на его лице, но, тяжело дыша, Дарси обуздал его.

– Ты знаешь тьму. Ты знаешь меня?

– Нет, – покачал головой пришедший. – Я был захоронен под Холм раньше, чем ты родился на свет. Я лежал под Холмом еще когда ты мальчишкой бегал по лугу позади своего замка. Тьма пожирала меня еще когда ты смеялся солнцу и дождю… Но теперь я увидел тебя, Дарси Карлайл. И теперь я знаю тебя.

– Ты один из нас! – воскликнул Рыцарь, придвигаясь к сероглазому. – Назови свое имя, я знаю наперечет всех Владык, которых запрятали под Холмы! Мы с братом дали клятву освободить всех и каждого из них. Освободить Императора!..

– Мое имя Хилеон.

Секунду рыцарь тьмы смотрел на сероглазого, напряженно пытаясь вспомнить. Затем он вспомнил. Страх исказил его лицо. Страх отшатнул его назад. А позади было солнце. Солнечные лучи тихо и ровно ложились наземь, проникая сквозь тучи, и залили всю вершину Холма. Рыцарь Тьмы оказался словно под водой, заполненной светом. Движения его сделались замедленными и тяжелыми, доспех и плащ поблекли.

Хилеон шагнул вперед. Страх отбросил рыцарь назад, на колени, на залитую солнцем траву. Он пытался встать и ударить врага. Меч его выл и пытался лететь вперед, к худому человеку. Но тот поймал воющее лезвие рукой, и оно стало крошиться. А солнце светило ярче, сильнее. Все тело рыцарь начало источать тьму, она легким дымом сочилась из него и сгорала в солнечном свете.

– Светоносный, – хрипло произнес Дарси. – Они не смогли уничтожить меня… короли, канзы… бессильны… Но ты... сможешь. У тебя есть… ярость света.

Хилеон кивнул.

– Эти люди… – спросил Рыцарь, глядя на тела лисов, – ты пришел, потому что я убил их?

– Я пришел бы и без этого. Позже. – ответил сероголазый. – Но ты убил их.

– Я успел бы воссоединиться с братом, – прошептал Рыцарь, глядя, как тает меч в его руках, уничтоженный светом, как облазит и рассыпается черный доспех, как испаряется черный трепещущий плащ.

– Нет, Дарси, – глухо ответил Хилеон. – Воссоединение с тобой не входило в его планы.

– Бранд… оставил меня?

– Он пробудил тебя, чтобы ты привлек внимание смотрителей Холмов. Чтобы я пришел за тобой, а он сумел уйти. Он найдет спасение о тьме, пока свет стирает тебя с лица земли.

– Бранд, – прошептал Рыцарь, и детское снова проступило на его лице. – Брат.

Хилеон сделал шаг вперед, но Дарси не отступил, а ухватился за худую руку светоносного. Его тело было изъедено дырами, тлен исходил из него и кружился, словно пепел, сгорая в лучах света, последние куски доспеха отваливались и рассыпались в пыль.

– Жрица, – прохрипел он, – говорила, что Боги вернулись…

– Да.

– Говорила, что Милосердная матерь… спасет меня…

– Я бы мог вернуть тебя к жизни, – сказал Хилеон негромко. – Вырвать из пут тьмы и сделать человеком